Пророческий этюд

Как назло, действо разворачивалось в достаточно зажиточном квартале города, который занимали в основном торговцы средней руки, мелкие чинуши да выбившиеся в люди ремесленники. Ну и подхалимы виров, куда же без них! И хоть по своему статусу он никак не мог сравниться с Золотым пиком, где проживали представители проклятых истинных, да те из подстилок-порков, кому посчастливилось родиться на шёлковых пелёнках. Но таких, как Кир, тут не терпели и за малейшую провинность колотили люто, порой так увлекаясь процессом, что забивали бедолагу насмерть или, если тому неслыханно повезёт, оставляли калекой на всю оставшуюся жизнь. Это не значило, что беспризорники тут не появлялись вовсе, но разгуляться им особо не давали. Как и проворачивать свои мелкие делишки. Поэтому ориентировался Птенец среди этих застроек весьма скверно. Да ещё и угораздило попасть на проклятую Троими сезонную ярмарку! Хотя это беспризорника пока несильно заботило: вырваться бы с ненавистного рынка!

Кир быстро оглянулся, после чего сдавленно чертыхнулся и поднажал, хотя ещё секунду назад это казалось ему невозможным. Проклятые блюстители порядка, которые обычно и пальцем ленятся лишний раз шевельнуть, теперь и не думали отставать. Да ещё и этот увалень, который, судя по приличной одёжке, был сынком какого-то местного торгаша, наседал прямо на пятки! О Синеокий Оэрис! С какой радостью Кир бы заехал кулаком по его раскрасневшейся от этого забега роже! Ведь именно он его окликнул, когда тот «работал», чем привлёк к беспризорнику внимание так не вовремя оказавшихся рядом блюстителей порядка.

– Стой, выкидыш Ялиги! Именем Магистрата Ратоса! – тут же заорал один из преследователей. – Держи вора!

Перепрыгнув чью-то случайную подножку, Кир влетел прямо в лотки торговца специями, снеся большую часть чаш с товаром и подняв в воздух целые облака из пряной пыли. Прокатившись кубарем по мостовой, он тут же поднялся на четвереньки и принялся отчаянно шарить вокруг руками в поисках своего сокровища. От клятых южных специй глаза нещадно слезились, а в горле, казалось, кто-то разжигал кузнечный горн. Всем своим нутром Птенец ощущал, что погоня уже наступает ему на пятки, но вот так попросту бросить свой трофей на мостовой он не мог. Если уж и погибать, то хоть не зазря!

Есть! Пальцы Кира нащупали свёрток из грубой ткани, и только он его поднял, как чья-то рука схватила его за воротник и потянула вверх так, что многострадальная рубаха отчаянно затрещала.

– Ты чего тут расселся, шукшин сын?! Бегом! Они уже рядом! – раздался запыхавшийся голос прямо над его ухом.

И Птенец побежал, на ходу пытаясь утереть запруду из слёз на глазах. Где-то за спиной, совсем рядом, слышались зычные голоса блюстителей, к которым присоединился тонкий голосок хозяина разгромленной лавки. Теперь уж просто побоями точно не обойтись! В лучшем случае засадят в кувшин к голодным свиртам на десяток дней, и это если ему ещё повезёт выжить после трёпки!

– Сюда!

Неизвестный помощник резко свернул между двумя лавками и устремился в какой-то неприметный узкий переулок, увлекая пытающегося проморгаться Птенца за собой. Зрение к босяку постепенно возвращалось, и он понял, что бегут они совсем не в нужную ему сторону. Но отступать уже было некуда: позади уже раздавались зычные крики стражников, завывание хозяина разгромленной лавки со специями, и обнаружение беглецов оставалось лишь вопросом времени.

– Куда? – Птенец решил оставить разборки со вторым участником забега до более спокойных времён. Если они, конечно, настанут, эти времена.

– Пря… Прямо! – парень хоть и казался крепким, не чета худощавому босяку, начал быстро выдыхаться. – Я по… кажу!

За спинами беглецов раздался резкий окрик и уже знакомый топот сапог. Узкий проулок тёмной кишкой вился между домами и выплюнул улепётывающую парочку на незнакомую Киру улицу.

– Ой!

Очередной поворот встретил босяка громким стуком, калейдоскопом ярких пятен и вот этим самым «Ой!». Спустя мгновение Птенец вновь осознал себя распластавшимся посреди улицы. И вдобавок к начинающей плескаться в его голове боли у него возникло жгучее чувство стыда.

– Старик будет недоволен! – пробормотал Кир себе под нос и потрогал на своём лбу стремительно растущую шишку.

Топота легавых пока не было слышно, и он позволил себе быстро оглядеться. Слева от него, уперевшись в колени руками, жадно глотал воздух тот самый тип с площади, из-за которого всё это и завертелось. Кир, бегло его осмотрев, недовольно цыкнул и сплюнул на мостовую. Птенец был не робкого десятка, иные и не выживают среди грязных улиц Сумира, но здраво оценивал свои силы. Шансов на победу в честной драке у него не было. Слишком уж крепким казался незнакомец. Мощные руки, крепкие плечи, раздувающаяся, как кузнечные меха, широкая грудь и укрытая густой каштановой шевелюрой голова, которая была посажена на толстую шею. Лица своего спутника Кир не видел, но предположил, что вряд ли этому здоровяку исполнилось больше шестнадцати весен. Иными словами, их с Киром можно было назвать сверстниками.

Взгляд Птенца переместился и задержался на щуплом смазливом пареньке с девичьими чертами лица, который был с ног до головы укутан в странное одеяние. Оно одновременно напоминало смесь столь любимых восточными купцами длинных халатов и белоснежных мантий виров. Эти одежды и их назначение почему-то казались Киру знакомыми, но мысль об этом постоянно ускользала из его разгорячённой погоней головы.

Вероятно, именно этот пацан и был причиной того странного возгласа «Ой!», который раздался, когда босяк налетел на него на всей скорости. Кир подобрал свой многострадальный трофей, прижал его покрепче и вновь посмотрел на сбитого им парня. Тот как раз успел за это время прийти в себя, и сейчас на Птенца смотрела пара огромных голубых глаз, окаймлённых пышными ресницами.

– Совсем страх потерял, сын шукши и свирта?! Не видишь, что тут ходят приличные люди?! Что ты зенки-то свои грязные таращишь, придурок?! Ты смолкой, что ль, обсадился уже с утра пораньше, помёт Ялиги?! Чтоб тебя Падший вертел на своём… – дальше последовал поток настолько непечатной брани, что опешил даже привыкший к языку городского дна Кир.

Рядом восхищённо крякнул здоровяк.

Голосок у парня оказался высоким, звонким и никак не вязался с той площадной руганью, которая лилась из его узкого рта.

– Поймаю, запорю до кровавых соплей! – раздалось из того переулка, откуда недавно вывалились беглецы.

Кир и здоровяк переглянулись и одновременно крикнули: «Бежим!»

И они побежали. Крепыш оказался чуть впереди, но жилистый Птенец отставал едва ли на шаг. Сбитый паренёк непонимающе посмотрел им вслед, потом перевёл взгляд на проулок, в котором уже показались раскрасневшиеся от погони и злые, как сами Пятеро, стражники, грязно ругнулся и припустил вслед за улепётывающей парочкой. Длинные полы его одежды ничуть не мешали ему быстро и легко перебирать ногами.

Добежав почти до конца улицы, они резко свернули на ещё одну улочку с домами поскромнее и вывалились в какой-то запущенный старый парк. Кир понятия не имел, в какой части города они оказались. Но совершенно точно он тут прежде не бывал. А если бы и бывал, то ни за что в жизни вновь через это место бы не побежал. Неухоженные тропинки давно заросли плющом, который так и норовил опутать уставшие ноги, а кожа на босых ступнях от прикосновений с его побегами тут же покрывалась красными, жгучими, как раскалённые угли, волдырями.

К счастью, парк не оказался бесконечным, и уже вскоре троица вывалилась из-под тени вековых деревьев на широкую дорогу, которая оканчивалась входом на…

– Кладбище? – устало выдавил из себя субтильный паренёк.

– Ага! З-за… – было видно, что здоровяк окончательно выбился из сил. Лицо его приобрело пунцовый оттенок, а грудь ходила ходуном. – М-мной!

И он тяжело побежал по направлению к погосту. Кир вздохнул, переглянулся со спутником в странной одежде и рысцой отправился по пыльной дороге. Ноги нещадно болели, но стоять на месте и проверять упорство отставших блюстителей порядка он совершенно точно не желал. Впрочем, ещё больше он не хотел проверять границы их человеколюбия, особенно после такой изнурительной погони.

Оставшись в одиночестве, подросток поднял свои голубые глазищи к небу, тяжело вздохнул, пробормотал что-то про тупоголовых придурков и потрусил вслед за новыми знакомыми.

Вообще Птенец любил кладбища и регулярно там бывал. На них было всегда тихо и спокойно. А дважды в году так и вовсе жители Сумира несли на погост сладости и выпечку, отдавая дань уважения почившим предкам, и тогда босяки наедались всяческих вкусностей от пуза. Но в этом месте он определённо точно был впервые.

С одной стороны, оно было таким же умиротворяющим, как и прочие некрополи, но с другой, оно было куда древнее, чем кладбища близ родных ему Чёрных вод. Эта седая древность ощущалась во всём: здесь были иные могилы; вычурные, мрачные и величественные склепы; множество поросших бурьяном троп, которые давно не чувствовали на себе поступь человека. Даже небо здесь было иным: каким-то более ярким, бескрайним и глубоким.

Или это всё ему казалось оттого, что в их изнурительном забеге наметилась передышка? Впрочем, Птенцу сейчас было не до столь глубоких мыслей. Он пытался отдышаться, разогнать рой разноцветных мух перед глазами и не пропустить из-за грохота мечущегося в груди сердца топота тяжёлых сапог.

Здоровяк тем временем вертелся возле странного склепа, который представлял собой пирамиду цвета безлунной звездной ночи. Во мраке древнего камня вспыхивали и тут же гасли мириады крохотных серебристых звездочек. Светлые разводы, столь сильно напоминавшие млечные пути, лениво ворочались, завораживая и притягивая к себе взгляд. Венчал этот древний склеп перевёрнутый знак Троих: вершина треугольника смотрела в небеса, тогда как во всём Ратосе было признано изображать священный символ остриём вниз.

– Холодный! – тихо произнёс любитель крепкого словца.

Кир не сразу понял, что он говорит о камне. Последовав его примеру, Птенец положил ладонь на гладкую поверхность и едва удержался от того, чтобы не отдёрнуть руку обратно. Тёмный камень оказался подобен льду.

– Готово!

Возле здоровяка что-то тихо щёлкнуло, и часть, казалось бы, монолитной стены беззвучно распахнулась внутрь склепа. Крепыш довольно улыбнулся, махнул рукой остальным и скрылся в тёмном зёве входа.

– Не-е-е! Я к мертвякам не полезу! – заартачился подросток. – Да и этих уже не видно. Кажется, они нас потеря… А-а-а!

Кир безо всякой жалости втолкнул его внутрь и шагнул следом. К его удивлению, внутри оказалось достаточно светло и просторно. И, вопреки ожиданиям, совсем не пахло мертвечиной.

– Живее! Проходи внутрь! А! Трое вас побери! Что же она такая тяжёлая-то?! – пропыхтел здоровяк, навалившись плечом на дверь.

Птенец не растерялся и принялся помогать своему спутнику. В конце концов, каменная глыба поддалась и с тихим щелчком вернулась на своё место, отсекая беглецов от внешнего мира.

– Кажется, спаслись! – устало констатировал крепыш и протянул руку босяку. – Том!

Птенец скептически посмотрел на широкую ладонь Тома, раздражённо дёрнул щекой, но всё же пожал её. Его раздирали двоякие чувства: с одной стороны, именно этот здоровяк помог им уйти от погони, но с другой – если бы не он, то босяк уже бы оказался в родных Чёрных камнях.

– Кир, – всё же ответил Птенец, – вот скажи мне, Том: какого Падшего ты не мог придержать свой язык за зубами?!

– Чего? Ты о чём?!

– Да зачем ты вообще полез куда тебе не следует?! Не мог мимо пройти?!

– Ты украл! Красть – плохо! – толстый палец больно ткнулся в грудь Птенца.

– А ты кто такой, чтоб судить о том, что плохо, а что хорошо?! А?! Легавый? Старшой? Или вообще посланник Светлоокого?! – взъярился Кир.

– Красть – плохо, – казалось, что невозмутимость Тома было не пробить и осадным тараном. – Так меня воспитал отец. А вот тебе, видимо, хороших манер в детстве не заложили.

– Не заложили? Ты вообще меня видишь, остолоп?! – Птенец указал рукой на свои босые ноги. – Так разуй свои буркалы и посмотри! Я босяк, Том! Я из самого дна! Судить о том, кем был мой папаша, не возьмётся ни одна гадалка этого сраного города! А моя маманя оставила меня грудного возле сточной канавы, потому как хозяин борделя, где она трудилась, на дух не переносил детского плача!

– А ну заткнулись! Оба! – неожиданно раздался звонкий голосок. – Иначе я за себя не ручаюсь! Сцепились, как две шукши во время весеннего гона!

Кир набрал было воздуха в грудь, чтобы высказать всё, что он думает о ряженых в балахоны сопляках, но в последний момент шумно выдохнул, махнул рукой и уселся прямо на пол, вытянув ноги перед собой. Последние нещадно гудели, отходя от марафонского забега.

Рядом с ним устало плюхнулся Том. Любитель крепкого словца побуравил спутников колючим взглядом, после чего самодовольно фыркнул и осмотрелся вокруг.

– Что это за место? Снаружи оно казалось гораздо меньше!

– Старое место. Древнее! – отмахнулся крепыш. – Отец сказал, что оно видело эпоху войн.

Кир, как и любой подросток, конечно же, любил всякие истории о древностях. Он полностью обратился в слух и жадно разглядывал склеп. Изнутри усыпальница и вправду казалась гораздо просторнее, чем со стороны. Всё те же стены из необычного звёздчатого камня. Высокий, куполообразный свод с какой-то хитрой системой слуховых окон. Именно они обеспечивали приток свежего воздуха и света внутрь склепа. Купол лежал на четырёх колоннах, которые в обхвате дали бы фору и столетнему дереву, на ветвях которого так любил уединяться беспризорник. Между колоннами, прямо в центре антрацитового зала, возвышался самый настоящий слиток серебра. Да ещё какой! Высотой он доходил до груди Кира, а в длину имел не менее пяти шагов! И если бы не небрежно разбросанные инструменты вокруг да не сдвинутая набок крышка, босяк и не сразу понял бы, что перед ним самый настоящий саркофаг.

– А внутри… – Птенец поднялся и приблизился к усыпальнице.

– Пусто! Дети свиртов из магистрата ещё три седмицы назад забрали себе тело. Отец рассказывал, что они восхищённо цокали языками и закатывали глаза, как кирлийские торговцы, которые нашли посреди пустыни полный шёлка и специй ничейный караван.

– Твой отец работает на магистрат! – поморщился Кир.

Он всё же не удержался и заглянул внутрь саркофага. Стенки у него оказались чёрными с мелкой вязью серебристых символов и букв незнакомого языка.

– Да. Время от времени. И что? Он лучший специалист по древним реликвиям в этом городе! Ну и торговец ими, конечно же, – меланхолично пожал плечами Том.

– Ничего. Ненавижу всех этих виров, легавых и прочих прихвостней Белого города!

– За такие слова тебя на седмицу отправят в яму к свиртам! Там-то тебя научат любить Магистрат! – ввернул шпильку их третий спутник.

Паренёк тоже не остался в стороне и, опершись грудью о борт саркофага, жадно разглядывал его внутреннее убранство.

– К Падшему и Пятерым твой Магистрат вместе с их ямами! – огрызнулся Кир, впрочем, уже безо всякой злобы. – Интересно, что означают все эти рисунки? В них точно есть что-то осмысленное.

– Это мёртвый язык. Вот здесь и здесь, – тонкий палец поочерёдно указал на пару крупных серебристых завитушек, – написано про Ваэлда и Оэрсиса. А вот тут упоминается Талор.

– Талор? – заинтересованно переспросил Том. – Кто такие Вэлд и Оэрсис я знаю. Но имя Талор слышал пару раз от отца, когда тот разбирал найденные в Садах вещички.

– За, как ты выразился, вещички из Садов в Сумире грозит четвертование, – назидательно произнёс знаток площадной брани, после чего звонко рассмеялся. – Ха! Видел бы ты свою рожу! Тебе будто свирта в зад запихали! Ладно, выдохни. Мне нет дела до контрабандистов и их возни. Талор же… Вы хоть и олухи, но оба прекрасно знаете, кто это такой. Только тупым деревенщинам он знаком под прозвищем Кишкодёр.

Том удивлённо присвистнул.

– Умный, да? – Кир не любил, когда его тыкали носом в собственную необразованность.

– Вообще-то умная! – девушка посмотрела на покрасневшего Птенца, перевела взгляд на внезапно захрюкавшего Тома и закатила глаза. – Пятеро! Вы что, меня приняли за парня?!

Сын контрабандиста не выдержал и откровенно заржал.

– Да я… То есть мы… В общем… Вот, – выдавил из себя босяк и развёл руками. От этого жеста добытый им на площади свёрток выскочил из рук, ударился о бортик саркофага и приземлился на его дно, отчаянно звякнув стеклом.

Кир вскрикнул и в одно мгновение ока оказался внутри гробницы.

– Ну и придурки! Как можно быть такими слепыми?! Я что, по-вашему, похожа на неотёсанного мужлана? Эй! Дурья твоя голова! Ты куда залез?! Тут, между прочим, древний труп лежал! Что это? Краски? Ты серьёзно?!

Но Птенец её не слышал. Он судорожно проверял содержимое своего свёртка: несколько почти новых кистей, фляжка с растворителем, небольшой шпатель, десять склянок с красками… Проклятье! Одна из баночек разбилась, краска из неё вытекла и, пропитав ткань упаковки, неспешно растекалась по антрацитовому дну саркофага, образуя серебристую лужицу.

Кир едва не взвыл от горя. Это было первым в его жизни «делом», на которое он пошёл ради себя. Он украл не для старших, не для ребятни и даже не для Старика, а для себя. Себя! В этом свёртке был его билет в новую жизнь!

– М-да, – задумчиво протянул Том. – И стоило ради этого так рисковать своей шеей?

– Если рисковал, значит, стоило! – огрызнулся босяк. Оправдываться, а уж тем более делиться с кем-то своими надеждами он точно не собирался. – Есть у кого какая-нибудь банка, бутылка? Хоть что-то?!

– Не-а. У отца тут только инструмент оставался. Я за ним сюда и шёл. А тут завертелось, – развёл руками крепыш.

– Подожди! – девушка принялась рыться в складках своего бесформенного одеяния и вскоре извлекла на свет небольшой стеклянный флакон. – Держи! Другого ничего нет.

– Я обязательно верну его тебе. Спасибо… Кхм…

– Сьюзан.

– Спасибо, Сью! – Кир забрал флакон и тут же принялся собирать в него краску шпателем.

Было неудобно. Всю краску собрать оказалось невозможным, так как сосуд не мог всё в себя вместить, но он прилежно старался наполнить его до самых краёв. Будто и не краску набирал, а финийскую пыльцу, которая шла на чёрном рынке по полновесному флорию за четверть унции.

– Сью… – начал было Том, но тут же был оборван девушкой.

– Сью я для родителей и для друзей!

– Сьюзан, – тут же поправился сын купца. – Мне кажется, или у нашего общего друга в руках флакон из-под запрещенного во всем Ратосе «Нектара Садов»?

– Смотрю, ты хоть и тупоголовый остолоп, но у отца ты кое-чему всё же нахватался. Может, ещё и сгодишься на что-то большее, чем работа носильщика, – фыркнула девушка. – Правда, не будь твоя голова забита дерьмом шукши, ты бы уже понял, откуда он у меня мог оказаться.

– Твои одежды похожи на жреческие, но ты слишком молода для служения Светлоокому, – пожал плечами Том.

– А ты не так уж и беспросветно туп! – улыбнулась Сью, – Эй! Кир Грязные Пятки! Ты хочешь мне сказать, что знаешь, с какой стороны браться за кисть?

Босяк улыбнулся, нисколько не обидевшись на прозвище. Судя по всему, эта вздорная курносая девчонка задирала всех по поводу и без и просто не могла иначе. К тому же большую часть краски удалось спасти, наполнив флакон по самое горлышко, и его настроение стремительно улучшалось.

– Знаю. Я, правда, ни разу ещё не пользовался настоящей кистью и красками. Но я действительно вполне сносно рисую.

– Ну так покажи! Не пропадать ведь добру? – девушка указала кивком головы на оставшуюся на дне саркофага серебристую лужицу.

– И правда, – Кир задумчиво взъерошил копну своих светлых волос. – Том, а твой отец не сильно расстроится, если я тут немного потренируюсь?

– Делай что хочешь, – махнул рукой Том. – Отец больше сюда не вернётся. Он разгадал головоломку саркофага, и Магистрат забрал себе тело. Да и вообще всё, что тут было из интересного. Была бы возможность, они бы и гроб этот уперли.

– Хорошо!

Птенец критически осмотрел кисти и, выбрав одну из них, окунул её пучок в остатки краски. Немного подумав, он нанёс первый мазок прямо на чёрном дне саркофага. Его спутники облокотились о бортик и внимательно смотрели за тем, как порхает рука босяка, оставляя всё новые и новые штрихи на антрацитовом холсте. Они пока ещё носили хаотичный порядок, но вскоре должны были сложиться в единую картину.

– Ты сказала, что тут упоминается Кишкодёр. То есть Талор. Как он мог быть связан с этим местом? Это не его тело тут нашли? Слишком уж радовался старой мумии Магистрат.

– Не-е-ет, соломенная голова, – улыбнулась Сью. – По всем преданиям, Талор жив. По крайней мере, был таким на закате Эпохи войн. Он был Истинным волшебником, а их не так-то и просто убить.

– Но ведь Ваэлд пал.

– Да, верно. И стал Падшим. Это послужило началом Эпохи Белого солнца. Но есть много источников, где говорится о том, что Пятерым удалось устроить засаду в Китрийских горах и отбить тело Ваэлда. Известно, что они скрылись вместе с ним в непролазных лесах Норна. И больше о них никто ничего не слышал уже тысячу лет.

– Сады Падшего, – понимающе кивнул Том. – Но ведь там до сих пор творится всякая чертовщина! Говорят, что Пятеро уже давно обезумели и в состоянии войны друг с другом. А ещё каждая пядь земли в этих лесах пропитана их чёрной магией.

– Серебристой, – поправила его девушка. – Цвет Ваэлда – серебро. Уж тебе ли не знать этого, раз твой отец промышляет древними артефактами? Но ты, скорее всего, прав. Мнения настоятелей сходятся в том, что Пятеро не ладят друг с другом, иначе бы мы о них давно уже услышали.

Кир полностью обратился в слух. Кроме рисования, он очень любил старые сказки из былых эпох. В Чёрных камнях мало кто мог побаловать его подобным. Разве что Старик. А эти двое, судя по всему, знали немало историй о Пятерых и самом Падшем. Руки Кира действовали отдельно от головы. Он полностью отдался наитию, выплескивая на свой импровизированный холст образ, который преследовал его с самого детства. Он часто видел его в своих снах, пробовал изображать его углём, куском известняка, даже самодельным подобием кисти и смешанной с водой золой, но именно сейчас этот знак получался таким, каким и должен быть. Штрихи накладывались один на другой, переплетались в медленном танце и рождали образ холма, на котором раскинуло свою пышную крону величавое древо. Над ним одна за другой загорелись три ярких звездочки и вышла из тени антрацита чарующая луна. У основания кряжистого ствола расположился витиеватый символ, состоящий из множества линий и завитушек, который был вписан в символ Троих. Неправильный символ. Точь-в-точь как на куполе склепа.

Я не единожды видел вязь мёртвого языка. Отец вполне сносно в нём разбирается и может даже что-то прочесть из древних трактатов. Но он не умеет на нём говорить. Было бы интересно услышать, как он звучит, – произнёс Том, следя за отточенными движениями кисточки.

– Хм! Деревянная голова! Смотри, наш художник не соврал. Получается действительно неплохо! Ладно, так и быть, порадую тебя. Кое-чему нас в храме всё-таки учат! – Сью прикрыла глаза и произнесла торжественным голосом: – Р’ианкарра ли ардер’рес Ваэлд! Р’ианкарра ри драмтр’эс ро Кортэс! Р’ианкарра нар гу’урдэри ро Оэрсис! Нор эстэр’рис ка ритмир’р! Ар’ре! Ай! Больно!

Девушка отскочила от саркофага как ошпаренная и присосалась губами к небольшой ранке на ладони. Тем же самым занимался и Том, правда, совершенно беззвучно и сохраняя свой невозмутимый вид. Внутри саркофага заорал раненой шукшей Кир. Он в мгновение ока вылетел из гробницы, не забыв захватить с собой свёрток и кисть. После чего босяк уселся прямо на пол и принялся разглядывать такие же ранки на своих перепачканных краской стопах.

– Что это было?! – спросил босяк, убедившись, что раны не такие уж и серьёзные. – Я только закончил рисунок, и меня будто ядовитый дратан за ноги цапнул!

– Не знаю, – растерянно хлопала глазами Сью. – Но я испытала те же ощущения, и соломенная голова, видимо, тоже…

– Кир! – Том опасливо приблизился к саркофагу и заглянул внутрь. – Твой рисунок! Он оживает!

Любопытство пересилило страх, и ребята осторожно подошли к гробнице с таким видом, будто изнутри на них сейчас выпрыгнет ядовитая змея. Они привстали на цыпочках, стараясь рассмотреть детали с как можно дальнего расстояния.

Здоровяк не соврал. По символу под деревом носились серебристые искры, а нарисованные звёзды мерцали, как настоящие, и, кажется, неспешно плыли по антрацитовому дну.

Кир не заметил, когда наступил в лужу с краской, и теперь под его рисунком красовались два отпечатка босых ног, на которых блестела пара алых бусинок его собственной крови. Впрочем, на серебре бортика саркофага лежало ещё две капли, по одной от каждого его спутника.