За гранью тишины

Пять минут прошли, и Спенсер уже готов был ворваться внутрь, пока не стало слишком поздно. Однако стоило ему об этом подумать, как та распахнулась перед ним с тихим скрипом и его взору открылся неряшливый, почти безумный вид Уилла, который еле держался на ногах. Он был другим. Осунувшийся, с красными, запавшими глазами и дрожащими руками, он напоминал скорее призрак себя прежнего. На его лице застыла смесь растерянности и злой иронии, от которой у Спенсера сжалось сердце.

– Уилл, что ты…

– Спенсер… – произнес Уилл перебивая друга. – Оказывается у меня родители были, представляешь, – его язык заплетался, слова сливались воедино.

– Что ты несешь? Ты пьян?

Уилл усмехнулся, и его лицо исказила нетрезвая улыбка, от которой Спенсеру стало тошно.

– Определенно да, выпьешь со мной? – он кое как оттолкнулся от дверного косяка и поймал равновесие, но стоило ему сделать шаг, как чуть не упал. Спенс мгновенно оказался рядом.

– Уилл, что происходит? Ты никогда не пьешь. – Спенсер игнорировал тоску и воспоминания, которые загорелись в нем при виде друга. Он усадил его на диван и встал напротив.

– Все нормально, я начал вспоминать, теперь все будет хорошо.

Эти слова ударили Спенсера, как нож. Слишком знакомые, слишком болезненные. Они напомнили ему слишком многое, что он хотел забыть.

"Я уже почти все собрал. Мы уйдем отсюда, обещаю. Все будет хорошо".

Ему тут же захотелось ударить Уилла, чтобы привести того в чувства. Вместо этого он застыл на несколько долгих секунд в бессмысленных попытках справиться со своими эмоциями, но вдруг увидел как Уилл вновь тянется к бутылке. В одно движение Спенсер выхватил ее из рук друга и швырнул об стену. Раздался звон стекла, как эхо разрывающегося терпения. Где-то сбоку мириады осколков разлетелись по полу.

– Эй, что ты творишь?! – возмущенно воскликнул Уилл, предприняв неудачную попытку встать, его ноги не слушались.

– Пошел ты… – тихо сказал Спенсер, но в голосе звучали усталость и боль, копившиеся днями. Он развернулся к двери, но ноги словно приросли к полу. В груди всё кипело, сердце колотилось, как в те ночи, когда он находил Джейка без сознания.

– Ты даже не понимаешь, как это больно, да? – произнес он с горькой усмешкой. – Ты сидишь тут, сам себя уничтожаешь, загоняешь в эту дыру… а я, Уилл, я каждый день просыпаюсь и думаю: как бы сделать так, чтобы ему стало лучше.

Уилл молчал, моргая, его взгляд был мутным, но в нем мелькнуло что-то – тень понимания, тут же утонувшая в опьянении. Спенсер медленно подошел, опустился на корточки перед ним, глядя в глаза.

– Хочешь знать, почему я не оставляю тебя в покое? Почему не могу просто закрыть на все это глаза? – его голос дрожал от злости, но в первую очередь от усталости. – Потому что я уже был там, терял одного человека, которого любил больше всего.

Он прикрыл глаза на секунду, пытаясь собраться с мыслями, и продолжил:

– Моего старшего брата звали Джейк. Он был для меня всем. Когда мне было десять, мы строили планы. Хотели сбежать из нашего дерьмового городка, где отец бил нас каждый день, где мать нас бросила. Мы хотели нормальной жизни, мечтали, – Спенс усмехнулся. – Только вот мечты не спасают людей.

Уилл слушал, затаив дыхание, его пальцы замерли на краю футболки.

– Джейк всегда говорил: "Мы уйдем отсюда, обещаю". Даже тогда, когда я вытаскивал его из очередного притона или находил без сознания. Он клялся, что это в последний раз, что все будет хорошо.

Он сжал кулак, костяшки побелели.

– А потом стало уже слишком поздно.

Спенсер поднял взгляд, встретившись с глазами Уилла.

– Я просидел рядом с его телом несколько часов, Уилл. Не мог уйти. Потому что я не знал, что делать. Я не знал, кто я, если больше не должен его спасать. А потом появился ты.

Тишина повисла между ними.

– И что? – тихо спросил Уилл, голос был хриплым, словно ему было больно говорить.

– И я не позволю тебе закончить так же, как он, – Спенсер выпрямился. – Я не позволю тебе стать еще одной могилой, к которой я буду приходить и спрашивать себя, что мог сделать иначе.

Он перевел дыхание, подошел к полке, взял бутылку воды и поставил перед Уиллом.

– Я не могу заставить тебя бороться, но, черт возьми, я не буду смотреть, как ты сдаешься.

Он направился к выходу, но на пороге услышал:

– Спенс…

Он замер. Стоял, сжимая кулаки так, что ногти больно впивались в ладони. Вдох. Выдох. Все внутри него кричало: "Останься!". Но он знал, что если останется, утонет вместе с Уиллом, как когда-то тонул с Джейком. Выйдя из дома Спенс сел в машину и прислонился лбом к рулю пытаясь выровнять дыхание и сердцебиение.

Слова Спенса обрушились на Уилла с неожиданной силой. Он хотел было обернуться, чтобы что-то сказать, но услышал только мягкий звук закрывшейся двери. Не хлопок, которого он ждал, а тихий щелчок, болезненно подчеркивающий удаление друга. Через минуту, может, две, до его слуха донеслось урчание мотора, который становился все тише, пока совсем не стих.

В доме Уилл опустился на пол, уставившись на разбросанные по нему осколки. Тишина, на которую он так надеялся, казалась теперь невыносимой. Он остался наедине с опоздавшим осознанием того, что только что произошло, понял что именно задело Спенса и теперь чувствовал себя идиотом из-за того, что причинил ему боль. Разум слегка прояснился от нарастающего чувства вины. Уилл поднялся с дивана и хотел пойти за ним, извиниться и пообещать, что больше такого не повториться, но почувствовал, как за спиной оживает знакомое, хищное присутствие.

– Только тебя мне не хватало… – обратился он к темноте за своим плечом.

Голос возник из пустоты, пронзительный и одновременно шепчущий, словно ядовитый ветер:

"А он уже думает, как скинуть тебя, Олли. Как вычеркнуть из жизни, чтоб не мешался. Он бросил тебя. Все они бросают. Ты им не нужен." – волоски на затылке встали дыбом, голос чудовища, казалось, электрическим импульсом проходил сквозь тело Уилла. Он бы и рад игнорировать его и просто выйти из дома, но не мог заставить себя шелохнуться.

– Не неси чушь. Он мой друг, что такое чудовище как ты может знать об этом.

Едкий смешок обжег ухо, а вместе с ним – ощутимый толчок в бок, будто кто-то невидимый насмешливо подтолкнул его.

"Друг? – ядовито переспросили рядом. – Я твой единственный настоящий друг. Я нужен. Только я. Я был здесь, когда от тебя отвернулись все. Когда ты сам от себя сбежал. И хватит звать меня чудовищем. У меня есть имя. Ты сам мне его дал, забыл?"

Уиллу тут же захотелось ему возразить, и сказать, что он понятия не имеет о чем речь, но в голове молнией вспыхнуло имя, будто неоновая вывеска в кромешной темноте.

– Джек. – выдохнул он, едва ли осознавая, что произнес это вслух.

В следующую секунду в голове вновь начал сгущаться туман воспоминаний, а воздух в комнате стал тяжелым, как перед грозой.

– Оливер, у тебя все еще бывают галлюцинации?

Мужчина лет пятидесяти внимательно смотрел на мальчика из-за опущенных на самый кончик носа очков в серебряной оправе. Он сверлил взглядом, который казался обманчиво спокойным. Парень знал этот взгляд – цепкий, как когти хищника. Его руки спокойно лежали на подлокотнике бежевого кресла, а на коленях у него покоилась папка набитая через край. История болезни, догадался он.

Мужчина представлял из себя воплощение собранности и спокойствия; белая рубашка, аккуратный серый галстук, серые штаны и идеально уложенные густые волосы с сединой. Казалось, он был антиподом парню: собранный, безупречно одетый, сдержанный, словно созданный, чтобы подчеркивать неряшливость и внутреннюю тревогу своего пациента в рваных джинсах и свободной красной толстовке. Его нога не переставала дергаться, посылая вибрации через весь диван. Он машинально натянул рукава толстовки до самых кончиков пальцев и помедлил пару секунд аккуратно подбирая слова прежде чем ответить.

Месяцы практики уже научили его что стоит, а чего не стоит говорить врачам, он также знал чем могут обернуться неправильно подобранные слова. Каждый раз это превращалось в игру, в тщательно продуманную шахматную партию; каждое слово взвешено и каждая мысль доведена до идеала. Уже достаточно длительная работа с доктором Уитли давала парню неплохую фору и контроль над ситуацией.

– Время от времени.

– Когда именно они у тебя бывают, – доктор почти не моргал, впитывая каждое слово.

– Ночью. Когда я пытаюсь заснуть.

Карандаш скрипнул, и этот звук отозвался в голове, словно скрежет когтей по стеклу. Мужчина быстро сделал несколько заметок в папке и вновь поднял глаза. Его лицо стало на секунду темным пятном.

– И что ты видишь? Это то же чудовище, которое ты видел и раньше?

Парень недовольно поморщился.

– Он не любит когда его так называют, – резко сказал он не подумав и совершая первую ошибку за сегодняшний сеанс. Как только слова сорвались с языка, он ощутил, как внутри что-то сжалось

– И как же тогда ты к нему обращаешься? – поинтересовался врач с показным интересом, но уголки его губ дрогнули, словно он заранее знал ответ.

– Джек. – прошептал парень, и в этот момент у него за спиной будто что-то шелохнулось.

Снова скрежет карандаша по бумаге. Деваться было некуда, приходилось говорить правду, потому что ложь доктор Уитли вычислял моментально. Ему нельзя было лгать, можно было только искусно недоговаривать и хитрить.

Парень нетерпеливо взглянул на часы висящие на стене и стал еще сильнее дергать ногой. Ему не нравилось тут находиться. Этот кабинет казался ему слишком ненастоящим, слишком идеальным с его расставленными по алфавиту папкам на стеллаже у стены, с серыми стенами и картинами строго одного и того же размера висящими на одинаковом расстоянии друг от друга. Даже вид из окна будто специально подобрали; бескрайний лес и чистое небо. И во всем этом окружении сам врач казался нереальным. Появлялось стойкое ощущение, что вот-вот откуда-то из-за угла выскочит мужчина с камерой и крикнет "снято".

– Что же Джек говорит? – его интонация сочилась фальшью.

– Ничего особенного, он просто любит поболтать о всяком.

Доктор приподнял бровь, карандаш снова заскрипел.

– Он больше не побуждает тебя ни на какие действия, которые могут тебе навредить?

– Нет, – и он почти сказал правду, если не считать настойчивых советов Джека послать этого придурка куда подальше и сбежать дома.

Тиканье настенных часов с каждой секундой становилось все более невыносимым и парень чувствовал как раздражение в нем разрасталось словно плесень, а тени в углах кабинета начали наползать на стены.

Уилл очнулся резко, как будто его вытолкнули из воды, где он задыхался от нехватки воздуха. Он тяжело дышал, хватая ртом воздух, который казался едким и тяжелым. Грудь сдавливала тупая боль, а сердце неумолимо стучало, как будто пыталось вырваться наружу. Парень инстинктивно схватился за грудь. Он сглотнул, пытаясь унять дрожь, но это не помогло. Призрачный холод оплел его, как змеиное кольцо, когда тень медленно отделилась от стены.

"Хороший мальчик." – фигура медленно переместилась и встала лицом к лицу с Уиллом.

Джек улыбнулся – до безумия тепло, почти по-доброму, как родной. Почти. Если бы не его зубы, неровные, будто затупленные лезвия ножей. И глаза – зловонные озера ядовито-зеленого цвета. От их взгляда по коже Уилла побежали мурашки. Он, не выдержав, упал обратно на диван, зажимая виски, которые теперь болели с новой силой.

– Джек… – выдохнул он почти шепотом, но голос прозвучал, как будто чужой.

"Видишь, я всегда был рядом с тобой, – Джек говорил мягко, тягуче. – А теперь хорошо подумай и скажи, зачем ты Спенсеру? – Чудовище чуть ли не выплюнуло имя. — Ты для него балласт, Олли. Обуза."

– Нет. Хватит меня так называть, я – Уилл! – беззвучно выдохнул он покачав головой и отвернулся, чтобы не видеть больше этих невыносимо зеленых глаз. Своих глаз.

Однако чудовище наклонилось и костлявым пальцем тут же мягко повернуло его голову обратно за подбородок, гипнотизируя своим взглядом. Когда Джек провел когтем по его коже, она словно заиндевела. Холод был нестерпимым, как если бы его обдувал ледяной ветер. Казалось, что даже воздух вокруг сгущается.

"Что за вздор. Посмотри на меня, Олли. Ведь он заодно с ними, с этими докторами. Ты думаешь, он тебе друг? Придумал сопливую историю и ты побежал за ним как собачонка. Мерзость."

Каждое слово эхом отдавалось в комнате. Веки Уилла дрожали. Стоило чудовищу посеять зерно сомнения, как парень осознал, что больше не ощущает чужого присутствия, будто его никогда и не было. Уилл остался наедине со своими отчаянно громкими мыслями и секунда за секундой они переростали в настоящий, сводящий с ума, вопль.

Он доковылял до холодильника, только для того, чтобы обнаружить, что он абсолютно пуст. Взгляд невольно метнулся в сторону осколков стекла на полу в луже алкоголя. Уилл усмехнулся, коротко и нервно, сам не зная, смеется ли он над собой или над своим собеседником. Возможно, над обоими.

– Ты ведь не оставишь меня в покое, да? – тихо проговорил он, глядя в пустоту.

"Никогда," – прозвучал голос, и от этого единственного слова вдруг снова стало холоднее.

С минуту в воздухе повисла гробовая тишина. Уилл мог слышать собственное дыхание. Оставаться спокойным и заглушать крик собственных мыслей, стоило ему титанических усилий. Он остался стоять. Руки опустились, будто что-то внутри обмякло и сдалось. Он все повторял себе, что так будет лучше, вспомнить все, стать собой. Но каждая минута тишины доказывала обратное. Тиканье настенных часов стало почти невыносимым. Один… два… три. Уилл насчитал три тысячи шестьсот пятьдесят три щелчка, прежде чем понял, что не заметил, как прошло время. Он нервно облизнул пересохшие губы.

Глава 6

Мир продолжал жить, будто Уилла и не существовало. Люди вставали, завтракали, шли на работу. Каждое утро мимо его окна с ревом проезжала машина, оставляя за собой шлейф выхлопов. Соседки во дворе, как по расписанию, обсуждали рецепты ужина, ожидая мужей. Всё шло своим чередом. Только Уилл застыл, вырванный из этого ритма, словно тень, которую никто не замечал.

Три дня. Три дня без Спенсера. И чем дальше, тем тише внутри. Джек предупреждал, что так будет. Уилл не верил, отмахивался, но теперь слова Джека, холодные и такие гадкие, оседали в голове, как пыль. Это было невыносимо, как будто все, что было для него реальным, растворилось в каком-то чуждом ему вакууме. И когда Уилл в очередной раз собрался наведаться в магазинчик за углом, Джек возник перед ним, преграждая путь. Ни слова, ни жеста – только взгляд, тяжелый, как бетон, и Уилл отступил, чувствуя, как горло сжимает невидимая рука.

Он лежал на кровати, уставившись в потолок, где трещины складывались в неясные узоры. Ветер за окном выл, ломая ветки, будто природа рвалась на волю. Шумный, живой мир казался чужим, далёким, словно Уилл смотрел на него через мутное стекло. Сердце стучало не в груди, а где-то в стенах, будто дом дышал за него, пропитанный сыростью и тоской. Джек был здесь. Просто стоял в углу, ничего не говорил. Но с каждым днем становился четче. Ярче. Человечнее. От этого было только хуже. Он стал появляться все чаще, но оповещал о своем присутствии уже реже.

"Я – единственный, кто не уйдет", – наконец произнес он, и голос, холодный, но с фальшивой теплотой, резанул, как нож.

Уилл не ответил. Мысли путались, цепляясь друг за друга, как ржавые звенья. Он обхватил колени, пытаясь удержать себя, но внутри что-то пустело, медленно и неотвратимо. Погода за окном прояснялась, но в доме все оставалось неподвижным, как в могиле.

Его мир свелся к этому пространству, к этому мгновению, в котором все было чуждо и бессмысленно. Он чувствовал себя лишь частью фона, как если бы его не существовало, как если бы все вокруг продолжали идти, а он застрял где-то на полпути, не понимая, куда двигаться дальше. Часы тикали где-то вдали, но время потеряло смысл. Только капли из крана и тень в углу напоминали, что он не один. Или наоборот, что никого больше не осталось.

Тем временем Спенсер сидел в своей машине, припаркованной неподалеку от дома Уилла. Снова. Он знал, как это глупо. Но был здесь. Потому что не мог иначе. Потому что видел в Уилле не просто друга, а отголосок того, что Спенсер потерял, и того, что еще мог спасти.

Темные окна дома смотрели на него, как пустые глаза, и знакомая тяжесть давила на грудь. Спенсер зажмурился, и перед ним возник Джейк: бледный, с мутным взглядом, лежащий неподвижно в то утро, когда всё рухнуло. Он тряс брата за плечо, но Джейк уже не дышал.

Спенс провел ладонью по лицу и сжал пальцы на затылке. Спенсер провел ладонью по лицу, сжал пальцы на затылке. Память о брате была как рана, которая никогда не заживала. После Джейка он научился жить в одиночестве, цепляясь за лесопилку, где шум пил заглушал тишину, но Уилл ворвался в его жизнь, как забытый аккорд из детства – той ночи, когда они с Джейком сидели у реки, мечтая о свободе. Теперь это воспоминание жгло, потому что Уилл тонул, а Спенсер снова был бессилен.

"Это не он. Это не он", – шептал он, вытирая потные ладони о джинсы, но образ брата не уходил. Он всплывал сам собой. Спенс выдохнул и ударил кулаком по рулю, в надежде, что физическая боль отвлечет его. Воспоминания разрывали его на части.

Вдох. Выдох.

"Нет. Уилл не Джейк." – повторил Спенс, затем он взялся за ручку двери машины и с силой толкнул.

Дверь распахнулась, и холодный воздух ударил ему в лицо, как пощечина. Он ненавидел Уилла за то, что тот заставлял его переживать этот кошмар снова, но уйти было выше его сил. Спенсер направился к дому, чувствуя, как сердце колотится, а ноги тяжелеют с каждым шагом.

В дверь тихо постучали.

Уилл не шелохнулся. Он знал, кто это. Спенсер. Слишком много времени прошло, и теперь его присутствие стало больше напоминать оковы, чем поддержку. Спина Уилла напряглась, словно от удара, а грудь сдавила тягучая тяжесть. Он хотел спрятаться, исчезнуть, но не мог заставить себя даже отвернуться от двери.

Через несколько долгих секунд та медленно открылась. Шаги Спенсера были почти бесшумными, но с каждым приближением Уилл чувствовал, как его собственные страхи накатывают, будто волна холодной воды. Спенсер остановился в проеме спальни, не поднимая глаз, будто боялся увидеть то, что уже знал. Уилл лежал, осунувшийся, бледный, с красными веками, словно не спал месяцами. Его взгляд был пустым, не просто усталым, а чужим, будто кто-то другой смотрел изнутри.

Спенсер почувствовал холод в груди. Перед ним был не Уилл. Перед ним было что-то иное.

– Ты снова не отвечал на звонки, – голос Спенсера был мягким, но в нем чувствовалась какая-то усталость.

Спенсер опустился на стул у окна. Его рука теребила старое кольцо на пальце, его взгляд пытался найти ответы, которые так и не пришли. Уилл не повернулся, даже не сделал вид, что слышит. Лежать на кровати казалось единственным, что он еще способен делать. Его тело будто сливалось с ней, а глаза бессмысленно упирались в потолок.

"Как же ты хреново выглядишь, Уилл."

Спенсер вдруг встал. Неожиданно, как будто его тело снова не выдержало этой немой пропасти между ними. Его лицо исказилось от чувства вины, но он попытался заглушить это сдержанным жестом. Он встал рядом с кроватью, пытаясь встретиться с глазами Уилла, но тот продолжал смотреть в пустоту.

– Ты ведь мне веришь, да? – слова сорвались с его губ, как если бы он боялся услышать ответ.

– Я… не знаю, – прошептал Уилл.

Это не был отказ, но и не согласие. Это была пустота, в которой не было места для веры, надежды или привязанности. Спенсер закрыл глаза, словно от удара. У него было такое чувство, что этот парень, такой, каким он его знал, ушел навсегда, но не мог понять, почему. Почему он все еще держится? Почему не сдается?

– Ты все еще хочешь, чтобы я был здесь? – Спенсер сделал шаг назад, как будто сам себе задал вопрос и сам же на него ответил. Его одолевали чувства, что он не может сбежать от призраков прошлого. Но все же, он снова возвращался и снова был рядом с Уиллом, несмотря ни на что.

Молчание было давящим. Уилл наконец поднял взгляд, встретившись с глазами Спенсера. Это был короткий момент – взгляд, полный боли и страха, но все же взгляд. И в нем мелькнуло нечто похожее на просьбу.

Спенсер не двинулся. Он понял, что эта борьба уже не за Уилла, а за того, кого он не смог спасти. За себя.

– Я останусь, – наконец сказал он, с трудом сдерживая дрожь в голосе.

И сердце Уилла стукнуло мягче.

На следующее утро Спенс проснулся с тяжестью в груди. Сон все же настиг его, но оставил чувство беспокойства, как будто ночью произошло что-то важное, но ускользающее от сознания.

В доме было тихо. Слишком тихо.

Он поднялся с дивана, натянул на себя футболку, вошел в спальню. Он сам открыл дверь. Темнота и духота обволакивали, как паутина. Он нашел Уилла, тот сидел на полу, как камень. Он не поднял головы, не дернулся. Только рисовал что-то пальцем на паркете.

– Ты чего там? – осторожно спросил Спенсер.

Уилл замер, его палец остановился.

– Ты наблюдаешь за мной, Спенс? – голос был тихий, без эмоций.

– Ну, вообще-то да. – Спенс скрестил руки на груди. – Ты сидишь на полу и ведешь себя странно.

– Просто думаю, – ответил Уилл, не оборачиваясь.

Спенс почувствовал, как по позвоночнику пробежал холодок. Что-то в его тоне было не так.

– О чем?

Уилл медленно повернулся, и его улыбка, пустая, как разбитое стекло, заставила Спенсера вздрогнуть.

– Что когда слишком долго смотришь в темноту, она начинает смотреть в ответ.

Спенс нахмурился.

– Ты хоть понимаешь, как жутко это прозвучало?

Молчание. Уилл встал, медленно, как будто это стоило ему усилий. Повернулся. Улыбнулся. И Спенс понял: в этой улыбке нет ни капли жизни.

– Не бери в голову.

Спенс пристально посмотрел на него. Глаза Уилла были затенены, как будто он все еще не до конца проснулся, или же наоборот, не спал вовсе.

– Все нормально, Спенс. Правда.

Но Спенсер чувствовал уже давно. Что-то было не так.

Сначала он не мог понять, в чем дело. Просто замечал странности в поведении Уилла, но списывал все на усталость, на то, что прошлое не отпускает его. Но потом… потом появились детали, которые невозможно было игнорировать.

Первым делом – взгляд. Не просто обычный, рассеянный или потерянный, как бывает у Уилла. Нет, этот был другим. Пристальный, вычисляющий. Спенс чувствовал его на себе постоянно, даже когда не смотрел в ответ.

Когда он садился за стол – Уилл наблюдал. Когда он чинил что-то во дворе – чувствовал, как из окна за ним следят. Когда уходил и приходил с работы – видел, как Уилл отводит глаза, но слишком медленно.

– Чего уставился? – как-то спросил он напрямую, поймав этот взгляд.

Уилл молчал несколько секунд, будто взвешивая ответ, а потом, пожав плечами, сказал:

– Думаю, как ты это делаешь.

– Делаю что?

– Просто живешь.

Спенсер замер.

В этом ответе было что-то… неуловимо неправильное. Но он не стал давить.

Потом было еще больше странностей. Уилл стал еще тише. Не так, как обычно, когда он погружается в себя, а иначе. Будто что-то происходило у него в голове, будто он был занят чем-то, о чем нельзя было говорить вслух.

Спенсер замечал, как тот что-то шепчет, когда думает, что его не слышат, как замирает на месте, словно вслушиваясь в чьи-то слова, как иногда на его лице появляется выражение раздражения, но не к Спенсеру, а будто к кому-то еще. Кому-то, кого Спенсер не видел.

А потом была та ночь. Спенсер проснулся не сразу, его разбудил не звук, а чувство. Словно в доме что-то не так. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что разбудило его – шепот; глухой, напряженный, наполненный злобой.

– …не могу… – голос Уилла, срывающийся, чужой.

Тишина. И потом, почти рычание:

– Оставь меня в покое.

Спенсер не двигался, но его сердце билось так громко, что он был уверен – если там, в темноте, действительно кто-то есть, этот "кто-то" его слышит.

***

Гостиная утонула в тишине, тяжёлой, пропитанной сыростью стен. Спенсер спал на продавленном диване, свернувшись в комок, словно зверь, укрывшийся от охоты. Его лицо, бледное, изрезанное тенями, хранило обманчивый покой, но губы дрожали, брови сжимались, словно он вёл собственную войну в своих снах. Кольцо на его пальце, потертое, как старый шрам, ловило отблеск света. Уилл застыл в щели спальни, глаза тлели в полумраке, впивались в Спенсера, будто могли разглядеть его мысли. Каждый скрип половиц, каждый шорох ветра за окном был чужим дыханием, следящим из углов.

Последние дни были… странными. Спенсер не отдалялся, не напрямую, но в нем появилось что-то новое: слова, задержанные на вдохе, взгляд, острый, как игла, ищущий в Уилле трещины, которых он сам не видел. И Уилл это чувствовал, будто заноза впивающаяся в грудь. Он цеплялся за мысль, что ошибается, винил сырость, плесень, воющий ветер, что угодно, но все же чувствовал. И чем больше он пытался себя убедить, что ошибается, тем сильнее что-то шевелилось внутри, словно змея, выползающая из тени. Сомнение. Подозрение. Страх.