Розы Лорена

Франц был пьян и измотал дракой. Его ноги потеряли равновесие и он упал. При падении он успел ухватиться за куст, который рос на краю, между камней. Но держаться долго за этот куст он не мог, ведь корни куста уже отрывались от камней.

Вдруг из толпы солдат выбежал поручик. Он распластался по земле и начал быстро ползти к краю. Он схватил Франца за руки и начал тянуть, рискуя упасть со скалы вместе с ним. Он рисковал своей жизнью, сползая медленно вниз, ища ногой хоть какую-нибудь опору, и как только он ее нашел, он изо всех сил потянул Франца на себя. Франц также собрал все своим силы, чтобы помочь солдату, и наконец, смог начать выбираться наверх.

Остальные, опомнившись, бросились к ним, быстро вытянули обоих и оттащили их от края. Двое молодых людей лежали теперь на земле, тяжело дыша. Затем Франц встал, медленно подошел к столу и налил воды. Выпив стакан воды, он взял свою куртку, и тут он увидел Анну, ее бледное испуганное лицо со следами слез.

Она подошла к нему. В один миг все стало неважным. Вся эта ссора, этот спор. Все казалось сейчас таким глупым. Франц раскрыл ей объятия, и она упала ему на грудь.

– Все хорошо, – успокаивал ее Франц, крепко обнимая и гладя по волосам, – Теперь уже все хорошо. Ты мое единственное золото… Сейчас мне придется уйти, но я вернусь.

– Я буду тебя ждать… – сказала Анна, глядя на него широко раскрытыми глазами.

Эти слова прозвучали, как клятва. Франц понял, что теперь, чтобы там не случилось в будущем, она принадлежит только ему.

Франц подошел к поручику, который спас ему жизнь.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Саймон Теннер – ответил поручик.

– Да, благословит тебя Бог, Саймон. – сказал Франц – Ты спас мне жизнь, и я твой должник. Подожди минутку, и я пойду с тобой.

Он обнял Анну, подошел с ней к столу, где сидел его брат со своей невестой, поднял чашу вина.

– За вас! – громко сказал он – Я желаю вам счастья, здоровья, чтобы в вашем доме было много детей, а в ваших карманах было много денег!

Затем, он повернулся к гостям.

– Не позволяйте никому портить вам настроение и этот праздник! – весело сказал он – Пойте, танцуйте, веселитесь! А в следующем году я приглашаю всех вас гостями на нашу свадьбу!

– И этот брак точно не будет скучным! – выкрикнул со смехов Клаус, и все рассмеялись в ответ.

– Да, благословит тебя Бог, брат! – сказал, вставая, Питер – И не в последнюю очень за эти праздничные выстрелы в нашу честь.

– Молчи, – сказал Франц – А то они заберут и тебя.

Затем Франц подошел к солдатам, и позволил им увести себя. Именно в этот момент глаза Марии встретились с глазами молодого баварского лейтенанта. Их взгляды встретились всего на несколько секунд, после чего оба смущенно опустили глаза. Никто не заметил этого, кроме Йозефа – того самого лейтенанта, который должен был следить за порядком на свадьбе.

Никто при этом, кроме Корбиниана, не заметил, как Мартл поднял руку, побелел и прижал руку к сердцу, увидев этого баварского лейтенанта. Мартл застыл в изумлении, хватая ртом воздух.

В Обештайнерхофе гости еще долго сидели за свадебным столом. Никакого особого веселья больше уже не было. Ближе к вечеру свадебная процессия снова сформировалась, но на этот раз, чтобы проводить новобрачных в Хаусбергхоф, который теперь должен стать новым домом для Регины.

– Слава богу, что они смогли остановить тебя! – сказала Регина мужу, нежно глядя на него.

Когда завязался сор между Францем и баварским лейтенантом, Питер хотел вмешаться. Однако друзья успели перехватить его и отвести обратно к молодой жене.

– Питер, держись подальше оттуда! – сказал один из друзей – Сегодня вам обоим не нужны лишние неприятности! Или ты хочешь провести первую брачную ночь в тюрьме?

Родители жениха и невесты, как и некоторые из гостей, оживленно болтали в гостиной Хаусбергхофа.

– Как долго они будут держать там моего мальчика? – Роза очень переживала за младшего сына.

– Он ведь не первый, кого арестовывают за выстрелы, – ответил ей Карл – Большинство из них оставались там на неделю. Так что, нужно просто подождать.

– Да, но что же это за времена такие наступили, – сказала Роза, – Что из-за нескольких выстрелов в воздух сажают в тюрьму?

– Боюсь, что мы столкнулись еще далеко не со всеми подобными ситуациями, – задумчиво ответил Витус – Нельзя отмечать Праздник Урожая, под запретом и День Благодарения, и другие церковные праздники.

– Дааа, – сказал один из фермеров-соседей – У нас отобрали все праздники. Видимо баварцы просто завидуют нам. Но вот сегодня Варфоломеев день, а по всей стране у церквей стоит стража. У каждой церкви! Стоит кому-то появиться там в праздничном или воскресном наряде, как его тут же хватают и тащат в тюрьму. Даже наряда уже достаточно, чтобы оказаться в тюрьме. Нам ведь запрещено теперь все. Даже молиться и поститься запрещено, запрещены прощения, кресты, благословения.

Фермер немного помолчал.

– А ведь в воскресные дни нам положено молиться, – продолжил он – Молиться за наших родных и близких, благодарить Бога за все, просить прощения и покаяния. Что же, черт возьми, происходит?! – фермер ударил кулаком по столу, – По их мнению, мы, видимо, должны только работать и работать, не выражая никаких эмоций, не испытывая радости! А что будет дальше? Нам запретят петь и смеяться?

Все вокруг с ним согласились. День Благодарения был особенным праздником, которого все ждали весь год. Работа на фермах была очень тяжелой. Праздники были необходимы людям, чтобы отдыхать и восстанавливать силы. А в День Благодарения, как и в Праздник Урожая, всегда устраивались ярмарки, давая возможность людям не только отдохнуть, но и подзаработать, а также купить что-то необходимое. В праздники люди собирались веселыми компаниями, пели, танцевали, отдыхали, а потом снова возвращались к своей тяжелой работе.

На праздниках обычно собирались вместе фермера и горожане. Люди общались друг с другом, знакомились, становились друзьями, создавали семейные пары, обсуждали новости. Всегда все с большим нетерпением ждали следующего праздника, чтобы снова собраться с друзьями, увидеть друг друга и просто поговорить. Неужели все это закончилось раз и навсегда теперь? Это приводило людей в отчаянье.

– — —

Баварцы были не менее горячим народом, чем тирольцы. Однако военные законы запрещали баварским солдатам и офицерам ввязываться в драки с местными жителями. Среди солдат было очень много крупных и сильных парней, которые не боялись никого. Но сейчас им нередко приходилось проявлять предельную сдержанность, ангельское терпение и невероятное самообладание, ведь на них королевская форма. И местные часто этим пользовались, не упуская случая позадирать военных и поиздеваться над ними, доводя их до самых крайних пределов терпения.

Конечно, иногда дело доходило до драки, но офицеры, которым приходилось улаживать подобные дела, обычно относились к этому, как к драке несмышленых мальчишек, не придавая этому большого значения.

Сидя в казарме, Саймон охлаждал мокрой холодной тряпкой свои болящие лодыжки. Когда вошел Йозеф, он не обратил на него особо внимания. Йозеф снял ремень и пальто, сел на лавку.

– Ты не хочешь сообщить о том, что сегодня произошло? – спросил он.

– О нет, – ответил Саймон, – Оно того не стоит.

– Ты молчишь ради прекрасных глаз этой красивой тирольской девушки? – лукаво спросил Йозеф.

– Ой. Заткнись! – сказал Саймон. – Оставь уже меня в покое.

– Так, так, – продолжал Йозеф – Все куда хуже, чем я думал. Ты влюбился! Но если говорить серьезно, то позволь дать тебе хороший совет. Забудь о ней! Ты не сможешь даже к ней подойти. Подойти настолько близко, чтобы познакомиться и просто пожать ей руку. Даже если ты ей тоже понравился, неужели ты не понимаешь? Вам все равно не быть вместе!

– А ты сам то, что? – сказал Саймон. – Почему не сообщил? Ты же был надзирателем на свадьбе, сам все видел и слышал. Почему же не сообщил?

– Знаешь, – ответил Йозеф – За время моей службы у меня было немало неудачного опыта в вопросах общения с начальством. Поэтому выработался определенный принцип. Лучше не ходить к начальству, пока они сами тебя не позовут. Однако я не могу понять этих жителей долины. Зачем они нарушают законы при каждой возможности? Им так нравятся неприятности?

– Ну, – пожал плечами Саймон – Фермеры ведь понимают, что мы отбираем у них религию, их традиции, и, по их мнению, оказание нам сопротивления, особенно церковной полиции, необходимо для сохранения их веры. Конечно, это глупо. Молиться за сохранение урожая, благодарить бога за что-то, можно ведь не только в церкви, но и в маленькой домашней часовне, и просто в любой комнате дома. Это понимает любой здравомыслящий человек. И все это противостояние нам, просто глупость. Для молитвы, покаяния и благословения вовсе не нужны все эти статуи, огромные церковные кресты и прочие бесполезные предметы поклонения. Но они почему-то считают иначе.

– Да, доля истины в этом есть, – согласился Йозеф, – Но этим людям не повезло еще и в другом. В том, что в этом округе на контроль поставлен капитан Хофштеттен. Никто так мелочно не следит за каждым, даже незначительным правонарушением, как он.

– Это да, – сказал Саймон. – Вспомни, как в конце июня тирольцы в Больцано проводили Петропавловский крестный ход. Об этом уведомили баварского судью. Он посмотрел в окно, отлично видя процессию, но сказал, что ничего не видит. Это очень умный человек. А тут просто три выстрела и такой шум. Вот и я сегодня поступлю так же, как этот умный человек. Я ничего не видел и не слышал.

Йозеф решил поступить так же. Лейтенант Йозеф Бергманн был поставлен надзирателем на свадьбу. Ему нечего было сообщить начальству, кроме как о трех выстрелах в воздух. Не сказать о них было нельзя, так как начальник, в любом случае, слышал эти выстрелы лично.

Глава 3 часть 3

Было воскресенье апреля 1808 года. Кэти встала с церковной лавки после обычной воскресной мессы. С ней были девочки – Мария и Анна. Выйдя из церкви, они отправились на рынок, находившийся на одной из городских улиц в Брюнеке. Это было красивое место. Рынок с обеих сторон был окружен величественными средневековыми домами, с зубчатыми и резными фронтонами, с живописными эркерами, резными деревянными кружевами и перилами лестниц.

На рынке почти всегда было много народу, но почти никто ничего не покупал. Экономическая ситуация в стране постоянно ухудшалась, денег у людей становилось все меньше и меньше. Все больше становилось тех, кто просил милостыню. Чаще всего с протянутой рукой сидели женщины и дети, иногда целыми семьями. Мужчины бродили по стране в поисках хоть какой-то работы. Многие рынки уже давно закрылись, и то, что этот рынок еще как-то продолжал работать, было просто чудом.

Кэти сразу же вошла в одну из лавок. Здесь она обменяла домашний пчелиный воск на готовые свечи, и купила две особенные черные свечи. Их называли погодными. Такие свечи зажигали в домашних часовнях во имя грозы и сильного дождя для спасения урожая.

Выйдя из лавки, Кэти встретила нескольких знакомых фермеров, и потому разрешила девочкам одним побродить по рынку, осмотреть окрестности, пока она будет разговаривать со знакомыми.

Отойдя немного от матери, Анна буквально прилипла к одной из лавок, разглядывая ленты, кружева и пуговицы, красивые ткани. Мария осталась на улице одна, возле пекарской лавки, и в этот момент к ней подошел тот самый лейтенант, который был на свадьбе. Он остановился в шаге от нее.

– Меня зовут Саймон, – тихо сказал он, глядя на прилавок лавки.

– Я знаю, – так же тихо, почти шепотом ответила она – Меня зовут Мария.

– Я бы очень хотел как-нибудь встретиться с вами! – с надеждой в голосе сказал лейтенант.

– Но это невозможно… – тихо сказала Мария. – Нам не позволят увидеться. Я не знаю, как эту встречу можно устроить.

– Но эту встречу нужно устроить – настойчиво сказал Саймон, повернувшись к ней – И сделать это нужно в ближайшее время. Совсем скоро меня переведут в Инсбрук, в полк Кинкеля.

– Эту встречу невозможно устроить, – сказала Мария. – Но осенью я вернусь в Инсбрук к отцу. У него пекарня на Платтнерграссе. Я вернусь домой, чтобы помогать отцу.

– Отлично, – обрадовался Саймон, – Я найду вас!

Саймон, чтобы не привлекать внимания, быстро ушел. Мария стояла в замешательстве. Она оглядывалась по сторонам, чтобы убедиться в том, что никто ничего не заметил. Она искала глазами Анну. Мария была в ужасе от самой себя. Как вообще она могла стоять тут и разговаривать с этим баварским солдатом? Да еще и рассказать ему об отце и его пекарне, и о том, что осенью вернется домой.

Почему вообще она должна думать об этом лейтенанте день и ночь? Днем она пыталась отвлечь свои мысли разными делами, но ночью… Его взгляд преследовал ее во снах. Эти сны были мучительны и тревожны, и в то же время, прекрасны и волнительны.

Она часто видела его по воскресеньям в церкви. Он обычно находился в карауле церковной полиции. Он всегда ждал ее там, и становился так, чтобы она обязательно прошла мимо него. Его поведение всегда было безупречным. Это был только красноречивый взгляд. Ничто более не выдавало его, его мысли. Он не пытался дотронуться до нее, взять за руку или поговорить. Но Мария точно знала, что он здесь только из-за нее. Эта мысль согревала ей сердце.

Она обернулась и увидела его. Саймон стоял с другим солдатом, они разговаривали и смеялись, при этом оба поглядывали на нее. Мария сразу поняла, что они разговаривают о ней. Это было неприятно. Раздраженная, она быстро пошла, искать Анну, чтобы вместе вернуться назад к Кэти.

Мария держала все это в себе. Она ни с кем не могла говорить обо всем этом, о своих чувствах и мыслях, об этих тайных взглядах, и, тем более, об этом коротком разговоре. Она не могла говорить об этом даже с Анной. Не могла просто потому, что никто вокруг, и даже Анна, не смогли бы понять ее чувств к какому-то баварцу. Эти чувства изначально были безнадежными, у всего этого не могло быть никакого будущего. Мария отлично знала это, понимала, но не думать о нем не могла.

Саймон стоял и смотрел ей вслед, смотрел, как она уходила, стараясь в памяти сохранить каждое ее движение, каждое слово. Рядом с ним стоял его друг.

– Ну и ну, – насмешливо сказал его друг, – Так для чего ты здесь? Чтобы выпить со мной чашечку в местной лавке? Или чтобы разглядывать девушек? Ты влюбился с эти фиалково-синие глаза?

– Они не фиалкого-синие, – с тоскливой улыбкой ответил Саймон, – Они серо-голубые, большие и очень красивые! Есть в ней что-то такое, что не оставляет меня в покое! Мне бы хотелось всегда быть с ней рядом.

– На свете полно других девушек, – сказал, смеясь, его друг, – Зачем тебе именно эта? Ее наверняка держат дома в предельной строгости. У этой привязанности нет будущего. Ты даже подобраться к ней не сможешь? А если и сможешь, ее родители никогда не одобрят такие отношения.

– Мне нравится она – ответил Саймон.

– Ты думаешь, что это та самая женщина, которую твои дети должны называть матерью? – поддразнил его Йозеф. – Остановись. Подумай, она же тиролька! Дочь местных жителей долины, а мы все для них враги. Они не отдадут за тебя свою дочь!

Саймон со вздохом пожал плечами. Он был согласен с тем, что говорит Йозеф, прекрасно все понимал, но ничего не мог с собой поделать.

Антипатия у местных к войскам оккупации постоянно возрастала. Все эти бесконечные и очень большие штрафы по любой ерунде, аресты местных, расквартирование солдат на фермах и в домах жителей долины, публичные наказания и избиения, как мужчин, так и женщин, изгнание местных епископов, никак не способствовали установлению дружеских отношений между тирольцами и баварцами. Ненависть к баварским солдатам неуклонно возрастала, а народ становился все более непокорным.

Вокруг творилось что-то невообразимое. Многие люди говорили, что жизнь стала похожей на ночной кошмар. Но ночные кошмары заканчиваются утром, а этому кошмару нет конца. Становилось все страшнее и страшнее. Епископов отлавливали, арестовывали, выдворяли за пределы страны с запретом возвращения. Распускались монастыри и аббатства. Имущество монастырей, их земли, фермы продавали на публичных торгах. А то, на что покупатель не находился, сдавалось в аренду.

Все священные облачения, церковные картины, статуи, освещенные золотые и серебряные чаши, подсвечники, изображения святых и прочие предметы, сначала изучали баварские инспекторы. Часть всего этого отправлялась для баварской королевской коллекции, находящейся в одной из галерей дворца короля. Остальное шло на аукционы.

Находились и те, кто не мог допустить такого кощунства, кто тайно пробирался и крал священные реликвии. Чаще всего это были совсем молодые парни. На допросах они в основном молчали, не говоря ни слова. Но некоторые из них говорили, что им ничего не известно о кражах, и о том, что пропали какие-то монастырские вещи, но если такое произошло, то этого человека нельзя считать вором, потому как он не крал, а спасал священные ценности от жадных лап правительства.

Священники в один голос говорили, что каждый, кто приобретает монастырское имущество, совершает смертный грех. Но вещи все равно покупали. Не тирольцы. Их покупали чужаки, люди других вероисповеданий, а тирольцам оставалось только беспомощно наблюдать за всем этим. Они ничего не могли сделать.

Роспуск монастырей и аббатств стал настоящей катастрофой для страны. Монастыри всегда заботились о бедных людях, принимали нищих и больных, помогали им. Теперь же беднякам некуда было идти, негде было искать помощи и приюта. Они слонялись по улицам, набредали на фермы, пытаясь найти ночлег или кусок хлеба. Больные люди падали и умирали на улицах. А если учесть то, что новое правительство неуклонно разоряло тирольские семьи, оставляя их без денег и крыши над головой, количество нищих постоянно увеличивалось.

Все это увеличивало и озлобленность, и сопротивление народа. В какой-то момент ситуация дошла до такой точки, что комиссар просил короля прислать еще солдат для поддержания порядка.

По всей стране начали создаваться тайные общества, проводиться тайные собрания фермеров. На таких собраниях решались многие важные вопросы, касающиеся противодействия существующему режиму, сохранению веры и церковного имущества, помощи нуждающимся.

Глава 4 часть 1

В начале сентября Андреас приехал за дочерью, чтобы забрать ее домой, в Инсбрук. Мария хотела вернуться домой, но сейчас она была сильно подавлена. Раньше она даже представить себе не могла, как тяжело будет ей уехать из Оберштайнерхофа. Оставить все здесь, все то, что было так ей дорого. Это оказалось очень трудным. Она приехала сюда маленькой девочкой, выросла здесь, в долине, здесь был ее дом, ее семья.

С другой стороны, Мария была в невероятном волнении от того, что скоро вернется домой, будет жить в большом городе, познакомится со всеми его интересными местами, с красивыми улицами. Ведь именно там был ее настоящий дом, который она почти не помнила.

Накануне отъезда она долго сидела с Анной в их особенном месте. Это место находилось недалеко от главного дома, но оттуда открывался очень красивый вид на долину и горы. Глаза обеих девушек были обращены на закат. Заходящее солнце окрашивало их лица в красно-розовый цвет, что отлично скрывало следы от слез.

Девушки сидели молча, каждая была погружена в свои мысли, и они обе даже не догадывались, какую интересную картину они представляют. Это была очень выразительная картина контрастов, так как девушки были совершенно разные. Все что для Марии было светлым и восхитительным, для Анны было темным и ужасным. Анна была похожа на спелый сочный персик, который уже готов упасть с ветки, а Мария была хрупкой, тонкой и изящной.

Единственное, что у них было общим, это – длинные волосы, заплетенные в тугие косы, но у Анны волосы были почти черного цвета с некоторым рыжеватым оттенком, который сейчас, в лучах заката был красновато-рубиновым, а у Марии волосы были цвета спелой пшеницы. Каждая из них была молода, полна сил, мечтаний, волнений, своих мыслей о будущем, каждая была по-своему красива.

– Горы выглядят так, будто там пожар, – нарушила тишину Анна – Завтра будет хорошая погода. Как раз для долгой поездки…

Анна повернулась к Марии лицом и уставилась на нее с серьезным видом.

– Мария, ты точно хочешь ехать домой, в Инсбрук? – спросила Анна, и в голосе ее звучали нотки страха. – Ты с нетерпением ждешь этого возвращения? Ты счастлива?

– Счастлива ли я? – Мария задумалась и пожала плечами – О, я не знаю, Анна. Я не знаю, радоваться ли мне этому. Иногда, когда думаю об этом, я испытываю радость. Но в тоже время, мое сердце сжимает тоска, ведь я должна уехать отсюда. И я очень боюсь, ведь я не знаю, что ждет меня там, что я буду там делать. Я ведь буду там совсем одна, в этом чужом для меня городе!

Мария говорила все это, опустив голову, чтобы скрыть свои слезы и чувства, но вдруг она посмотрела на Анну с такой надеждой и отчаяньем, что у Анны по коже пробежал холодок.

– Ты же приедешь ко мне в гости? – спросила Мария – Приедешь?

– Я попрошу отца взять меня с собой, когда он поедет к вам – кивнув, сказала Анна – Конечно, я хочу посмотреть на твой дом, на то, как ты будешь там жить, на высокие городские дома и улицы. Как же ты будешь там жить, без гор, деревьев, зеленых лугов?

– Там тоже есть горы, – ответила Мария – Или ты забыла, что нам рассказывал мой отец? Из нашей пекарни можно увидеть Нордкетте, а это очень большой горный массив.

– Да, но там ты будешь жить между каменными стенами других домов – сказала Анна, – А не среди зеленых лугов, цветов, этих бескрайних полей. Там все будут для тебя незнакомыми, и я думаю, что тебе будет очень одиноко.

Девушки снова повернулись к закату, и снова повисла тишина, но она была совсем не долгой.

– Ты можешь мне кое-что пообещать? – неожиданно спросила Анна.

– С радостью, – ответила Мария, вопросительно глядя на Анну, – Если мне это по силам.

– Послушай, Мария, мы с тобой вместе выросли, как родные сестры… – Анна немного колебалась – Я хочу, чтобы ты пообещала мне… Я имею ввиду, если там с тобой что-то случится… Что может причинить тебе боль… Если с тобой вдруг случится что-то такое, из-за чего ты не сможешь жить в этом городе… Я хочу, чтобы ты… Чтобы ты помнила о том, где твой настоящий дом! Чтобы ты знала, что тебя всегда ждут здесь, что здесь ты дома! Если с тобой что-то случится, обещай мне, что ты вернешься сюда! И я всегда буду рядом с тобой, чтобы не случилось в будущем.

– Но, Анна, откуда такие мысли? – Мария была поражена ее словами – Я же буду там со своим отцом. Что может со мной случиться? Конечно, ты тоже можешь положиться на меня во всем и всегда. Если у тебя случится беда и понадобится помощь, ты можешь без стыда прийти ко мне. И я всегда буду помнить о том, что смогу обратиться к тебе. Спасибо тебе за это.

– Вот и хорошо, – сказала Анна – Пообещаем, друг другу, что в случае беды ты придешь ко мне, а я к тебе! Только для меня опасность попасть в беду не так велика, как для тебя! Я же остаюсь здесь, дома, в привычной для меня обстановке, среди семьи и друзей, с людьми, которых я знаю всю свою жизнь. К тому же свой жизненный путь я вижу очень ясно.

Анна многозначительно подмигнула Марии, и это заставило ее улыбнуться.

– Ах, да, – сказала Мария – Францу уже пора бы принести тебе обещанный букет из альпийских роз короля Лорена. И знаешь, чтобы там не случилось, я обязательно приеду на вашу свадьбу!

– А я всем своим сердцем надеюсь на то, что однажды… – Анна сжала руку Марии – Что однажды ты обязательно найдешь того человека, который для тебя будет значить так же много, как Франц для меня.

– Ну, у меня еще есть время, – с улыбкой ответила Мария – К тому же не у всех это происходит так легко, как у вас. Вы с детства знаете друг друга, вместе росли, играли. Наверное, это здорово, вот так вырасти вместе с мальчиками, а потом выйти за них замуж. А мне придется искать свое счастье не здесь, а там, в городе. И сколько на это уйдет времени, я не знаю.

Перед глазами Марии появилось лицо молодого баварского лейтенанта, который обещал ее найти. Мария дернула головой, чтобы отогнать наваждение, но тут же подумала о том, где же он сейчас, о чем думает, чем занимается. Он занимал все ее мысли, но кто знает, быть может, он уже совсем забыл о ней и своем обещании.

Она все время думала о нем… Только мысли о том, что они встретятся в Инсбруке, грели ей сердце. Она ждала этой встречи. И завтра она отправится в город, домой, а значит, эта встреча станет ближе. Завтра!

Внезапно до Марии полностью дошло то, что сегодня был последний ее вечер в Оберштайнерхофе. Это был последний раз, когда она сидела здесь, в этом красивом месте, вместе с Анной, и любовалась закатом над долиной. Завтра ей придется проститься со всем этим, оставить все это, все то, что ей так дорого. Ее сердце сжалось от боли так, что она не могла дышать.