Враг государства

Вскоре я загорелся идеей раздобыть компьютер. И однажды знакомый маякнул: «Есть тема!»

Тащить «шуганую» технику домой было опасно. Нужен был сравнительно честный способ. А государство тогда вовсю задерживало зарплаты бюджетникам. Вот один из учёных и решил подправить финансовое положение, списав по документам старый комп, а нам отдав почти новый «Dell» – с монитором, процессором х088 и целым мегабайтом оперативки. Для того времени – космос!

Архитектуру х088 быстро забросили – дорого. Победили х086, затем х286, х386… Но чтобы ты понимал: на х086 стояло максимум 512 КБ памяти. Так что я чувствовал себя пионером цифровой эры.

Потом провели домашний телефон, появился dial-up модем – и начались бесконечные стычки с мамой. Кто помнит – поймёт. Для остальных поясню: интернет занимал телефонную линию. Мама приходила с работы, хотела позвонить – а в трубке вместо гудков шипели помехи.

– Мам, пять минут! Положи трубку! – орал я, пока связь не рвалась.

44. Студентка

Я тогда не был привередлив к женскому полу. Это всё ещё в том же районе, в последних двух классах школы. Никакой магии – просто, без лишних сложностей. Дашь – не дашь – ну и ладно, другая даст. Удовлетворение насущной потребности, не больше. С пацанами мы знали: спортсменки – самый верный вариант. Ходили слухи, что их кололи чем-то для результатов, вот и либидо у них зашкаливало как побочный эффект.

Насчёт красоты – я никогда не гнался за идеалами. Никаких особых требований: цвет волос, рост, размер груди – всё это не имело значения. Главное – нормальная, не уродина, тёплая, вкусно пахнет, мокрая где надо. Значит, моя. Никаких юношеских вздохов о любви – всё приземлённо, без иллюзий.

Один случай вспомнился. Приехал к одной, она в многоэтажке жила, с лифтом. Всё, что хотели, друг от друга получили – на этом, казалось, точка. Я собрался уходить, а она… не отпускает. Жмётся в коридоре, а у меня пузо надулось, неловкость дикая – вот-вот конфуз случится. Я отстраняюсь, особенно животом, настойчиво твержу: «Извини, мне бежать». Она машет рукой – обиженно, но сдаётся. Я вырываюсь, лечу в лифт. Двери закрываются – и я, наконец, с облегчением порчу воздух. Вздыхаю…

И тут лифт останавливается. На следующем этаже двери открываются – сначала заезжает коляска с ребёнком, потом мамаша. И сразу морщится, нюхает. Я, понимая причину её недовольства, тоже делаю вид, что принюхиваюсь.

– Уже в лифте насрали, что ли?! – выдыхает она.

Я киваю, изображая возмущение. Двери открываются – мамаша выходит, коляска выезжает, а я, не дожидаясь лишних вопросов, рву на выход. Вот ведь подстава… Как говаривала бабушка: «И смех, и грех».

Во второй четверти предпоследнего класса к нам привели практиканток – студенток-психологов. Они вели какие-то занятия, уроки. Тогда это, видимо, было модно. И вот одна… Сначала я даже не понял, какая именно. Просто запах. Он влез в голову, застрял там. Только потом я разглядел её – и оказалось, визуально она тоже цепляет. Впервые мне было нужно не просто «дашь – не дашь», а именно она.

С одноклассниками я всегда держался отстранённо. Близкими были только пацаны, с которыми связывала работа или общие интересы – музыка, игры. Остальные – просто приятели. Одноклассницы не вызывали ни малейшего интереса. А тут… я еле сдерживался.

Решил подарить ей духи. Цветы – слишком банально, а небольшой флакончик можно незаметно передать. Маме мозг вынес – сам в этом не разбирался. Она дала что-то из своих запасов. Понюхал – вроде нормально. Но в голове крутился только её естественный запах.

Как-то раз, оставшись с ней наедине, я собрался с духом (она всё-таки старше) и выпалил:

– Можно вам подарок?

Не дожидаясь ответа, сунул ей духи и быстро ушёл. Сделал – и всё. Не хотел видеть её реакцию – ни отказ, ни насмешку, ни, тем более, ложную надежду.

После этого она стала избегать меня. Но жизнь снова столкнула нас. Нас, нескольких пацанов, собрали что-то отнести. Оказалось – вещи практиканток. Мне вручили коробки – и я сразу почувствовал знакомый запах. Даже не глядя, понял, с кем идти.

Несли в общежитие через дорогу от школы. Я занёс коробки в её комнату, поставил куда сказала… и мы снова остались одни.

Она неловко посмотрела на меня.

– Мне было очень приятно, – начала она, беря мои руки (видимо, чтобы я не обнял). – Духи отличные… Но ты должен понимать – мы разные люди. Ты ещё школьник…

Она попыталась мягко выпроводить меня, но сама неожиданно приблизилась. И тут я сорвался – поцеловал её в шею. Она ахнула, отстранилась, губы приоткрыла – то ли крикнуть хотела, то ли оттолкнуть. Но я шагнул вперёд, прижал её к себе, обнял за бёдра и поцеловал в губы.

Дальше – как в тумане.

Очнулись через несколько минут на кровати. Я только что кончил.

– Куда? – испуганно спросила она.

Я провёл рукой по её промежности – липкие следы на ноге и платье. Взял её ладонь, провёл по ним. Она выдохнула, отвернулась, свернувшись калачиком. Я лёг рядом, обнял – и она не сопротивлялась, когда я снова коснулся её. Наконец-то я мог не только чувствовать её запах, но и трогать, наслаждаться.

– Это так глупо… – прошептала она. – Непрофессионально.

Я молчал, закрыв глаза.

Вдруг она оттолкнула меня:

– Надо срочно идти!

Перепрыгнув через меня, она бросилась к зеркалу – поправлять причёску, макияж, одежду. Потом принялась за меня: вытирала следы помады, расправляла мятую рубашку. Через пару минут мы уже шли обратно в школу – как будто ничего не было.

Теперь я мог себя контролировать. Её запах был мне доступен, а значит – не сводил с ума. На людях я вёл себя холодно. Она тоже перестала смущаться и даже попыталась отомстить – завалила меня на ответе у доски.

Через пару дней я пробрался в общежитие. Осторожно, чтобы никто не увидел, добрался до её комнаты, постучал.

– Кто там? – её голос.

Я молчал, боясь, что за дверью не только она. Постучал ещё раз.

Дверь приоткрылась – и я снова почувствовал её запах. Быстро заглянул внутрь, но она схватила меня за грудки и втянула в комнату.

– Спасибо! – зашептала она, целуя меня. – Я уже думала, ты не придёшь!

Но наш роман закончился так же внезапно, как начался. Практика у неё кончилась – и она исчезла. Сначала из школы. Потом я проверил общежитие – комната уже занята другими. Пришлось делать вид, что ошибся дверью.

Зато после этого я усиленно листал книги по психологии – пытался понять, что со мной было.

45. Прозвища, старшие и авторитет

Почему именно прозвища? Есть жаргонные варианты – погремухи, погоняла, кликухи. В законном мире аналог – позывной. Суть та же: скрыть от противника привязку к личности. Если хочешь использовать именно эти термины – учись вплетать их в речь естественно. Прозвище – это когда тебя так называют, и если ты откликаешься, оно прилипает. У меня их было много – ни одно не закрепилось. Да и придёт день, когда мне больше не понадобится прятаться за чужими именами.

Но прозвища бывают разными. Опасно, если они раскрывают суть. «Злой» – плохой вариант. Характеристика в кличке может испортить репутацию. Не спеши отзываться, даже если сейчас кажется – звучит круто.

Глупее всего – самому придумывать себе прозвище. Окружающие решат иначе. И тогда получишь кликуху, которую ненавидишь, но которая, по их мнению, тебе идеально подходит. В этом тонкий момент: не всё так однозначно. Если правильно играть понятиями, даже негатив можно перевернуть в свою пользу.

Термин «старшие» – тоже характеристика. Важно понимать: за ним стоят разные люди. В разных ситуациях свои старшие. Это слово обозначает положение человека относительно тебя. Для кого-то и ты мог быть старшим – например, если поручился за него.

Авторитет – куда интереснее. Преступный авторитет – втройне. Сейчас все меряют деньгами. Настоящий культ, скоро храмы строить начнут. Но авторитет – величина не денежная. Это уникальное свойство личности, делающее человека нужным другим. Он не создаётся носителем – только окружением. Признанный авторитет существует лишь там, где в нём есть потребность. Непризнанных авторитетов не бывает – это все остальные.

Не будем углубляться в узкие области. Пойдём прямо к преступному авторитету. Почему общество уважает тех, кто действует против него?

Самое простое объяснение: в самом обществе есть противоречия, которые нельзя разрешить в рамках его же законов. Тогда появляется потребность в людях, готовых эти законы переступить – но дать обществу то, чего оно хочет. Плата за это – признание авторитета.

Значит, авторитет – не внутренняя убеждённость, не ум, не вера. Всё это может стать его основой, но только если общество признает их ценными.

Большую часть времени авторитетный человек решает задачи своего окружения. Взамен получает не только статус, но и возможность двигать свои интересы. Но если перегнёшь палку, сместишь баланс в сторону личного – авторитет начнёт таять.

В конечном счёте, это социальный статус. Его можно потерять, просто уйдя из общества, которое тебя признавало. Пока хватит.

46. Трудовая книжка

Даже умирающее общество еще долго оставляет свои рудименты в новом, приходящем ему на смену. Вот и мои частые отлучки «на работу» навели маму на мысль: «[Имя], раз уж ты постоянно подрабатываешь, спроси – может, тебя оформят официально? Чтобы стаж шел. Глядишь, и на пенсию выйдешь пораньше.»

Я передал её слова одному из старших. Тот усмехнулся, подумал и сказал: «Конечно можно. Только смены будут настоящими – у нас тут студия звукозаписи.»

Тогда «студия звукозаписи» могла означать что угодно. Чаще всего – помещение со стойками аппаратуры, где день и ночь тиражировали музыку на продажу. Авторских прав в нынешнем понимании не существовало, и хорошая песня разлеталась по стране мгновенно. Услышали где-то новое – привезли, записали, и вот она уже гремит на каждом углу. Исполнителям не нужно было заискивать перед продюсерами или пробиваться на радио. Сыграл нечто искреннее, записал – и если это цепляло людей, слава распространялась сама. Многие нынешние знаменитости, хоть никогда в этом не признаются, проснулись популярными лишь потому, что их свежую запись украли и пустили в народ.

Я музыку любил. Возможность оказаться ближе к её источнику была бесценна. Так в моей трудовой книжке появилась первая запись: «Оператор по записи музыкальных фонограмм». Дома я теперь бывал ещё реже, ночами пропадал в студии – зато мог слушать новое раньше всех. Пока штамповали чужие записи, я собирал для себя уникальные подборки – таких не было ни у кого.

А насчёт пенсии, мам… Прости, но вряд ли я ей воспользуюсь. Не срослось.

47. Междусловица

Всё-таки пригодилась задумка для заголовка. Давно не отвлекались на размышления.

Понимаешь, я уже говорил: есть разница между преступным миром и уголовным. Иногда они пересекаются, иногда – нет. Сидеть неприятно, отвечать за что-то тоже не всегда хочется. Если есть возможность жить преступно и избежать наказания – это полное право человека. Но если по глупости вляпаешься в уголовный мир – сами уголовники встретят тебя с иронией. Нет чести в том, чтобы спалиться дураком. А если твоя глупость подведёт других – ирония быстро сменится презрением.

Потом, когда время придёт, поговорим о том, как ломаются люди. Как предают – даже из лучших побуждений. Или просто не понимая, к чему ведут их слова.

48. Выпускной

Я никогда не понимал таких праздников. Да и сами праздники не любил. Закончил школу, как и ожидалось, с двумя тройками – русский и английский.

В актовом зале нас долго пичкали речами, а когда выпустили, в коридорах уже стояли накрытые столы. Родители суетились вокруг, в том числе моя мать. Выпускники тем временем где-то раздобыли алкоголь. Мне было всё равно – я тогда ещё не пил. Хотелось поскорее свалить с этого балагана. Но после официальной части родители и учителя заперлись в кабинетах, оставив нас «отмечать». Компашки разбрелись по школе и двору. Я выбрал двор.

Первое впечатление – вещь коварная. Мой собеседник, неловко размахивая самокруткой, снял с себя наушники (тогда они были большими, на скобе, с проводами) и сунул мне: «Зацени, Нирвана!» Я приложил один «лопух» к уху. Английский я знал на троечку, но «Rape me, hate me!» резануло даже меня. «Не цепляет», – буркнул я и протянул взамен свои наушники с подборкой, которую недавно записал.

Эти слова – «Rape me, hate me» – надолго отбили у меня охоту слушать Nirvana. Лишь после 2000-х я дал им второй шанс – и тогда уже зашло, другие песни.

Пока мы обменивались музыкой, у забора началась движуха. Полупьяные «взрослые» школьники мне осточертели, так что я вернул наушники и направился к эпицентру.

Там ошивались «шакалы» – местные гопники, возможно, бывшие ученики. Они пришли либо побить кого-нибудь из выпускников, либо увести подвыпивших девчонок. Впервые за долгое время у меня зачесались кулаки. Я пробивался сквозь толпу к центру драки.

Один парень уже валялся в пыли, а над ним глумились. Я рванул вперёд – и тут всё замерло. Часть «шакалов» знала меня. Того, кто рванул ко мне, тут же оттащили свои же. Я шагнул между избиваемым и главным заводилой.

– Он тебе друг, что ли? – разочарованно спросил тот.

Я усмехнулся. Напряжение спало.

Избитого поволокли в школу умываться. Ко мне подходили, хлопали по плечу, извинялись. Для проформы предложили выпить. Я отказался. Тогда кто-то раздобыл бутылку «Пепси» и протянул мне – знак перемирия.

Одноклассники округлили глаза:

– Ты их знаешь?

– Да их полгорода знает, – загадочно ответил я. – И в параллельной секции борьбой занимались.

Дальше было скучно. «Пепси» быстро кончилась, пришлось искать ларёк. Гуляли, слушали музыку. Кто-то притащил магнитолу и врубил её на полную. Я не любил попсу, так что танцевал под свой плеер в наушниках, внешне подстраиваясь под чужой ритм.

Нет, к одноклассницам я не лез – они были как сёстры. Зато парочки на лавочках вовсю «лизались». Я нашёл ещё пару меломанов, и нам даже удалось один раз вставить свою кассету в магнитолу.

Под утро все разошлись.

– Как всё прошло? – спросила мама.

– Без приключений. Я спать.

49. Новые кадры

С изменениями в законодательстве изменилось и общество. Преступному миру потребовались новые кадры – те, кто умел драться, воровать или искусно обманывать. Их стало так много, что постепенно они превратились в пехоту.

Ключевым вопросом стало имущество. Его нужно было не только захватывать, но и удерживать, защищая от конкурентов. Причём делать это как силой, так и через закон. Поэтому резко выросла стоимость образованных и умных преступников, а также тех, кто мог ими стать.

Наша школа была непростой. Мои выпускные экзамены засчитывались как вступительные в местный институт. Казалось бы, сиди себе спокойно – и жизнь пойдёт как по маслу. Но мне не сиделось. Да и видеть старые лица не хотелось.

Я рискнул – подал документы в университет, сдал экзамены и в самом низу списка поступивших нашёл свою фамилию. Сортировка шла по баллам, мой результат оказался на грани, но хватило. Мама была счастлива. Где-то наскребла денег и подарила мне тоненькую золотую цепочку с крестиком – тогда это было модно. Вскоре я переплавил её подарок, и «мой ювелир» сделал из неё массивную цепь в палец толщиной. В те времена носили именно такие.

Старшие – а к тому моменту это были уже другие люди – оценили меня. Нас, таких, оказалось несколько, и из нас собрали звено. Каждому выдали сотовый телефон, пейджер и на всех машину «восьмёрку», чтобы ноги не топтали.

Моя первая «моторолла» была с выдвижной антенной и крышкой на кнопке. Интерфейс – только английский, встроенной памяти, кажется, не было. Но это неважно: все тогда таскали с собой блокноты, куда под кодами записывали нужные номера. У наших трубок не было своих номеров – мы шутили, что у нас тариф «Таксофон». Звонить можно, а вот принимать – нет. Всё важное приходило на пейджер. Скоро этот формат убьют SMS.

Деньги уже считали в «зелёных». Наши, «деревянные», дешевели каждый месяц, и копить их не имело смысла. Люди сметали с прилавков всё – от продуктов до бытовой химии, закупались впрок. Цены росли на 10–25% в месяц.

50. Студент

На свои первые уроки я приходил как положено: слушал лекции, конспектировал в тетрадь. Но было полное непонимание – зачем всё это? Программы менялись по несколько раз за семестр, не считая фундаментальных наук. Математика оставалась математикой, а всё остальное метались туда-сюда. Преподаватели увольнялись, новых либо не находили, либо они отказывались работать по старым программам. Вместо пар – пустые часы или вдруг новый предмет. А когда спрашивали: «Экзамен хотя бы по этому будет?» – в ответ лишь отмахивались: «Смотрите объявления в деканате».

Парни всё чаще выходили во двор курить или погонять мяч. Сначала университетские, потом наши – скидывались по очереди, оставляли в гардеробе, но они всё равно пропадали. Да и сам футбол в тесном дворе быстро приелся.

Денег у вуза не хватало ни на что. Сборы шли постоянно: на ремонт, на книги, на прощание с очередным «заслуженным преподавателем». Со временем я всё чаще слал звеньевому: «Если не занят – забери».

Радостная вибрация пейджера, учебники в охапку – и к воротам, где уже ждала знакомая машина. Грохочущий двигатель увозил нас, как тогда казалось, в настоящую жизнь, где были настоящие дела.

Первое полугодие я кое-как дотянул. Но в конце выяснилось: преподаватель английского уволилась прямо перед зачётом. Автомат не поставили, сдавать было некому. В деканате лишь разводили руками: «Как найдём замену – разберёмся». Группе оформили «хвост», который так и повис в воздухе.

51. Имущество

Как там у Булгакова? «Люди как люди… только квартирный вопрос их испортил». Для нас это был вопрос имущественный. Первые бригады больше напоминали коммуны. Как бы это ни звучало, но именно технология коммуны – общий труд, общее распределение – лежала в основе дворовой субкультуры.

И вот возможность оформить добытое общим трудом, пусть и криминальным, в личную собственность начала ломать устои.

Расскажу случай. Братва отхватила здание бывшего детского сада с территорией. Решили обустроить там офисный центр – для себя и подконтрольных коммерсантов. Оформили имущество, как тогда считали, на одного из достойных. Теперь всё должно было принадлежать кому-то по закону – даже общее закреплялось за ответственными.

И что происходит в голове, когда появляется эта бумажка? Человек меняется. Вот и здесь: тот, кого считали достойным, получив сад, повёл себя против решения братвы. У него подросли внуки – и он заявил: «Буду с ними тут играть! Под офисы берите хозяйственные пристройки. Только без экстрима – внуки жить будут».

Человек заслуженный, но такого не ожидал никто. Наверное, он думал, что его статус – достаточная замена тому, что пытался забрать. Но братва рассудила иначе.

Через пару дней он скоропостижно покинул этот мир – сердечная недостаточность. Супруга сразу отдала всё под заранее определённые цели. Похоронили его достойно.

Братва чистилась постоянно. Первая масштабная чистка прошла ещё в конце 80-х – я был маленьким. Но чем больше появлялось возможностей закрепить собственность, тем чаще рушились связи. Описанная история – решение быстрое, нетипичное.

Обычно всё шло медленнее и демонстративнее. Человек не терял голову сразу. На него оформляли один объект, второй, третий…Где-то перед четвёртым он начинал чувствовать себя хозяином. Тогда принималось решение, а исполнение откладывалось на месяцы – чтобы найти исполнителей и подходящий момент. Вдруг одумается?

Забавно было общаться с тем, кого уже «приговорили». Они походили на гусей перед фуа-гра – чем ближе развязка, тем щедрее их кормили. Всё ведь по-человечески – люди же людей не едят?

52. Решение

Время было бурное. Вопрос не в том, к чему тебя могут привлечь, а в том – когда. Противоречия между общим и частным оголялись мгновенно. Вот и на наше звено свалился один вопрос.

Изучили его, разобрались, как подтянуть. Подумали: раз уж он стал таким значимым, пусть попробует создать свою структуру. В принципе, он этим уже занимался. Решили сделать вид, что уважаем его «достижения» и готовы работать под ним.

Но прежде чем продолжить, нужно понять нюансы того времени. Государство бросило своих на подножный корм. Зарплаты не платили ни на заводах, ни в госструктурах. Даже милиционеры быстро сообразили: если не начнут что-то предпринимать, их семьи с голоду сдохнут. Бандитами стали все – и уличные хулиганы, и примерные семьянины в погонах. Последние, впрочем, обладали преимуществом – вытесняли традиционные группировки или срастались с ними.

Так что судьба «приговоренного» моментально становилась известна всем заинтересованным сторонам. Но бандитам в погонах важны были и показатели для отчетов. Пусть формальные, но борьбу с преступностью они всё же вели.

Я не был профессионалом в таких делах, но оказался единственным, с кем наш будущий жмур согласился общаться. Пересеклись на людях. Я рассказал легенду – он обрадовался. Выложил, что планирует «спрыгнуть под мусоров», что у нас большое будущее, новые перспективы. Мол, власть теперь за ментами, лихие годы уходят. В чём-то он был прав. Договорились о новой встрече. По его словам, у него была важная информация – сейчас бы назвали «конфиденциальной» – и обсудить её нужно у него дома, без лишних глаз и ушей.

Обсудили с братвой. Тот, кто должен был «всё сделать», сказал: «Это будешь ты. Если он такой мнительный – любое отклонение его спугнет. Придёшь не один, передумаешь насчёт места – всё, провал». Пацаны сняли квартиру напротив, начали пасти его.

До встречи оставалось несколько часов. Обговорили сигнал: свет в окне напротив – выхожу. Нет света – жду. Бывший афганец, он же опер, начал меня учить. Продумал все варианты, изучил планировку, набросал сценарии. Подзывал пацанов, показывал на них – как, куда, под каким углом, что делать, если что-то пойдёт не так.

Шёл я в мрачном настроении, ещё при свете дня. Хотелось поскорее покончить с этим. Жмур открыл дверь, радостно оглядел меня, убедился, что я один, и впустил. В голове проигрывал варианты, которые набросал инструктор. Наклонился, чтобы разуться.

– Да не надо, – махнул он рукой. – Херня, пошли на кухню!

Развернулся, показывая путь. Это был первый сценарий.

Когда учился стрелять, запомнил: главное – не моргать. Большинство промахов из-за потери контроля. Спокойный вдох, прицеливание, выдох – плавно нажимаешь на курок.

Достал «плетку» с глушителем – уже заряженную, взведённую. Риск, но иначе пришлось бы тратить время. Нашёл нужную точку, выдохнул.

Глухой щелчок, быстро растворившийся в тесном коридоре. Жмур сделал ещё шаг – по инерции – качнулся, упёрся плечом в стену и медленно сполз вниз, развернувшись спиной к ней. Выждал, не подаст ли признаков жизни. Нет. Предохранитель. Надел перчатки, проверил квартиру – нигде не горел свет. Быстро вечерело.

Вернулся, ещё раз глянул на него. Всего пару минут назад он рассказывал о грандиозных планах. Теперь на лице застыла перекошенная улыбка, глаза – широко открыты. Видно, ждал от этой встречи только хорошего. Снял глушитель и убрал плетку.

Встал так, чтобы видеть и его, и сигнальное окно. Подходить ближе не хотелось – лишние следы. Нашёл гильзу, протёр, где мог наследить. Оставалось ждать темноты. Наконец, темнота – сигнал для тех, кто ждал напротив.

И вот она пришла. А с ней – кураж. Всё получилось слишком легко.

Но дальше начался ад. Время встало. Не двигалось. Раздражало. Мысли лезли чёрные – ведь сигнала всё не было. Ночью словил пару провалов в забытье, но толком не спал. К утру дико хотелось в туалет.

Инструктажа на такой случай не было. Решил: если не схожу – оставлю больше следов.

Вернулся, взглянул на жмура. Теперь казалось – он смеётся надо мной. Я в ловушке. В голове вертелось одно: валить сейчас или ждать?

Солнце взошло. Сигнал уже не разглядеть. Организм сдавал – нужны были отдых и еда.

На кухне нашёл пачку ирисок. Голод отступил. Осталась только усталость.

В другой комнате взял пододеяльник и подушку. Расстелил на полу, свернулся калачиком. Проснулся через полтора часа – день только начинался, а я всё ещё не знал, что делать.