Прекрасные маленькие глупышки

Оливия Хоррокс

Прекрасные маленькие глупышки

Copyright © Olivia Horrox, 2022.

This edition is published by arrangement with Hardman and Swainson and The Van Lear Agency LLC.

© Оливия Хоррокс, 2024

© Елена Фрадкина, перевод, 2024

© Издание на русском языке, оформление. Строки, 2024

* * *

Дину, который показал мне, что искусство и наука неразделимы

Часть первая

У меня было ощущение полной свободы, словно я не имела никаких обязательств.

Дафна Дюморье. «Ребекка»

Глава 1

ХАРТФОРДШИР

Весна 1932 года

Мне следовало бы понимать, что этот буклет принесет одни неприятности. Я листала его за завтраком с безразличным видом, а сердце под блузкой колотилось от волнения. Мне хотелось вскочить на старый стол из орехового дерева, сметая на пол тарелки и чашки и подбрасывая в воздух тосты, намазанные маслом. Хотелось громко кричать оттого, что меня каким-то непонятным образом отыскали! Чудесная маленькая художественная школа, расположенная на вершине утеса в Корнуолле, ухитрилась обнаружить меня в этом крошечном городишке, где никогда не случается ничего волнующего. И они хотят, чтобы я поехала на взморье и начала карьеру художницы.

– Как интересно… – пробормотала я, изображая полное равнодушие.

Ни к чему вскакивать на стол и давать представление. Нужно учитывать вкусы своей публики, а мои родители – явно не из числа любителей кабаре. Папа углубился в деловой раздел «Таймс», а мама пыталась кормить яйцом всмятку моего брата Джорджа. Она подносила ложку к его плотно сжатым губам, а он морщил красное личико и, бурно протестуя, мотал головой.

– Интересно, как они узнали наш адрес… – Я слегка повысила голос на случай, если они меня не услышали. Однако ни один из родителей не поднял глаза до тех пор, пока возникшая за моей спиной младшая сестра Мэри не нацелилась на буклет.

– Элизабет получила письмо! – закричала она, пытаясь выхватить его из моих рук.

Я даже не слышала, как она вошла в столовую. Вздрогнув от неожиданности, я вовремя убрала рекламку подальше от нее. С тех пор как Мэри завладела моими книгами Агаты Кристи, она стала как одержимая играть в детектива: шныряла по дому и бесшумно подкрадывалась к людям, чтобы добыть то, что называла «уликами». Лично я называла это иначе: «совать нос в чужие дела».

– Это не письмо, – возразила я, подняв брошюру над головой. – Это рекламный буклет. Твои дедуктивные навыки пока не столь совершенны, мисс Мэри Марпл.

Слегка нахмурившись, она уселась рядом со мной и схватила тост. Папа наконец-то оторвался от газеты.

– Что за буклет? – осведомился он, прищурив серые глаза и пристально глядя на меня через стол.

– Из Художественной школы Святой Агнессы, – ответила я, чувствуя, как от волнения перехватило горло. – Я не подавала туда заявление, так что не знаю, почему они прислали мне его.

– Я думал, мы покончили с этим вздором насчет художественной школы? – заметил папа, поскучнев, и налил себе вторую чашку кофе.

Я знала, что это риторический вопрос, но все равно ответила:

– Какой вред будет, если я пошлю им портфолио? Ведь они неспроста прислали мне эту информацию.

Мама отвлеклась от Джорджа, и тот взялся размазывать яйцо по своему высокому стулу.

– Элизабет, не начинай. Только не сегодня. – Вздохнув, она принялась стирать салфеткой жидкий желток с лица малыша.

«О, как это хорошо – быть Джорджем…» – подумала я, наблюдая, как он мотал головой и его красивые каштановые локоны прыгали вокруг ангельского личика. Зеница ока обоих родителей просто потому, что он родился мальчиком. Джорджу разрешили бы поехать в художественную школу. Когда он вырастет, ему разрешат что угодно. Но на меня у мамы есть только один план.

– А что, сегодня какой-то особенный день? – поинтересовалась я, потянувшись за следующим тостом.

Мэри опередила маму с ответом.

– Сегодня к чаю придет Чарльз Бонэм! – многозначительно произнесла она, положив локти на стол и игриво захлопав ресницами.

Я испустила стон. Как же я забыла? Мама несколько дней лишь об этом и говорила.

– Убери локти со стола, Мэри! – резко одернула ее мама. – Но ты совершенно права. А ты, Элизабет, на этот раз обойдись без фокусов. Запас кавалеров для тебя иссякает. К тому же после твоей последней выходки на балу в ратуше больше никто не пригласит тебя на танец…

Она сделала драматическую паузу, а я еле сдержала улыбку, с нежностью вспомнив тот вечер. Я так сильно наступила на ногу Роберту Каллагану, когда он пытался облапать меня во время танца, что сломала ему три пальца. Правда, моя версия этой истории никого не интересовала. Я прослыла негодяйкой, и местное дамское общество окрестило меня «злючкой, недостойной внимания ухажеров».

– Ты наденешь красивое платье, будешь улыбаться и вести любезную беседу с Чарльзом, – продолжила мама. – И надеюсь, сумеешь продержаться хотя бы пару часов.

Папа уронил на стол газету, вытер салфеткой усы и одарил меня долгим тяжелым взглядом.

– Твоя мать устраивает эту встречу в твоих интересах, Элизабет. Соблаговоли не сидеть с кислой физиономией.

Я подумала, что наши мнения относительно моих интересов отличаются, но оставила эту мысль при себе и принялась намазывать на тост толстый слой малинового джема. Вдруг в дверь позвонили, и наша лабрадорша Астрид, вздрогнув, начала лаять и скакать в холле. Мы все обернулись на звук – за исключением Джорджа: ему все происходящее было до лампочки, и он с упоением пускал пузыри.

– Это не может быть Чарльз! Он же должен прийти через два часа! – в панике воскликнула мама, приглаживая волосы и расправляя юбку.

– Я пойду посмотрю. – Папа, сидевший во главе стола, поднялся со стула. – А ты ступай к себе и переоденься, – добавил он, оглянувшись на меня.

Я поспешила пройти мимо него под громкий лай Астрид, которая продолжала бесноваться в коридоре. Перепрыгивая через две ступеньки, я помчалась по лестнице. Однако торопилась я отнюдь не для того, чтобы поскорее переодеться, а чтобы, свесившись через перила, увидеть пришедшего. Раздались приглушенные голоса, и папа отступил, пропуская кого-то в холл. К счастью, это не Чарльз Бонэм. Седые волосы, уложенные в знакомую прическу «птичье гнездо», и поношенное меховое пальто могли принадлежать только моей тете Клэрис. Она взглянула вверх, и ее серые глаза мгновенно обнаружили меня. Плечи мои расслабились, и я улыбнулась.

– Привет, горе луковое! – подмигнула она мне, тяжело опираясь на трость.

– Не ожидала увидеть тебя сегодня! – крикнула я, скатилась по ступенькам и заключила тетушку в объятия, вдыхая знакомый аромат фрезий и табака.

– Я слышала, что сегодня к вам зайдет Чарльз Бонэм. Вы же не думали, что я пропущу такое событие, не правда ли? – усмехнулась она, и мы прошли в столовую.

Мэри буквально врезалась в тетю Клэрис, едва открылась дверь, и чуть не сбила ее с ног. Мама раздраженно вздохнула и сделала сестре выговор, но та, кажется, не услышала.

– Я знала, что это ты, знала! Правда, мама, я знала? – взволнованно трещала Мэри, крепко обнимая тетю Клэрис за талию.

– Ты очень проницательна, – одобрительно произнесла тетушка, взъерошив каштановые локоны Мэри, и обратилась ко мне: – Она по-прежнему наслаждается твоими детективными романами?

– Да, но я прочитала почти все, что у нас есть. – Сестра надула губы и обиженно взглянула на меня. Как будто я виновата в том, что кончились книги, которые она у меня таскала.

– Ну что же, надеюсь, такой у тебя нет. – Тетя Клэрис достала из сумки небольшой томик. Я невольно ощутила укол ревности, когда Мэри, схватив экземпляр «Загадки Эндхауса», немедленно погрузилась в чтение.

– Кажется, действие этого романа происходит в Корнуолле, – продолжила тетушка, но Мэри уже не слушала.

Я же при слове «Корнуолл» забыла об обиде и вспомнила о буклете, который все еще лежал на столе. Пусть Мэри достанутся все детективные романы в мире, если я получу возможность провести хотя бы одно лето в Корнуолле… Должно быть, тетя Клэрис заметила выражение моего лица. Ласково улыбнувшись, она обняла меня за плечи.

– Кстати, о Корнуолле: я придумала для тебя подарок получше. – Взгляд ее упал на буклет. – О, кажется, он уже прибыл.

– Так это ты его прислала? – удивилась я.

– Конечно! Ты его как следует рассмотрела? Что думаешь? – Она хитро улыбнулась, а я попыталась изобразить радость, с трудом справляясь с разочарованием. Значит, эта школа не искала меня. Ну конечно, кто бы сомневался! Ведь я никто, пока не получу специального образования. Мечты о стипендии начали меркнуть, а без стипендии я не смогу туда поехать. Родители не позволят себе платить за мое обучение.

– Дорогая сестра, почему ты прислала моей дочери буклет, не посоветовавшись со мной? – сердито спросил папа тетю Клэрис. Он выпрямился во весь рост, однако рядом с тетушкой ему почему-то не удавалось выглядеть грозным.

– Потому что она хочет учиться в художественной школе, Артур. А эта школа считается одной из лучших, – пожала она плечами, сложив руки на набалдашнике трости.

– А я хочу новый автомобиль. Могу ли я надеяться, что увижу его припаркованным на подъездной дорожке? – резко произнес он.

Тетушка села за стол, и папа налил ей чая.

– Полагаю, ты откладываешь на эту мечту свои пенни. Ты достаточно стар и уродлив, чтобы самостоятельно оплатить ее, – фыркнула она, кладя в чашку несколько кусочков сахара. – Это мой подарок Элизабет. Ей нужно дать немного свободы, прежде чем она остепенится. Бедняжка никогда не покидала Хартфордшир. А в школе говорили, что у нее настоящий талант.

– Тебе в самом деле следовало обсудить это с нами, Клэрис, – вмешалась в разговор мама, подбрасывая на коленях Джорджа.

«Я что, превратилась в невидимку?» – подумала я, наблюдая, как эта троица решала мою судьбу.

– Интересует ли кого-нибудь, чего хочу я? – тихо спросила я.

– Нет, – хором ответили мои родители.

– Но почему она не может поехать? – воскликнула тетя Клэрис. – Думаю, это пошло бы ей на пользу. Я заплачу за все. Вам не придется ни о чем беспокоиться.

Тот факт, что тетя Клэрис гораздо состоятельнее нашей семьи, всегда раздражал моего отца. Мы вовсе не бедствовали, но именно тетя Клэрис приходила на помощь каждый раз, когда наши туфли становились слишком тесными, и именно она неизменно объявлялась перед Рождеством с индейкой в руках. Кажется, родители не были особенно благодарны ей. Мама нередко говорила, что легко изображать спасительницу, когда тебе не нужно растить троих детей. Лично я считаю, что они неправы, ведь она искренне хотела помочь. Муж тети Клэрис владел пуговичной фабрикой, которая в военные годы стала производить форму для солдат, и дядя нажил маленькое состояние. Но счастья им это не принесло – они не могли иметь детей. Тетушка утверждала, что это неважно, так как у нее есть дядя Тед и ее племянники и племянницы. Однако вскоре дядю Теда унесла испанка, и тетя Клэрис осталась одна. Она продала фабрику, увеличив свое состояние. Но, по ее признанию, всем деньгам в мире она предпочла бы еще один день в компании дяди Теда. Правда, до моих родителей это, похоже, не доходило. Полагаю, люди всегда хотят того, что не могут иметь.

Папины усы встопорщились, и он весьма сурово ответил:

– Это не имеет никакого отношения к деньгам, Клэрис. Мы не желаем, чтобы она уезжала теперь, когда мы наконец подыскали достойного кавалера, проявившего к ней интерес. Женщины не должны быть художницами, они должны выходить замуж и растить детей.

Я не поняла, в чей адрес был направлен этот комментарий – мой или тети Клэрис, – но все равно ощутила боль и безысходность: они никогда не оставят меня в покое.

– Что за вздор! – воскликнула тетя Клэрис. – История знает сотни женщин-художниц. Ты живешь в Средневековье, Артур, и позволяешь своей гордости брать над тобой верх.

– Давайте больше не будем спорить об этом, – вмешалась мама, все еще сражаясь с Джорджем. Он уже начал хныкать, и я его за это не винила. – Мне достаточно и одного капризного ребенка. Элизабет, ступай и подготовься к визиту Чарльза. Мы можем обсудить все позже.

Вернувшись в спальню, я закрыла дверь, чтобы насладиться тишиной и покоем. Пол недавно натерли, и он еще сильно пах воском. Осторожно ступая, я прошла к окну и открыла его, впуская свежий воздух. Мама разложила на кровати нарядное платье персикового цвета, и я со вздохом провела пальцами по шифону. Хотя это платье стоило очень дорого и мама купила его специально для сегодняшнего визита, оно было просто ужасным. Сняв широкие брюки, я натянула шелковые чулки, влезла в платье и взглянула в зеркало. Выглядела я нелепо. Персиковый – определенно не мой цвет, и в этом платье я казалась бледной и больной. Я провела рукой по волосам в тщетной попытке укротить непокорные кудряшки. По какой-то генетической прихоти они категорически отказывались укладываться в красивые локоны и лежать ровно, как у брата и сестры. Я думала, что модная короткая стрижка исправит дело, но – увы: теперь волосы образовывали нечто вроде пушистой треугольной рамки вокруг моего лица. От этих печальных размышлений меня отвлекло царапанье в дверь. Она распахнулась, и в комнату ворвалась Астрид.

– Привет, девочка, – пробормотала я, потрепав ее бархатные уши. – Что ты думаешь по этому поводу? – Я повертелась перед собакой. Она заскулила, и я рассмеялась: – Знаю, знаю. Я похожа на пион, правда?

Схватив альбом, я плюхнулась на кровать, а Астрид уселась у камина. Я начала с контура – провела длинную линию от головы к хвосту, прорисовала мускулистые лапы. Затем принялась за детали. Грызя кончик карандаша, я сосредоточилась на том, чтобы верно изобразить морду. Взгляд упал на открытый набор красок на столике у кровати. Мне не следовало рисовать красками в этом платье, но Астрид так редко сидела спокойно и позировала… Я взяла кисть и обмакнула ее в стакан с водой, не давая себе возможности передумать. К моему изумлению, Астрид не сдвинулась с места, пока я не закончила. Я осторожно положила альбом на письменный стол, чтобы лист высох, и осмотрела платье. На нем не было ни капли краски.

– Вот видишь, Астрид, можно быть и леди, и художницей одновременно, – самодовольно заметила я. В эту минуту она тихо зарычала, навострив уши, и следом раздался дверной звонок.

– Все в порядке, – сказала я, но собака уже вскочила и громко залаяла, неистово махая хвостом. Пока она что-нибудь не опрокинула в моей крошечной спальне, я шагнула к двери, торопясь выпустить ее. Однако нога в шелковом чулке заскользила по натертому полу, и я потеряла равновесие. Астрид загавкала еще громче, каждым мощным ударом хвоста сшибая на пол безделушки и книги. Я раскинула руки, пытаясь удержаться на ногах, и схватилась за книжную полку. Но она обрушилась, и я с грохотом растянулась на полу. Все, что стояло на полке, взметнулось в воздух, и, словно в замедленной съемке, банки и бутылочки с красками полетели на пол. Я зажмурилась, стараясь не смотреть, как вокруг бьется стекло и расплескивается краска. Астрид в панике рванула к двери, поскальзываясь на масляной краске – ее блестящая черная шерсть быстро покрылась канареечно-желтыми пятнами, – и наконец вырвалась на лестничную площадку.

– Элизабет? Все в порядке? – донесся из холла голос мамы. – Чарльз, почему бы вам не пройти в оранжерею? – любезно предложила она. – Я схожу за Элизабет.

В испуге я осмотрела себя. Я была вся перепачкана, персиковое платье загублено. Мама вскрикнула в холле, и я поняла, что Астрид успела и там наделать бед.

Вздохнув, я осторожно поднялась с пола. Стараясь не наступать на битое стекло и игнорируя тупую боль в спине, я медленно вышла на верхнюю площадку лестницы, готовясь к худшему. Однако зрелище, представшее передо мной, вызвало у меня невольный смех, и я зажала ладонью рот. Мама в ужасе озиралась, а возбужденная Астрид обнюхивала ноги гостя, виляя хвостом. Чарльз Бонэм стоял в изумлении. Его темно-синий пиджак покрывали канареечно-желтые отпечатки лап, и с каждым взмахом собачьего хвоста пятен на его брюках становилось все больше.

Не знаю, что больше расстроило маму: состояние прихожей и костюма бедного Чарльза или тот факт, что я показалась ему в неподобающем виде. Я уже смыла почти всю краску, вычесала ее из спутанных волос и надела другое платье, однако, по мнению мамы, всего этого было недостаточно.

– Мы, конечно, оплатим счет за химчистку, – настойчиво повторяла она Чарльзу, а я чувствовала вину при мысли о дополнительных расходах.

На улице начался дождь, и от этого воздух в оранжерее стал густым и спертым – как будто нам и без того не хватало неудобств. Чарльз вытер блестящий лоб носовым платком с монограммой.

– В самом деле, все в полном порядке, – с веселым смехом заверил он. – Такое иногда случается.

Должна признать, меня приятно удивило, насколько хорошо он все воспринял. Правду говоря, я мало что знала о Чарльзе Бонэме. Мне было известно лишь, что он знакомый моего отца и наследник какой-то компании, производящей пластмассу. Один из тех, кого называют «нуворишами» или «новыми деньгами». Однако отец утверждал, что ему совершенно безразлично, старые это деньги или новые. Чарльз, несмотря на статус нувориша, уже успел произвести хорошее впечатление на многих нужных людей. Я не раз видела его имя в газетах – репортеры называли его восходящей звездой индустрии. А в остальном он оставался для меня абсолютной загадкой. Более красивый, чем на фотографиях в газетах, Чарльз оказался взрослее, чем я ожидала, – по крайней мере, лет на десять старше меня. Его волосы медового цвета были зачесаны со лба назад и набриолинены; глубоко посаженные глаза отливали синевой, как васильки, цветущие в нашем саду.

– Как бизнес, Чарльз? – спросил отец. Они вместе с тетей Клэрис присоединились к нам в оранжерее. Проковыляв к креслу, опираясь на трость, тетушка с трудом подавила смешок. Ее забавлял мой непрезентабельный вид.

– Неплохо, неплохо, – ответил Чарльз. – Хотелось бы мне, чтобы мы могли раз и навсегда покончить с этими проклятыми социалистами… Только подумаешь, что избавился от последнего из них, как другой поднимает свою уродливую голову. Но на самом деле они не представляют никакой угрозы. Видите ли, они неквалифицированные работники.

Папа кивал с умным видом, но я не понимала, о чем они говорили.

– Чего хотят эти социалисты? – спросила я. Чарльз слегка растерялся. Родители настороженно уставились на меня, а тетя Клэрис снова захихикала, прикрывшись чайной чашкой. – Извините, – пробормотала я. – Мне просто любопытно.

Чарльз снисходительно рассмеялся.

– Вы странная малышка. Социалисты просто стараются создать проблемы. Они всегда всем недовольны. Постоянно требуют большего, но не готовы ради этого потрудиться.

– Большего – в чем? – не унималась я.

Он нервно поерзал в кресле, и на гладком лбу обозначилась морщина.

– Более высокую зарплату, более короткий рабочий день, больше выходных…

– О, – задумчиво произнесла я. – Разве это так уж плохо?

Папа подавился чаем. Его глаза чуть не вылезли из орбит, и он потянулся к салфетке. Мама послала мне предостерегающий взгляд.

– Все в порядке, все в порядке. – Чарльз снова издал смешок. – Вы совершенно правы, Элизабет. Нет ничего плохого в том, чтобы хотеть большего, но это необходимо заработать. Так уж устроено общество. Нельзя просто получить все на тарелочке с голубой каемочкой. Тот, кто упорно трудится, заслуживает вознаграждения, а эти ребята не хотят работать как следует. Это понятно? – осведомился он с улыбкой, которая, несомненно, казалась ему доброй.

– Но я читала в газете, что вы сами унаследовали свой бизнес от отца, – заметила я с искренним любопытством: интересно, осознавал ли он, насколько лицемерны его слова?

На какую-то долю секунды его лицо исказилось от ярости, и от этого приятные черты стали уродливыми. Я в ужасе отшатнулась. Но Чарльз быстро взял себя в руки и нацепил обратно любезную улыбку. Вместо того чтобы ответить на мою реплику, он со смехом повернулся к моему отцу:

– Похоже, у вас в семье выросла маленькая коммунистка!

– Уверяю вас, ничего подобного. Она понятия не имеет, о чем болтает, не так ли, Элизабет? – Я открыла рот, чтобы возразить, но папа продолжил: – Чарльз, почему бы нам не удалиться в мой кабинет, предоставив леди возможность закончить чаепитие?

Не вымолвив больше ни слова, он увел Чарльза из оранжереи, и я осталась с мамой и тетей Клэрис. Я протяжно вздохнула и принялась обмахиваться салфеткой. В оранжерее, кажется, совсем не осталось воздуха.

– Ну, вроде бы все прошло хорошо, – весело заметила тетушка, и я мрачно взглянула на нее. – О, не унывай! В любом случае он тебе не понравился. А теперь, может быть, обсудим художественную школу?

– Элизабет, ступай в свою спальню и принимайся за уборку. Ты там устроила жуткий беспорядок, – сурово распорядилась мама, проигнорировав тетю Клэрис. – И если там нужно снова натереть пол, ты сделаешь это сама! – бросила она мне вслед.

Стоя на коленях, я подбирала с пола крошечные осколки стекла и бросала их в мусорное ведро. Буклет Художественной школы Святой Агнессы все еще лежал на моей кровати, и я снова взяла его в руки. С обложки ко мне взывал океан. Как я хотела бы увидеть его воочию, почувствовать песок под босыми ногами, взобраться на вершину утеса и вдохнуть соленый морской воздух… Я закрыла глаза, пытаясь представить себя там. Я никогда не бывала на взморье, только видела его на картинках. Мечта всей моей жизни – хоть раз взглянуть на необъятную воду. Вздохнув, я смела последние осколки стекла в ведро и плюхнулась на кровать, чтобы снова пролистать брошюру.

Я все еще рассматривала фотографии, когда дверь открылась и на пороге возникла мама.

– Я же велела тебе убрать беспорядок, – строго сказала она. Я соскочила на пол и принялась стирать краску, но она лишь вздохнула. – Оставь. Отец хочет побеседовать с тобой в кабинете.

Я поднялась и пошла вниз, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Остановившись перед дверью, я собралась с духом. «Что бы ни случилось… У меня все хорошо, все должно быть хорошо, все будет хорошо», – тихо пропела я. Это мантра, которая всегда, с самого раннего детства, помогала мне достичь равновесия. Я снова повторила эти слова, быстро успокоилась и постучала в дверь.

Из кабинета донесся голос отца – он приглашал меня войти. Я толкнула дверь и бочком прошла внутрь. Я редко бывала в его кабинете и теперь окидывала взглядом полки красного дерева с одинаковыми томами в кожаных переплетах, которые тянулись вдоль стен. В воздухе витал табачный дым; на столике стояли два пустых бокала, рядом – пепельница, в которой еще тлели два окурка сигар. Отец сидел за письменным столом, с серьезным видом перебирая бумаги. Он не взглянул на меня, и я неловко замялась, не рискуя подходить.

– Чарльз уже ушел? – спросила я непринужденно. Его глаза наконец встретились с моими – серые с зелеными, – и он задержал на мне долгий изучающий взгляд.

– Да, Чарльз ушел, – наконец сказал он, сложил бумаги и хлопнул по стопке. – Ты ему очень понравилась, несмотря на твои попытки все испортить.

– Папа, я вовсе не пыталась что-то испортить, – начала я, но он поднял руку, и я умолкла.

– Чарльз – настоящий джентльмен. Он не хочет торопить тебя и с пониманием отнесся к тому, что, вероятно, имеет смысл подождать с женитьбой до следующего года. И он порекомендовал превосходный пансион благородных девиц[1], в котором ты могла бы поучиться в оставшееся до свадьбы время. – Папа посмотрел в календарь на своем столе и пролистал страницы. – Таким образом, у тебя будет восемь месяцев на подготовку.

– Подготовку к свадьбе? – В ушах шумело, голова кружилась, и меня охватила паника. – Уж не хочешь ли ты сказать, что он сделал предложение?

– Сделал. И я его принял от твоего лица. Чарльз будет прекрасным мужем, а из тебя, я уверен, получится превосходная жена – после обучения в пансионе.

– Мне девятнадцать лет. Не слишком ли поздно для пансиона благородных девиц? К тому же я не хочу выходить замуж за Чарльза Бонэма. Я хочу…

– Я знаю, чего ты хочешь, Элизабет. Ты хочешь стать художницей, мечтаешь о славе и богемной жизни. Но у тебя нет таланта, и твои мечты далеки от реальности. Так что советую тебе всерьез отнестись к роли не художницы, а жены.

Он подался вперед, желая убедиться, что я все поняла. Но я, совершенно ошеломленная, безвольно застыла посреди комнаты. Отец всегда был довольно суровым, но я не могла поверить, что он пообещал меня кому-то, не посоветовавшись со мной. Я все еще пыталась подыскать слова, когда дверь распахнулась и в кабинет ворвалась тетя Клэрис в сопровождении мамы.