Лисы днем охотятся

Барб после первого знакомства старалась обходить этого странного парня стороной, а потом, вроде как, привыкла к его обществу и, слушая его рассказы, даже стала смотреть на него по-другому. Табаки сам не знал, почему выбрал именно ее общество, чтобы быть самим собой. Те, кто знал его хорошо, не желали иметь с ним дело, а совсем уж незнакомые жители подвала смотрели на Табаки с раздражением и опаской. И только Барб видела его без иллюзий и прошлого.

Табаки после первого их большого разговора пришел к себе в комнату как пьяный, чуть пошатываясь и расплываясь в приятной улыбке.

Дерек тогда приложил тыльную сторону ладони ко лбу друга, взволнованно проверяя, нет ли температуры.

– Ты, случаем, не заболел?

Табаки в ответ взял его руку и приложил к своей щеке. Его глаза светились ярче, чем все лампы в подвале. Как загорающиеся звезды новой вселенной.

– Оказывается, я существую.

Дерек тогда еще пару дней внимательно наблюдал за Табаки, пока дела и насущные вопросы не закрыли собой все время.

Барбаре тоже немного полегчало от встреч с Табаки, хотя она никогда в жизни в этом не призналась бы. Ей было страшно жить среди незнакомых ей людей в совершенно незнакомом месте. Если ей еще пару месяцев назад кто-нибудь сказал бы, что она будет жить с Тенями, она наверняка приняла бы это за шутку. Иногда жизнь умеет смешить. И Табаки тоже умел.

Еще Барб нравилось, как внимательно он ее слушал, а потом, когда пройдет какое-то время, припоминал ее же слова, чуть ли не цитируя. Разумеется, Барбаре Табаки казался странным малым, особенно когда он думал, что она не замечает, как его пальцы касаются ее волос, или когда он притаскивал ей какого-нибудь вонючего жука, чтобы показать и послушать, какой он молодец.

Месяц – слишком короткое время, чтобы почувствовать себя своей в большой компании, и слишком длинное, чтобы привыкнуть к одному человеку.

Наконец, Табаки дошел до комнаты, где обитала Барбара вместе с Ронни и еще четырьмя женщинами и постучал по двери костяшками пальцев. Старая дверь с нарисованным маркером номером семнадцать распахнулась и в коридор выглянула пышногрудая мадам чуть старше Табаки. Насколько он помнил, она помогала на кухне.

– Чего тебе, юродивый?

– Барбара у вас?

Мадам вздохнула и причмокнула.

– Она в туалете, всю раковину нам забрызгала. Проходи, может, хоть ты уговоришь ее сходить в лазарет.

Последние слова Табаки уже не слушал. Оттолкнув девушку, он юркнул в комнату и побежал в туалет. Его сердце отчего-то быстро застучало. Табаки забарабанил кулаками.

– Барб! Открывай!

Ручка неохотно дернулась, и Табаки, прыгнув внутрь, закрыл за собой дверь. Туалет состоял из маленькой комнатки примерно два на два метра, где находилась раковина и унитаз, на котором и сидела Барб, запрокинув голову и держа в руках окровавленную салфетку. Несколько капель крови уже высохли на полу, тонкой дорожкой уходя к раковине.

– Вот черт, – Табаки намотал на руку рулон бумаги и включил ледяную воду, затем намочил бумагу и кое-как выжав ее, приложил к носу девушки, опустив ее голову. – Долго нельзя запрокидывать, кровь попадет в горло, и ты будешь ее глотать. Если хочешь стать вампиром – пожалуйста, но поверь, от этого потом тошнит. Тебя кто-то ударил?

– Нет! – Барбара всхлипнула. – Это… это просто давление, сейчас пройдет. Всегда проходит.

– Это не первый раз? Почему ты не сказала?

Табаки забрал у Барб салфетки и стал протирать пол, заполняя мусорную корзину грязной бумагой. Барбара отмахнулась, пожав плечами.

– Да ничего серьезного, видишь, уже проходит. Все хорошо. Лучше расскажи, что вы обсуждали на совете.

Табаки вздохнул, на секунду зажмурившись и стараясь дышать ровно. Он открыл глаза и встретился с собой взглядом в зеркале. Худой, с синяками под глазами, парой нескольких новых шрамов на скуле и растрепанными грязными волосами. В отражении – хрупкая Барбара в простой, широковатой для нее одежде, немного испачканной кровью на груди. А позади нее – яркий рисунок лиса с хищными взглядом и двумя хвостами.

Табаки опустил голову и, освежившись холодной водой из-под крана, произнес:

– Были две темы на повестке судного дня. Парни на рейде забрели на кладбище грузовых контейнеров, которое теперь под охраной. Это заинтересовало Дерека, и он хочет отправиться туда и понять, отчего такой кипиш.

– О, хоть какой-то сдвиг, – улыбнулась Барб, все еще держа мокрую холодную бумагу на носу. – А вторая тема?

– Да так, ерунда. Мы пошли на склад, чтобы взять бутыль с топливом, перелить в бак катера, и оказалось, что кто-то спер револьвер Мэта. Ключи были только у него. Думаю, этот старый хрен просто забыл, что переложил пистолет в другое место.

Барбара задумалась.

– Были бы там камеры видеонаблюдения, было бы легче.

– Это слишком дорогая штука для такой помойки как эта. – Табаки махнул Барб, чтобы та встала. – Идем в медпункт.

– Местные называют это лазаретом.

– Мне побоку, как они это называют! Ты идешь туда, а я за Ронни.

– Да все в порядке, видишь, кровь уже не идет…

– Я не спрашивал! – Табаки треснул рукой по раковине и, хлопнув дверью, выбежал из комнаты.

Барб удивленно вздрогнула, раньше она никогда не замечала за Табаки такой злости. Она поднялась и оглянулась в поисках кровяных следов. Табаки успел все убрать.

Барбара еще раз вытерла под носом и кинула бумагу в переполненную мусорку, затем посмотрела на себя в зеркало и поправив волосы, огорченно перевела взгляд на испорченную футболку. Затем плеснула в лицо воды и вышла из туалета.

Никакого лиса не было нарисовано на стене.

***

Генри Полрой положил еще одного пойманного таракана в банку и закрыв ее, поднес к уху, послушать хаотичное шуршание маленьких лапок. Он представлял, что тараканы шепчут ему какую-то тайну и иногда ночью, лежа в постели, прислушивался к шуршанию, пытаясь увидеть в них слова. Но как всегда – ничего. Тогда Генри нагнулся и запихнул банку под свою кровать, туда, где лежала старая игрушечная железная дорога и разные коробки, наполненные мелочевкой, которую ему приносили Рейдовские.

Генри был единственным сыном Мэтью Полроя, худым и выглядевшим младше своих шестнадцати лет. Его легкие как солома русые волосы почти что налезали ему на глаза, отчего Генри постоянно ерошил волосы и, чтобы повеселить ребят, делал хвостик, торчащий из головы как пальма. Его запястья были такими узкими, что в ремешке наручных часов пришлось делать дополнительное отверстие, чтобы те не спадали с руки. Подарок отца на его день рождения, часы к тому же, что было очень удобно, светились в темноте.

Правда, Генри так боялся их потерять или разбить, что не стал носить и спрятал под подушку, где уже лежал охотничий нож, добытый не очень законным путем. Мэтью Полрой очень строго относился к оружию в подвале, поэтому Генри и прятал свой нож. Он был ни к чему, но ощущение какой-то безопасности делало его сны крепче и спокойнее.

Генри вырос в подвале, попав сюда совсем юным, он успел отходить всего один год в школу, как начался хаос, и одним вечером за ним пришел отец, без слов взял в охапку и перенес в подвал. С того дня Генри был предоставлен сам себе, что сформировало его как личность стойкую, умеющую контролировать ситуацию. Он был главным чертенком в аду. По крайней мере, так ему это представлялось.

Генри сел на матрас и осмотрел комнату, где шумели и веселились его ребята, семь подростков разных возрастов, трое из них прибежавших из других комнат, как всегда возбужденные после завтрака. Пару минут и он отправит их на школьные занятия, а потом, после обеда, на обязательные работы, кого на почту, кого протирать столы в столовой, а кого проверять работу аварийных лампочек. Сам же наведается на кухню, помоет овощи или потаскает ящики, смотря, что ему скажут, а заодно узнает, что на обед и расскажет своим. А потом они всей гурьбой заявятся в лазарет и попросят Чарли забрать на пару дней обратно, тот сильно кашлял и мешал всем спать. По пути он поймает кого-нибудь из Рейдовских и попросит купить ему комиксы, но, чтобы побольше крови и драк, у одного из его ребят скоро будет день рождения.

Затем его взгляд перескочил на идеально застеленную кровать у входа, которую теперь занял этот новенький, Закари, спустившийся в подвал с группой Теней. Полрой со скрытой заинтересованностью наблюдал за Заком и Эби, когда они с легкостью и расслабленностью вместе ходили по туннелям, смеясь и толкая друг друга. Ему такие отношения были чужды. Все, что у него было – команда, признание лидера – он добыл себе сам, каждый день много лет доказывая, что он достоин.

Его отец, Мэтью, не был груб с сыном, но и не давал ему любви, которая так была нужна Генри, ребенку подвала. Его мать умерла вместе с жизнью наверху, поэтому Генри воспитывался сам, наблюдая, слушая и внимая. Он натренировал себя таким образом, чтобы держать всю информацию в голове, знать все обо всех, и потом использовать эти знания ради того, чтобы быть во всем первым.

Так его команда за ним и потянулась. Он доказал, что, не смотря на его возраст и худобу, он быстрее, умнее и ловчее них. И тогда подростки пошли за ним, слушаясь его и исполняя любые поручения. Это была система, которую Генри придумал сам. Всегда в напряжении, всегда в моменте. Подвал был его нескончаемым лабиринтом возможностей. А когда ему особо не хватало воздуха, то он выбирался на поверхность, чтобы снова почувствовать себя свободным от своих обязанностей и хоть на секунду вспомнить свою прошлую жизнь.

А затем пришли Дети Рагнара, наведя в его рутине суету. И когда он смотрел, как они все вместе завтракают, общаются, смеются и защищают друг друга, словно один организм, он задавался вопросом: «Как им это удалось?»

Без нареканий и приказов, без заслуги и поощрений, они оставались одной командой, и это видели все.

Их беспечность вызывала у Генри зависть и страх, что они превзойдут его с отцом.

Поэтому он делал вид, что их не существует, каждый раз при случае намекая Мэту, что от них нужно избавиться.

На что отец ему отвечал, что тот ничего не понимает в политике.

Может и так, но зато Генри знал, что, если люди спускаются к Крысам, ища убежище, значит, им есть что скрывать.

***

Зак резанул ножом слишком сильно, и лезвие, отскочив от картошки, оставило на его ладони тонкую красную линию. Закари и Генри в замызганных фартуках, закатав рукава кофт по локоть сидели у ведра с водой и чистили картошку. Полрою это было привычно, он орудовал ножом как профессионал, четко и быстро, смотря, как Зак ругается и неумело уничтожает клубень, срезая слишком много. Не в первый раз они оставались делать что-то на кухне наедине, тихонько переговариваясь между собой, но больше как соперники, чем как знакомые. Им обоим доставляло некое удовольствие ругать друг друга и говорить разные колкости. Генри ощущал подрыв своего авторитета, поскольку Зак признавал только его отца как лидера, а его самого – как избалованного мальчика. В общем, если бы в подвале существовали рукопашные бои, эти двое первые встали бы против друг друга. Просто чтобы доказать свое превосходство. Но, конечно, на самом деле оба чувствовали живой интерес азарта в таких выпадах, признавая обычное мальчишеское соперничество.

– Вот черт! – Закари прижал порез к губам, злясь на все подряд. – Чертова картошка, чертов тупой нож!

– Эй-эй, следи за своим языком, – подал голос Генри, сидевший напротив Зака и уже почти закончивший со своей порцией. Повариха Глохбух посадила их чистить картошку к обеду, чтобы сделать из нее пюре и подать как гарнир.

Зак поднял голову и с явным недовольством смерил взглядом Генри. Его настроение портилось еще больше, и замечания этого сопляка не добавляли ему радости.

– Что хочу, то и говорю. Указы раздавай своим малышам.

Генри покачал головой, ухмыльнувшись.

– Ну, меня хоть кто-то слушает.

Закари сощурил глаза, чиркнув ножом по картофелине, словно спичкой по коробку, представляя, как искра падает на штаны Генри, и тот полыхает в огне.

– Мы не указываем друг другу что делать. Мы не солдаты. Мы просто… друзья.

– Да ну? – Полрой почистил очередную картошку. – Даже этот странный? Как его… Табаки?

– Даже Табаки стоит сто таких как ты.

Генри повертел в руках нож, сморщив нос. Его ничуть не задел ребяческий выпад Зака. Они оба понимали, что говорят не всерьез. Да и они были друг другу слишком незнакомыми людьми, чтобы обижаться.

– Ты бы так с картошкой управлялся, как языком чесал. Я, хоть и младше тебя, да вдвое быстрее управился.

Зак обиженно нахмурился.

– Меня не учили работать на кухне и тем более заниматься такой отстойной работой, как эта.

– И чему же тебя учили, умник?

– Убивать.

Закари насладился паузой, образовавшейся после его слов. Генри посмотрел на него из-под бровей, неуверенно, так словно он сейчас скажет «докажи». Но промолчал и сбросил кожуру в сторону.

– Если бы ты полез в драку, я бы тебя в два счета уделал.

– Ну да, – фыркнул Генри. – И давно ты последний раз тренировался?

Закари промолчал, пораженный громом одной лишь фразы. Действительно, последний раз был еще в другой жизни, до подвала, когда они еще всей командой жили в квартире. Полрой понял, что попал в яблочко. Он улыбнулся, чиркнув ножом и отправив в ведро последнюю картофелину, специально сделав так, чтобы вода из ведра попала на Зака.

Затем Генри поднялся, вытирая лезвие полотенцем, и произнес, смотря на Зака сверху вниз:

– Ты, может, и одолел бы меня в драке наверху, но здесь подвал тебя убьет за меня. Вы жили от задания к заданию, что посылал вам Февраль. Мы же тренируемся каждый день. Ты просто сборище пищевых отходов.

Зак замахнулся картошкой, что держал в руке и сделал вид, что бросает свой снаряд. Полрой, поверив, нагнулся и улизнул через заднюю дверь в туннель, исчезнув и не попрощавшись.

Зак стиснул зубы и с силой бросил очищенный картофель в ведро, забыв, что оно наполнено водой, и намочил себе брюки.

– Дерьмо! Как же меня все достало!

– Помощь нужна?

Закари обернулся и увидел в проеме Патрика, тот указал себе за спину.

– Этот мелкий засранец чуть не сбил меня с ног. Чем ты его напугал?

Зак махнул рукой и улыбнулся.

– Да так.

Патрик зашел внутрь комнаты при кухне и охнул, глядя на ведро с картошкой.

– Ненавижу пюре.

– Я теперь тоже, – Закари продолжил обрезать кожуру. – Все пальцы в ссадинах. Нож тупой, приходится давить с силой, а кожура скользкая.

Патрик сел на место Генри, и, взяв второе лезвие, стал помогать Заку чистить картошку.

– Ну, если твоя кровь попадет в пюре, я буду даже не против. Хоть какой-то вкус. И питательно.

Парень фыркнул и засмеялся, проведя тыльной стороной ладони по лбу, собирая образовавшийся пот.

– Да уж. К такому повороту жизнь меня не готовила. Сидеть в подвале и чистить картошку. А ведь у меня были голуби.

– А я, думал, тараканы, – Патрик быстро справлялся с кожурой, чуть ли не сравниваясь с быстротой Генри. – Ну, знаешь, в твоей голове.

– Очень остроумно для твоего старческого возраста. – Тем не менее, Зак улыбнулся.

Они все очень сдружились после того случая в лаборатории, ища друг у друга поддержку в незнакомых стенах подвала. Патрик как-то сказал Заку:

– Уж лучше свои придурки, чем чужие мудрецы.

С Патриком дело пошло быстрее. Ведро пополнялось картофелинами, и счищать кожуру становилось все легче. Спустя минуту молчания Патрик произнес, задумчиво глядя в пол и даже остановив работу:

– А у меня была обычная жизнь. Я сдавал катер в аренду на выходных и развозил продукты старикам. Я написал им по почте, что буду отсутствовать, чтобы не волновались… Никогда не думал, что после того, как впущу в дом своего брата, все пойдет под откос. Как будто он все эти несчастья сам притягивает… Только ему не говори, расстроится.

– Он старается.

– Я знаю. Изо всех сил. – Патрик вздохнул и отправил последнюю картофелину в ведро, уперев ладони в колени. – Просто иногда этого мало.

***

Эби собирала щеткой в совок чьи-то черные волосы, не длиннее пары сантиметров.

Шурх-шурх.

И в совке уже образ черноволосой головы, колкой, без объема. А так, если приглядеться, можно увидеть что-то другое. Кошку, месяц или карту Эплонроуда со всеми городами.

Эби перевернула совок в корзину с черным мешком, который потом отправится в землю, перемешанный со всякими отходами и удобрением. Может, спустя сотню лет волосы встретятся с мертвяками, и те смогут сделать парики.

Щелк-щелк.

Энида Веснински, местный парикмахер, работает ножницами, у которых кольцо уже заржавело и временами заклинивает.

Щелк-кряк-щелк.

На пол медленно оседают новые черные бойцы. Мужчина лет пятидесяти, который сидит на стуле и смотрит в старое зеркало, с плесенью по бокам, уже почти лысый. Но он улыбается, ему нравится, что хоть что-то в этом сраном подвале меняется. Энида при этом курит, здесь запрещено, но ей вроде как можно, из-за того, что однажды в порыве злости еще много лет назад Мэт обозвал ее гнидой, и дети, случайно услышавшие разговор, пробегая мимо нее, кричали:

– Энида-гнида! Энида-гнида!

Потом и взрослые, приходя постричься, случайно оговаривались, заливаясь краской. Поэтому, чтобы успокоить нервы и случайно никому не отрезать ухо, ей разрешили курить. И даже сами сигареты приносили, хорошие, еще те, которые кто-то захватил с собой до событий Того-Самого-Сентября.

Наконец, мужчина встает, целует руку Эниде в качестве признательности за работу – в подвале все услуги бесплатные, но, если тебя покалечат, пеняй на себя – Энида морщится и щеткой сметает последние упавшие волосы со стула, все также держа во рту сигарету. Затем щелкает пальцами, даже не смотря на Эби, и делает кистью круглое движение – мол, прибери тут все.

Эби вздыхает и идет подметать последних бойцов.

Энида в это время настраивает старый приемник, и из него начинает литься музыка. Шероховатая, с комьями брака, но лучше такая, чем ничего.

Так и проходило какое-то унылое время, пока на пороге не показалась Ви.

Эби подняла голову и мягко ей улыбнулась. В мешковатой простой одежде, с легкой шалью на плечах, и с волосами, закутанными в платок, она все еще оставалась Афродитой, богиней красоты.

– Я слышала, здесь можно подравнять кончики?

Энида небрежно кивнула на стул.

– Ну, садись.

Ви на секунду растерялась.

– Как, а голову мыть не будете?

Веснински закатила глаза, словно Ви была дивой с бриллиантами, которая пришла в деревенский сарай и потребовала красной ковровой дорожки, чтобы не наступить в дерьмо.

– Может, вам еще спину потереть, когда будете в душе?

Ви вздохнула, но не подала виду, что сказала что-то не так, и молча села на стул. Эби подошла к Ви и, приняв у нее платок, шепнула:

– Ты на нее не обижайся, они довольствуются тем, что имеют.

– Все хорошо, милая, я думаю они все чудесные люди… – протянула Ви, расправив свои красивые, за пару недель ничуть не потерявшие свой вид волосы. Энида подняла голову и чуть не присвистнула.

– Не хочешь отрезать одну прядь? Я знаю несколько извращенцев, которые хотели бы трогать их, чтобы избавиться от стресса. Разумеется, за деньги.

– … закопанные, где-то глубоко внутри, – закончила Ви, произнеся чуть громче, чтобы Энида ее услышала. – Пожалуй, откажусь.

Веснински пожала плечами и взяла все те же ножницы, смахнув с них волосы прежнего посетителя. Ви посмотрела на это со взглядом: «То есть, вы не будете протирать их спиртом?», проглотила вопрос и замерла в кресле, прикрыв глаза, уже жалея, что пришла.

Энида осмотрела то, с чем имеет дело, трогая то одну прядь, то другую, затем постелила какую-то тряпку (Ви подумала: «Надеюсь, не половая»), чтобы волосы не остались на одежде, и принялась за работу.

Щелк-щелк.

Эби облокотилась на палку длинной щетки и слегка покачивалась из стороны в сторону под звуки музыки. Было похоже на джаз, явно что-то из старого, словно приемник ловил сигнал из далеких мертвых годов.

Энида работала ножницами, волосы Ви укорачивались и становились будто пышнее. Эби молча, с увлечением наблюдала за неким обрядом, слегка наклонив голову и ожидая, когда парикмахер отложит свой инструмент.

Вскоре Веснински щелкнула в последний раз, и Ви, сидевшая все это время с закрытыми глазами, наконец их открыла и, приятно удивившись, улыбнулась. Теперь волосы были чуть короче лопаток и красиво ложились на плечи, обрамляя ее нежную, как у лебедя шею.

Эби, пронзенная интересной идеей, подбежала к Ви.

– Можно я заплету тебе косу? Пожалуйста! Я видела в журнале.

Энида махнула рукой, мол, делайте что хотите и снова закурила. Ви пожала плечами, чего тут терять.

– Если тебе хочется.

Эби улыбнулась, и, удивившись своим действиям, взяла в руки мягкие пряди, что, словно бегущие струи водопада легко легли ей в ладони. Несколько простых движений и верхние пряди сплелись воедино, когда нижние так и остались прямыми. Эби соединила две косы в одну и, пошарив в тумбочке, закрепила косу резинкой.

Ви улыбнулась своему отражению и поправила волосы, закрыв ими уши. Эби еще раз нежно провела по волосам.

– Ты такая красивая.

Ви явно засмущалась, опустив глаза в пол, и Эби почувствовала ее хрупкость и трепет женского начала, совершенно идущий вразрез с образом загадочной дамы, которую Афродита создала для себя, чтобы быть сильнее.

Этот момент мог бы быть запомнен как один из хороших дней в этом сыром подвале, как тотчас затерялся среди неловкости, когда в парикмахерскую зашел Дерек.

– Отлично, вы здесь. Мне нужно вам кое-что…

Когда Дерек увидел Ви, с ее новой прической и открытой шеей, то остановился на полуслове, стараясь запомнить ее образ, ставший для него целой вселенной. Ви заметила его взгляд и, покраснев, выдернула из рук Эби свой платок, тут же прикрыв свои волосы и стараясь выглядеть не смущенной, хотя голос у нее немного дрожал:

– Ты что-то хотел, Дерек?

Тот, словно пристыженный, тут же опустил свой взгляд в пол.

– Да, если можно, я хотел бы переговорить с вами двумя.

– Чудесно, тогда выметайтесь отсюда и не загораживайте вход для посетителей! – Энида, делая вид, что ее достало слишком большое количество новеньких, сделала звук радио громче.

Дети Рагнара втроем вышли в туннель и остановились в закутке рядом с дверью. Дерек прочистил горло, наверняка стараясь вспомнить, что хотел им сказать, и всеми силами пытаясь не смотреть на Ви и ее подстриженные волосы, роскошно лежавшие на плечах.

– Мы обсуждали разные вещи с Мэтом… И, в общем, решили заполнить бак катера топливом на всякий случай…

Эби вздохнула, думая, что Дерек совершенно не умеет врать, но вслух ничего не сказала. Пусть иллюзия о ее незнании происходящего сохранится. Дерек продолжил, то и дело поглядывая по сторонам, боясь, что его кто-нибудь подслушает.

– Так вот мы пошли в дальний склад, где у Мэта хранились припасы топлива, и он обнаружил, что кто-то спер у него револьвер.

Эби и Ви настороженно переглянулись. Ви глубоко вздохнула, и взгляд Дерека неосознанно опустился ниже ее шеи, но всего на одно мгновение.

– Думаешь, среди вас завелся предатель?

– Надеемся, что нет, но этот револьвер лежал в припрятанном ящике. – произнес Дерек. – Он был старый, без патронов.

– Найти патроны не так трудно, – сказала Эби. – Вы уверены, что это была именно кража?

– Да, там были завалены ящики, видно, что кто-то что-то искал, – рассказал Дерек. – Но это старый склад, там в основном лежало ненужное. Только вот этот склад является самым дальним, находится почти что в конце туннелей, рядом с водопадом. Ключи были у Мэта в столе.

– Здесь все заржавевшее, думаю, открыть склад не проблема. – Эби задумалась. – Но думаю, даже так кто-нибудь да услышал бы грохот.

Дерек покачал головой.

– Там же водопад рядом. Шум перекрывает другие звуки.

Ви нервно поправила шаль на плечах, стряхнув с нее пару волосинок.

– Нам стоит беспокоиться?

Дерек моргнул, и, наконец осмелившись, встретился взглядом с Ви.

– Не знаю, но лучше одному не ходить. И соблюдать комендантский час. Теперь ночью будет патрулирование.

– Пожалуй, мне стоит погадать, – Ви отвернулась и направилась к себе, а Эби, представляя кучу волос, которые ей нужно собрать, скривилась и поплелась обратно в парикмахерскую. Дерек еще с минуту стоял посреди туннеля, провожая взглядом спину Афродиты и вдыхая ее нежный аромат духов, пока тот полностью не рассеялся.

Ви потом еще долго смотрелась в свое отражение, то открывая плечи, то подправляя бюстгальтер. Она все прокручивала в голове момент, когда на какую-то секунду собранный и серьезный Дерек потерял дар речи.

Афродита улыбнулась, как загадочная дама, прикрыв губы ладошкой. Ее щеки порозовели. В тот день из колоды карт она вытащила одну с рыцарем, протягивающем розу принцессе.