Прекрасные маленькие глупышки

– Прости, Артур, я пыталась остановить ее… – начала оправдываться мама, но тетушка перебила ее.

– Что за вздор? – она громогласно обратилась к отцу, нацелив на него свою трость. – Ты же не собираешься выдать Элизабет замуж за этого ужасного человека?

– Это не твое дело, Клэрис. Есть определенные вещи, которые принадлежат только мне, и в их числе – мои дети, – заявил он, нахмурившись. – Я буду решать, что для них лучше, и никакие твои деньги этого не изменят.

– Но это вовсе не лучше для меня! – возразила я.

Отец насмешливо взглянул на меня.

– В самом деле? – он приподнял бровь. – У тебя есть другой план, как содержать себя? Какой разумный отец позволит дочери сбежать к радикальным художникам-социалистам?

Я открыла было рот, чтобы переубедить его, но не смогла произнести ни слова – у меня перехватило дыхание. Казалось, мой мир съеживался с каждой секундой, и тяжесть происходящего давила на грудь.

Тетя Клэрис сделала шаг вперед и положила руку на мое плечо. Я слегка расслабилась от этого прикосновения.

– А если бы она могла содержать себя, то ты разрешил бы ей выбирать? Тут дело в репутации или в деньгах?

– И в том и в другом, – прорычал отец. – Я не могу себе позволить содержать ее вечно. И не допущу, чтобы она осталась старой девой, особенно когда есть тот, кто готов жениться на ней.

– Как насчет компромисса? – мягко произнесла тетя Клэрис, и ее пальцы сжали мое плечо. – Вместо того чтобы отправить ее в пансион благородных девиц, отпусти ее в художественную школу. Дай ей шанс немного повидать жизнь, прежде чем она выйдет за Чарльза.

– Об этом не может быть и речи! – отрезал отец.

Тетя Клэрис сложила морщинистые руки на набалдашнике трости и некоторое время их рассматривала.

– Элизабет, дорогая, ты не оставишь нас на минутку? – спокойно сказала она. Попроси об этом кто-нибудь другой – я наверняка взбунтовалась бы. Но в этот момент я поймала взгляд тетушки, и она мне подмигнула. Кивнув, я вышла из кабинета.

Я тихо прикрыла дверь. Как только замок щелкнул, оттуда донеслись приглушенные голоса. Я отчаянно хотела узнать, что они обсуждают. И хотя мне прекрасно известно, что подслушивать плохо, во всех романах Агаты Кристи утверждается обратное. Так что я прижалась ухом к холодному дереву и навострила уши. Первым я уловила голос тети Клэрис.

– Если ты ожидаешь, что я обеспечу ее приданым, то самое меньшее, что ты можешь сделать, – это удовлетворить мою просьбу, – сурово объявила она. – Почему ты так настроен против этой идеи, Артур?

– Это не подобает юной леди, – упорствовал отец. – И не смей подкупать меня обещанием приданого, Клэрис.

– Я не пытаюсь тебя подкупить! – вздохнула она. – Просто хочу, чтобы ты сделал то, что будет лучше для Элизабет.

– Лучше по твоему мнению, – возразил отец.

– Да, – согласилась она. – Я знаю: она не мой ребенок, она твоя дочь и решение всецело зависит от тебя. Но поверь, пожалуйста, что и я желаю ей только лучшего. Одно лето в художественной школе не превратит ее в Артемизию[2], но даст свободу и немного жизненного опыта.

Я не услышала папиного ответа и, затаив дыхание, сильнее прижала ухо к двери. До меня донесся раздраженный вздох тети Клэрис.

– Ну же, Артур! Пусть она поедет – и я дам за ней хорошее приданое. Более того, помимо ее обучения в художественной школе, оплачу свадьбу. Что ты теряешь?

Дверь внезапно распахнулась, и я чуть не влетела головой вперед в кабинет. Отец взглянул на меня с презрением.

– Полагаю, ты все слышала? – осведомился он со вздохом.

– Совсем немного, – смущенно ответила я, и тетушка закатила глаза.

– Итак, ты действительно этого хочешь? – спросил отец. – Поехать на лето в художественную школу?

– Да, больше всего на свете! – выдохнула я. Мое сердце бешено колотилось.

Он перевел взгляд на маму, потом на тетю, затем снова на меня, обдумывая возможные варианты.

– И обещаешь, что, если я тебя отпущу, ты больше не будешь трепать мне нервы насчет замужества?

– Обещаю.

– Очень хорошо, – твердо произнес отец, и его взгляд снова обратился к бумагам на столе. – У тебя есть время до конца лета. Потом ты вернешься домой и в следующем году выйдешь замуж за Чарльза.

Глава 2

КОРНУОЛЛ

Пролетело две недели с визита Чарльза – и наконец, после суматошных минут перед отправлением, я села в девятичасовой поезд, следующий из Паддингтона в Пензанс. Мои родители решили, что лучше всего будет оставить Чарльза в неведении, – пусть считает, что я отправилась в пансион благородных девиц. Но если я добьюсь своего, то неважно, узнает ли Чарльз обо всем или нет. Я наконец-то приблизилась к своей заветной мечте и вовсе не собиралась выходить за него замуж. Я сидела одна в купе, полная надежд, не в силах поверить, что наконец-то, впервые в жизни, вырвалась из-под власти родителей. Передо мной открывалось ослепительное будущее. Не знаю, что волновало меня сильнее – предстоящая учеба или новые впечатления.

Я забралась на сиденье с ногами и крепко обхватила колени руками. В забрызганном дождем окне отражалась моя глуповатая усмешка. Пейзаж постепенно менялся: от города с высокими зданиями – к маленьким городишкам и затем к зеленым полям с сочной травой. Поезд уносил меня от всего, что я знала. Казалось бы, это должно было пугать, но я испытывала огромное облегчение.

Поезд замедлил ход, подъезжая к следующей станции, и я взглянула на часы. Хотя мы быстро неслись по сельской местности, минутная стрелка едва сдвинулась. Вздохнув, я настроилась на долгое путешествие. В этот момент в купе вошел мужчина средних лет и, усевшись напротив, развернул газету. Поезд снова тронулся, и я вернулась к созерцанию затуманенного сельского пейзажа. Не отрывая взгляда от окна, я с нетерпением ожидала минуты, когда за ним появится море. Взятые в дорогу сэндвичи с джемом я уже съела, и живот урчал от голода.

Через несколько часов мои глаза начали слипаться – покачивание поезда практически убаюкало меня, как вдруг за окном возникло огромное пространство океана. Поезд громыхал почти у самой прибрежной кромки, сильно раскачиваясь под напором морского ветра. Я прижалась лицом к стеклу, с благоговением глядя на простор стального цвета, раскинувшийся до самого горизонта. Стекло запотело от моего дыхания, искажая картинку, и я постоянно протирала его рукавом. Я никогда не видела ничего подобного. Вода простиралась, насколько видел глаз, и мои пальцы подергивались от желания запечатлеть пейзаж на бумаге, но я понимала, что не сумею зарисовать его при такой скорости движения.

Несколько часов спустя поезд подъехал к Пензансу. Я спустилась на платформу и с облегчением размяла затекшие ноги. Дождь остался позади, в Сомерсете, и слепящие лучи корнуоллского солнца заливали светом станцию, играя на стекле и металле сверкающего поезда.

Я сняла комнату у одной вдовы в Сент-Агнес, которая выдержала строгую проверку моих родителей (поскольку сдавала комнаты только девушкам, не позволяла устраивать вечеринки и запрещала гостям оставаться на ночь). Автобус высадил меня на деревенской площади, и я замешкалась, пытаясь сориентироваться, а затем направилась по тропинке, руководствуясь записанными на ладони указаниями. С крутого холма открывался вид на ряд коттеджей, который спускался в долину, поросшую лесом, и я побрела вниз. Вскоре я добралась до нужного мне коттеджа – не очень презентабельного снаружи, но окруженного аккуратным и ухоженным маленьким садиком. Я открыла калитку и зашагала к парадному входу, погладив по пути головки золотистых нарциссов, а после, затаив дыхание, дважды постучала в дверь.

Она быстро распахнулась. На пороге стояла пухленькая женщина с загорелой кожей и копной кудрявых каштановых волос.

– Добрый день! Вы, должно быть, Элизабет, – произнесла она с приветливой улыбкой, от которой резче обозначились морщинки вокруг глаз и у рта. Она отступила, пропуская меня в холл. Я вздохнула от облегчения: моя хозяйка не походила на авторитарную особу, которую мысленно рисовали себе мои родители. – Меня зовут Салли, но вы можете называть меня Сал. Заходите и ставьте ваши сумки. Наверное, путешествие вас утомило. – Она направилась в кухню, сразу же вынула из буфета чашки и блюдца и водрузила на плиту чайник. Я все еще в нерешительности переминалась в холле. – Садитесь, дорогая. Я приготовлю вам чай, а потом покажу вашу комнату. – Тон ее был повелительным, но дружелюбным и не вызывал желания ослушаться. – Ничего особенного, однако, надеюсь, вам там будет удобно.

Салли достала из буфета фруктовый кекс, нарезала его толстыми ломтями, поставила на стол две большие чашки чая и предложила мне угощаться. Я тут же набросилась на кекс. Очень вкусный, сладкий, он буквально таял во рту, и я вспомнила, насколько давно ела в поезде свои тощие сэндвичи с джемом!

– Как я упомянула в письме, у меня живет еще одна студентка художественной школы, – продолжила Сал. – Ее зовут Нина. Кажется, ее сейчас нет дома. Уверена, вам будет приятно иметь в соседках свою соученицу.

Когда мы допили чай, хозяйка провела меня по лестнице наверх, в мою спальню.

– Как я и сказала, ничего особенного… – Она умолкла и открыла дверь.

Я зашла, и сердце мое сразу же переполнилось гордостью и волнением. Комната была маленькая, но светлая, с побеленными стенами. Свет лился через окно с желтыми занавесками в цветочек. На туалетном столике стоял кувшин с нарциссами, которые Сал нарвала в собственном саду. Скошенный потолок казался довольно низким, но я, к счастью, невысокого роста. Несмотря на некоторую тесноту, это все принадлежало мне. Таков мой первый шаг к независимости.

– Она чудесная! – Я уселась на шаткой односпальной кровати и провела рукой по лоскутному стеганому одеялу.

Салли улыбнулась и закрыла за собой дверь, оставив меня устраиваться в моем новом жилище. Я с любовью осмотрелась, подмечая каждую деталь. Итак, у меня есть собственная комната, где я смогу делать все, что заблагорассудится. И несколько месяцев, в течение которых я буду жить и учиться в Корнуолле. Я все еще не верила в это. Целое лето, чтобы учиться! Целое лето без битв с Мэри, которая ворует мои книги, и с мамой, пытающейся наряжать меня, как куклу. Целое лето без мрачных папиных взглядов из-за того, что я родилась не мальчиком… Но тут я вспомнила, что одно лето – это не так уж и много, тем более что затем мне придется выйти за Чарльза. Стоя перед зеркалом, я взглянула на свое встревоженное отражение.

– У меня все хорошо. У меня все должно быть хорошо. У меня все будет хорошо, – пробормотала я свою мантру и почувствовала, что начала расслабляться. Вдруг раздался стук, и я подпрыгнула от неожиданности.

Приоткрыв дверь, я оказалась лицом к лицу с высокой девушкой. Ее лицо с фарфоровой кожей выглядело поразительно худым и угловатым. Волосы цвета воронова крыла были стильно подстрижены под мальчика. Большие темные глаза смотрели на меня с неприкрытым интересом.

– Привет! Как я понимаю, ты Элизабет? – произнесла она вопросительно, входя в комнату и озираясь. – Ты с кем-то разговаривала?

– Нет, – поспешно ответила я и покраснела. Ни к чему сообщать своей новой соседке, что я разговариваю сама с собой.

Она пожала плечами и, усевшись на мою кровать, положила одну длинную ногу на другую.

– Я слышала, мы будем вместе учиться. Я Нина – если ты еще не поняла.

– Я так и подумала, – я смущенно улыбнулась. К моему облегчению, она казалась дружелюбной, и напряжение немного отпустило меня. – Как давно ты здесь учишься?

– О, порядочно. Я приехала из Лондона около двух лет назад, чтобы присоединиться к своему другу Эдди, – ответила она и в свою очередь поинтересовалась: – А ты как долго собираешься здесь оставаться?

– Как получится. По крайней мере, до конца этого лета.

Она кивнула и принялась ковырять заусенец на пальце.

– Значит, у тебя стипендия?

– Нет, за меня платит моя тетя.

– А за меня – родители. Они так рады от меня избавиться, что, наверное, готовы заплатить, чтобы я осталась здесь навсегда. – Я не поняла, пошутила она или нет, однако, прежде чем успела спросить, Нина встала, отряхнула брюки и сообщила: – Мы с компанией сегодня вечером идем в паб в деревне. Ты должна пойти с нами. «Герб рыболова», около шести. Можем отправиться вместе, если будешь дома в это время.

Кивнув, я ответила, что пойду, и Нина выплыла из комнаты с непринужденной грацией. Я с облегчением вздохнула и присела на кровать. Кажется, я прошла первый тест. Нинин напор слегка напугал меня, но, по-видимому, я произвела на нее хорошее впечатление, раз удостоилась приглашения на встречу с ее друзьями. Перспектива знакомства с собратьями-художниками взволновала меня. Интересно, они такие же эффектные, как Нина? Понравлюсь ли я им? Я печально посмотрела на свой чемодан, не испытывая никакого желания его распаковывать. Лучше разведать местность, воспользовавшись прекрасной погодой. Я вскочила с кровати и, схватив сумку, поспешно вышла из комнаты, не дав себе возможности передумать.

Хотя на дворе был еще только апрель, в воздухе ощущалось радостное предвкушение лета. В живых изгородях бурлила жизнь: слышалось жужжание шмелей и стрекотание кузнечиков. Зацветали кусты ежевики – среди листиков и колючих стеблей появились маленькие белые облачка. Я свернула с тропинки и залюбовалась великолепным ковром из вереска и утесника, переливающимся всеми оттенками фиолетового и лимонного. Время от времени я останавливалась, вынимала альбом и зарисовывала все, что привлекало взгляд: большую коричнево-оранжевую бабочку-данаиду; зяблика, ищущего убежища в тенистом подлеске; развалины старого фермерского дома. В конце концов я добралась до большой рощи и замерла, раздумывая, не повернуть ли назад. Но в этот момент меня привлекло какое-то движение в деревьях. Неужели олень?! Я последовала за ним, стараясь двигаться бесшумно.

В лесу было темно и прохладно, от земли поднимался сладковатый гнилостный запах. Я снова подумала, не вернуться ли домой, ведь я гуляла уже больше часа. Но опять заметила движение. Это определенно олень, причем большой! Он углублялся в лес, и я погналась за ним, но вскоре наткнулась на полуразрушенную изгородь из колючей проволоки. Олень зашел за нее, а я остановилась перед табличкой, сообщающей о границах частного владения. Олень медленно прогуливался в высокой траве по другую сторону изгороди. Мне отчаянно хотелось добавить его к своей коллекции эскизов, и я, повернувшись спиной к объявлению, наклонилась и протиснулась под колючками. Олень остановился и щипал траву, время от времени поднимая большую голову с роскошными рогами. Я опустилась на колени в нескольких футах от него и начала рисовать. Сердце гулко билось в груди, руки тряслись от волнения. Я все еще не могла прийти в себя от того, что сумела так близко подобраться к столь величественному созданию, как вдруг воздух разорвал громкий хлопок, отразившийся эхом от деревьев. Я вскочила на ноги, птицы вспорхнули с веток, олень устремился в лесную чащу. Тихо вскрикнув, я помчалась за ним – но он уже исчез. Издали послышались крики, и я остановилась, чтобы определить, откуда они доносились. Голова моя кружилась, адреналин зашкаливал, и я была совершенно сбита с толку. Голоса приближались, но я никак не могла разобрать слова: в ушах стоял звон.

– Разве вы не видели объявление? Это частное владение! – сердито осведомился где-то рядом мужской голос.

Ко мне направлялся высокий брюнет в твидовом костюме и низко надвинутом на лоб кепи. Он явно гневался и, прищуривая темно-карие глаза, смотрел на меня с подозрением. Выглядел незнакомец немногим старше меня: наверное, лет двадцать с небольшим. Однако был на целый фут выше и вел себя довольно авторитарно – не в соответствии с возрастом. Вероятно, мне следовало испугаться – ведь я вторглась на чужую территорию, но я будто оцепенела. Молодой человек остановился в нескольких шагах от меня, и вблизи его фигура показалась мне несколько нескладной. Возможно, он рассчитывал, что я от страха убегу подобно оленю, и теперь не знал, как поступить.

– Кто вы такая и что здесь делаете? – грозно спросил он.

– Я гуляла и задумалась… потом раздались выстрелы, и… – Мой взгляд упал на охотничью винтовку в его руках. – Это вы! Вы стреляли в меня.

Он слегка растерялся от этого обвинения, темные глаза его распахнулись, и лицо на какую-то секунду утратило суровость. Затем его взгляд вновь стал проницательным.

– Ничего подобного!

– Но ведь был выстрел! – воскликнула я, указывая на винтовку в его руках. – Эта улика выдает вас с головой.

– Я пытался застрелить оленя, – процедил он сквозь зубы. – И мне это удалось бы, если бы ваша голова не высунулась из травы и не отвлекла меня.

– Я рада, что помешала этому! – парировала я. – Зачем убивать такое прекрасное создание?

– Мы отбраковываем оленей, чтобы снизить их численность, и делаем это для их же блага.

– О, как вы добры! Вне всякого сомнения, олени весьма вам благодарны, – произнесла я с горькой иронией.

Молодой человек поджал губы.

– Это моя земля, – отрезал он. – Если мне понадобится совет, то я найму консультанта. Вы же явно не подходите на эту должность – поскольку не умеете читать и не соблюдаете правила. Напомню, что вы нарушили границы частной собственности. И теперь, может быть, соизволите удалиться и отправитесь надоедать кому-нибудь другому?

Я почувствовала, как мои щеки зарделись от гнева и смущения. Губы незнакомца растянулись в самодовольной улыбке.

– С удовольствием! – выпалила я с негодованием. – В любом случае я не желаю задерживаться здесь ни на минуту.

Я быстро собрала свои вещи и, бросив на него возмущенный взгляд, развернулась на каблуках и ринулась прочь сквозь высокую траву.

– Я тоже расстаюсь с вами с удовольствием! – крикнул он мне вслед, когда я исчезла за деревьями.

Открывая дверь «Герба рыболова», я все еще кипела от злости. Где же Нина и ее друзья? Первое, что меня поразило, – это горьковатый цитрусовый запах, смешанный с табачным дымом, от которого в носу сразу же стало щекотно. Я никогда прежде не бывала в пабе, и, как только вошла, меня словно омыло теплой волной – такое бывает, когда слишком долго сидишь у камина. В пабе было многолюдно. В основном здесь собрались пожилые усталые мужчины с бакенбардами, которые расположились у барной стойки. Но в дальнем углу, за маленьким столиком, я заметила Нину и двоих ее друзей довольно-таки артистической наружности. Склонившись друг к другу, они увлеченно беседовали и потягивали из стаканов красное вино. На темной головке Нины пылал красный берет. Заметив меня, она помахала, и я направилась к ним через толпу.

– Куда ты исчезла? – с любопытством спросила она, когда я подошла, и повернулась к друзьям. – Это та девушка, о которой я вам рассказывала. Элизабет, это Эдди и Бэбс.

Каштановые волосы Бэбс прикрыли ее щеки, когда она начала двигаться на стуле, чтобы освободить для меня место. Она застенчиво улыбнулась, и рассыпанные по ее горбатому носу веснушки собрались в кучку. Устроившись поудобнее, девушка глубоко затянулась сигаретой.

– Мы слышали, ты тоже художница? – произнесла она с сильным провинциальным акцентом.

– По крайней мере, стремлюсь ею стать, – робко ответила я.

– Каждый художник стремится стать художником, – доброжелательно заметила она. – Мы никогда не прекращаем учиться, независимо от того, как давно этим занимаемся.

– Как, ты сказала, тебя зовут? – с рассеянным видом осведомился Эдди, подняв на меня взгляд зеленых глаз из-под тяжелых век. – Эмили, не так ли? – Он смахнул с лица волнистые волосы и протянул ко мне через Бэбс тонкую руку для рукопожатия.

– Эдди, ее зовут Элизабет, – поправила та, и он сморщил свой длинный римский нос, выражая неодобрение.

– О господи, не будем на этом зацикливаться. Как насчет Берди[3]? Это ведь уменьшительное от Элизабет?

«Птичка», – повторила я мысленно. Берди. А что, мне нравится. Это звучит более богемно, чем Элизабет. Берди – подходящее имя для художницы. Для особы, которая бесшабашно бросается в авантюры, не ведая сожалений.

– Можешь называть меня как хочешь, – ответила я небрежно – как и подобает отвечать девушке по имени Берди.

– Что ж, Берди. Должно быть, ты не лишена таланта – иначе тебя не приняли бы в Школу Святой Агнессы, – он откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу.

– Но мы же знаем, что это не так, Эдди, – язвительно заметила Нина. – Тебя ведь приняли и терпят уже столько времени.

Я на миг оторопела, но Нина и Бэбс расхохотались. Эдди закатил глаза и показал Нине язык, а я нервно захихикала.

– Не бери в голову. Ты скоро привыкнешь к нашей манере общаться, – подмигнула Бэбс и налила мне вина. – Мы подкалываем друг друга потому, что очень друг друга любим.

– Спасибо, – сказала я, принимая у нее стакан.

Я сделала большой глоток, чтобы успокоиться, – так поступают героини в кинофильмах. Мне не хотелось признаваться в том, что я впервые пью спиртное. Однако в следующий миг чуть не выплюнула его – потому что никогда не пробовала ничего отвратительнее, но главным образом из-за того, что в распахнувшуюся дверь паба вошли двое мужчин. Они выделялись среди собравшихся даже больше, чем мы. От них буквально веяло богатством и утонченностью, и, когда они направились к бару, толпа расступилась перед ними, словно перед особами королевской крови. Эти двое выглядели слишком нарядно и элегантно для паба: дорогие костюмы прекрасного покроя, аккуратные прически, великолепные осанки, грациозные движения. Пиджак одного из джентльменов – явно сильного, атлетически сложенного – плотно обтягивал широкую грудь. Золотистую кожу – признак того, что он много времени проводит на свежем воздухе, – обрамляли белокурые волосы, отливающие в тусклом свете паба медовым оттенком. Второй джентльмен – темноволосый, более высокий и стройный, – несомненно, был тем самым наглецом, с которым я препиралась сегодня днем.

– О нет… – простонала я, сползая ниже по стулу.

– В чем дело? – Бэбс повернулась, чтобы взглянуть, кого я увидела.

– Как вы думаете, тот мужчина, который только что вошел… высокий, с темными волосами… Он меня увидел? – спросила я уже практически из-под стола.

– Александр Тремейн? – Эдди рассмеялся. – Какое имеет значение, увидел ли тебя Александр Тремейн? Без обид, дорогая, но я не думаю, что у тебя с ним есть шанс.

– Я не знаю его имени, – ответила я, выглядывая над столешницей. – Но это определенно он.

– Да в чем дело? – нетерпеливо поинтересовалась любопытная Нина. Все трое смотрели на меня так, будто сомневались в здравости моего рассудка.

– Сегодня днем я немного прогулялась и случайно забрела на территорию его владений, – ответила я, поглядывая на этого джентльмена и задаваясь вопросом, заметил ли он меня. – Мы… поссорились. – Я не была уверена, стоит ли им рассказывать историю целиком.

– Рада, что ты уже начала заводить друзей, – фыркнула Нина, но Бэбс выглядела озабоченно.

– Ты поссорилась с Александром Тремейном? – переспросила она, словно хотела убедиться, что не ослышалась, и нервно закусила губу.

– Мы не успели обменяться любезностями и представиться друг другу. Но это определенно он. А почему вы все называете его полным именем? – осведомилась я шутливо. – Как будто это какая-то знаменитость.

– Ха! – Эдди зажег сигарету и принялся объяснять: – Тремейны – действительно знаменитости в Сент-Агс. Наши местные землевладельцы, они живут поблизости в огромном поместье, которое называется Эбботсвуд. Отец семейства – граф Тревеллас. Этот белокурый джентльмен – достопочтенный[4] Генри Тремейн. А Александр – его старший брат, восьмой виконт Тревеллас и наследник поместья Тремейнов. Просто не верится, что ты с ним встретилась! – добавил он с завистью, сбивая в пепельницу пепел с сигареты. – Я слышал, он тот еще хам.

– Но, что важнее, Тремейны – попечители Художественной школы Святой Агнессы, – многозначительно добавила Бэбс. – И у меня сложилось впечатление, что всеми школьными делами теперь занимается в основном Александр. Его отец получил тяжелое ранение на войне. Так что, пожалуйста, постарайся не злить человека, который решает, сколько денег нам дать.

– О… – пробормотала я, обратив взгляд на Тремейнов, прислонившихся к барной стойке. – Вероятно, с ним действительно не стоит враждовать.

– Да уж, не стоит. – Эдди ухмыльнулся и поднес к губам стакан с вином.

– Я не стала бы из-за этого волноваться. – Нина пожала плечами и наклонилась, чтобы зажечь свою сигарету от сигареты Эдди. – Они больше не посещают школу. Удивительно даже, что продолжают ее финансировать. – Она выпустила струйку дыма. – Полагаю, это просто позволяет им лучше выглядеть в глазах местного общества.

Мне бы ее бесшабашность! И зачем я только зашла за ту изгородь!

– Возьмем еще вина? – спросила Бэбс, пытаясь вытрясти последние капли из бутылки. – У меня ужасная жажда.