Дураки с холма

– Ты что, очумел?! – заорала Ленка, бросаясь поднимать карты с травы.

Постоянным поводом для шуток было, конечно, колхозное происхождение Ленки.

– Как там у вас в колхозном клубе, товарищу Прапорщуку нравится, как ты отплясываешь на дискотеке? – коверкая голос на украинский манер, спрашивал Костик, попутно срывая одну из черномырдинских вишен.

– Ой, а не пошел бы ты, фханцузишка кахтавый! – передразнила Ленка грассирование Костика.

Абашинские девчонки не казались мне уж слишком симпатичными и интересными, но все равно в их присутствии было гораздо веселее. А иногда при взгляде на белую блузу Ленки внутри начинало происходить нечто странное: тянуло и отталкивало одновременно. Не мог я пока понять и того, почему Ленка, несмотря на ехидные шутки и подтрунивая старших ребят, каждый вечер продолжает появляться у калитки.

На первой неделе июня

День приезда в Дураковку всегда был тревожным. Никому пока не нужно было сдавать экзамены, поэтому родители чаще всего отправляли нас в деревню на первой неделе июня. Но наверняка знать, кто и когда приедет, было невозможно: друзья могли появиться в тот же день, что и ты, а могли и через целую неделю.

Пока родители с дедушкой и бабушкой доставали из «Москвича» поклажу с банками и одеждой, я сбегал к дому Костика – участок закрыт, и даже радио у Большого Лехи помалкивает. Просил отца с дедом накачать велосипедные шины и доезжал до Лехи с Серым – тоже никого. «А если никто из них сегодня не приедет и придется мне сидеть в деревне в полном одиночестве?» – заворочалась внутри тревога, и вспомнился чешский мультик про крота, оставшегося в полном одиночестве.

Лето начиналось с холода: серые облака слоями стелились по белесому небу. При такой погоде в любой момент мог начаться дождь. По единственной деревенской улице гулял ветер, шелестя ветвями старых лип и огромного тополя. Казалось, что кроме меня в деревне нет ни единой души. С жаждой я всматривался в каждый проезжающий мимо автомобиль.

– Ты что, дачник? – спросила меня беззубая бабка в белом платке, сидевшая на скамейке у дома Большого Лехи. Так она делала каждое лето.

– Баба Насть, я местный, живу в третьем доме, – в который раз объяснил я старухе, – или в четвертом, если считать новый.

– А, ерофеевский значит, понятно, – ненадолго вспомнила она, – посидишь со мной?

Сидения эти повторялись каждый год, но теперь мне почему-то не хотелось в них участвовать.

– Мне ехать надо, – соврал я.

– А, ну если некогда, тогда ладно, – ответила баба Настя, теребя в руках клюку.

– А Алеша в этом году приедет?

– Не знаю, приедет, наверное, с родителями, – сказала она и неожиданно удалилась домой.

Изнемогая от безделья, я пошел к телефонной будке, стоявшей среди яблонь между участками Костика и Большого Лехи. На всю округу это был единственный телефон, хотя аппарата внутри будки давно не было, только паутина, сухие ветки и проржавевшая полочка для вещей. Будку мы нередко использовали для засад на Костика, справляли там малую нужду, а Большой Леха регулярно ходил в нее курить.

Дверь будки противно заскрипела, и внутри, как и ожидалось, я не увидел ничего интересного – прошлогодние листья да все та же ржавая полка, болтавшаяся на одном шурупе.

Я обожал деревню, но без друзей пребывание в ней превращалось в настоящую пытку. Времена, когда мне было интересно играть в одиночестве, остались позади.

Зашел домой пообедать, но лучше бы этого не делал: вместо моей любимой коричневой ветровки из вельвета мама заставила нацепить жуткую бордово-голубую болоньевую куртку. Одежду из этого материала я не выносил, она казалась неуклюже мешковатой и напоминала комбинезоны, в которых гуляют маленькие дети. Хорошо еще шапку не пришлось надевать, ограничились моей любимой вельветовой бейсболкой.

От тоски я принялся нарезать круги по нашему участку.

Картофельные поля, черневшие за каждым деревенским домом, в этом году стали еще длиннее и почти добрались до проселочной дороги на задах. Картошку я любил, в середине лета бабушка выкапывала мне маленькой лопаткой молодые клубни и варила их в мундире. Разрешалось мне поучаствовать и в сборе колорадских жуков, которые были двух видов: полосатые и рыжие. Последние встречались чаще, поэтому наткнуться на полосатого я считал большой удачей.

Через картофельные поля мы с друзьями нередко срезали себе путь с задов на переда. Взрослые ругались, но мы продолжали так ходить. Тропинок предусмотрено не было, поэтому приходилось идти по бороздам между грядок. Временами, конечно, наступая на ботву.

Длинные ряды одинаковых грядок под серым небом нагоняли непомерную скуку. Ветер шелестел клеенкой парников и с характерным звуком хлюпал пластмассовыми окнами новенькой теплицы. Внутри извивались помидорные стебли, подвязанные ветошью старых халатов. Не подозревая о похолодании, под потолком теплицы ошалело носились мухи и малярийные комары. Я немного побродил среди зарослей, но ничего интересного не нашел и в теплице.

Огород занимал у нас большую часть участка, но для меня он был словно из другого мира, с которым мой собственный пересекался по касательной: в начале сезона на столе появлялась домашняя клубника, в середине лета – кабачки, огурцы и смородина, а ближе к осени – яблоки и патиссоны. Еще были лук, чеснок, петрушка, вездесущий укроп и морковь, но ел я их мало, поэтому особенных ожиданий на огород не возлагал, скорее, это были неотъемлемые элементы загородной декорации. А вот для бабушки и дедушки огород летом становился едва ли не смыслом жизни.

Дед с Колей регулярно его перекапывали, земля постоянно поливалась и унавоживалась, а бабушки потом солили на зиму огурцы и варили «пятиминутку» из клубники, малины и черной смородины. Трехлитровые банки с соленьями и вареньями под одобрительные возгласы раздавались родственникам, но дома частенько забывались в холодильниках и на балконах, а вспоминали о них на большие праздники или в те моменты, когда банки неожиданно взрывались.

– Андро, по-моему, кто-то приехал, – окликнула меня бабушка, надевавшая резиновые ботики для работы в саду.

Пулей мчусь на переда, бросаю взгляд на конец деревни – да! – синяя «пятерка» отца Лехи и Серого остановилась у их дома. Вскакиваю на велосипед – и через минуту уже возле их калитки.

– Здорово! – радостно кричу я братьям, которые переносят вещи от машины.

– Здорово, Андрюха! – отвечают они хором.

– Отец-то приехал? – буднично интересуется дядя Володя.

– Да, – киваю я, – мы здесь все вместе.

– Чем сейчас торгует? – с ухмылкой продолжает он.

– Да даже и не знаю, – честно отвечаю я.

Отец в те годы что только не продавал: и спирт, и металл, и «дольчики», и даже картриджи для восьмибитных приставок.

– Ладно, хватит тебе! – вступает в разговор мама Серого с Лешей. – Андрюша, передавай большой привет маме!

– Обязательно, тетя Ир! А когда ребята выйдут?

– Сейчас все отнесут и выйдут.

– А помогать мне кто будет? – недовольно спрашивает дядя Володя.

– Помолчи уже! – отрезает тетя Ира.

Не успевают Серый с Лехой расправиться с вещами, как с дач на своей «Каме» приезжает Рыжий.

– Андрюха, пока никому не говори, но мне родители купили «Супер Нинтендо», – сообщает он, пока мы ждем появления братьев.

– Да ладно! – прихожу я в восторг. – Шестнадцатибитную?

«Супер Нинтендо» в моих глазах – недостижимый предел мечтаний. Отец только что подарил мне новенькую восьмибитку, ее из Китая челночными поездами привезла моя тетя. На огромных джойстиках приставки нарисован царь зверей, а ниже русскими буквами подписано: «Лев Король». В комплекте с приставкой шел гигантский световой автомат, с которым, если бы не длинный провод разъема, не стыдно и в войнуху на улице играть.

Я уже хорошо знаю, кто такой Марио, несколько раз прошел Contra и наиграл множество часов в Jackal и Battle City. Моя коллекция картриджей невелика, но игр я успел повидать множество: отец иногда сбывал китайские картриджи в магазины и ларьки, а мне поручал предпродажную проверку. С этой целью мне выдавалась гигантская спортивная сумка, битком набитая желтыми и оранжевыми прямоугольниками. Каждый из картриджей я должен был засунуть в приставку и проверить, запускается ли он.

– На следующие выходные родители обещали привезти сюда, – продолжал хвастаться Рыжий.

– Класс! А она тоже на картриджах?

– Да, но звук и графика не сравнимы с восьмибитной… Она даже круче, чем «Сега».

– А какие игры есть?

– Mortal Kombat 2 и Starwing.

– Понтово! – блеснул я, не зная ни первого, ни второго названия, – а мне тоже сюда привезли приставку!

Подошли Леха с Серым, и наш разговор о приставках мгновенно оборвался. Ощущаю приятный укол: делить с кем-то секреты – всегда здорово.

– Вот и Костик, – сказал Леха, замечая вдалеке белую «пятерку».

– А Гриб будет? – поинтересовался Рыжий.

– Может, и придет из военного городка, – пожали плечами Леха и Серый.

Через час мы уже колесим по окрестностям, не обращая никакого внимания на холодный ветер и мрачное небо. Обсуждаем, чем будем заниматься нынешним летом. «Странно, – думаю я по дороге домой, – деревня и погода все те же, а как мир преображается, когда друзья собираются вместе».

Тай-тай, налетай в интересную игру

– …А в какую – не скажу, – скороговоркой начинает Леха, выставляя вперед руку с большим пальцем. Обычно это значило, что предыдущая игра ему надоела и пора переходить к новой.

Если все согласны, то спешат зажать палец собственным кулаком. Выстроив рукотворную башню, инициатор оглашает: «В салочки на велосипедах». Когда единства нет, башен может быть несколько. Например, бадминтон спорит с «колдунчиками», а футболян – с прятками.

Для некоторых игр кому-нибудь приходится тащиться домой за мячом или ракетками с воланчиком. Последний обычно утяжеляют камнем: ветер почти всегда влияет на траекторию полета.

Чаще всего этот кто-нибудь – я, поэтому-то мне больше нравились игры без дополнительного инвентаря: салочки, прятки или «колдунчики», где осаленный замирал, пока остальные пытались расколдовать его прикосновением. Использовали мы и правило домика, для чего требовалось подняться над уровнем земли, а неподалеку от моей скамейки как раз торчал пенек свежеспиленной липы. На лавочку мы тоже забирались, но делали это с осторожностью: баба Рая ругалась, что после наших ботинок на ней невозможно сидеть.

– Да пошли ваши «колдунчики»! – начинал протестовать Костик через пять минут игры и предлагал партию в съедобное-несъедобное. На самом деле подразумевалась совсем другая игра, которую мы потом стали называть «жизнь».

– Комонэ-магонэ, камень, ножницы, бумага, карандаш, огонь, вода, и бутылка лимонада, и коробка шоколада, цу-е-фа, – начинали гудеть мы, собираясь в круг и тряся кулаками.

– Стойте, а как будет бутылка лимонада? – уточнял кто-нибудь. – И кого она бьет?

– Бутылка будет вот так, – строго отвечал Серый, очерчивая в воздухе силуэт пластиковой бутылки с талией, – а бьет она воду.

– Это еще почему?

– Ты что, тупой? Потому что пустая бутылка на воде держится, у нее внутри воздух!

– А если она полная или с открытым горлышком?

– Хорошо, давайте тогда без лимонада и шоколада.

– Комонэ-магонэ…

Все несколько раз подряд показывают «воду», но наконец кто-то додумывается выбрать «карандаш» – и компания определяется с кандидатурой ведущего. Все рассаживаются на скамейку.

– Ты родился… – начинает Леха, готовясь бросить мячик Тёмику, – под забором!

Тёмик отбивает мяч.

– Твоя машина… «Запорожец-968».

Зазевавшись, я рефлекторно хватаю мяч, и всех скручивает хохот.

– А что это за «Запорожец»? – уточняю я, не слишком разбираясь в числовой классификации машин. – Горбатый, что ли?

– Это как у Костика был пару лет назад, – давится смехом Серый, – ушастый!

– Ладно, дальше водит Андрюха, – говорит Леха, уступая мне место, а сам садится на скамейку.

Я начинаю:

– Твоя жена… – готовлюсь я определить судьбу Костика.

В «Жизнь» мы могли играть долго, но постепенно варианты становились такими похабными, что моя бабушка начала гонять нас со скамейки.

– Родился под забором, 35 лет, машина «Мерседес», подрабатываю трактористом в колхозе и живу в лачуге с тремя детьми где-то в Америке. Жена – симпатичный лилипут, – подытоживали мы в конце чью-нибудь жизнь.

Больше всего эту игру любил Костик, поэтому, когда поблизости не было Рыжего, он частенько просил:

– Пацаны, давайте в «жизнь», но только без говна…

***

Все мы мечтали отыскать клад. Порой это получалось почти случайно: играя в песке, кто-то забывал игрушки, и через несколько дней во время возведения очередной крепости или рытья туннеля неожиданно обнаруживались забытые солдатики и машинки. В таких случаях крайне соблазнительно было присвоить находку себе, но обычно настоящий владелец мгновенно узнавал потерянное сокровище.

По телевизору в те дни крутили французский «Форт Боярд», поэтому испытания по добыче ключей, беготня карлика Паспарту и загадки старца Фура всем нам чрезвычайно нравились. Вскоре на деревенских стройках мы стали устраивать свой собственный «Форт»: балансировали на досках и бревнах, отгадывали загадки и решали нехитрые головоломки.

Искали мы и клады. Для этого одна команда прятала в окрестностях какой-нибудь предмет и рисовала к нему стрелки, а вторая пыталась догадаться, куда нужно идти. Самой большой проблемой в такой игре обычно становились поиски нормального мела, которым можно было нарисовать стрелки на бетонных плитах. Очень выручали нас кирпичи.

За этими мирными затеями мы коротали время, пока в деревне отсутствовал Рыжий.

***

– Может, в войнуху? – осторожно предложил я любимую игру.

– Валяй, только мне стрелять не из чего, – согласился Леха.

– Это не проблема, ты же знаешь, у меня на крыльце целый арсенал!

Холодного и огнестрельного оружия действительно хватало. В сарае у меня были припрятаны даже гранаты-лимонки и пулемет максим. Подумывал я и об огнемете, который надеялся сварганить из шланга и трубок старенького пылесоса.

Пистолеты и ружья обычно дарила мне бабушка, а родители пополняли арсенал за счет китайских «наборов полицейского». В них, помимо пистолетов и ножей, попадались муляжи раций, противогазов, наручников и шерифских значков. Еще были железные пистолеты для стрельбы пистонами, но они, как правило, ломались еще до покупки самих пистонов.

– Тут уже ничего не сделаешь, – досадовал отец, когда я просил его починить очередной браунинг или «Бульдог», – Китай…

В войнуху наша компания играла следующим образом: мы с Лехой и Тёмиком баррикадировались на заброшенном крыльце нашего дома, где располагался штаб с арсеналом, а Серый с Костиком укреплялись на крыльце последнего, где тоже хранился изрядный запас смертоубийственных игрушек. Каждый выбирал себе подходящее оружие, после чего воюющие стороны бесконечно вели наблюдение за штабом противника: друг друга мы могли разглядеть через вишневый сад дяди Вити.

– По-моему, они куда-то собираются, – сообщал Тёмик, только что вернувшийся из разведки.

– Наверняка пойдут в прогон, – анализировал ситуацию я.

– Давайте им там засаду и устроим, – командовал Леха, и мы по картофельным грядкам с оружием наперевес брели по задам в сторону прогона. Обыскав его и не найдя никого, кроме заблудившихся овец Паука, мы возвращались в штаб уже по передам, мало беспокоясь о возможном нападении Серого и Костика.

Периодически происходили у нас и переговоры, когда одна из воюющих сторон засылала парламентера во вражеский штаб. Тот внимательно осматривал арсенал соперника и потом сообщал своим, какими видами оружия располагает противник. Штабы постоянно готовились к отражению вражеской атаки, но штурма так ни разу и не случилось: слишком велика была ставка проиграть битву на собственном участке.

Существовал и более динамичный вариант войнушки: мы выбирали подходящее поле битвы, после чего одна команда занимала оборону, а вторая шла в атаку. Как правило, схватки происходили все в том же прогоне между Алексеевыми и Гусем.

Прижавшись к углу гаража Алексеевых, мы осторожно осмотрели прогон в поисках засады.

– Смори, тут какая-то картинка, – говорю я Лехе, показывая на серо-фиолетовую стену гаража.

Там красовалась вертикальная наклейка со злобно ухмыляющимся рыжим субъектом, одетым в зеленый костюм, усыпанный знаками вопроса.

– Вкладыш из жвачки, – нетерпеливо бросает мне Леха и начинает медленно заходить в прогон.

Слева от нас кирпичный гусятник – единственное место в деревне, где есть гуси. Справа в глубь прогона уходит сетчатый забор Алексеевых, обрывавшийся у подножья вековой липы.

В глубине прогона мы замечаем движение. Заунывно мычит на поле корова дяди Лени.

– Они отходят в шалаш! – шепчет мне Леха. – Двигайтесь с Тёмиком по правой стороне, а я пойду по забору Гуся.

Первые несколько метров проходим быстро, но на входе в шалаш я замечаю Костика, прячущегося за сетчатой коробкой-дотом.

– Дуф-дуф-дуф – Костик убит, – палю я, выставляя вперед черный пистолет с надписью Water Boy.

Костик картинно валится в траву, высоко подбрасывая автомат.

– Ду-ду-ду – Андрюха убит, – тут же раздается возглас Серого со стороны шалаша.

Подбросив пистолет, я опрокидываюсь навзничь и уже мертвецом продолжаю наблюдать за исходом сражения.

Леха по-прежнему стоит у забора Гуся, подавая знаки Тёмику. Тот идет в атаку, но незамедлительно расстрелян Серым.

Понимая, что его местоположение раскрыто, старший брат меняет дислокацию и медленно начинает пятиться из шалаша, держа на изготовку тяжелый деревянный карабин.

Я незаметно киваю Лехе, тот резко выскакивает из-за забора и разряжает ружье в Серого.

Братья почти одновременно кричат:

– Ты убит!

– Я тебя раньше увидел, поэтому и убил первым! – открывает спор Серый.

– Ни фига подобного, пока ты поднимал винтовку, я уже в тебя начал стрелять, – настаивает на своем Леха, – поэтому победили мы с Андрюхой и Тёмиком!

– Какой поднимать, если она у меня уже была наготове?! – продолжает стоять на своем Серый. – И мой карабин скорострельнее твоего допотопного ружья!

Споры эти могут продолжаться бесконечно. Если силы после них еще остаются, мы обычно меняемся ролями и воюем второй раунд. Если нет – отправляемся сдавать оружие в штаб.

Частенько наши сражения прерывал Рыжий, который войну категорически не терпел:

– Все с игрушками бегаете? – ухмылялся он. – Серьезное занятие нашли!

Воевать воображаемым оружием казалось ему безмерно скучным.

– Может, все-таки присоединишься? – предлагаю я, когда мы в очередной раз сидим на скамейке у Лехи с Серым и маемся от безделья.

– С пластмассовым оружием? Давайте уж тогда сделаем рогатки и будем стрелять друг в друга камнями! – предложил Рыжий.

– Камнями как-то стремно, вдруг в глаз попадем? Может лучше яблоками? – предложил Серый, пережевывая кислющую дичку, сорванную у Чернова.

Яблонь в Дураковке полно, но напротив Костика и около Чернова заросли были особенно густыми. Поговаривали, что саженцы эти кто-то давным-давно притащил из леса и посадил на передах. Яблоки прижились, но с каждым годом урождались все мельче – как раз такие, как было нужно для стрельбы.

Стали искать резинки для рогаток. В ход пошли старые велосипедные камеры, у кого-то отыскался медицинский жгут, ну а у меня дома не нашлось ни того, ни другого. Взаймы дать резину никто не мог: еле-еле наскребли на четыре рогатки.

– Будешь на велике заниматься разведкой и кидаться яблоками! – предложил мне Рыжий.

Я согласился, тем более что Тёмику повезло еще меньше: у того не оказалось ни рогатки, ни велосипеда.

Скинулись на «Камень, ножницы, бумагу» и разделились на две команды: я попал к Серому и Рыжему, а Костик, Леха и Тёмик образовали противоборствующий лагерь.

Война нового типа и впрямь оказалась интереснее. Стоило мне выкатиться из прогона на переда, как в мою сторону тут же полетели зеленые снаряды: противник окопался где-то в районе дома Степаныча, но яблоки, пущенные из рогаток Лехи и Костика, с легкостью добивали до самого центра деревни, и я бешено заработал педалями, одновременно пытаясь увернуться. Некоторые яблоки застревали в спицах, а другие резались ими пополам. Отдышаться я смог лишь на конце деревни возле «дьявольского» вагончика.

– Ну как обстановка? – спросил Рыжий, прятавшийся с Серым на пожарном пруду.

– Противник заготавливает боеприпасы напротив Костика, – отрапортовал я.

– Отлично, пойдем в атаку через прогон, – предложил Рыжий, который был у нас за командира.

Когда мы возвратились в деревню, противника в округе не наблюдалось. Воспользовавшись затишьем, мы спокойно подошли к яблоням напротив Костика и принялись набивать карманы «патронами». Враги ударили внезапно: со всех сторон в нас полетели мелкие и крупные снаряды. Серый залег у яблонь и попытался отстреливаться, а у нас с Рыжим «патроны» быстро закончились, и мы стали отступать в сторону дома Шурика. Леха вел по нам почти что снайперский огонь, прячась за телефонной будкой.

Яблоко с силой ударило мне в бок: это Костик бил из-за своей песочницы.

Окруженный со всех сторон и прижатый к забору дома академиков, Серый сдался в плен и вынужден был отдать свою рогатку Тёмику. Но оставить пленника было негде, и нашим врагам пришлось всюду таскать его за собой – это и стало для них роковой ошибкой.

Выждав момент, когда Леха и Костик отвлеклись, Серый вырвал свою рогатку у Тёмика, зарядил ее массивным яблоком, припрятанным в кармане, и угрожающе натянул жгут в сторону своего стража. Тёмику ничего не осталось, кроме как молча отпустить пленника. Не сбивая прицела, Серый медленно удалился в сторону навозной кучи Чуркиных, после чего бросился наутек. Тёмик забил тревогу, но ловить пленника было уже бесполезно: он скрылся на задах.

Яблочная война произошла у нас лишь однажды, но мне запомнилась навсегда. Рыжий тогда вновь подтвердил статус умелого выдумщика. Увы, как бы я ни просил его повторить, второй такой баталии у нас не случилось.

Зато происходили другие.

***

Стояла невыносимая жара, и Рыжий неожиданно для всех стал агитировать за войнушку.

– Ну ты даешь, в такую жару и ходить-то тяжело, а тут еще бегать с оружием! – удивились мы.

– Стрелять будем водой, – нетерпеливо объяснил он, – и от жары поможет, и сразу будет видно, кто в кого попал.

Идея показалась всем интересной. У каждого дома валялось по паре водяных пистолетов, но Рыжий, осмотрев их, сообщил, что все они никуда не годятся: у одних был слишком маленький запас воды, другие протекали, а третьи били на очень незначительное расстояние.

– Лучше взять обычную пластиковую бутылку, – начал объяснять он, – проделать раскаленным гвоздем отверстие в крышке и поливаться.

Так мы и поступили.

Водяная война получилась ничуть не хуже яблочной: сражались мы на улице, а боекомплект уходили пополнять на участках, где в изобилии стояли эмалированные ванны и железные бочки.

Мокрые и счастливые, мы продолжали поливаться, но Рыжему вскоре это наскучило, и он тихонько подговорил всех сместиться в сторону прогона и разрядить весь боекомплект в Шапку. Давясь от смеха, мы медленно пятились в прогон, стараясь не тратить боеприпасы.

– Давай! – гаркнул Рыжий, и все как по команде развернулись в сторону Шапки и начали расстреливать его из шести бутылок. Некоторые даже отворачивали пробки и обдавали его потоками воды прямо на голову.

К нашей досаде Шапка, уже привыкший к подобному отношению, сделал вид, что ничего страшного не произошло.

***

Воевали мы и ягодами рябины. Но во время той войны в Дураковке оказалось чрезвычайно трудно отыскать боеприпасы: на всю деревню была лишь одна большая рябина, она росла между Степанычем и академиками – так назывался дом напротив Костика. Жили в нем потомственные профессора-биологи, давным-давно купившие участок у каких-то родственников Алексеевых.

Дом профессуры был выкрашен в болотный цвет и едва виднелся за раскидистыми яблонями. За забором среди белых лилий и редких растений академики устроили миниатюрный бассейн, обсаженный декоративной осокой. По легенде на месте бассейна из-за несчастной любви повесился какой-то татарин.

Вторая деревенская рябина росла у дома Костика, посадили ее в честь его фамилии. Но это дерево было совсем молодым, и Костик строго-настрого запрещал нам срывать с него ягоды.

– А из чего стрелять-то будем? – поинтересовался я, вспоминая казус с рогатками.

– На этот счет не волнуйтесь, – таинственно сообщили Леха с Серым, – в этот раз обойдемся без них!

И повели нас на дальние зада.