Дураки с холма

– А если загноится, что произойдет? – спрашивал я маму.

– Заражение крови может случиться.

– А тогда что?

– А тогда можно умереть, – объяснила мне мама.

Процедура вытаскивания заноз была крайне неприятной: кто-нибудь из взрослых начинал сдавливать тебе подушечки пальцев до тех пор, пока черная палочка постепенно не выходила наружу. К сожалению, обычно она крепко сидела под кожей, поэтому взрослые доставали иголку и корябали ей до тех пор, пока заноза не вынималась целиком. После этого рану обрабатывали колючим йодом или зеленкой, изредка – благословенной перекисью водорода, которая не щипала и оттого считалась приятным лекарством.

Секретом безболезненного удаления заноз у нас в доме обладала одна баба Рая.

– Не бойся, иголкой я тебя колоть не стану, – говорила она, доставая странный металлический клювик, напоминавший пинцет. Створки у клювика были соединены миниатюрным болтиком. Позже я узнал, что такая штука называется рейсфедер и используется в черчении. У мамы и папы в готовальнях таких было множество, но занозы они ими никогда не доставали.

Рейки у Коли получились просто отменные, мы тут же принялись фехтовать. На небе не было ни облачка, и солнце вовсю жарило нам бейсболки.

После обеда мы с Костиком, как и договорились, отправились к центру деревни. Родители велели нам быть осторожнее на дороге, поэтому на всякий случай мы шли не по плитам, а пятились вдоль алексеевского забора. Выглянули из-за ограды колодца, а с другого конца деревни уже идут Леха, Серый и какой-то белобрысый парень, повыше их ростом. Все трое вышагивали по центру дороги и тащили огромные дубины.

Мы с Костиком медленно вышли на центр деревни, покрепче ухватили рейки двумя руками и выставили их вперед на манер мечей. Один взмах дубины братьев – и моя рейка с треском переломилась. Я на секунду опешил и… разразился слезами. Ревел я самозабвенно, не обращая внимания ни на сверстника, ни на ребят постарше, ни на то, что за нашей баталией со скамейки наблюдает хромой Паук. Плакал я не сколько от страха перед дубинами и противником, сколько от обиды за то, что хорошую палку, в которую Коля вложил столько труда, переломили одним махом. Терпеть, когда ломают игрушки, было выше моих сил.

– Вы что делаете, не видите, что он плачет? – вступился за меня Костик, не обращая внимания на угрожающие покачивания дубин.

– А чего реветь-то? – недоумевал Серый.

– Зачем вы сломали мне рейку?! – рыдал я по дороге домой.

Этим наша война с братьями и закончилась, мы стали играть вчетвером. Временами к нам присоединялся и белобрысый мальчик – Гриб. На самом деле звали его Паша, и, будучи двоюродным братом Лехи и Серого, жил он на второй половине их дома. Появлялся в деревне нечасто, но всегда был очень громким. К моему удивлению, Леха и Серый почти всегда его слушались.

***

Песочниц в нашей деревне не было, но почти перед каждым домом имелась куча песка, предназначенного для строительных нужд. У моего дома их было сразу две: нелегальный раскоп под дорожными плитами и небольшая горка у забора. У Костика высокая квадратная песочница была аккуратно выгорожена досками. У Лехи с Серым песка не было, но перед их калиткой располагалась большая россыпь битого кирпича. Откуда она взялась, я не знал, но играть в этой «кирпичнице» было труднее, чем на мягком песке, камни постоянно впивались тебе в коленки, а игры всегда сопровождались разрушениями.

Мы с Костиком больше любили что-нибудь строить или возиться со спецтехникой, а у Лехи с Серым основными игрушками были солдатики и боевые киборги.

– Мой робот-слон – самый сильный и бронированный, – известил нас Серый, водружая монстра на большой кусок кирпича и торжественно поднимая игрушечные лапки.

– Ни фига подобного, мой киборг-горилла гораздо круче, – безапелляционно парировал Гриб, сталкивая слона вниз и тут же вступая в бластерную перестрелку с роботом-акулой Лехи. Кирпичная крошка полетела во все стороны. Я в это время крутил в руках неуклюжего робота-жирафа с бестолково торчащей головой. Рога на ней больше походили на радиоантенны, чем на нормальное оружие. Игрушка мне не нравилась, но, поскольку все хорошие роботы принадлежали Лехе и Серому, приходилось воевать тем, что дают.

– Может, лучше в машинки? – робко предложил Костик.

– Да ну, скучно, давайте продолжим в роботов, – хором ответили братья.

Даже если мы играли в моей песочнице, Серого и Леху не слишком увлекало строительство дорог и рытье гаражей, они постоянно устраивали автомобильные аварии, взрывы бензовозов или погони на тракторах. В песочнице у Костика особое удовольствие братья находили в том, чтобы возвести гигантскую крепость, а потом разнести ее вдребезги. Нередко построенное с величайшим трудом укрепление разрушалось ногами в отместку за неосторожно сказанное слово.

Серый еще очень любил играть в минёра: закапывал руку в песок, а мы должны были аккуратно ее очистить, не задев пальцев. В противном случае срабатывал «детонатор», и случалась маленькая песчаная буря.

***

Еще одним хобби Серого была ловля насекомых и ящериц, он их совершенно не боялся и постоянно брал в руки гигантских жуков, фиолетовых червяков и кузнечиков, вооруженных хитиновыми «саблями». Находил он их всюду: в песочнице, во время раскопок, в траве по звуку, а иногда, идя по дороге, мог неожиданно закричать: «Всем стоять!» – после чего аккуратно поднимал с земли жуткого вида гусеницу. Вдоволь наигравшись с ней, он так же внезапно мог выкинуть ее в кусты или просто раздавить. Особенно несладко приходилась оводам и слепням: те нередко улетали от Серого с сухой травинкой в попе. «Чтобы больше не кусались!» – пояснял он.

Сам я ловить насекомых побаивался. Когда Леха, Серый и Костик похвастались передо мной банкой глянцевых жуков, я попытался поймать на нашем фундаменте хотя бы одного маленького, но ничего путного из этого не получилось. В результате черного жучка мне изловил дед. Жук был небольшой, но довольно прыткий. Мы посадили его в банку, и некоторое время я наблюдал, как он безуспешно пытается выкарабкаться наружу. Насекомое не могло уцепиться за отвесные стенки стеклянной банки и постоянно сползало на дно. Под вечер я про жука совершенно забыл.

Тогда ко мне подошла мама и сказала:

– Ты знаешь, твой жук в банке очень плачет, может быть, выпустим его?

Я представил себе маленького черного жучка, запертого в банке, и мне вдруг так стало его жаль, что я попросил поскорее отпустить его на волю. С тех пор, хоть я и не перестал опасаться насекомых, но нередко они вызывали у меня чувство симпатии: каково им, таким маленьким, в нашем огромном мире?

***

Уставая от активных игр с Лехой и Серым, мы с Костиком тайком договаривались поиграть во что-нибудь спокойное, встречались на общих задах и незаметно от всех удалялись к кому-нибудь домой. Во время таких игр из ящиков доставались лучшие машинки, солдатики и «Лего».

Но и наши совместные игры не всегда были безобидными. Однажды мы заметили, как местный почтальон принес Алексеевым газету и положил ее в почтовый ящик рядом с колодцем. На всю деревню было два почтовых ящика: старый и новый. Первый висел на дереве возле колодца и уже давно не использовался: его синяя дверца для выемки писем была постоянно открыта, а внутри, сколько мы себя помнили, царили ржавчина и пауки. Новый ящик, в котором было с десяток пронумерованных отсеков, на двух тоненьких ножках торчал из земли неподалеку. Нам с Костиком чрезвычайно нравилось раскрывать его отделения: на каждом имелась скважина под ключ, но почти никто из деревенских газет не выписывал, поэтому большая часть ящиков открывалась свободно. К нашему удивлению, алексеевский ящик со свежей газетой тоже оказался не заперт.

– А давай ее сопрем! – неожиданно предложил Костик.

Слово это считалось запретным, но идея мне чрезвычайно понравилась.

– Давай! – согласился я.

Схватив газету, мы, давясь от смеха, понеслись ко мне на скамейку. Пошуршали страницами, но, не найдя ничего интересного в скучной взрослой газете, бросили ее под лавочку.

– А круто, что мы с тобой газету украли! – серьезным тоном проговорил Костик.

Слово «круто» вызвало у меня ассоциацию с черными очками и образом Шварценеггера из фильма про киборга-убийцу. И хотя воровство алексеевской газеты и Терминатор были совсем не похожи, что-то в словах Костика определенно было…

Я уже хотел согласиться, но тут из калитки появилась бабушка, подсела к нам на скамейку и, уж не знаю как, заметила газету:

– А это откуда? – спросила она, доставая и осматривая злополучный листок, – и новая.

– Нашли с Костиком, – соврал я, а Костик закусил губу.

– А где такую газету новую нашли?

Пришлось признаться, что в почтовом ящике у колодца.

– Она же ведь Алексеевых, зачем же вы взяли чужое?

– Не знаем, интересно было.

– Ну ладно, отнесите назад, а Алексеевым скажите, что больше так не будете.

Так мы узнали, что брать чужое интересно, но нехорошо. Урок этот усвоился не сразу: бороться с желанием тайком присвоить себе лишнее приходилось потом неоднократно.

***

Споры с Костиком нередко приводили к тому, что я обижался и уходил в собственную мастерскую, где играл в полном одиночестве. Мои рубанки строгали, молотки забивали гвозди, а циркулярка визжала, почти как настоящая. И никто мне не говорил, кто здесь самый сильный и кого надо слушать, потому что он старше.

Костик поначалу заходил ко мне, но вскоре Леха с Серым убедили его, что я слишком себе на уме и лучше объявить мне негласный бойкот.

Я не унывал: игрушек дома было достаточно, а перспектива сидеть на участке с бабушками и дедушками не слишком меня тяготила. Голова быстренько подсказала, что именно из-за Костика и братьев я постоянно попадаю в неприятности, а иногда даже приходится оправдываться перед родителями. И все же, слушая смех ребят на улице, я старался подглядеть за ними из-за забора или окна: чем они там заняты?

А они продолжали играть. Огромный лесовоз, проезжавший через деревню, зачем-то сгрузил напротив нашего дома целую гору бревен. Они мгновенно превратились в достопримечательность. Леха и Серый достали где-то вешалку с тремя «рогами» и, приспособив ее в качестве рычагов, превратили бревна в гигантскую машину:

– Газ! Тормоз! Сцепление! – неслись с улицы их возгласы.

Я не слишком любил играть с Лехой и Серым, но любопытство взяло верх. Ближе к вечеру подошел к бревнам и спросил, можно ли мне подергать «рычаги».

– Попробуй, конечно, если умеешь, – скептически сообщил Леха, уступая место за вешалкой.

Я с трудом вскарабкался на самое верхнее бревно и неуверенно дернул первый попавшийся «рычаг».

– Ты что делаешь? Как можно начинать со сцепления?! – заорал на меня Серый. – Машина же сломается!

– Сейчас, – сказал я, дергая правый рычаг.

– Совсем идиот хвататься за газ? – взбеленился Леша. – Не умеешь – не берись! – прогнали меня братья с места управления.

Слезая с бревен, я заметил темно-коричневую плату, походившую на лабиринт проводков, переплетенных между собой. В центре платы в стеклянной чашке лежал большущий коричневый цилиндр. Я рефлекторно потянулся к нему.

– А ну не трожь! – одернул меня Серый. – Это наш конденсатор, он здесь самая важная деталь!

Следующие несколько дней я непрерывно думал о конденсаторе. Тщетно искал его в сарае и гараже, спрашивал деда и Колю, нет ли у них запасного. Все мои инструменты мгновенно потеряли былую привлекательность. Коля притащил моток разноцветной проволоки, но разве могла она сравниться с волшебством коричневого цилиндра?

И тогда я решился на преступление: дождусь момента, когда Леха и Серый оставят без внимания конденсатор, и заберу его себе.

Ждать долго не пришлось. Дедовский гараж располагался почти напротив бревен. Я сделал вид, что занялся ремонтом велосипеда: бухал тяжелыми тисками, гремел дверцей металлического шкафчика и крутил руками велосипедные педали, как будто проверяя ход цепи. Сам же постоянно поглядывал на бревна сквозь щели в гаражных воротах.

– Газ! Тормоз! Сце-пле-ние! – беспрерывно доносилось оттуда.

Солнце клонилось к закату. Наконец игра всем надоела, Леха ушел домой, а Серый за каким-то делом отправился к Костику.

Тут только до меня дошло, что вряд ли ребята оставили свой драгоценный конденсатор на бревнах. Посмотрев, нет ли на дороге машин, я опрометью бросился к плате, в два счета вскарабкался на бревна и увидел… конденсатор, который преспокойно лежал в стеклянной чашке. Не веря удаче, я схватил добычу и пулей кинулся домой. Важнейшая деталь – в моих руках!

Конденсатор был приятно тяжелым и гладким на ощупь. Но наслаждался его обладанием я около пяти минут. Наигравшись, положил его на подоконник терраски и отправился ужинать.

Вечером ко мне постучался Серый и спросил:

– Ты спер конденсатор?

– Ну, я, – признался я, понимая, что отпираться бессмысленно.

– Отдавай назад! – зло отчеканил он.

Естественно, на моем участке сделать Серый мне ничего не мог, но и я понимал, что держать осаду с конденсатором слишком рискованно, начнутся расспросы родителей, придется что-то объяснять, а то и опять приедет дядя Володя.

– И отдам, – огрызнулся я, – подавись!

Через несколько недель дед привез мне с завода большой конденсатор. Был он точь-в-точь такого же цвета, как у Лехи и Серого, но отличался формой – прямоугольный вместо цилиндрического. Я водрузил подарок на почетное место в мастерской, но отчего-то такой радости, как тот первый, новый конденсатор мне не доставил…

О страшном, темном и смертельном

Разного рода волшебники и особенно ведьмы в деревнях встречались всегда. Бабушка рассказывала, как на венчание моей прапрабабушки к церкви пришла колдунья. Зная дурной глаз, местные не хотели видеть ее на свадьбе, потому сельский священник попросил старуху удалиться. Ведьма обиделась и страшно отомстила: через несколько дней с молодой женой случился эпилептический припадок.

– С тех-то самых пор все они и пошли такие пердонутые, – усмехалась бабушка, рассказывая мне о родне деда.

Со времен прапрабабушки прошло много лет, но колдуны в окрестностях Дураковки никак не переводились. Шептались, что живущая в соседней деревне баба Маня – сильнейшая среди местных ведьм.

Однажды, забыв о родительских запретах, я умчался на велосипеде к полям на дальних задах, там между Дубками и противоэрозийной полосой по холмам змеилась проселочная дорога на соседнюю деревню. Лихо скатываясь с одного холма, а потом с трудом взбираясь на следующий, я неожиданно столкнулся с бабой Маней, кормившей коз на опушке противоэрозийной полосы. Старуха была из соседней деревни, поэтому вряд ли меня узнала. Зато я-то прекрасно понимал, что передо мной натуральная колдунья и следует быть максимально осторожным.

Это была грузная древняя старуха, которая редко улыбалась, хотя на лице у нее всегда присутствовало приторное выражение. Всюду ее сопровождали козы.

– Здрасьте! – заорал я и с удвоенной силой заработал велосипедными педалями. Ведьма промолчала, а козы меланхолично продолжили жевать ветки орешника.

В Дураковке колдунов сейчас нет, рассказывала мне бабушка, но согласны с ней были не все. Леха и Серый, например, утверждали, что вокруг их дома концентрация волшебников и разной чертовщины почти такая же, как в хранилище у охотников за привидениями из одноименного фильма. Ближайшая соседка Лехи и Серого – Тараторка – в глазах братьев была самой настоящей ведьмой. В отличие от толстой бабы Мани, с которой братья имели дальнее родство, это была худосочная тетка, ходившая в очках и оттого похожая на вредную библиотекаршу.

Как-то мы всей компанией рвали на поле горох. Солнце уже закатывалось за лес и заливало окрестности кроваво-янтарными красками. Вдруг мы увидели Тараторку, бредущую по дороге в деревню.

– Скорее прячьтесь или не смотрите на нее, – сдавленно прошептал Леха, – она ведьма и всех нас хочет перессорить!

Я тайком поглядел в сторону дороги, но Тараторка, кажется, не обратила на нас внимания и, войдя в деревню, сразу же исчезла за домом Чуркиных.

Другая ведьма, по словам Лехи и Серого, обитала напротив Тараторки в маленьком домике желтого цвета. Участок тот и впрямь был странным: у всех в деревне были большие дома, а здесь хозяев и домов было сразу несколько, причем все дома были крошечными, и жители в них регулярно менялись. В желтом домике действительно проживала одинокая старая женщина. Была она темноволосой и смуглолицей и всегда казалась мне приветливой и улыбчивой. На улице она появлялась в сопровождении черно-коричневого тойтерьера.

Серый считал ее ведьмой ровно до тех пор, пока женщина не попросила его принести пару ведер воды. Скрепя сердце Серый исполнил просьбу «ведьмы», но каково же было его удивленье, когда старуха вынесла ему в подарок телескопический спиннинг. С тех пор в деревне стало на одну колдунью меньше.

Опасались Леха с Серым и Паука, жившего с ними по соседству. Это был загадочный хромой старик, который целыми днями неподвижно сидел на скамейке возле своего дома. Одет Паук всегда был в черный пиджак, брюки и кепку. Двигались у него исключительно руки: наблюдая за деревней, хромец выкуривал одну сигарету за другой.

У Паука жили овцы, но мы никогда не видели, как он загоняет их домой, да и сам он со скамейки как будто бы никогда не сходил, а исчезал совершенно внезапно.

***

Еще в дом напротив Лехи и Серого приезжали брат с сестрой. Ребята оказались славными, но постоянно рассказывали страшные истории о нечистой силе. Именно от них пошла вера в то, что в вагончике на дальнем конце деревни обитают черти.

Появился этот вагончик пару лет назад и первое время постоянно менял положение: то его видели на дальних задах, то на одном из участков. В конце концов он оказался под раскидистой липой на краю деревни. Как и когда он туда попал, никто толком сказать не мог. Рабочие, жившие внутри, тоже куда-то исчезли. Дверь вагончика оставалась запертой, а окна находились так высоко, что, как бы мы ни пытались, разглядеть его внутренности не представлялось возможным.

Однажды соседи Лехи и Серого привезли из города китайский ширпотреб и устроили в деревне распродажу. Сбежались все, у кого водились хоть какие-то деньги, многим детям тогда купили дутые болоньевые куртки, а взрослые ушли в новеньких пуховиках, полинявших после первой же стирки.

Пока наши мамы были заняты покупками, мы крутились на велосипедах у дома Лехи и Серого. Тогда-то брат с сестрой и рассказали, что, если встать перед крайним левым окном страшного вагончика и громко произнести: «Кривда-бабушка, откройся», – навечно запертая дверь распахнется, а наружу полезут черти всех мастей. Но делать все нужно в особое время, желательно в полнолуние или, по крайней мере, на закате.

Серый с Лехой так вдохновились этой историей, что, когда ребята уехали, братья принялись сгущать краски. Как-то к ним домой заглянул Костик, но Леха, выйдя на крыльцо, сделал вид, что не замечает гостя. Он взглянул на закатное солнце, прищурился и, выставив вперед руку, веско произнес:

– Красная рука. День дьявола.

После этого Костик узнал, что братья прошлой ночью притащили к вагончику отцовскую стремянку и заглянули в таинственное окно.

– И как? Что там было?! – начал допытываться Костик.

– Ну, за белой занавеской плохо было видно, но в углу ворочался какой-то черный комок слизи, – начал Леха.

– А еще в полночь на липе повешенные появляются, все в шрамах и крови, – вступил в разговор Серый.

– Блин, круто! – обалдел Костик. – А еще что-нибудь было?

– Рядом иногда огоньки перемигиваются, но мы их только издалека видели… И на пруду у Игоря так хлюпало, что даже на нашем участке было слышно.

Истории эти произвели на Костика неизгладимое впечатление.

***

Вскоре к байкам о проклятом вагончике добавились и россказни про мое колдунство. Братья убеждали Костика, что его сосед ночами летает на метле, а домой возвращается не иначе как через печную трубу. Костик потом признался, что воображение его временами настолько разыгрывалось, что было даже страшно засыпать, зная, что в соседнем доме живет злобный колдун.

Мои сверстники охотно верили в ведьм и чернокнижников, но у меня темные силы отчего-то не вызывали ни большого страха, ни пристального интереса. Не зная сих страшных снов, я перекладывал инструменты в бане, любовался на задах косилками, а вечерами садился играть с бабушкой и дедушкой в карты. К ним в основном и сводилась вся известная мне магия.

– Игранными картами гадать плохо, – объясняла мне бабушка, – они всегда врут.

Чтобы наверняка знать, что будет и что у кого на сердце лежит, карты следовало раскладывать хотя бы на следующий день после игры. Бабушкино гаданье не казалось мне страшным или опасным, скорее, оно навевало мысли о домовых из мультфильмов про Кузю и Дядюшку Ау.

Гадала она обычно в три фазы. Валеты значили хлопоты, дед у нее был трефовым королем, мама – червонной дамой, а на себя бабушка никогда не гадала. Худшей мастью считались пики: туз означал удар, пиковая дама-Акулина – разлучницу, не сулил ничего хорошего и пиковый король. А вот туз бубен был картой хорошей и означал добрую весть.

Крутя в руках этого туза и разглядывая надпись «Атласные», я никак не мог понять, почему на других картах буквы отсутствуют.

***

Самым же страшным человеком во всей деревне я считал жуткого деда, сидевшего под фонарем у Кочетовых. Звали его, кажется, Павел Иванович. Одет он всегда был в потертую телогрейку, а рот у него был полуоткрыт, так что вытянутое лицо и массивный нос напоминали трухлявый пень – так, наверное, и должен был выглядеть злой леший. Старик почти не разговаривал, а только мычал что-то нечленораздельное. Скамейка, где он сидел, находилась в самом центре деревни, поэтому проскользнуть мимо страшного деда незамеченным было почти невозможно.

Немало ужаса содержалось и в байках о Красной руке, Черной простыне и Зеленых пальцах. Обо всех них я впервые узнал из «Страшной повести для бесстрашных детей» Успенского, после чего дворовых россказней больше уже не боялся: стало понятно, что это лишь чьи-то выдумки.

Неприятным для меня оставался разве что гроб на колесиках, пугал он меня даже не самой темой смерти, а тем, что навивал неприятные воспоминания.

Как-то раз в городе я с шестого этажа посмотрел на улицу и увидел под нашими окнами розовый ящик с черным крестиком посередине.

– Мама, а что это такое? – спросил я.

Мама зашла ко мне в комнату, посмотрела в окно и объяснила:

– Это гроб – такой специальный ящик, в который кладут умершего человека. Потом его отвозят на кладбище и закапывают в землю.

– И нас тоже когда-нибудь закопают в гробу?

– Да, все люди умирают, но иногда их после смерти сжигают и от них остается пепел. Его потом кладут в специальную урну.

– А потом?

– Урну тоже закапывают в землю или замуровывают в специальной стене, она называется колумбарий.

Слово «урна» напомнило мне о тяжелых железных штуках в Люблинском парке: отец бросал в них окурки, а мы с мамой выкидывали туда обертки от конфет и мороженого. Короче, это был такой предмет, куда складывалось все ненужное.

С того памятного разговора мне довелось увидеть множество гробов, но такой ярко-розовый – никогда больше. По сей день он стоит у меня перед глазами посреди заснеженной серой улицы. Не оттого ли история про гроб на колесиках кажется мне самой жуткой из всех детских страшилок?

Вообще смерть представлялась мне перспективой далекой, а потому не слишком пугающей. Мама рассказывала, что люди в основном умирают от старости и опасных болезней вроде СПИДа или рака. До старости мне было еще далеко, а смертельными болезнями дети болели намного реже взрослых.

И все же иногда, ворочаясь в постели перед сном, я смотрел на отблески тусклого света люстры в соседней комнате и думал, что когда-нибудь суждено будет умереть всем моим близким, как я тогда буду жить без любимых мамы, папы, дедушки и бабушки? А ведь, если подумать, дедушка и бабушка не такие уж и молодые… В такие моменты становилось очень жалко их и себя, я тихонько плакал, стараясь не подавать вида окружающим. Объяснить свои переживания мне казалось очень трудным. Взрослые наверняка станут смеяться.

***

По мере взросления я пришел к убеждению, что темные силы посещают человека редко и обычно люди их сами призывают. И чаще всего опасные сущности появляются из мира зазеркалья.

– А для чего это вообще нужно? – спросил я Леху.

– Ну как для чего? Ведь они могут исполнить любое твое желание, а иногда даже несколько, – принялся объяснять он.

От братьев я вскоре узнал секрет вызова Пиковой дамы: нужно было опустить красную нитку во флакон с духами. Дама после своего появления загадывала загадку. За правильный ответ она награждала исполнением желания, а за неправильный – убивала на месте.