Агора. Попаданцы поневоле

– А остальные, куда они?

– Остальные члены группы будут сейчас же направлены на Агору. Им предстоит до прибытия руководства разобраться с материальным имуществом и животными, перемещёнными из зоны захвата и окружавших ее территорий. Прежде всего, было перенесено некоторое количество техники, оружия, боеприпасов и снаряжения, которое пригодится вам в дальнейшем. Все это имущество должно было погибнуть вместе с его бывшими хозяевами, а теперь послужит вашему, о простите, уже нашему общему делу. Поверьте, вы будете приятно удивлены его разнообразию и количеству.

– Хорошо, за сохранность груза и имущество отдельное спасибо.

– Ну что вы, какие счеты между партнерами и, я надеюсь, друзьями, это мелочи по сравнению с вашим переходом сюда.

– Тонкий намек на нашу зависимость от них, – подумал Кириллов и тут же осекся, – она же читает мысли.

– Хорошо, что вы это понимаете, Евгений Николаевич.

Кириллову показалось, что фраза была произнесена с усмешкой, но что делать, выбора-то не было.

Эола вновь отключила режим конференции, при этом экран в мозгу Кириллова погас, он погрузился в тишину и кромешную темноту.

Когда экран включился вновь, в сознании был только он один, остальные, судя по всему, были в отключке. Шлема на голове уже не было, он лежал на низком столике рядом с креслом.

– Колпак кто-то снял, пока был в безсознанке, – мелькнула мысль. Кириллов огляделся вокруг: он полулежал в своем кресле в полутемном овальном помещёнии с высоким сводчатым потолком. Кроме него в комнате находились его соратники в лице Вяземского, Игнатьева и Денисова, они были без сознания. Взгляд Кириллова упал на лицо Вяземского:

– Что это, что произошло, что-то изменилось?

Кириллов сразу даже не поверил своим глазам:

– О черт, внешность, возраст! – изменение возраста на Игнатьеве было почти не заметно, но на Вяземском…, – Невероятно!

Перед ним был отнюдь не шестидесятилетний с гаком мужчина, а человек средних лет, от силы сорока-сорока пяти, куда-то делись залысины, ушла часть седины и дряблость кожи лица.

– Интересно, как я выгляжу в свои тридцать шесть, может, совсем мальчишкой? – подумал Кириллов и лихорадочно ощупал свое лицо. – Похоже, тоже омолодили. Здорово, конечно, здорово, не обманули хозяева местной жизни. Что будет дальше?

Кириллов с неподдельным интересом продолжил осматривать своих товарищей.

Они, как и он, полулежали в весьма удобных креслах слева и напротив от него, а справа находились ещё два кресла с неизвестными Кириллову людьми. Оба человека были одеты в весьма странного вида костюмы: явно зимние, состоящие из теплых, похоже, прорезиненных, по крайней мере так показалось Кириллову, штанов оливкового цвета с накладными карманами и такого же цвета теплой куртки с капюшоном.

– Скорей всего, непромокаемые или водоотталкивающие, – подумал он, – и точно не нашего пошива, надписи-то на иностранном языке. А вот обувка точно наша – лётные унты. В таких и на полюсе не замерзнешь. Запарились, наверно, сидеть-то тут? Хотя вряд ли, здесь, думается, всем комфортно.

Кириллов продолжал рассматривать незнакомцев:

– Мужчины лет под сорок, впрочем, кто сейчас может определить точный возраст присутствующих? Явно широкоплечие, возможно, спортивного вида, под этими куртками не разобрать. Тот, что ближе ко мне, среднего роста, с правильными чертами лица, коротко стрижен, русые волосы, славянский тип. Второй – высокий, широколицый. Наголо бритый. Круглое, чуть скуластое лицо со сломанным носом боксера и шрамом на щеке, в дополнении всего – черная аккуратно подстриженная бородка. Колоритный тип, один раз увидишь – не забудешь.

– Сдается мне, что первый из них – Головачёв, или я все-таки ошибаюсь?

Углубившись в свои размышления, Кириллов только сейчас заметил, что уже не совсем один в этом помещёнии, Вяземский тоже начал приходить в себя, подавали первые признаки жизни и Игнатьев с Денисовым.

– Добрый день… – секундная пауза, и Владимир Викентьевич уставился на Кириллова. – А…это вы, товарищ подполковник, или всё же капитан госбезопасности? Вы изменились, Евгений Николаевич…?

– Я, профессор, похоже, что я.

– Я не профессор, а только доцент, – как-то растерянно поправил Кириллова Вяземский. – Как вы хорошо выглядите, помолодели лет на пять, прямо чудесно.

– Вы себя ещё не видели, Владимир Викентьевич, вот где чудо-то.

– В самом деле?

– Я не шучу, Вы просто «вьюнош» по сравнению с тем, что было, доктор. Вам лет сорок-сорок пять, не больше.

Вяземский внимательно осмотрел кожу рук и, прикоснувшись к лицу, блаженно улыбнулся, воскликнув:

– Действительно, это же замечательно, просто фантастика!

– Ну, кто бы спорил, – заметил Кириллов, – у нас последнее время одна фантастика.

– С пробуждением, земляки, – раздался слева незнакомый голос. – Давайте познакомимся – Жуков Леонид Витальевич.

Пришедшие в себя присутствующие представились.

– Я был прав, – удовлетворенно подумал Кириллов. – Жуков – это бритый боксер со шрамом на щеке. И вас – с пробуждением, не взмокли в своей экипировке?

– Да, как-то не успел, – ответил Жуков, – а вообще-то вы правы, не по погоде прикид-то.

С этими словами он начал расстегивать свою куртку, которая оказалась не только на кнопках, но и на молнии. Под курткой был одет комбинезон, который Кириллов принял за штаны.

Пока Жуков избавлялся от верхней одежды, окончательно очнулись Игнатьев, Денисов и Головачёв.

– С возвращением, товарищи, – приветствовал их Кириллов

– Я бы сказал, с воскрешением, – заметил Головачёв.

– Да, можно сказать и так.

– Снимай робу, Витя, упаришься, тело-то слушается, – произнес Жуков, потом, вдруг тупо уставившись на Головачёва, непроизвольно открыл рот.

– Витя, ты же , ты же …– тут он стал даже заикаться, – ты же совсем молодой.

Жуков попытался даже встать с кресла ,но ноги ещё дрожали, и он опустился вновь на сидение.

– Как и ты, Леня, как и все мы, по-видимому. К тому же пропала половина твоих шрамов на голове, и тот, что на лице, стал меньше.

Леонид непроизвольно коснулся своей бритой головы, ища на ней следы швов и не ощутив их, начал гладить себя по щекам:

– Охренеть, сказка какая-то, есть же польза от этих пришельцев.

– Кого ты называешь пришельцами, Леня? Пришельцы-то, походу, тут мы, – усмехнулся Головачёв.

– Да неважно – кто, все равно – просто круто.

Жуков, как во сне, пытался снять с себя куртку, но руки слушались плохо, лишь с третьей попытки ему удалось стащить с себя верхнюю одежду и остаться в спортивном костюме. Его примеру последовал Головачёв, остальные же рассматривали их экипировку с некоторым интересом.

– Сдержали слово эти, как их там, кураторы, как в сказке про молодильные яблоки, – в восторге произнес Денисов.

– Особенно на товарище Вяземском заметно, интересно, как там остальные?

– Я думаю, так же, как и мы, -сказал Головачёв.

Игнатьев посмотрел на Головачёва и вдруг спросил:

–А вы, что – полярники?

Жуков только горько хмыкнул, а Головачёв ответил:

– Нет, мы охотники, собрались на охоту и хотели срезать угол по зимнику, но лед оказался тонким в одном месте, и машина провалилась, ну в общем…

– В общем, понятно, я так понимаю, вы – наши потомки?

– Типа того.

– Понятно, – протянул Игнатьев, вас вроде трое было?

– Третий мой племянник Артем, – ответил Головачёв, – он – студент истфака, отправился с основной группой.

– Ну, и как вы там живете, в будущем-то? – задал вопрос Денисов. – Построили светлое капиталистическое завтра на наших костях, страну просрали? В кино-то, поди, правду показали?

– Правду, голимую правду. И то, что капитализм убогий и уродливый построили, и то, что союз профукали, – ответил Головачёв. – Но нашей вины тут нет. Когда Советский Союз разваливался, я только погоны лейтенанта получал, а Леня, вон, по госпиталям мыкался после Афгана.

– За меня говорить не надо, Витя, надо будет, я сам за себя отвечу, – как -то резко произнес Жуков. – Я ни перед кем здесь оправдываться не хочу и от других оправданий не жду.

– А нам и оправдываться не за что, – заявил Игнатьев, – мы честно выполняли свой долг перед Родиной и партией.

– Ну да, значит, ты святой и безгрешный, а партия твоя первая всё развалила и распродала. Шёл бы ты со своей партией… – Жуков зло посмотрел на Игнатьева.

– Ты партию не трожь… – лейтенант НКВД начал заводиться.

– А ну-ка помолчали все, – пресек начинающийся конфликт Кириллов, -хватит препираться и спорить, нашли место и время. Нам жить надо вместе и, быть может, выживать, прикрывая спину друг друга. Вы ещё подеритесь.

– Всё, парни, все партии, союзы – всё в прошлом, нет их больше и не будет, – отрезал Головачёв, присоединяясь к Кириллову.

В этот миг напротив сидящих возник столб света, и в нем все увидели знакомую фигуру Эолы. Это была лишь голограмма, но очень качественная с полной иллюзией присутствия.

– Ну, вот вы, кажется, начинаете знакомиться друг с другом, – в приятном голосе изображения прозвучала некоторая ирония.

– Да, начинаем притираться, – хмыкнул Денисов.

– Это хорошо, капитан, вам придется вместе жить и бороться за место под солнцем, Евгений Николаевич абсолютно прав. Вы должны запомнить, что совершенно чужие в этом мире и что ближе вас самих тут никого нет. Так что идеологические и прочие споры оставьте до лучших времен или забудьте навсегда, они погибли вместе с вашей прошлой жизнью.

Присутствующие закивали головами, возражать было нечего.

Эола продолжила:

– А теперь, господа, – после этого Эола специально сделала паузу, зная что большинству присутствующих это обращение было чуждо, и, посмотрев на реакцию, продолжила, – я не оговорилась, именно господа, потому что сейчас вы являетесь господами собственной судьбы. А также вы должны стать господами и здесь, на планете, по крайней мере, на некоторой её части – это и только это станет залогом вашего выживания. Вы спросите, зачем нам, таким могущественным и всесильным, это нужно? Я сейчас поясню. К сожалению, мы не столь могущественны, как вам представляется, и поэтому нам нужна ваша помощь, а она напрямую зависит от успехов вашей адаптации.

– И что вы со своими технологиями не можете сделать такого, что в состоянии сделать мы? – спросил Жуков.

– Мы можем многое, но не всё. Мы не имеем права высаживаться на данной планете и взаимодействовать с ее жителями, ни в какой форме, – пояснила голограмма.

– И кто же вам запрещает, – поинтересовался Кириллов.

– Запрещают законы и соглашения с нашими партнерами и соседями по контролю за этим участком галактики.

– То есть вы хотите получить доступ к базе ваших «неведомых странников», делегировав нам основную часть этой работы, я правильно понял? Сделать всё нашими руками? – высказал догадку Жуков.

– Вы почти правы, Леонид Витальевич, почти правы. Как я уже сказала, нам нужно получить с этой планеты три недостающих компонента, оставшиеся от "Странников". Они нужны для создания специальной структуры, которая позволит нам расширить наши возможности по управлению пространственными переходами и параллельно обезопасить этот мир, очистив его от угрозы запретных зон, дав толчок в его развитии. Кстати в виде бонуса, если вы выполните свою работу, мы разрешим и вам иногда пользоваться пространственным туннелем для кратких посещёний вашего бывшего мира.

– Как-то с трудом верится, что вы… и не можете сами добыть недостающие компоненты, – не унимался Жуков, – а мы, типа, можем.

– Нет. Вы не можете, Леонид Витальевич, вы вообще человек здесь случайный, как, впрочем, и господин Головачёв.

– А кто может? – спросил Кириллов.

– К сожалению, из вас никто.

– Так чего тогда мы здесь делаем? – удивился Денисов. – Зачем мы вам тогда нужны?

– Вот мы и подошли к основному вопросу, – в голосе Эолы прозвучала усмешка, – для того, чтобы ответить на него, я должна вам сказать, что добыть эти компоненты может человек, обладающий незаурядными способностями. Этот человек в состоянии контролировать свое сознание и быть малочувствительным к воздействиям волн, исходящих от генераторов защитного поля, окружающего нужные нам компоненты. По крайней мере он будет способен добраться до него и отключить, как мы ему покажем.

– Этот человек среди нас? – спросил Игнатьев.

– Нет, Андрей Максимович, увы, его с вами больше нет.

– То есть, как нет?

– Он погиб в бою незадолго до перехода, мы просто не успели его спасти. Нелепая случайность – пуля в голову и разрушение более половины мозга.

– А ваша регенерация тканей, как же она? – поинтересовался Вяземский.

– Только не в этом случае, Владимир Викентьевич: разрушение мозга – это конец. Если бы это были просто органы или даже сердце, но голова – увы.

– Это был ефрейтор Труханов, – сказал Игнатьев, – у него одного полголовы снесло вместе с каской. Единственная потеря моего взвода, какая нелепость, угораздило же.

– Война, – философски заключил Вяземский.

– Так, ну и что же нам теперь прикажете делать? – спросил Жуков, – Мы же не вырастим в своем коллективе нового уникума, или без него можно обойтись?

– Без него нам не обойтись, и вырастить его вам не удастся, – ответила голограмма, – а что вам делать, я скажу. Вам, прежде всего, нужно жить и вживаться в этот мир, подстраивая его под себя и готовя материальную и политическую базу для приема очередного посланника с уникальными способностями. Он должен появиться в течение трех местных лет, может, чуть раньше : именно тогда на краткое время откроется окно в ваш бывший мир, и мы постараемся переместить нужного нам человека сюда.

– Вы нам сообщите об этом? – спросил Кириллов.

– Сообщим, безусловно, сообщим и точное время перехода, и район. У этого человека будет одна особенность, в отличии от вас, он не потеряет сознания при перемещёнии или, точнее, почти не потеряет: ему будет плохо, но в продолжительное беспамятство он не впадет.

– Вы сказали, что сообщите время и место, стало быть, он минует эту базу, – Кириллов обвел вокруг себя руками.

– Да, краткий период открытия хроно-пространственного окна не даст возможность задействовать нашу базу. Так что перемещаться он будет прямо на Агору, но об этом говорить рано. Ваше основное задание здесь и сейчас – это выжить и достичь определенного общественного положения в структуре одного из государств планеты.

– Ясно, приложим максимальные усилия, – сказал Кириллов.

– Да, прикладывайте, это, прежде всего, в ваших же интересах, Евгений Николаевич, тем более, со своей стороны мы обещаем вам определенную поддержку. А теперь давайте поговорим о социальной и политической структуре мира, в котором вы окажетесь. Я уже говорила вам, эту планету населяют потомки выходцев с Земли, пострадавших от пандемии. Так вот, так как болезнь распространялась с востока на запад по всей Евразии, мы так же заселяли спасенных по линии Восток-Запад на основной континент.

В этот момент на месте столба из света и голограммы Эолы в центре зала возникла огромная рельефная 3D карта с очертаниями границ расселения племен и народов, городов и государств. Появлялись и исчезали этнические облики людей, причудливые архитектурные формы дворцов и храмов, порой до боли знакомых, а порой абсолютно неведомых зрителям.

Голос Эолы комментировал это шоу:

– В результате случившегося на востоке этого континента живут, как и на Земле, потомки китайцев, создавшие империю Син, и полностью от них зависящие народы, населяющие земную Юго- Восточную Азию. На экране возникли очертания большого государства с Востока и Юга, омываемого морями и прикрытого от соседей высокой горной грядой на Севере и Западе.

Эола продолжала:

– Далее на Запад лежит Ассанидская империя или царство Ассанидов – это потомки персов и покоренных ими племен.

У всех перед глазами раскинулась бескрайняя империя, простирающаяся от Синских гор и далее на заход местного Солнца, она включала в себя пустыни и степи, леса и равнины, заснеженные пики гор и плоскогорья, сотни больших и малых городов и селений.

Кириллов, Денисов и Игнатьев завороженно смотрели на экран, немалый интерес проявили Головачёв и Жуков, они хоть и имели представление о 3D графике, но такое качество изображения просто ошеломляло. К тому же подобный экскурс в местную историю и политику был не просто интересен, он был жизненно необходим.

Наглядная лекция продолжилась, экран сместился ниже.

– Южнее располагаются потомки индусов, у них нет единого государства, а наличествуют больше сотни более-менее крупных княжеств и царств.

Перед присутствующими возник большой полуостров с многочисленными островными архипелагами, он мало чем походил на известную всем Индию, скорей уж по форме напоминая изогнутый полумесяц, клином уходящий в океан. На политической карте его перерезали десятки границ, делавших местный Индостан похожим на лоскутное одеяло.

– А почему тогда их не захватили соседи, если нет единого центра? -подумалось Кириллову, он вспомнил учебник по истории Древней Руси. – Там феодальная раздробленность и все такое…

Свою мысль он высказал вслух. Эола ответила.

– Вы правы, Евгений Николаевич, все они находятся в перманентной войне друг с другом. Однако попытки захвата их соседями всегда кончались плачевно: при вторжении на их территории междоусобные распри заканчиваются и, объединившись, им удается выкинуть непрошенных гостей с своего полуострова, а потом междоусобица вспыхивает вновь.

– Интересно живут местные феодалы, весело – хмыкнул Игнатьев.

– Да, не скучают, – подтвердила Эола, – только хочу поправить вас, Андрей Максимович, – обратилась она к Игнатьеву. – Здесь пока нет феодалов, феодализм и крепостное право, если пользоваться известной вам марксистской концепцией, это светлое будущее местного человечества.

– Ничего себе, – присвистнул Игнатьев, – а сейчас-то у них что?

– Рабство и классический рабовладельческий строй, но об этом потом, – ответило изображение девушки.

– Далее на Запад от Ассанидов, – продолжила она, – находится около двух десятков, так называемых, "вольных" городов-государств и мелких деспотий, которые то вступают за мзду и преференции в союз Ассанидами, то продаются их основному противнику Румелийской республике.

Вот о последней мы и поговорим подробней, потому что именно туда вы и отправитесь.

– Я так понимаю, Румелийская республика – это что-то вроде древнего Рима, – не удержавшись, спросил Головачёв.

– И да, и нет, Виктор Сергеевич. В отличие от Рима ее основали не только римляне, хотя, пожалуй, их потомки там доминируют, но в целом это республика народов, так называемого, внутреннего моря или огромного соленого озера.

– Это как наше Средиземноморье.

– Можно сказать и так, только климат более жаркий, потому что ближе к экватору, так что почти не бывает зим. Надо вообще сказать, что на Агоре в силу ряда причин теплее, чем на вашей родной планете.

На экране возникла карта Румелии или Румелийской республики.

– Эта страна раскинулась на западе континента и располагалась поначалу вокруг Внутреннего моря, постепенно расширяя свои границы в основном на север и запад континента, покоряя окрестные племена потомков галлов и, прежде всего, германцев.

– Хм, ты зараза, и тут германцы есть, – не удержался Денисов, – и сюда пролезли твари.

– Насколько понимаю я, между вашими германцами и местными полудикими племенами, живущими по лесам и болотам севернее Румелийской границы, дистанция огромного масштаба, – заметила Эола.

Денисов ничего не ответил, только дернул краешком рта.

На экране возникла карта Внутреннего моря с островами, береговой линией, изрезанной многочисленными бухточками, большими удобными заливами, гаванями кораблей и приморскими городами. Центральным из них была столица Румелия. Город насчитывал более полумиллиона жителей и считался одним из трех самых крупных мегаполисов планеты, превосходя Ассанидский Иштар и сильно уступая синскому Аньфэну- столице местных китайцев. Все это отражалось на графике. Далее шли цифры и статистика.

Кириллов пытался их запомнить, но у него плохо получалось, заметив его внутреннее напряжение, Эола успокаивающе произнесла:

– Вы просто смотрите и слушайте, постарайтесь уловить суть, а детали сами ложатся вам в подкорку мозга и всплывут, когда будет нужно.

Кириллов успокоился и отдался потоку общей информации.

Вскоре они узнали, что румелийцы – это не только потомки римлян, но и греков, и даже частично финикийцев из Карфагена или, как правильно сказать, Кар Хадаша. Заброшенные на эту территорию все вместе, а стало быть, вместе были вынуждены выживать и бороться с природой и агрессивными соседями.

Так, что Пунических войн между римлянами и карфагенянами в этом мире не было, да и Карфаген не был разрушен, потому как нельзя разрушить то, чего нет. В общем, народы приспособились, притерлись друг к другу, основали города, установили законы и создали устойчивую государственную структуру.

Главенствующую роль в них заняли потомки Ромула, они составили политическую и большую часть военно-административной верхушки, держали примерно половину банковской системы, владели землей. Финикийцы занялись привычной им морской торговлей, слава их торговых домов гремела по всему внутреморью, не брезговали ростовщичеством, а порой и пиратством, а как следствие, безусловно, имели свое лобби в сенате. Производственные предприятия Румелии, как правило, находились в руках потомков греческой общины, они же брали на откуп рудные месторождения. Были, конечно, и нередкие исключения, но они, как известно, лишь подтверждали правило.

Структура румелийского общества очень напоминала римскую: на верхушке правящей пирамиды был сенат, состоящий из патрицианских и олигархических семей, владевших огромными земельными поместьями и тысячами рабов. На ступеньку ниже от сенаторов стояли, так называемые, "наездники" или «всадники» – сословие, аналогичное тому, что было в древнем Риме , своего рода дворянство, земли у них было поменьше, поместья победнее, но зато многие из них имели банки, доходные дома и брали на откуп налоги с провинций, грабя их население. Ещё ниже были плебеи весьма разного достатка, от нищих до зажиточных, имевших собственные мастерские, магазины, порой сотни рабов и мечтавших купить себе титул "всадника".

Все они были гражданами формально с почти равными правами, по крайней мере, на них распространялись законы, гарантировавшие им защиту и покровительство государства.

Ну, это, конечно, в теории – на практике нищий ремесленник или крестьянин никак не мог тягаться с «всадником», не говоря уж о сенаторе.

Кроме граждан, то есть людей первого сорта, на социальной лестнице стояли «не граждане» – приехавшие в столицу иностранцы и провинциалы так же весьма разного достатка; а за ними шли вольноотпущенники – другой полузависимый от местной олигархии люд. У этой публики, как правило, тоже была мечта получить румелийское гражданство, а с ним и все преференции: от бесплатной раздачи хлеба, до снижения налогов и полной защиты законом.

На дне этой социальной лестницы находились рабы, имевшие статус двуногого скота, говорящих орудий труда. Правда, и они были не однородны: от домашних слуг, надсмотрщиков и управляющих, до колодников на рудниках, жизнь которых не стоила ничего.

– Интересная пирамида, впрочем, ничего нового: олигархи, граждане, не граждане, гастарбайтеры, понаехавшие и прочее, – проворчал Жуков.

– Да, структура… – в задумчивости согласился Кириллов

– Сломать бы ее к чертовой бабушке, – произнес Игнатьев.

– А вот ломать, мы вам ее крайне не рекомендуем, – раздался голос Эолы, – она сложилась веками и будет существовать, по крайней мере, до тех пор, пока вы не выполните наше задание. Ну, а затем делайте, что хотите, но и тогда лучше дров сразу не ломать, это мой вам совет.

– Ну, это я так, в сердцах, – сказал Игнатьев, – ясно, что ничего ломать не будем, во-первых, мало нас, а во-вторых…

– А во-вторых, лейтенант, со своим уставом в чужой монастырь пока соваться рано, – прервал его Кириллов.

– Вы правы, Евгений Николаевич, – сказала Эола, – к сожалению, на планете есть кое-что намного хуже румелийских порядков и рабства.

– Куда уж хуже? – не унимался Игнатьев.

– Поверьте, есть куда, и скоро вы в этом убедитесь.

– Чего, человеческие жертвоприношения, каннибализм? – спросил Вяземский.

– К сожалению, да и не только.

– Цивилизация…– хмыкнул Головачёв и добавил дальше неидиоматические выражения, которые обычно на флоте использует боцман, стимулируя работу такелажной команды.

– К сожалению, многие, если не все, проходили подобные этапы развития, – напомнила Эола, пропустив мимо ушей забористую речь моряка. –Впрочем, мы собрались здесь не обсуждать морально нравственные аспекты жизни туземцев и, тем более, осуждать их религиозные обряды, у нас другая задача, так что продолжим.