За гранью тишины

В какой-то момент, почти неосознанно, Уилл поднес к глазам левую руку. В слабом свете фонаря на запястье проступил бледный шрам, тонкий и неровный, словно след от старой раны, о которой он ничего не знал. Он замер, глядя на него, будто видел впервые.

– Что с тобой происходило? – прошептал он, обращаясь в пустоту, но слова эхом отозвались где-то в глубине сознания, в той тёмной пропасти, где пряталось его прошлое. Ответа не последовало, только холодное молчание, от которого по спине пробежал озноб.

Он не выдержал. Рука дрогнула, и Уилл потянулся к пульту. Щелчок, и телевизор ожил, наполнив комнату гулом знакомых голосов, которые на миг заглушили тиканье часов и его собственный страх. Уилл знал наизусть каждую реплику, каждый кадр. В какой-то момент у него даже закралась мысль позвонить в поддержку и пожаловаться на повторяющиеся выпуски, но стоило титрам показаться на экране, как от этой идее не осталось и следа. Уилл вскочил с дивана, накинул куртку и на ходу завязывая шнурки кроссовок, побежал в аптеку.

Прохладное осеннее утро встретило его порывистым ветром, пробирающимся под одежду, и моросящим дождем, шелестящим по асфальту. Капли барабанили по капюшону, стекали холодными дорожками по щекам. Воздух был пропитан сыростью и запахом мокрой листвы.

Одежда мгновенно пропиталась влагой, а назойливый ветер будто лезвием проходился по щекам и рукам. Но Уилл не собирался останавливаться, он лишь поднял воротник куртки повыше, глубже спрятал руки в карманы и продолжил идти быстрым шагом.

Но спешил он лишь для того, чтобы в конечном счете обнаружить закрытую дверь и выключенный свет в аптеке. Он нервно подергал ручку, надеясь, что старик где-то внутри и просто потерял счет времени, но дверь не поддалась.

Уилл переминался с ноги на ногу нетерпеливо высматривая седую макушку среди сонно проходящих мимо людей. Для всех них это было совершенно обычное утро, никто из них не успел проснуться и каждый мечтал только о том, чтобы вернуться в теплую кроватку, где нет дождя и ветра. Лишь Уилл во всю бодрствовал и ощущал, как каждая секунда выдавливает из него жизнь. Он уже не чувствовал ни покрасневших от холода рук, ни промокшую насквозь одежду.

Тревога, до того затаившаяся, лишь слегка вонзила свои острые коготки в душу Уилла, когда в сторону аптеки уверенным шагом зашагал не уже знакомый мужчина, а женщина средних лет. Она коротко кивнула Уиллу в знак приветствия, а затем отперла дверь и со знанием дела последовала за прилавком.

– Дайте мне минутку, – произнесла она с мягкой улыбкой снимая пальто.

– Конечно, – ответил Уилл спокойным тоном, хотя чувствовал как внутри все сжалось от ужаса.

Женщина исчезла за дверью в служебную комнату и спустя пару минут вновь показалась в белоснежном халате и с профессиональной улыбкой на лице.

– Чем я могу вам помочь?

Уилл трясущимися руками потянул за краешек рецепта в кармане и по полу рассыпались монеты, со звонким стуком упал телефон, и, кажется, Уилл даже услышал треск. Он выругался и наклонился спешно собирая содержимое своего кармана, пока женщина по ту сторону терпеливо ждала. Наконец он протянул ей несчастный листок, наблюдая за тем как выражение ее лица меняется с готовности помочь, на растерянность и наконец с сожалением она произнесла:

– Мне жаль, но ваш рецепт уже несколько месяцев как недействителен. Может у вас есть другой?

– Да… то есть, нет, я…– Уилл запнулся и неуверенно достал конверт из кармана, понимая, как отчаянно это выглядит. – Я знаю, просто думал, что с этим можно что-то сделать.

Он многозначительно посмотрел на нее а затем просунул конверт в окошко. Женщина недоверчиво посмотрела на конверт прежде чем снова поднять взгляд на Уилла.

– Что это? – спросила она, хотя Уилл был уверен, что она вполне понимала что тут происходит и просто давала парню шанс забрать свои деньги и исчезнуть. Но он был уже на грани.

– Понимаете, мне очень нужны эти таблетки.

– Пожалуйста, заберите свои вещи и уйдите, иначе мне придется вызвать полицию, – она уже медленно тянулась к кнопке под стойкой с тревогой во взгляде смотря на парня напротив.

Воздух в аптеке стал тяжелым, словно пропитанный напряжением, каждый вдох давался с боем. Ладони вспотели, пальцы слегка дрожали, а в висках нарастал давящий пульс. Казалось, будто стены сдвигаются ближе, превращая тесное помещение в ловушку. Мир сужался, превращаясь в одну точку – ее лицо и этот чертов рецепт, который уже ничего не значил.

– Нет, пожалуйста… – вселенная с треском рухнула и раннее притаившаяся тревога, которая терпеливо ждала своего часа, вступила в свои права во всю терзая Уилла изнутри.

Он чувствовал как задыхается, а горевшее до этого от стыда лицо, побледнело и приобрело серый оттенок. Казалось будто Уилл вполне мог слиться с небом за окном.

– Простите, я понимаю, – только и смог он выдавить из себя прежде чем на негнущихся ногах выйти из аптеки.

На этот раз дождь и беспощадный ветер обрушились на парня с новой силой и он не был уверен, то ли даже сама природа издевалась над ним, то ли теперь он ощущал мир иначе.

Уилл гадал насколько сильно он опоздал. Как давно старик покинул свой пост? Что было бы приди он вчера? Успел бы купить запас таблеток еще на какое-то время? Он чувствовал как вот-вот свалится в какую-нибудь лужу и мечтал лишь о том, чтобы прямо в ней захлебнуться.

Вот так просто. За одну ночь. Все, что он так бережно строил на протяжении года, превратилось в прах, наполнивший легкие Уилла и не позволяющий ему вдохнуть. Он подошел к ближайшему зданию и уперся в стену плечом в поисках хоть какой-то опоры. Люди все так же проходили мимо, только уже более резво, и Уилл чувствовал, как мир движется вперед, жизнь продолжается, планета все так же крутится по своей оси, но его оставили где-то за бортом, беспомощно барахтающегося в океане отчаяния.

Осознавая, что он не в состоянии дойти до дома, Уилл потянулся к телефону в кармане молясь всем высшим силам, чтобы тот работал после того, как феерично упал раннее на пол. Заледеневшими пальцами он набрал единственный в записной книжке номер и с облегчением услышал гудки, а затем знакомый голос на другом конце.

– Уилл? Ты в порядке? – Спенс был сонным.

– Да, можешь… – голос предательски дрогнул и Уилл услышал как мужчина на том конце зашевелился, по видимому, уже собираясь выйти из дома. – … можешь забрать меня? Я у аптеки.

– Скоро буду, – без лишних слов отозвался Спенсер, прежде чем повесить трубку.

Спустя двадцать минут рядом с Уиллом припарковался черный грузовик, а еще через мгновение чьи-то руки подхватили его и посадили в машину. Уилл был не в состоянии разглядывать машину, человека посадившего его в ней или даже разговаривать, поэтому он просто надеялся, что это был Спенсер, а не кто-то другой. Он уперся лбом в приборную панель и прерывисто дышал, считая каждую кочку, будто в этом было спасение. Он не знал, что случится, если перестанет, но чувствовал, что тогда он развалится окончательно. Поверхность панели была холодной, лоб замерзал. Тошнота подкатывала к горлу, но он просто продолжал считать. Когда он насчитал двадцать пять, двигатель заглох и на его спину легла рука.

– Ты как? – Спенс легонько потряс его.

– Порядок, – с трудом выдавил он из себя и выпрямился.

– Идти можешь?

В ответ Уилл лишь кивнул и потянулся к ручке. Он вышел на улицу и пошатываясь подошел к двери с досадой обнаружив, что забыл ее запереть перед тем как уйти. Он легонько толкнул и та настежь распахнулась открывая взору разбросанные по всему полу пластмассовые баночки.

– Блин, – послышалось за спиной. – Тебя что, ограбили?

– Это я сам.

Уилл последовал в гостиную и плюхнулся на диван прикрыв глаза ладонями. Он почувствовал как под Спенсером рядом прогнулись пружины и тот смотрел на него выжидающе, но в конце концов не выдержал и все-таки спросил.

– Расскажешь что случилось?

– Мои таблетки кончились, – отозвался Уилл все так же с силой прижимая ладони к глазам в надежде таким образом заглушить панику, что вновь зарождалась глубоко внутри.

– И в аптеке их не было?

– Наверняка были, но только новая аптекарша отказалась мне их продавать. – Вопросы начали раздражать Уилла, хотя он понимал, что друг просто пытается помочь.

– Почему?

– Потому что мой рецепт просрочен! – ответил он резче, чем стоило и тут же пожалел.

– Аааа, – протянул мужчина растерянно. Спенсер тяжело вздохнул и откинулся на спинку дивана, машинально порокручивая кольцо на пальце, будто отражение его мыслительных процессов. – И что будет если ты их не примешь? Может, они вообще тебе больше не нужны.

– Господи, я не знаю, Спенс. Я их принимаю сколько себя помню, – от последнего замечания ему самому стало смешно и он глухо рассмеялся убирая руки за голову и уставившись в потолок.

– Попробуй пока без них. Если будет совсем худо, придумаем что-нибудь,– добавил Спенс осторожно, словно сам не до конца верил в то, что говорил.

Уилл прикрыл глаза. Он хотел ответить, но слов не было. Внутри все кричало: “Я не могу”. Но он молчал. Потому что признаться в этом – значит признать, что не справляется. Спенс поднялся с дивана и начал собирать с пола пустые баночки.

– Что-нибудь придумаем, – эхом отозвался Уилл и присоединился к нему.

В тот вечер Спенсер решил остаться. Что-то внутри шептало, что оставить Уилла одного было бы ошибкой. Какой-то тонкий, едва уловимый сигнал с сознании. Он чувствовал это кожей, как чувствуют надвигающуюся грозу: не видишь туч, но воздух уже тяжелый, электрический. Привычным движением он закатал рукава рубашки, обнажив жилистые предплечья, и окинул взглядом тесную, пропахшую застарелым кофе и одиночеством кухню. Уилл сидел за столом, его пальцы машинально крошили ломтик хлеба, превращая его в беспорядочную горку мелких частиц. Движение было монотонным, будто он пытался разобрать не хлеб, а собственные мысли, ускользающие, как песок.

Спенсер смотрел на него, и в груди шевельнулось что-то тяжёлое, знакомое. Уилл был здесь, но в то же время где-то далеко, в той пустоте, куда люди уходят, когда страх становится громче реальности.

“Точно как Джейк”, – мелькнула мысль, резкая, как укол.

Джейк тоже так замолкал, когда тревога сжимала его горло, оставляя лишь тень человека, которого Спенсер знал. Он отогнал воспоминание, но оно оставило осадок, горький, как кофе, который он налил в старую керамическую кружку. Спенсер не знал Уилла так близко, чтобы лезть в его душу. И все же что-то в этом худом, напряженном силуэте, в его судорожных движениях не давало покоя. Может, дело было в слишком больших, слишком пустых глазах, как будто Уилл смотрел не на мир, а сквозь него.

– Ты вообще ешь или просто уничтожаешь хлеб? – спросил Спенсер, стараясь, чтобы голос звучал небрежно. Он оперся о столешницу, чувствуя, как дерево холодит ладони.

Уилл вздрогнул, будто его выдернули из другого мира.

– М-м? – пробормотал он, переводя взгляд на крошки, будто впервые их заметил. – А, прости.

Он смахнул остатки хлеба в ладонь и встал, чтобы выбросить их в мусорку. Движение было резким, каким-то паническим, как будто он боялся, что крошки выдадут его слабость. В свете тусклой кухонной лампы на его шее проступили напряженные жилы, а кожа казалась бледнее, чем обычно. Спенсер смотрел, и тревога, что до этого дремала, начала медленно разворачиваться в груди, как змея. Он хотел что-то сказать, но слова застревали в горле, тяжелые и бесполезные.

Уилл вернулся к столу, его шаги были непривычно громкими в тишине кухни. Он снова взял ломтик хлеба, но есть не стал, а просто держал, глядя куда-то в пустоту. Спенсер сделал глоток кофе, обжигающий язык, и спросил, почти против воли:

– Спишь нормально?

Уилл бросил быстрый взгляд через плечо.

– Ага.

Ложь.

Спенсер почувствовал это сразу. Едва заметная задержка перед ответом. Слишком прямой взгляд. Годы с Джейком научили Спенсера видеть такие вещи. Тот тоже лгал, когда всё было плохо, короткими, отрывистыми словами, за которыми пряталась пропасть. Спенсер тогда не знал, как помочь, и теперь, глядя на Уилла, он чувствовал тот же холодный укол бессилия. Он не был психологом, не был даже хорошим другом для Уилла, просто человеком, который оказался рядом. Но что-то в этом моменте, в этой кухне, в этом молчании требовало от него не отворачиваться.

Он кивнул, не настаивая, и сделал ещё глоток кофе, хотя тот уже остыл. Уилл снова принялся крошить хлеб, и каждый звук отдавался в ушах Спенсера, как тиканье часов, отсчитывающих что-то необратимое.

“Может, я просто накручиваю”, – подумал он, но беспокойство не отпускала. Она сидела в груди, тяжелая, как камень, и шептала, что Уилл не просто усталый парень с просроченным рецептом. Что-то в нем ломалось, медленно, но неотвратимо, и Спенсер не знал, как это остановить. Он хотел спросить ещё, хотел вытрясти из Уилла правду, но какие слова могли пробить эту стену? И могли ли слова вообще спасти?

Глава 3

Прошла неделя с тех пор, как жизнь Уилла перевернулась с ног на голову. Каждую ночь он просыпался и совершал привычный ритуал, с трудом игнорируя тот факт, что одного звена в этой цепочке не хватает. День за днем он твердил себе, что все осталось по-прежнему. И хотя его сознание избавилось от постоянного легкого тумана – побочного эффекта таблеток – и мыслить он стал яснее, Уилл ощущал, как с каждой секундой внутри него что-то ломается.

Туман отступал, но на его месте разливалась густая, тяжелая тьма, словно живая. Она наползала со всех сторон, цепляясь щупальцами за его сознание, шепча что-то едва различимое. Иногда ему чудилось, что в глубине этой вязкой тишины кто-то коротко зовет, едва слышно: “Олли”.

Каждый раз, услышав это, Уилл замирал, ощущая, как кровь стынет в жилах. Иногда казалось, что в доме что-то меняется, пока он отворачивается. Подушка на диване лежала не так, как он ее оставлял. Кружка на кухне стояла в другом месте. Но стоило подойти ближе и все снова выглядело как прежде. Он ловил эти странные, скользкие моменты, будто случайные сдвиги в реальности, оставляющие после себя мерзкий, липкий осадок.

Однажды, вернувшись домой, он увидел, что дверца холодильника медленно качнулась, как будто кто-то только что заглядывал внутрь. Он поспешно сбросил куртку, шагнул на кухню… и застал холодильник плотно закрытым, словно ничего не происходило. В другой раз телевизор, казавшийся выключенным, вдруг вспыхнул тусклым светом, моргнул и затих. В отражении стекла Уилл увидел только себя: бледного, растерянного, чужого.

Эти мелочи множились, будто темные вкрапления в уже испорченном полотне реальности. Они прятались в углах сознания. Они росли. Он убеждал себя, что это просто усталость. Просто бессонные ночи. Просто нервы. Но чем дольше тянулись ночи, тем яснее становилось: в этой тишине он не один. Никто в этом городе не знал его настоящего имени. Никто. И все же голос знал. И шептал.

Все это время, где-то глубоко внутри, теплел слабый, безумный вопрос: А вдруг? Вдруг, если он вспомнит, это прекратится? На исходе одного особенно тяжелого вечера Уилл не спал. Он ворочался в постели, слышал, как ветер стучит в окна, как листву швыряет о стены. Но дело было не в ветре. Что-то внутри него зудело, не давало покоя, словно еле слышный шорох под кожей. В какой-то момент, ближе к рассвету, он поднялся с кровати и, накинув толстовку поверх футболки, опустился на пол, обхватил голову руками и пару минут просто сидел в тишине, а затем резко поднялся и сел за стол с ноутбуком.

Ему было все равно, что он ищет. Просто хотелось… знать. Хоть что-то. Хоть один осколок.

Поисковик привычно мигнул курсором в пустой строке.

Результаты вывалились быстро. Местные новостные сайты, старые репосты в соцсетях. Все они говорили об одном: водитель не справился с управлением, машина врезалась в ограждение, упала в реку. Погибли мужчина и женщина – супруги. Их сын выжил, но в тяжелом состоянии был доставлен в больницу.

Уилл щелкнул на первую ссылку.

Статья была сухой. Фотографии размытые, как будто кто-то пытался стереть лица, стереть саму память о них. Мужчина в солнцезащитных очках с усталым лицом. Женщина, чьи волосы выбивались из-под капюшона. И где-то рядом был он сам. Молодой парень в измятой куртке. Тот, кем он должен был быть.

Имя под фото: Оливер Саттер.

Он вглядывался в собственное отражение на экране, как в чужого. Это был он. И одновременно не он.

Тонкое лицо. Опущенные плечи. Взгляд, полный той усталости, которую не должны знать двадцатилетние.

Статьи писали что-то о трагедии, о “семейной драме”, о том, что “чудом уцелевший сын” не может вспомнить, кто он. Где-то мелькали упоминания о журналистах, которые пытались взять у него интервью, но врачебная опека не позволила. Была короткая запись: “молодой человек находится в состоянии посттравматической амнезии, контакты ограничены”.

Уилл провел пальцем по экрану, словно мог стереть это имя. Стереть это лицо. Оливер Саттер.

Он не чувствовал ничего. Ни боли. Ни горя. Ни облегчения.

Только пустоту. Холодную, давящую. Как будто эта история, эти люди, даже этот парень на фотографии были частью какого-то другого мира, в который он не имел доступа.

Оливер Саттер умер там, на обочине реки. Вместе с родителями. Вместе с прошлым. Вместе со всем, чем он когда-то мог быть.

А тот, кто сейчас сидел за этим столом, был всего лишь его бледной тенью.

Пальцы безвольно скользнули по трекпаду, и страница медленно потемнела, уходя в сон. Он захлопнул ноутбук.

Темнота снова сомкнулась вокруг него, мягкая и ненадежная, как ил на дне реки. Уилл откинулся на спинку стула, запрокинув голову. Пытался поймать хоть какую-то эмоцию. Но не поймал ничего. Он сидел в этой тишине, чувствуя, как мир вокруг словно бы уходит все дальше, оставляя его одного; без прошлого, без настоящего, без будущего.

Ночь догрызала остатки темноты за окнами, а он все сидел и смотрел в потолок, не зная, кем ему теперь быть. Кто он вообще такой, если даже воспоминания о собственной жизни – чужие?

Прошло несколько часов или мгновений, Уилл не знал. Но когда он поднялся из-за стола, дом казался другим. Как будто стены слегка съехались, потолок опустился. Телевизор, забытый включенным, шипел на приглушенной громкости. Уилл машинально пошел его выключать и застыл. На экране что-то мелькало. Снова и снова. Один и тот же кадр. Темная дорога, разбитая машина, красные маячки вдалеке.

Он моргнул. Изображение исчезло, уступив место привычной рекламе какого-то средства от выпадения волос. Уилл медленно сел на диван, не сводя взгляда с экрана.

“Я схожу с ума.”

Эта мысль больше не звучала пугающе. Скорее буднично, как “я забыл купить молоко” или “завтра будет дождь”. Он сжал руками голову, закрыв глаза, считая удары сердца.

Раз. Два. Три.

И тогда, прямо под веки, словно по внутренней пленке, прошел первый настоящий шорох.

Шепот. Теплый, обволакивающий, тянущий изнутри:

“Оливер…”

Он резко открыл глаза, но вместо облегчения почувствовал, как комок паники прилипает к горлу.

“Нет. Это все нервы. Нервы. Нервы.”

Часы на стене висели под странным углом, как будто их кто-то сдвинул. На кухне что-то звякнуло – легкий, невесомый стук о столешницу, будто кто-то только что поставил туда что-то.

“Никого нет. Я один. Один.”

Он повторял это как заклинание, поднимаясь с дивана и направляясь на кухню. Проверил. Все стояло ровно там, где он сам оставлял. Вроде бы.

Он вернулся в гостиную. На фоне еле слышно все еще пел телевизор. Ведущая по имени Джессика с наигранной улыбкой умилялась выдрам.

Пальцы Уилла машинально теребили край толстовки. Мысли ускользали не успев толком оформиться. И тогда – на грани восприятия, на фоне фальшивого счастья телешоу – он услышал:

“Убожество.”

Тихий, насмешливый голосок где-то в глубине кухни, будто кто-то сказал это, лениво зевнув. Уилл молниеносно повернул голову к источнику звука, удосужившись одновременно выключить звук телевизора. Сердце заходилось в груди.

Он огляделся.

Однако, – к счастью или к сожалению, сам Уилл пока не определился, – он никого не увидел. Только темнота. Но тьма казалась гуще, чем должна быть. Будто ее было… слишком много. Она не просто заполняла пространство, она двигалась. Может, это всего лишь игра света? Или плод измученного сознания? Но что-то внутри настойчиво подсказывало: нет, все это по-настоящему. И тьма знала, что он ее видит.

Он поймал движение краем глаза. Быстрое, скользящее. Словно тень проскользнула по кухне.

– Кто тут? – в его голове это звучало куда более уверенно, чем получилось на самом деле.

Ответом была тишина. Такая плотная, что казалось, в ней можно утонуть. Он снова уставился на телевизор. Замершая картинка с улыбающейся Джессикой, застывшей в какой-то жуткой, кукольной гримасе. И вдруг, в этой полной тишине, услышал снова:

“Жалкий ты, Олли.”

На этот раз слова были выговорены чище, почти игриво, как будто кто-то пробовал их на вкус. Уилл вскочил с дивана. Шаг назад. Потом еще один. Он не сразу заметил, как чья-то ледяная ладонь легко, почти по-приятельски, толкнула его в плечо. Он охнул, едва не потеряв равновесие.

К тому моменту он был уже не на шутку напуган. Несмотря на ежедневные молитвы о том, чтобы кто-то избавил его от мук бессмысленного существования, сейчас Уилл не хотел умирать. По крайней мере не раньше, чем он попрощается со Спенсером. Он и не осознал как уже взял в руки телефон и набрал номер друга, но не успел он нажать кнопку вызова, как из темноты вновь послышался смех похожий больше на скрежет нежели на человеческий звук. Он замер, боясь сделать еще шаг, боясь даже дышать.

– Кто ты?! – сорвалось с его губ.

И тогда голос снова заговорил.

Не эхо. Не шепот.

А голос. Точно, ясно, прямо внутри головы:

“Я – тот, кого ты так отчаянно старался забыть, Олли.”

– Это не… мое имя. Я – Уилл.

“Жалкое зрелище,” – эхом пронеслось по всей комнате.

Холод прокатился по позвоночнику, словно ледяные пальцы сжали шею. Воздух стал, будто наполненный пылью, которую невозможно вдохнуть. Пальцы на телефоне задрожали.

– Убирайся из моего дома. – и хотя Уилл изо всех сил старался придать голосу уверенности, он сам был готов убраться оттуда в любой момент.

“Хотел бы я уйти, – голос был обволакивающе-приторным, – да, видишь ли, не могу. Я был с тобой всегда, Олли. Просто ты слишком долго молчал.”

Холод пробирался сквозь ткань футболки, но он даже не дрожал, слишком онемел, чтобы ощущать что-то физическое.

“Я – часть тебя, – продолжал голос, бархатно-скользкий. – Та часть, от которой ты пытался убежать за чужим именем. За чужой жизнью.”

Уилл закусил щеку изнутри и почувствовал во рту металлический привкус. Он был готов закричать, разбить себе голову об стену, лишь бы вытолкнуть это присутствие из своего сознания.

– Тебя нет. – сипло выдохнул он.

И вдруг тихий, добрый смешок, где-то совсем рядом у уха:

“Ошибаешься, Олли.”

Уилл чуть не отпрыгнул в сторону когда перед ним возникло темное месиво – только так он мог описать то, что видел. Колени подогнулись, в груди вспыхнула острая волна холода, пальцы стали ватными. Он застыл, не в силах пошевелиться, будто тело отказалось подчиняться воле.

– Твою мать! – Уилл зажмурил глаза, как малое дите. Гость был прав, он – ничтожество.

Голос звучал в ушах, как будто разрывал пространство. Впервые за долгое время Уилл почувствовал себя по-настоящему, безвозвратно один. Он сжал телефон в руке.

Потом резко, инстинктивно, метнул его в темноту.

Казалось, прошла вечность прежде чем он осмелился открыть глаза. В этой тишине он ловил каждое биение сердца, каждый шум. Он боялся увидеть тень, которая не исчезнет. Боялся, что, открыв глаза, он больше не сможет закрыть их от того, что теперь стало частью его мира.

Он ожидал увидеть все что угодно – затаившегося в углу монстра, еще одну тень, – но только не свое отражение в осколках разбитого стекла на полу. На дверце кухонного шкафчика зияла дыра в том месте, где всего минуту назад было тонированное стекло.

“Что со мной не так? Я схожу с ума? Нет. Или да?”

Вот оно. То, чего он боялся больше всего. Медленно, но верно его сознание превращалось в разорванный ковер, нитки которого тянулись в разные стороны. Он не знал, куда они ведут, но был уверен: назад дороги уже нет. Этот путь был не просто выбором – он был неизбежностью. Если он оглянется, то увидит лишь руины того, что когда-то называл своей жалкой жизнью. А впереди… Впереди его ждало нечто неизвестное, пугающее, но, возможно, единственное, что имело смысл.

Мир казался прежним, но прежним он уже не был. Уилл чувствовал это каждой клеткой. Кто-то проснулся вместе с ним и засыпать обратно не собирался.