Черная рука

Детектив вместе с агентами Секретной службы[130], которые считали, что убийство связано с группой фальшивомонетчиков, вышли на след предполагаемых убийц: это была банда, возглавляемая сицилийцем из города Корлеоне Джузеппе Морелло, известного в Маленькой Италии как Цепкая Рука или Старый Лис. Первое прозвище он приобрел благодаря деформированной правой кисти, напоминавшей клешню омара, которую он поддерживал перекинутой через шею белой веревкой. Черноглазый и чрезвычайно изворотливый Морелло носил за поясом пистолет 45-го калибра, а к левой ноге привязывал нож, на острие которого была надета маленькая пробка, чтобы не резаться при ходьбе. При аресте Джузеппе схватили и оказавшегося вместе с ним звероподобного здоровяка. Томассо «Бык» Петто – «грозный мускулистый громила с яйцеобразным лицом» – был знаменит не только огромной силой, но и ничтожным интеллектом. Петрозино подозревал, что именно Бык перерезал горло человеку из бочки. Члены банды Морелло были схвачены и доставлены в суд для предъявления обвинения – все, кроме одного: высокого сицилийца с пронзительным взглядом по имени Вито Кашо Ферро, у которого, очевидно, информаторы были лучше, чем у его соотечественников, поскольку он покинул город до того, как нагрянула полиция.

Судья уже начал рассматривать дело, когда человек, зарегистрированный как Томассо Петто, вдруг выкрикнул со скамьи подсудимых нечто сердитое на итальянском языке. Судья попытался продолжить, но подозреваемый не унимался. Наконец переводчик объяснил, что подсудимый кричал: «Я не Томассо Петто!»

Зрители стали перешептываться и смеяться. Мужчина выглядел точь-в-точь как Петто. Какую игру он затеял?

– Тогда кто вы такой? – спросил судья.

– Меня зовут Джованни Пекораро![131] – выкрикнул подозреваемый. – Я могу это доказать.

С этими словами мужчина предъявил несколько документов, удостоверяющих личность, – все с одним и тем же именем: Джованни Пекораро. У окружного прокурора не осталось другого варианта, кроме как снять с него обвинения. Это означало катастрофу для правовой системы и публичный позор для полиции. Но как же такое могло случиться? Дело в том, что подозреваемый – особенно на взгляд неитальянца – был невероятно похож на Быка.

Выяснилось, что пропавший подозреваемый, Вито Кашо Ферро, придумал хитроумный план, способный разрушить обвинение: он уговорил настоящего преступника исчезнуть и поставил на его место двойника. Схема сработала идеально. Прокуроры, не сумев предъявить обвинение в убийстве, были вынуждены освободить всех. Пекораро и другие, к громкому ликованию преступного мира Маленькой Италии, вышли на свободу, и виновные в смерти человека из бочки так и не были привлечены к ответственности.

Петрозино годами обыгрывал итальянский преступный мир, и вот появился человек, способный мыслить на его уровне. Замена на двойника была произведена удивительно аккуратно – не говоря уже о том, что чрезвычайно нагло. «Что-то поменялось в мире американской преступности»[132], – написал по этому поводу один автор.

В 1903 году Петрозино понятия не имел, насколько влиятелен Вито Кашо Ферро. Сицилиец оказался своего рода гением-организатором, благодаря чему вскоре сделался сверхбоссом палермской мафии – человеком, который, как говорили, заново изобрел преступность для урбанистической эпохи. Он был искусным стратегом, «безгранично уважаемым»[133] более заурядными уголовниками – даже главарями банд, такими как Морелло. Однако на эффектном трюке в зале манхэттенского суда американские приключения Вито Кашо Ферро завершились. Подозреваемый бежал в Италию через Новый Орлеан, и Петрозино, заваленный другими делами и преступниками, требовавшими его внимания, вычеркнул имя Кашо Ферро из памяти и двинулся дальше. Однако сицилиец не ответил ему тем же.

Вернувшись в Италию, Кашо Ферро принялся преобразовывать мафию из небольших шаек бандитов и вымогателей в организацию куда более дальновидную и прибыльную. У него были огромные амбиции и острый, не знавший отдыха ум. Говорили, что именно он изобрел схему так называемой «защиты», которая вскоре распространилась из Маленькой Италии по всей стране. Но годы его великих свершений пока что оставались делом будущего. На момент описываемых событий он был бедняком, неохотно возвращающимся в родную страну. В порту Нового Орлеана Кашо Ферро поднялся по трапу на пароход, отправлявшийся в Италию, с одним чемоданом, вместившим в себя одежду и скудные пожитки, и с глубокой и непреходящей неприязнью, питаемой к Джозефу Петрозино. По его мнению, жизнь в Америке ему испортил только этот straniero, этот снискавший дурную славу мужчина в шляпе-котелке. В кармане Кашо Ферро лежала фотография Петрозино, которую он будет носить с собой всю жизнь. Рассказывали, что, вернувшись в Италию, он часто вынимал ее и разглядывал, говоря своим друзьям: «Я, которого никто и никогда не сумел обвинить ни в одном преступлении, клянусь, что убью этого человека собственными руками!»[134] Возможно, это лишь легенда преступного мира, выдуманная после смерти Кашо Ферро, но нет никаких сомнений, что он сохранял к детективу нездоровый интерес.

Петрозино вновь услышит его имя и даже занесет однажды, шесть лет спустя, в кожаную записную книжку, которую он всегда носил с собой; возможно, детектив даже встретится с capo[135] лицом к лицу, при загадочных обстоятельствах, на этот раз в чужой стране, где преимущество окажется полностью на стороне сицилийца. Но эта встреча подытожит долгую изматывающую кампанию Петрозино, которая пока еще даже не началась: военную кампанию, которая разразится как его война с тем, что некоторые американцы назовут «сицилийскими волками»[136], а другие – «таинственной и странно неуловимой организацией»[137], официально известной под названием «Общество Черной руки».

3

В смертельном страхе

Петрозино услышал об Обществе раньше, чем столкнулся с результатами его деятельности. Где-то в первые годы века – нельзя сказать точно, когда именно – он получил информацию о скрывавшейся в итальянской колонии теневой преступной группе. Вначале это казалось городской легендой: La Mano Nera[138] вселяет ужас в сердца иммигрантов, требуя с них денег под угрозой смерти. «Черная рука» забирает детей, взрывает дома, поджигает жилища; неохотно исполнявших ее требования она подкарауливает на улицах с ножами и пистолетами. Мало кто в итальянской колонии был готов рассказать, чем являлась «Черная рука» и чем она занималась; женщины крестились при одном только ее упоминании. Страх, который проявляли друзья и информаторы Петрозино, поражал. Рассказывали о трупах, обезглавленных телах, о детях, засунутых в дымоходы и оставленных там гнить. Но что это за Общество? Откуда оно взялось? Как действовало? Было ли оно вообще реальным?

В первые годы века Петрозино завел дневник и начал записывать свои мысли об Обществе. «Десятки итальянских убийц скрываются в нижней части города, занимаясь вымогательством под вывеской „Черной руки“. Если немедленно их не обуздать, то они настолько расширят свою деятельность, что полиции придется приложить немало усилий, чтобы все это остановить»[139]. Очевидно, что-то (труп? письмо?) убедило его, что проблема Общества вполне реальна.

Америка еще не осознала угрозу, зреющую в ее городах. Разрозненные сообщения о действиях «Черной руки» поступали с начала века, но паники пока не было. Все изменилось знойным утром августа 1903 года. Именно тогда Общество вырвалось на свободу. И с того момента мир перестал быть прежним для всех: для итало-американцев, для их новой родины, для самого Петрозино.

Все началось с Бруклина. В почтовый ящик строительного подрядчика Николо Каппьелло, живущего в процветавшем, но довольно невзрачном итальянском районе Бэй-Ридж, кто-то опустил письмо[140]. Внутри конверта обнаружилась инструкция: «Если вы не встретитесь с нами в Бруклине, на углу 72-й улицы и 13-й авеню, то завтра днем ваш дом будет взорван и ваша семья убита. Та же участь постигнет вас, если вы расскажете о нас полиции»[141]. На письме стояла подпись «La Mano Nera», а под ней – изображения черных крестов и кинжалов.

Каппьелло был родом из Неаполя и никогда не слыхал о «Черной руке», название которой, по всей видимости, позаимствовано у групп анархистов и протестующих, пышно расцветших в конце XIX века в сельской местности Испании. Поэтому он проигнорировал письмо. Два дня спустя пришло другое: «Вы не встретились с нами, как было cказано в нашем первом послании. Если вы по-прежнему отказываетесь принять наши условия, но хотите спасти свою семью, то вы можете сделать это ценой собственной жизни. Прогуляйтесь по 16-й улице, недалеко от Седьмой авеню, между четырьмя и пятью часами вечера». Каппьелло снова не предпринял никаких действий, и через несколько дней у его дома появились мужчины, некоторые из них были друзьями, а другие утверждали, что являются членами этой самой организации «Черная рука». Пришедшие заявили, что за его голову назначена награда в размере десяти тысяч долларов, но если он отдаст тысячу долларов им лично, то проблема будет решена.

Его друзей – некоторых он знал не менее десятка лет – сопровождал «таинственный незнакомец»[142], рассказывал Каппьелло, и этот незнакомец «внушил ему… невыразимый ужас».

Теперь подрядчик поверил, что «Черная рука» убьет его, если он не подчинится. Он заплатил этим людям тысячу долларов.

Письма прекратились. Однако через несколько дней мужчины вернулись с угрозами более настойчивыми и безобразными, потребовав дать им еще три тысячи долларов. Семья Каппьелло перестала выходить на улицу под страхом смерти. Когда к ним домой пришел репортер, дверь приоткрылась, и к голове его был тотчас приставлен револьвер. Визитер, заикаясь, назвал себя, и лишь после этого ему было позволено войти. Как только он оказался внутри, жена Каппьелло извинилась. «Мы жутко боимся, – призналась она ему, – и уже больше месяца живем в постоянном ожидании смерти. Мы не знаем, кому можно доверять»[143].

Каппьелло решил, что с него достаточно, и обратился в полицию. Пятеро мужчин были арестованы, осуждены и отправлены в тюрьму.

«Черная рука» могла остаться малоизвестным всплеском криминальной моды, касающимся лишь итальянских кварталов нескольких американских городов, если бы не одно обстоятельство: жесткая конкуренция внутри нью-йоркской бульварной прессы. Репортер из газеты Herald Tribune, известной своими сенсационными криминальными репортажами, узнал о письме с попытками вымогательства и написал о нем. Редакторы отнеслись к этому серьезно, так что вскоре и другие газеты отметились статьями о новом ужасающем явлении. «ТРЕПЕЩУЩИЙ ОТ СТРАХА ПЕРЕД ЧЕРНОЙ РУКОЙ», – кричал заголовок из The Evening World. «ЗДЕСЬ ОРУДУЕТ ЧЕРНАЯ РУКА», – предупреждала Tribune. Вот так Общество, знакомое лишь собственным итальянским жертвам и их друзьям, за считаные дни обрело известность среди миллионов семей по всей Америке.

А потом стали исчезать дети.

2 августа восьмилетний Антонио Маннино, сын преуспевающего строительного подрядчика, зашел в кондитерский магазин на углу улиц Эмити и Эммета в Бруклине. Оглядев ассортимент конфет и газировки, он выбрал несколько любимых сортов для друзей. Заплатил он «блестящей пятидесятицентовой монетой». Возле магазина на тротуаре его ждал восемнадцатилетний Анджело Кукоцца, работавший на отца мальчика. Когда Антонио вышел, юноша окликнул его: «Пойдем, Тони, нам пора». Оба «исчезли в темноте улицы, и это был последний раз, когда видели мальчика»[144].

Как только Винченцо, отец Тони, начал получать письма, подписанные «Черной рукой», похищение превратилось в сенсацию. Газеты Ньюарка и Балтимора подхватили эту историю и поместили ее на первых полосах, затем о ней написали в Чикаго, далее подключился Лос-Анджелес и другие города. «ВЕСЬ НЬЮ-ЙОРК ВЗБУДОРАЖЕН ПОСЛЕДНИМ БЕЗЗАКОНИЕМ», – гласил заголовок газеты St. Louis Dispatch. Когда один из репортеров попытался заснять Винченцо Маннино возле его же дома, мужчина взорвался от гнева. «Моей фотографии не должно быть в газете! – крикнул он. – Иначе я стану мишенью. Меня все узна́ют, и любой сможет убить!» После этого инцидента Маннино слег и проболел неделю, а жена ухаживала за ним. Страх несчастной семьи и растущий ужас общественности, казалось, подпитывали друг друга. Когда полицейские обратились к американскому судье ирландского происхождения по фамилии Тай с просьбой выдать ордера на арест двух подозреваемых, судья не только удовлетворил их просьбу, но и сказал им: «Идите и арестуйте – живыми, если получится, или мертвыми, если придется»[145].

Как почти при каждом преступлении с участием итальянцев, в какой-то момент прозвучал призыв: «Зовите макаронника!». Дело поручили Джозефу Петрозино. Он немедленно проверил сообщения о двух подозрительных мужчинах, замеченных на пароме в Нью-Джерси, и организовал поиск в нескольких городах, но безрезультатно. Информация поступала также из населенных пунктов, расположенных дальше к западу и югу. «Очевидно, – писал один журналист, – по стране бродят десятки пар итальянцев, и каждую из них сопровождает мальчишка, похожий на Тони Маннино»[146]. Пронесся слух о некой секретной пещере, обнаруженной на Манхэттене, для осмотра которой отправили детективов. Было организовано постоянное наблюдение за пирсами. Если где-нибудь в Астории Куинса замечали прогуливающегося мальчика, похожего по описанию на Тони, полицейские устраивали ночную облаву по окрестным домам, принимаясь стучать в двери и «выволакивать маленьких итальянских мальчиков из постелей, где бы их ни находили»[147]. Фотография Тони подносилась к лицам детей для сравнения, в то время как их родители подвергались допросу. Однако ребенка нигде не было.

«Черная рука» отреагировала на давление полиции письмом, отправленным в бруклинский участок. Оно было адресовано капитану, ответственному за расследование. «Прекратите преследовать нас, – гласил текст, – или будете убиты»[148]. Газеты по всей стране освещали каждый новый поворот дела, и каждое утро читатели просыпались с желанием поскорее узнать, не найден ли Тони. Американцы стали смотреть на своих соседей-иммигрантов с усилившимся недоверием. «Дело о похищении Маннино, – писала одна газета, – заразило общественность настолько отчетливым ощущением опасности, исходящей от итальянского населения, что стали расползаться самые дикие байки о шантаже, похищении людей и аналогичных преступных сообществах, каждая из которых уже не казалась такой уж неправдоподобной»[149].

Манхэттен оказался на грани паники. В октябре по Восточному Гарлему пронесся слух, что «Черная рука» угрожает взорвать государственную школу номер 172, если не будет выплачен выкуп. Родители учеников выбежали из близлежащих многоквартирных домов и помчались к зданию. «Полтысячи обезумевших мужчин и женщин принялись ломиться в двери, – писал журналист, – с требованием немедленно освободить школьников»[150]. Тяжелые деревянные створки чуть не прогнулись, когда люди прорвались внутрь, выкрикивая имена своих детей. Директор школы вышел из кабинета и в последний момент сумел успокоить толпу, не дав разгореться бунту.

Репортер газеты Times обратился к Петрозино с вопросами об этом новом тайном обществе, которое появилось будто из ниоткуда. «Банда „Черной руки“, несомненно, орудует в нашем городе, – признал Петрозино, прежде чем попытаться успокоить разбушевавшуюся стихию, – однако есть мужчина, который утверждает, что получил четыре таких письма и не отдал никаких денег. Он по-прежнему жив, и смертью ему больше никто не грозит»[151]. Детектив призвал всех итальянцев, получивших письма от «Черной руки», оставить деньги при себе и сообщить об этом в полицию. Петрозино заявил, что если бы такие люди, как отец Тони, были смелее, то с бедствием «Черной руки» можно было бы покончить в зародыше.

Однако на Общество слова Петрозино впечатления не произвели. Оно отправило Маннино еще одно письмо. «Мы не станем убивать мальчика, поскольку он вел себя тихо», – было в нем написано. Однако похитители объявили, что подумывают о продаже ребенка. «Бездетная семья пообещала нам две тысячи долларов, если мы отправим им мальчика. И будьте уверены, мы это сделаем, если мистер Маннино не придет к соглашению с нами. Мы не какие-нибудь грубые преступники. Мы такие же джентльмены, как вы, просто большая страна Америка не оправдала наши ожидания, и нам нужны деньги, чтобы вернуться в прекрасную, живописную Италию». Подпись гласила: «С глубоким уважением к вам, капитан из…» – и далее контур черной руки[152].

Однако 19 августа, через неделю после исчезновения, ситуация разрешилась. Примерно в полночь кузен Тони гулял около дома и увидел маленькую фигурку, приближавшуюся с другого конца улицы. Подбежав, он понял, что это пропавший мальчик. Брат обнял и отвел его домой. Семья Маннино отказалась сообщить, заплатили ли они выкуп, после чего прервала все контакты с Петрозино и полицией. Детектив не сомневался, что деньги были отданы. Винченцо Маннино не послушал его. Он рассудил, что «Общество Черной руки» сильнее полиции Нью-Йорка.

Это было первое публичное поражение, которое понес Петрозино от Общества, и последствия оказались удручающими. Каждый выплаченный выкуп укреплял «Черную руку», подпитывал растущую вокруг нее легенду и привлекал в ее ряды новых членов. Детектив стал подозревать, что в Нью-Йорке существуют уже тысячи преступников «Черной руки», сгруппированных в небольшие банды численностью от трех до нескольких десятков человек, которые пользуются общей тактикой и сотрудничают друг с другом.

Число случаев, связанных с Обществом, стало расти. Мужчины – а это всегда были мужчины, – желавшие повидаться с Петрозино, стали приходить по адресу Малберри, 300 и совать ему в руки письма с посланиями, угрожавшими существованию их семей. В некоторые дни ему приносили штук по тридцать пять писем[153]. Он понимал, их слишком много, чтобы он смог расследовать все.

Все лето напряжение, подпитываемое тревожными газетными заголовками, росло. «Черная рука» сожгла в Бруклине конфетный киоск вместе с его владельцем, Эрнестом Курчи[154]. На 151-й улице взорвалась бомба, разметав по воздуху деревянные обломки и осколки стекла, в результате чего пострадали двадцать человек[155]. В Восточном Гарлеме похитили пять девочек, чьи семьи были так напуганы, что даже не стали заявлять об этом в полицию[156]. Ходили слухи – хотя и не подтвердившиеся, – что одна из девочек была найдена мертвой в дымоходе[157]. Родители похищенных так и не объявились, а значит, и Петрозино был лишен возможности узнать правду.

Но было еще нечто такое, что наверняка не давало покоя Петрозино: истории, рассказанные освобожденными детьми. Шестилетнего мальчика по имени Николо Томосо, украденного с улицы недалеко от его дома в Восточном Хьюстоне, похитители продержали два месяца. Наконец, после уплаты выкупа, мальчика удалось вернуть домой – очень бледным и потрясенным. Николо рассказал Петрозино, что мужчина подманивал его, обещая пенни и конфету. Когда мальчик отказался идти с незнакомым ему человеком, тот поднял его на руки и отнес к своему экипажу. Ребенка отвезли в какой-то дом в Бруклине и держали там.

Во время заключения с маленьким Николо обращались довольно сносно: кормили котлетами с макаронами, правда, не разрешали снимать обувь, даже во время сна. Если мальчик начинал плакать, один из похитителей угрожал отрезать ему язык. Когда семья наскребла наконец достаточно денег, чтобы хватило на выкуп, Николо подняли с кровати, отнесли к крыльцу школы неподалеку от дома его семьи и оставили там.

Но самой тревожной новостью стало то, что Николо сидел в своей маленькой тюрьме не один. После относительно благополучного возвращения к семье он рассказал детективу, что в одной комнате с ним держали мальчика по имени Тони (не Тони Маннино) и двух маленьких девочек. Все они остались там после того, как освободили Николо. В течение долгих дней девочки в основном молчали, однако Тони «большую часть времени плакал и говорил, что хочет домой»[158].

Даже с помощью своей разветвленной сети информаторов Петрозино не удалось ничего узнать о похищении другого мальчика по имени Тони или о двух пропавших девочках. Теперь, когда Петрозино шел по улицам, он не мог не представлять себе интерьеры окружающих зданий и не думать о сценах, разворачивающихся внутри – за кирпичами, скрепленными известковым раствором. Томятся ли на душных чердаках дети с кожей, исполосованной рубцами, и связанными руками? Захоронены ли маленькие трупики под мусором, сваленным в кучу в углах подвалов? Манхэттен для Петрозино в тот сезон похищений, должно быть, стал городом привидений.

* * *

Еще год общественная активность тихо тлела в итальянских гетто Северо-востока, вынуждая Петрозино расследовать одно дело за другим. Но затем, летом 1904 года, вспыхнуло то, что впоследствии назвали «Лихорадкой Черной руки». 22 августа в многоквартирном доме в Нью-Рошелле[159] был убит Джозеф Граффи. Его сердце было разрезано надвое ударом ножа[160].

В Манхэттене, на Элизабет-стрит, в продуктовом магазине, принадлежавшем Поджореале Чиро, была взорвана бомба, ранившая жену хозяина[161].

Богатый подрядчик из Бронкса по имени Антонио Баррончини пришел домой на Ван-Бюрен-стрит, 81, и обнаружил, что миссис Баррончини пропала. Он обыскал каждую комнату, после чего вышел на улицы и стал расспрашивать друзей и родственников. Шесть дней безостановочно Баррончини бродил по городу, прежде чем вернуться на Ван-Бюрен-стрит измученным и с разбитым сердцем. Несколько дней спустя, в полночь, он услышал стук во входную дверь. Бросившись вниз и повернув ручку, он обнаружил на крыльце двух итальянцев; они сказали Баррончини, что его жена у них и что ему придется заплатить выкуп, чтобы ее вернуть. Баррончини быстро собрал деньги и отдал этим двоим. Когда морально травмированную женщину вернули домой, она рассказала мужу, что средь бела дня в их дверь постучали люди из «Черной руки» и ворвались в дом прежде, чем она успела отреагировать. Они связали ее, заткнули рот кляпом и выволокли из дома[162].

Появились первые намеки на негативные последствия, вызванные деятельностью «Черной руки». Brooklyn Eagle[163], Washington Times, New York Times и другие газеты официально выступили в поддержку ограничения числа сицилийцев, получающих разрешение на въезд в страну. Одна газета даже посоветовала итальянцам «не забывать о том, что случилось с их соотечественниками в Новом Орлеане несколько лет назад»[164], намекая на линчевание в 1891 году одиннадцати итальянцев после убийства начальника полиции города – чудовищное событие, запечатлевшееся в памяти многих американцев итальянского происхождения. «Общество Черной руки» получило так много внимания прессы, а гнев против иммигрантов из Италии возрос до такой степени, что представитель Рима был вынужден выступить с публичным заявлением: «Похищение юного Маннино – безусловно, серьезнейший инцидент, – сказал посол, барон Эдмондо Мэйор де Планш, – но оно не имеет никакого отношения к итальянскому правительству… Когда итальянцы покидают Италию и приезжают в эту страну, мы ожидаем, что они станут хорошими гражданами… Я осуждаю тех итальянцев, которые вовлечены в похищения людей или другие преступления… и надеюсь, что они понесут наказание в полной мере»[165]. Римское правительство, возглавляемое безвольным королем Виктором Эммануилом III, фактически умыло руки, отстранившись от дела «Черной руки».

Однако многие американцы встали на защиту новых жителей страны. Газета New York Evening Mail перечислила достоинства иммигрантов и призвала к «здравой американской доктрине равного подхода»[166]. Газета New York Evening Journal[167], принадлежавшая Уильяму Рэндольфу Херсту[168], 14 октября 1904 года опубликовала полную резких выражений передовицу, которая жестко контрастировала с кипящей в других газетах ненавистью: «Слова о том, что итальянцы преступная раса, – абсолютная ложь. Среди них бывают свои преступники, как и среди других рас. Однако подавляющее большинство из них… законопослушны, честны, трудолюбивы и преданы своим семьям».

Газета Nashville American[169], один из редких южных голосов, выступивших в поддержку итальянцев, осудила издателей, позволивших публиковать огульные обвинения. «Газеты, – говорилось в статье, – особенно которыми владеют или которые редактируют те, кто сам в прошлом был иммигрантом, должны воздерживаться от обращения к глупым расовым предрассудкам толпы с ложными и нелепыми обвинениями во врожденной склонности к преступлениям»[170]. Изначальный выпад, скорее всего, был нацелен на главного конкурента Херста в Нью-Йорке – Джозефа Пулитцера, самого влиятельного газетчика в стране, эмигрировавшего из Венгрии в 1864 году за счет военных вербовщиков, набиравших людей для участия в Гражданской войне на стороне северян. Дополнительно Nashville American выразила мнение, что если люди на Сицилии и вправду безудержно жестокие, то в Кентукки еще хуже.

Несмотря на панику и газетные заголовки, Петрозино, к своему удивлению и ужасу, обнаружил, что его начальство к преступлениям «Черной руки» осталось в значительной степени равнодушным. Раз за разом Петрозино уговаривал Департамент полиции Нью-Йорка серьезно заняться Обществом и начать методичное уголовное преследование. «Над ним посмеялись, – сообщала Washington Post, – сказав, что „Черная рука“ – это лишь термин, который придумал какой-то гоняющийся за сенсацией писака и подхватили паникеры. „Иди займись своей работой на набережной“, – дали ему совет»[171]. Будто итальянцы с их omertà[172] и стилетами были недостойны того, чтобы их защищать.