Прекрасные маленькие глупышки

– Да, еще вина! – воскликнула Нина, хлопнув по столу. – Новичок, думаю, сейчас твоя очередь.

– О, пожалуйста, не заставляйте меня идти к бару, пока он там! – взмолилась я, закрыв лицо руками.

– О, пожалуйста, иди! – с энтузиазмом ответил Эдди, чуть ли не столкнув меня со стула. – Тебе не удастся вечно избегать его в нашей маленькой деревне. К тому же я хочу посмотреть второй раунд! Считай это боевым крещением. Вообще-то ты еще легко отделалась.

Я неохотно пробралась к бару и заказала бутылку вина, старательно прикрываясь волосами, хотя это было довольно сложно: они доходят мне только до подбородка. Не сводя взгляда с запыленных бутылок на полке за стойкой, я считала секунды в ожидании барменши. Меня словно выставили на всеобщее обозрение, и я молилась, чтобы Александр меня не заметил.

– О, это вы! – Голос за моей спиной прозвучал высокомерно. Я в ужасе повернулась. – Дважды за один день. Чему обязан таким удовольствием?

Он смотрел не на меня, а на фотографии в рамочках, висящие на стене за барной стойкой. Я заозиралась, отчаянно надеясь, что он обращался к кому-то другому. Его брат исчез, и у стойки находились лишь мы двое, поэтому я не могла притвориться, будто он говорит не со мной. Я скользнула взглядом по резкой линии его подбородка, отметила легкий румянец под высокими скулами, вызванный жарой в помещении. Когда он наконец повернул ко мне голову, меня поразили глубокие карие глаза табачного оттенка, обрамленные густыми темными ресницами. Раньше, в пылу нашей ссоры, я не заметила, насколько он красив. Сердце мое учащенно забилось. Как жаль, что приятная внешность бывает и у неприятных личностей.

– Добрый вечер, – произнесла я с вымученной улыбкой, когда сердцебиение пришло в норму.

Александр приподнял брови и притворно осмотрелся, словно разыскивая моего истинного собеседника. Да, красивая внешность не гарантирует и наличие хороших манер, и он явно не намеревался заключить мир.

– Послушайте, мне не нужны неприятности, – вздохнула я и отвернулась, ища взглядом барменшу. Однако чувствовала, как его темные глаза сверлили меня. – Почему вы на меня так смотрите? – спросила я, инстинктивно дотрагиваясь до своего лица.

– Я просто пытался понять, вы ли это или ваша сестра-близнец. Неужели передо мной та самая девушка, которая как будто искала проблем, нарушив границы моих владений, да еще и поучая меня? – язвительно ответил Александр. Он склонил голову набок, насмешливо улыбаясь, и блестящие волосы упали ему на глаза.

– Похоже, девушки вас частенько поучают – тем самым наступая на вашу любимую мозоль? – выпалила я, не успев себя остановить. И с огромным удовольствием заметила удивление, мелькнувшее на его лице, прежде чем он снова взял себя в руки.

– Только когда эти девушки вторгаются в мои владения, – снова съязвил он. – Знаете, вам повезло, что я такой хороший стрелок. Вы могли погибнуть.

– И тем не менее вы не попали в оленя, – напомнила я, и от раздражения мускулы на его лице напряглись.

– Потому что отвлекся! – проворчал он и бросил угрюмый взгляд на наш столик в углу. – Судя по виду вашей компании, вы студентка Художественной школы Святой Агнессы?

– Не исключено, – ответила я, пожав плечами.

– Интересно… А вы не собираетесь сказать мне ваше имя?

– Но вы не сказали мне ваше, – парировала я.

– Вы же знаете, кто я.

– Нет, не знаю. – Я солгала, чтобы насладиться его разочарованием, но он, кажется, приятно удивился.

– Тогда позвольте представиться, – произнес он и протянул руку в тот момент, когда барменша вернулась с моей бутылкой вина. – Александр Тремейн. Я живу за деревней. Разрешите мне заплатить, – добавил он и вручил девушке за стойкой деньги, прежде чем я успела его остановить.

– Зачем вы это сделали? – взволнованно спросила я. По-видимому, таким образом он пытался сравнять счет: я явно превзошла его в остроумии.

– Считайте это предложением мира. – Он дернул плечом и вернулся к своему напитку.

– Это у вас такая привычка – ссориться с местными жителями и потом подкупать их? – в отчаянии выдала я.

– Нет, все местные жители весьма добродушны. Мне пришлось сделать исключение только для вас. – Он снова встретился со мной взглядом, и при тусклом свете я увидела озорной огонек в его глазах. Он явно наслаждался своими попытками разозлить меня.

Я поджала губы, сердясь на себя за то, что меня зацепили его подначки.

– Я непременно прочитаю благодарственную молитву перед тем, как лягу сегодня в постель, – саркастически пообещала я и, схватив бутылку, повернулась, чтобы уйти.

– Если вам хочется думать обо мне перед тем, как лечь в постель, это ваше право. – Он самодовольно ухмыльнулся и сделал глоток эля из кружки. Я почувствовала, как мое лицо вспыхнуло. – Но не хотите ли выпить со мной? Уверен, я смогу рассказать вам еще много интересного.

– Я скорее предпочла бы, чтобы вы меня застрелили, когда у вас был шанс, – отозвалась я, и уголки его рта насмешливо дрогнули.

– Вы в самом деле не собираетесь сказать, как вас зовут? – снова спросил он, но я не удостоила его ответом, радуясь возможности сохранить дистанцию между собой и несносным лордом Эбботсвуда. Мое сердце бешено колотилось в груди.

– Этот человек невыносим! – воскликнула я, вернувшись за наш столик и со стуком грохнув бутылку на стол.

– Значит, встреча прошла хорошо? – бодро уточнил Эдди, доверху наполняя наши стаканы. – Расскажи нам все.

Я схватила свой стакан и сделала несколько больших глотков, но сморщилась от резкого вкуса и прикрыла свою реакцию рукой, желая произвести на новых знакомых хорошее впечатление.

– Он действительно высокого мнения о себе. А я надеялась, что, уехав в Корнуолл, избавлюсь от людей подобного типа.

– Будем к нему справедливы. Полагаю, высокое мнение о себе как-то связано с тем, что он сын графа, – задумчиво заметила Бэбс. Мы все рассмеялись, и мой гнев немного стих.

– Итак, от кого же ты уехала? – Нина подалась вперед и поставила локти на стол.

– О, неважно, – уклончиво ответила я и отодвинула свой стакан. Пожалуй, я открыла им слишком много. Наверное, еще рано рассказывать о моем затруднительном положении, ведь мы едва знаем друг друга. Но темные глаза Нины буравили меня с искренним любопытством. – Скажите мне, – избегая ее взгляда, я решила сменить тему, – есть ли возможность получить стипендию в Сент-Агс? Моя тетя оплачивает мои занятия до конца лета, но если я захочу остаться дольше, то придется изыскивать средства.

– Конечно, такая возможность существует. Именно так я плачу за свое обучение, – кивнула Бэбс. – Не все мы родились с серебряной ложечкой во рту, как эти двое, – добавила она, мрачно взглянув на Нину и Эдди. В воздухе повисло неловкое молчание.

– О, давайте не будем говорить о деньгах! – драматично воскликнул Эдди. – Это меня утомляет.

– Именно так и отвечают те, кто при деньгах, – вполголоса произнесла Бэбс, бросив взгляд в мою сторону. Возможно, подобным образом она пыталась определить мое материальное положение? Однако я пока не была готова принять чью-либо сторону в этом споре и, притворившись, будто ничего не заметила, снова глотнула вина.

– Итак, расскажи-ка нам, Берди, – обратилась ко мне Нина, уводя разговор от скользкой темы, – что привело тебя в Сент-Агс?

– Честно говоря, еще несколько недель назад я и не слышала об этой школе, – призналась я. – Тетушка прислала мне их буклет. Я всегда питала страсть к искусству. В школе это был мой любимый предмет, и учителя говорили, что у меня есть способности. Однако родители видели в этом всего лишь хобби, а когда я стала старше, и вовсе начали считать это досадной помехой.

– Досадной помехой! – возмутился Эдди. – Искусство – самая глубокая форма самовыражения. Это линза, через которую мы видим историю, общество, эмоции…

– Полностью с тобой согласна, – кивнула я. – Но мне было очень трудно переубедить их. В конце концов это сделала моя тетя. Так что у меня есть одно лето, чтобы проявить себя и повлиять на их мнение.

– А что ты будешь делать в конце лета? – допытывалась Нина, прищурив темные глаза.

Я вспомнила об обещании, данном отцу, и о Чарльзе и снова глотнула вина.

– Я… я не знаю, – пробормотала я. Все смотрели на меня с легким разочарованием.

– Только не раскачивайся слишком долго, – предостерегла Бэбс. – Одно лето – не так уж много, чтобы проявить себя.

Я почувствовала, что руки мои задрожали, а веки отяжелели. От жары и выпитого вина меня начало клонить в сон. Сознание затуманилось, и, подавив зевок, я осмотрела почти опустевший паб. Дурно воспитанный лорд Тремейн, по-видимому, ушел – во всяком случае, я не увидела его среди тех, кто замешкался у бара.

– Не хочу нарушать компанию, но мне пора. – Бэбс зевнула, и Нина с Эдди отреагировали неодобрительными восклицаниями. – Завтра я должна поработать до занятий в школе, – настаивала Бэбс, – и планирую как следует выспаться ночью.

– Полагаю, нам всем пора, – вздохнул Эдди, обводя нас взглядом.

Когда мы вышли в ночь, я сразу же ощутила, как резко переменилась температура. Заходящее солнце унесло с собой все тепло, а я была слишком легко одета и сразу же начала дрожать в своем кардигане и хлопчатобумажном платье. Однако холодный вечерний воздух охладил мои горящие щеки и слегка развеял винные пары. Мы попрощались, и Нина неожиданно взяла меня под руку. Это дружеский жест или она просто оперлась на меня, чтобы меньше спотыкаться на неровной дороге? В любом случае это меня приободрило. Дома у меня не так уж много близких друзей. А в Нине было что-то загадочное, и я хотела бы ей понравиться. По пути домой она болтала какую-то чепуху, и голос ее периодически перекрывали крики ночных животных и скрип ветвей, встревоженных легким бризом. Из долины как будто доносился плеск волн. В сельской местности оказалось более шумно, чем я ожидала.

Глава 3

Проснулась я с ужасной тупой болью в голове, во рту пересохло. «Наверное, это похмелье», – горестно подумала я и потянулась к стакану с водой. Подобное я испытывала впервые и теперь удивлялась, почему люди пьют спиртное. Снизу донесся запах жареного бекона, и я отправилась на кухню. Сал, склонившаяся над плитой, обернулась на звук моих шагов и расплылась в улыбке.

– Доброе утро! Садись. Завтрак будет готов через минуту.

Я уселась за стол и потянулась к большому красному чайнику. Обхватив обеими руками чашку с чаем, закрыла глаза и сделала глоток. Тепло разлилось по телу, и мне сразу же стало лучше. Сал посмотрела на меня, подбоченившись, и укоризненно покачала головой.

– Молодые девушки и выпивка… – вздохнула она. – По моему мнению, джин и неприятности идут рука об руку.

– Ах, но мы вчера не пили джин! – Нина впорхнула в кухню и шлепнулась на стул. Она выглядела великолепно в черной шелковой пижаме с кантом цвета слоновой кости и с маленькими перламутровыми пуговками. Я с завистью потеребила край своей поношенной ситцевой пижамы. – Передай кофейник, Берди, – простонала она, проводя рукой по растрепанным черным волосам.

– Джин, вино, пиво… Какая разница, если их пьют юные особы, – продолжила Сал, ставя на стол тарелки с яичницей с беконом. – Мне кажется, что молодежь сегодня более своевольна, чем во времена моей молодости. Я не выпила ни капли спиртного до самого дня своей свадьбы.

– Ну, может быть, у нашего поколения больше печалей, которые нужно утопить в вине, – с кривой усмешкой парировала Нина и принялась за кофе.

– Больше печалей? – рассмеялась Сал. – А скажите-ка мне, юная леди, сколько вам было лет, когда началась война? Держу пари, вы еще и ходить-то не умели… Я не мешаю вам развлекаться и хорошо проводить время, но и вы не можете помешать мне укорять вас за это. Тут уж проявляется мой материнский инстинкт. Все мои дети выросли, обзавелись своими семьями, и их уже не нужно воспитывать. Но вам это определенно не помешает. – Она ткнула пальцем в Нину. – И вам, мисс, я тоже спуску не дам, – добавила хозяйка, кивнув в мою сторону.

Нина закатила глаза за спиной у Сал, но спорить прекратила. А вот я не имела ничего против. Мне было приятно, что Сал так беспокоилась о нас и уже взяла меня под свое крылышко.

Завтрак выглядел божественно, и я сразу же набросилась на яичницу. Когда я почти закончила, сожалея о том, что ела слишком быстро, Сал поставила на стол огромное блюдо с тостами, густо намазанными маслом. Улыбнувшись, я положила несколько ломтиков на свою тарелку. Нина проследила за моими действиями с ужасом, затем отломила кусочек от тоста и обмакнула его в яичный желток.

– Что такое? – осведомилась я с набитым ртом. – Мы же вчера не ужинали. Я умираю от голода.

– И как в тебя столько влезает? – спросила она, недовольно оглядывая меня с ног до головы.

Сал шутливо хлопнула ее по затылку и села с нами.

– Не мешай ей. Приятно смотреть на девушку с хорошим аппетитом. Ты лучше бери с нее пример, – добавила она с укоризной, но Нина снова закатила глаза и вернулась к кофе.

– Я не люблю завтраки, – сонно протянула она.

– А также обеды и полдники… – вполголоса добавила Сал, ласково глядя на Нину.

– У тебя есть сестры и братья? – спросила я новую подругу. Мой вопрос ее явно шокировал, будто я коснулась чего-то очень личного. – Извини, – поспешно проговорила я, – не хотела совать нос в твои дела. Просто у меня есть младшие брат и сестра, и я по собственному опыту знаю, что нельзя мешкать, когда на стол ставят еду.

Нина слегка расслабилась, и ее лицо осветила нежная улыбка.

– У меня тоже есть младшая сестра, – тихо произнесла она и, ничего больше не добавив, уткнулась в чашку с кофе.

После завтрака Нина вернулась наверх и надолго застряла в ванной комнате. Я стояла снаружи, прислонившись к двери, наблюдала, как по половицам стелился пар, и все сильнее нервничала.

– Давай же, Нина! Я не хочу опоздать в свой первый день. – Я в очередной раз постучала. Да, Нина не только не любила завтраки – она вообще сова. Как же медленно она двигалась! Моя двоюродная бабушка Джорджетта, которой почти девяносто два, вполне могла бы победить ее в состязаниях по бегу – если бы они состоялись до полудня.

Наконец Нина с достоинством выплыла из ванной в облаке пара – в махровом халате и с тюрбаном на голове.

– Не все шедевры создаются на холстах, Берди. Мне кажется, что собрат-художник должен это понимать.

Я невольно улыбнулась, и Нина проскользнула мимо меня в свою спальню.

– Лучше бы тебе поскорее одеться! – крикнула я, и она промычала в ответ что-то нечленораздельное.

Не в силах дольше оставаться в доме, я пролетела вниз по лестнице, схватила с крючка сумку и захлопнула за собой дверь. Я не собиралась уходить без Нины, тем более что не знала дорогу. Однако надеялась, что она хотя бы немного поторопится, если решит, будто я ушла. Забравшись на садовую стену, я достала альбом и принялась зарисовывать нарциссы Сал.

– Пожалуйста, учти на будущее, что я люблю немного поваляться после завтрака, – Нина наконец вышла из коттеджа, широко зевая.

Я прикусила язычок. Нина мне очень нравилась, но ее отношение к работе казалось слишком несерьезным. Вряд ли она осознавала, что не все располагали деньгами и могли позволить себе такую роскошь – тратить время впустую. Мне не давала покоя мысль о том, что я должна все успеть до осени, а после уже не сумею стать художницей. Бэбс вчера не зря предостерегала меня: одного лета вряд ли хватит на осуществление мечты. Поэтому я не желала терять ни минуты.

– Ты знаешь, что мы придем до смешного рано? – проворчала Нина, но затем выражение ее лица смягчилось, и она протянула мне руку, помогая слезть со стены. – Давай по пути я проведу для тебя маленькую экскурсию.

И мы отправились через деревню вниз, в долину, мимо домиков пастельного цвета, антикварных лавочек и бакалейных магазинов. Колокольчики склоняли головки на обочинах, в воздухе ощущался соленый привкус.

– Взгляни-ка на это чудо. – Нина остановилась посреди дороги и махнула рукой вниз. Передо мной предстало великолепное зрелище.

У подножия горы раскинулся золотой пляж. С обеих сторон его окаймляли утесы, устланные зелеными коврами. А за песком искрился океан, бесконечное сверкающее пространство бирюзового цвета. Я застыла на месте. Именно это я и надеялась увидеть, когда ехала в поезде, – самый красивый пейзаж в моей жизни. Мы снова пустились в путь, и я не могла отвести взгляд от океана.

– Школа находится на утесе. – Нина указала вверх, и, когда мы подошли ближе, я заметила там побеленное здание с остроконечной крышей.

Казалось, оно рискованно балансировало на вершине. Это белое пятнышко было настолько неприметным на фоне покрытых темно-зеленым ковром скал, что его вряд ли удалось бы углядеть, если не искать специально. Сердце мое переполняли радостное волнение и тревога. В течение нескольких месяцев я буду называть это место своим домом и, надеюсь, сумею выяснить, действительно ли обладаю всем необходимым, чтобы стать художницей.

– Чертовски трудно добираться туда каждое утро! Но вид чудесный, – лениво протянула Нина. Мы пошли вверх по тропинке, и Нина принялась меня наставлять: – Ты уже познакомилась с Бэбс и Эдди – настоящими ангелами, – и, полагаю, больше тебе никто не нужен. Что касается учителей, то тут есть мисс Пенроуз – все зовут ее просто Марджори. Она всегда витает в облаках, но при этом блестяще преподает. И есть мистер Блай – жалкий старый зануда. Однако с большими связями, так что его лучше не злить…

Она продолжала вываливать на меня информацию, но я не могла сосредоточиться и все запомнить, так как не сводила глаз со здания школы. До вершины утеса мы добрались, слегка запыхавшись и раскрасневшись. Я прижала руку к крапчатому камню стены и будто почувствовала под пальцами магические токи – память о сотнях художников, запечатленную в этом крошечном ветхом здании. Прямоугольной формы и не столь большая, как я ожидала, школа была окружена неухоженными садами, поросшими буйными декоративными травами, пестрящими фейерверком красок – от розовато-пурпурных бутонов мальвы до каких-то необычных ярко-оранжевых цветов. Через каменные ограды перекатывались, словно морская пена, пышные заросли белой смолевки. Сады полнились стрекотанием кузнечиков и жужжанием шмелей. Коричневые крапивники суетились в подлеске в поисках сочных кусочков для птенцов, поджидающих в гнездах. Я могла бы провести здесь все утро, но Нина уже повернула ручку синей парадной двери и налегла на нее изо всех сил. Дерево разбухло, и лишь после нескольких попыток ей удалось открыть дверь.

– Добро пожаловать в Художественную школу Святой Агнессы – приют мечтателей, чудаков и нечестивцев.

Истершиеся деревянные половицы в следах краски, которую на протяжении многих лет то тут, то там роняли бесчисленные чрезмерно усердные художники, скрипели под нашими ногами. Стены с облупившейся местами штукатуркой и пятнами сырости были закрыты рисунками, этюдами и коллажами, выполненными в разных стилях. С намеками на импрессионизм, модернизм и абстракционизм, все они представляли варианты одного пейзажа: океана, видимого из окна. Солнечные лучи проникали в окна, пылинки грациозно кружились в неподвижном воздухе, пахнущем скипидаром и морской солью. Я слышала, как ветер со свистом гулял по зданию, и шум океана поднимался сюда от подножия утеса, словно зов сирен. Сверху доносились голоса. Нина схватила меня за руку и потащила по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Мы оказались в мансарде с высокими потолочными балками – очевидно, она служила главной студией. Вдоль стен выстроились шкафы и стеллажи с красками, кистями, стеклянными банками с мутной водой, палитрами и холстами. Основное пространство комнаты занимали мольберты, расставленные в круг. Некоторые из них уже были заняты, и я заметила Бэбс, погрузившуюся в работу. Я помахала ей, и она, заткнув кисть за ухо, подошла к нам с Ниной.

– Я уж думала, никто из вас не объявится, – выдохнула она с облегчением, и ее круглое веснушчатое лицо озарила улыбка.

– Значит, Эдди еще нет? – Нина окинула студию безмятежным взглядом.

– А ты как думаешь? – Бэбс приподняла бровь, затем повернулась ко мне. – Мольберт рядом со мной свободен, так что устраивайся за ним. Марджори вернется через минуту, и тогда начнем.

Я заняла место за мольбертом возле Бэбс. Мои нервы будто искрили от напряжения, и я с удовольствием еще раз пробежалась бы вверх по тропинке, лишь бы дать выход сдерживаемой энергии. Осторожно выглядывая из-за мольберта, я принялась рассматривать студентов. Состав нашей группы был весьма разнообразен: я увидела и явно богатых ребят, таких как Нина и Эдди, и представителей рабочего класса. Последних оказалось больше, чем я ожидала, и это дало надежду. Я знала, что Художественная школа Святой Агнессы довольно престижная, но, похоже, она не ограничивалась учащимися, способными оплатить ее услуги. Я прислушалась к оживленным разговорам студентов, к мелодичным переливам различных акцентов, присмотрелась ко всевозможным оттенкам кожи – от темно-коричневого до золотисто-бежевого и алебастрового. Всю свою жизнь я чувствовала себя изгоем, белой вороной в любой компании. Но здесь я не находила даже двоих похожих друг на друга человек, и это невероятно вдохновляло. Конечно, в группе преобладали мужчины, но никогда прежде я не видела в одном месте столько художниц. И значит, мои родители ошибались. В этой профессии есть место для женщин, есть место для всех, и я была исполнена решимости доказать это.

Когда я поняла, что больше не способна ждать ни минуты, в комнату вплыла хрупкая женщина с волосами оттенка розового золота и белоснежной кожей. Она напомнила мне Офелию с картины Джона Эверетта Милле. Казалось, ее сдует с вершины утеса, если она выйдет из здания школы. Кончики ее волос были испачканы краской (вероятно, она слишком низко склонялась над палитрой), обкусанные ногти открывали пальцы, розовые и поврежденные по краям. Она увлеченно беседовала с молодым человеком, вошедшим вместе с ней. Возможно, это мистер Блай? Они остановились в центре комнаты, и Марджори, широко раскинув руки, произнесла:

– Доброе утро всем! Кажется, к нам сегодня присоединилась новая студентка, Элизабет Грэхем… – Она обвела взглядом комнату и наконец остановилась на мне. – Добро пожаловать, Элизабет.

– Ее зовут Берди! – выкрикнула Нина.

Марджори посмотрела на нее с недоумением, а затем снова повернулась ко мне.

– В таком случае добро пожаловать, Берди, – поправилась она и снова обратилась к классу: – Сегодня мы продолжим курс рисования с натуры. – Голос ее звучал тихо, хрипловато и действовал на меня успокаивающе – я ощутила, что расслабляюсь.

Но вдруг мужчина, которого я приняла за мистера Блая, начал раздеваться. Я заморгала, удивленно тряся головой, щеки мои запылали и, наверное, стали красными, как помидор. Я старалась не обращать внимания на Нину, которая фыркнула от смеха на другом конце комнаты, заметив мою реакцию. Она нарочно утаила эту важную информацию, когда рассказывала мне о школе, – по-видимому, хотела насладиться моим смущением. Остальных студентов, кажется, появление голого мужчины в центре студии ничуть не смутило, как будто они постоянно видели такое. Некоторые шутили и ухмылялись, но я никак не могла прийти в себя. Наконец я отвела взгляд от натурщика, пытаясь сосредоточиться на словах Марджори.

– Сегодня мы будем рисовать мужскую фигуру. Пожалуйста, все успокойтесь. Мы уже видели это раньше, так что тут нет ничего нового, – добавила она со вздохом, поскольку некоторые студенты продолжали болтать и хихикать. – Все великие художники изображали мужскую фигуру: да Винчи, Микеланджело, Тернер… Кто не в состоянии преодолеть свою чрезмерную стыдливость, может выйти.

Она обвела взглядом студию, и смешки стихли. Видел бы меня сейчас мой отец! Я невольно представила себе его лицо и, улыбнувшись про себя, слегка расслабилась. Я приехала сюда для того, чтобы приобрести жизненный опыт и доказать, что я художница. И это мой первый шанс.

– А теперь запомните, – Марджори начала обходить комнату по кругу, – цель рисования с натуры – не просто точное воспроизведение увиденного. Экспериментируйте, упрощайте линии, искажайте детали тела, чтобы передать эмоции и добавить рисунку психологизма.

Я взяла уголь и, следуя всем советам Марджори, попыталась воспроизвести гибкие линии фигуры. Она продолжала медленно кружить по комнате, останавливаясь у каждого мольберта и оценивая работу. Я видела, что она вот-вот приблизится ко мне, и в животе взволнованно трепетали бабочки. Меня отделял от Марджори всего один мольберт, когда в аудитории появился Эдди – растрепанный, но одетый с небрежным шиком: в мешковатой белой рубашке, заправленной в бежевые брюки, в темных очках, защищающих глаза от резкого дневного света. Все повернулись, чтобы взглянуть на вошедшего. Нина – несомненный лидер нашей маленькой компании, а вот Эдди – явно звезда Сент-Агс. Каждый окликал его по имени, махал или хлопал по спине, когда он проходил мимо, а он приветствовал коллег с легким снисхождением.