Тропой осенних птиц

Лунта часто задышал и задёргался на ремнях.

Кайлу от удивления открыл рот и аж привстал. Что это они делают с несчастным Лунтой? Он же сейчас умрёт от укусов! Неужели они приносят его в жертву злым духам, как это делают огромные двухголовые люди, живущие за стеной безумия? Люди в стойбище говорят, что это выдумки, которыми гурхулы пугают своих непослушных детей. Но Кайлу не понимал, что и думать, глядя на это. Он знал этих змей. От их укуса человек опухал, ложился на землю и умирал за день или два. А они ужалили Лунту змеёй аж три раза.

А молодая гурхулка тем временем подобрала мешок и унесла его обратно за скалу. Тайса же, нагнувшись, развязал ремни. Лунта всхлипывая, обмяк на земле.

– Пошли. Поешь. – Тайса слегка пнул лежащего дурачка.

Тот замычал и принялся неловко подниматься на ноги…

Глава 7. Посвящение

Идти назад, когда уже знаешь путь, было легко. Даже бежать. Кайлу, всё-таки, срезал одну прямую и длинную ветвь орешника – не возвращаться же домой с пустыми руками. Но больше он в эти места не пойдёт. Хватит. Лучше он будет бить рыбу. Хотя, вскоре после посвящение ему придётся выходить с остальными охотниками на общую ловлю. Надо будет загонять зверя в засаду, а потом ещё зимой, вместе со всеми, бить сайсылов и хурт, завязших в снегу. Но охотники не ходили к этим скалам на границе с землями гурхулов… или всё-таки ходили? Вон, Тайса ходит, у него там вообще логово, как у коша или ныкты. Может быть, охотники туда не ходят из-за Тайсы? Кайлу не знал, что и думать. Ещё и гурхулка со шрамом. Ещё и Лунта… Что-то тут нечисто и неправильно. Об этом обязательно надо будет рассказать вождю и шаману.

Идти по лесу в кромешной темноте, Кайлу не решился. Хоть и страшно было оставаться здесь, рядом с сыном ныкты, но ночной лес тоже не сулил ничего хорошего. Он достал из мешка припасённые шкуры и сделал себе некоторое подобие подстила. Потом он догрыз рыбу и вытянулся на своей постели. Хорошо хоть рядом была вода. Он накрылся шкурой и закрыл глаза.

Он проснулся, когда солнце ещё не встало, и только еле ощутимо посерел воздух вокруг. Спать пришлось там же – на скале. Вчера он ещё долго выжидал, пока Тайса и его гурхулка сидели в темноте, глядя на огонь, о чём-то тихо переговариваясь, и только потом, они полезли под скальный завал, туда – в своё убежище. Перед тем как залезть под скалы, Тайса старательно загасил огонь и снова поставил на место большой плоский камень, прикрывающий родник. А рано утром Кайлу старательно скрутил шкуры, проверил, что нож из кости шайтала на месте и тихо-тихо переставляя ноги, спустился со скалы. Он старательно вглядывался в серые сумерки вокруг – дурачка Лунты нигде не было. Кайлу так и не понял, куда тот снова делся. Неужели тоже залез под камни?

Он, неслышно ступая пересёк полянку, затем, задержав дыхание, протиснулся через кусты, надеясь, что журчание воды скроет невольный шелест веток, который он издаёт, вышел на другую поляну и… чуть не споткнулся о спящего на земле Лунту. Тот заворочался и что-то вопросительно промычал, но Кайлу с замирающим сердцем уже прошёл мимо и завернул за следующую скалу. Дальше он шёл той расселиной усаженной орешником и иногда останавливался, прислушиваясь. Никаких звуков переполоха или погони, он так и не услышал. Перед самым спуском вниз он, набравшись смелости, всё же срезал длинный прямой побег – для остроги пойдёт и пока ему хватит. А дальше? А что дальше, он подумает потом. И он стремительно заскользил вниз в посветлевшем воздухе…

*****

Хуммм – ха-а-а! Хуммм – ха-а-а! Охотник молодо-ой!

Хумм – хаа! Хумм – хааа! Я кормила тебя своим молоком.

А теперь ступай! Возьми копьё!

Хумм – хаа! Накорми меня мясом сайсыла.

Хумм – хаа-а! Добудь мне мясо алха.

Я хочу спать, зарывшись в тёплые зимние шкуры ныкт.

Убей ныкту, который воет в ночи!

Убей ныкту, который воет в ночи!..

Все женщины стойбища, имевшие детей, от сморщенных старух до молодых матерей, родивших совсем недавно, пели «песнь матери». Племя пойонов, от мала до велика, собралось здесь, на большой поляне перед хижиной шамана. На выложенных заранее брёвнах и на траве, стоя и сидя, сильные и слабые, больные и здоровые – абсолютно все, за исключением, разве что самых старых и немощных, которые не могли передвигаться самостоятельно, находились здесь. Молодые охотники, все как один с распущенными волосами, стояли вместе со своими матерями, младшими братьями и сестрами. Никаких вольностей вроде заплетённой набок косы на общем сборе племени не допускалось. Молодые девушки в своих лучших нарядах, отороченных по вороту мехом рыжих ульт (лисиц) стояли с распущенными волосами, которые струились разноцветными водопадами на рыжий мех. Добыть ульту в достаточном количестве была прямая обязанность отца. Если у молодой девушки на праздничном наряде не было рыжей пушистой оторочки, это считался позор охотника, а девушку иногда в шутку обидно называли сиротой. В смысле, что у неё нет отца, который может добыть ульту. Охотникам, у которых было несколько дочерей, приходилось нелегко. Кайлу тихонько скосил глаза на Ллайну. Её отца сильно поранил большой рогатый хату (лось) на зимней ловле. Охотники убили копьями огромного сильного зверя, а её отца принесли в стойбище. Их утешали, говорили, что взяли много мяса… но мясо потом съели, а отец так и остался больной и искалеченный. Прошлой осенью он перестал есть и, повздыхав ночь, впал в забытье, а ещё через день перестал дышать. Он ушёл к предкам, так и не добыв Ллайне красивую оторочку на праздничную одежду. Всю прошлую осень и зиму Кайлу делился рыбой с Ллайной, благо тупоносые сарпы и трёты водились в озере в изобилии. Однако и Ллайна стояла на общем празднике с красивым мехом ульты, вокруг шеи. Зардевшаяся, немного смущённая, а оттого ещё более красивая, она казалось, волнуется не меньше Кайлу и специально избегает смотреть на него. Но Кайлу знал, что это не так, что Ллайна всё равно внимательно смотрит за ним, и слух, что его тоже могут выбрать в охотники, уже наверняка, непостижимым образом, как это и бывает со слухами, растёкся среди молодёжи племени.

Кто сегодня станет охотником, кроме самих молодых людей, точно не знал никто. Со всеми тихонько, втайне от других людей, говорил шаман. По договоренному порядку, один за другим, они будут выходить перед шаманом и охотниками, садиться на фигурный чурбак, сделанный из перевёрнутого выжженого комеля большого дерева, словно на рогатую голову большого хату, а кто-то из пожилых и уважаемых охотников будет заплетать им косу. А все женщины племени будут петь Песнь Матери. Как пели сейчас…

Агут сидел, выпрямив спину, и смотрел прямо перед собой. Весной, когда сходил снег и был голод, он ранил двух сайсылов и не добыл ни одного из них. Первый ушёл с его копьём в боку и его потом, через несколько дней нашёл сам Агут с Хойхо, своим другом. Сайсыла уже целиком съели ныкты, оставив рога, копыта, тёмное пятно на земле, да копьё, которое валялось рядом. Агут его подобрал и возблагодарил духов, что они вернули ему обратно его хорошее оружие. И древко, и наконечник были целые. Затем, пару дней спустя он смог подбить второго сайсыла, но тот ускакал, припадая на раненую ногу. Молодёжь шепталась, что именно его потом нашёл и добил Мурхал и принёс в стойбище как свою добычу. Кайлу были неприятны эти мысли, и он мимолётно нахмурился. Раненого или нет, но сайсыла добыл Мурхал, и нечего тут квакать над пустой водой. Так не раз уже бывало, что зверя раненого одним охотником, потом находил и добивал другой охотник. И что с того? Чей же зверь? Того, кто добыл, конечно, а не того, кто упустил. Значит, такова была воля духов. Тому, кто остался без добычи, надо было подумать, где он поступил не по правде. А тому, кто добыл – была награда. Да, Мурхал странно повёл себя тогда, но он говорил доброе о Кайлу перед шаманом. И Кайлу тоже сказал о нём хорошее. Они были друзья, лучшие друзья, и Кайлу знал, что все непонимания разрешатся, и они ещё много раз поделятся друг с другом и сайсылами и алхами… и, конечно, рыбой.

Хумм – хаа! Хумм – хаа! Пусть тёплый ныкты мех!

Хумм – хаа! Хумм – хаа! Согреет твоих детей!

Как согрел женщину, из которой ты вышел.

Пусть мясо, добытое тобой, насытит твоих детей!

Хумм – хаа! Как насытило женщину, из которой ты вышел.

Косу Агуту заплетал хромой Матал. Это было честью и для Агута и для Матала. Песня смолкла. Коса была заплетена. Агут встал, как того и требовал обычай и смотрел на стойбище, а охотники во главе с вождём и шаманом, плотной стеной в три ряда, стояли у него за спиной. Все молчали.

Пушистый жёлтый мех с медным отливом лежал на плечах шамана. Когтистые лапы словно бы обнимали его за плечи и говорили, что этот человек говорит от высших, невидимых сил, которые правят и в небе и в лесу и среди людей. Говорящий с Духами медленно и торжественно поднял руку, в которой белело длинное лезвие из кости лютого шайтала. Это был большой нож шамана. Кайлу видел его всякий раз, когда на общих празненствах шаман поднимал руку, оглашая волю высших духов. Малый же нож, сейчас висел у Кайлу под одеждой, но об этом знал только сам Кайлу и шаман.

– Народ пойонов! Слушай волю духов! – Громко, внятно и нараспев произнёс Нойхон-Чон. Он закрыв глаза, стоял чуть покачиваясь. – Духи вместе говорят. – «Пусть Агут будет добрым и честным охотником!»

Вслед за этим всё стойбище хором повторило волю духов. – «Пусть Агут будет добрым и честным охотником!»

Агут повернулся, прошёл, и встал в ряды охотников с самого краю. Всё. И духи и люди сказали одно и то же. Он теперь охотник и его место тоже среди охотников. Значит следующим летом он возьмёт себе женщину. Кайлу тихонько посмотрел на Хиту. Та стояла зардевшаяся, уперев взгляд перед собой.

Шаман снова поднял нож и замер с закрытыми глазами.

– Ви-и-ижу – Нараспев произнёс он. – Ви-ижу!

Хойхо, друг Агута, тихонько выходил из рядов, пока Нойхон говорил эти слова.

– Хойхо! – Торжественно провозгласил шаман.

А Хойхо уже стоял спиной к нему и как только услышал своё имя, опустился на деревянный комель. Охотник Хутар, отец мальчишки Катэ, того самого, с царапиной на носу, что спрашивал Кайлу об охоте, спокойно и неторопливо заплетал ему косу.

Хуммм – ха-а-а! Хуммм – ха-а-а! Охотник молодо-ой!

Хумм – хаа! Хумм – хааа! Я кормила тебя своим молоком.

А теперь ступай! Возьми копьё!..

Пели все матери стойбища. Кайлу видел, как шевелятся губы у некоторых девушек. Они ещё не могли открыть уста и петь эту песню вслух, но очень хотели, и их губы это выдавали. Он, стоя чуть сбоку, видел как разеваются беззубые рты старух, которые покачиваясь сидели на брёвнах и опираясь на свои палки, тоже пели эту песню. У некоторых из них из глаз текли слёзы. Только старая-престарая Самата, самая древняя старуха их племени, сидела и пялила слезящиеся глаза куда-то в пустоту. Про неё шептали, что она знает песнь посвящения в шаманы. Только она – самая старая женщина и мать в племени имела право её петь. Шептали, что последний раз её пела другая старуха для Нойхона, много лет назад. но слов этой песни не знал никто. Никто, кроме Саматы. Впрочем, Кайлу это было неинтересно, он чуть скосил свой взгляд. Губы Ллайны не шевелились. Она стояла какая-то тихая и печальная, словно бы проникнувшись торжеством момента. Мурхал стоял по другую сторону. Его взгляд был спокойный и собранный. Наверное, следующий будет он. А Кайлу, значит, пойдёт после него. Так сказал шаман. Всё правильно, Мурхал старше его почти на год.

– Народ пойонов! Слушай волю духов! – Громко раздалось над поляной. – Духи вместе говорят – «Пусть Хойхо будет добрым и честным охотником!»

– Пусть Хойхо будет добрым и честным охотником! – Дружно повторило всё стойбище.

Хойхо встал. Его коса была заплетена. Он прошёл в строй к охотникам.

– Вижу-у! Ви-и-ижу-у! – Снова раздалось над притихшей поляной. Сердце Кайлу забилось сильнее – к строю охотников шёл Мурхал.

*****

Если бы Кайлу спросили, что он чувствовал в те удары сердца, пока заплетали косу Мурхалу, то он, наверное, не смог бы ответить ничего. Время и чувства застыли, и только тело Кайлу делало отрывистые вдохи, а его разум как будто растворился здесь, над этой поляной, словно бы слившись с людьми его племени, которых он любил, и с которыми он так хотел быть дальше: помогать, жить, ходить на охоту, растить детей. Никогда ещё Кайлу не чувствовал такого единения со своим племенем. Его мать пела песню, вместе со всеми, и Кайлу чувствовал это. Его отец стоял в шеренге охотников, не на самом последнем месте, и он видел это. Спокойное, чуть красноватое лицо вождя с полуприкрытыми глазами, торжественная фигура шамана, застывшая и внимающая духам. И всё его племя, словно бы монолитным объятием спаянное вместе непостижимой загадкой жизни. Будто бы поколения предков, вместе с ними окружили поляну и принимали новых охотников в свои ряды: во взрослую жизнь, а затем к себе – в вечность.

– Пусть Мурхал будет добрым и честным охотником! – Хором повторило всё племя волю духов.

Разум Кайлу вернулся в его голову, а его глаза снова увидели Говорящего с Духами, который, в очередной раз поднимал белую кость над головами, внимая воле духов.

– Ви-ижу. – Пронеслось над замершими в ожидании людьми.

Кайлу, как во сне переставляя ноги, шёл к рядам охотников. Каждый шаг, словно бы возносил его чуть вверх, он будто бы парил, а не шёл. И опять в его глазах было всё стойбище, словно бы он всех видел разом… Он прошёл рядом с Главным Охотником, развернулся перед Говорящим с Духами и остановился, готовый опуститься на рогатый комель…

– Ви-ижу! – нараспев повторил шаман.

Кайлу, сдерживая улыбку, стоял, и всё племя смотрело на него. Он видел сияющие глаза матери, и знал, что позади него, в строю охотников, также, не отводя от него взгляда, стоит отец.

– Вижу изменника и обманщика! – Громко и торжественно проговорил сзади голос шамана. – Он не сможет солгать духам!!!

Кайлу сел на выжженный комель.

Никто не пел песни.

Звенящая тишина обхватила его голову.

Всё племя, замерев, смотрело на него. Он видел как медленно открывается рот у матери.

Что это только что сказал Говорящий с Духами?

Он сидел в застывшей тишине и видел, что глаза всего племени устремлены на него. Почему не поют? Он заморгал, не понимая.

– Изменник и обманщик! – Духи говорят – «Зачем ты вышел? Мы тебя не звали!» – Опять раздалось сзади.

Кайлу непонимающе оглянулся назад.

И шаман, и все охотники, замерев, смотрели на него.

– Смотри, племя пойонов!!! – Громко закричал Нойхон-Чон. – Он не смог обмануть Высших Духов! Смотрите все!

Кайлу обернулся к общему собранию стойбища. Все, затаив дыхание, смотрели на него. Лицо матери с прижатыми ладонями, из-под которых, чёрной дырой темнел, открытый в ужасе, рот… Лицо Уртала с выпученными глазами… Хита изумлённо глядевшая на него… старухи, как-то хищно подавшиеся вперёд… Ллайна, сжавшая губы и нахмурившая брови, тоже смотрящая на него. Все. Абсолютно все в немом оцепенении застыли, осуждая его.

Что? Духи не звали его? Что это он говорит?

Он опять оглянулся назад, боясь поверить.

– Духи оскорблены и уходят! – Проговорил шаман. В его голосе послышалась такая обречённость, что и у Кайлу сжалось сердце, как будто, сказанное не относилось к нему. Он ещё не мог до конца осознать того, что происходило прямо сейчас.

Шаман отступил назад.

– Духи ушли, и мне нечего больше сказать! – Тихо промолвил он. Но в пронзительной тишине его голос услышали все, от мала до велика.

По всей поляне пронёсся долгий вздох-стон.

Кайлу, растерянно глядя перед собой, продолжал сидеть на комеле, с испугом и непониманием, глядя на племя.

– Встань! – Это сказал вождь.

Кайлу медленно поднялся на ноги, всё ещё не до конца веря в то, что только что произошло.

– Обманщик! – Прозвенел над поляной голос вождя, звеневший от негодования. – Ты попытался обмануть высших духов! Тебе ещё нет достаточно зим, чтобы ходить в лес с копьём.

Кайлу обводил взглядом стоящих вокруг мужчин-охотников, женщин, детей, старух и его перепуганный разум теперь будто бы сжался в маленькую, болезненно пульсирующую точку, где-то внутри головы: «Он дерзнул выйти сам? Духи его не звали?». Он чуть покачнулся стоя на ногах.

– Племя пойонов решит, что сделать с тобой! А теперь уйди в свою хижину. Но не смей ступать по тропам стойбища – обойди его лесом!

Кайлу покачнулся ещё раз – обойти стойбище лесом, это значит, что ты признавался чужаком и не имел права ходить внутри как один из своих. Он медленно, всё ещё не до конца осознав весь ужас, в который он только что попал, обошёл строй охотников, с ненавистью и презрением смотрящих на него. Затем он прошёл за хижину шамана, выходя из стойбища и углубляясь в лес, чтобы обойти его по окружности к своей хижине и ждать там решения племени.

Только сев на шкуру на своём подстиле Кайлу, наконец, осознал, что произошло. Он обхватил голову руками и горестно однотонно замычал. Он обманул духов. Его никто не звал в охотники. Он сам вышел. Он попытался обманом стать охотником… Что это было? Неужели он не так понял Говорящего с Духами?

Время застыло в оцепеневшем Кайлу. Он сидел на своём подстиле смотря сквозь шкуру полога – туда, откуда скоро должны были придти его отец-охотник и женщина, из которой он вышел – его мать. Что он им скажет? Его позор видело всё племя пойонов. Каково сейчас там отцу и матери? Что ему делать теперь? Рука легла и нащупала нож. Нож! Из кости лютого шайтала! Вот же он! Говорящий с Духами сам ему всё сказал. Он дал ему свой нож, в конце концов. Кайлу достал его из-под накидки. Да. Вот так он сможет объяснить всё. Говорящий с Духами сам дал ему нож.

Сейчас всё стойбище должно пойти и есть сайсыла, что был заготовлен на праздненство. Ещё должны быть вываренные и охлаждённые сладкие корни миула. Шаман должен вынести и бросить к котёл с напитком для воинов порошок, от которого сердце становится весёлым и храбрым как у кошха… Но Нойхон сказал, что духи ушли и ему больше нечего говорить. Что это значит? И что будет теперь с Кайлу?.. Он не помнил ни разу, чтобы вот такое происходило на общем празненстве. Он снова обречённо сжал нож шамана под одеждой.

Зашевелился полог и в хижину, осторожно и нерешительно, словно бы не в свой дом, зашла мать. Зашла и остановилась. Она стояла и смотрела мимо Кайлу, куда-то сквозь пол и очаг. Она молчала.

– Мама. – Тихо позвал Кайлу.

Она, тихо повернув голову, всё так же не глядя на него, произнесла.

– Шаман сказал, что теперь не будет доброй охоты. Духи ушли, и наше племя ждут беды…

Эти горькие слова повисли в звенящей тишине хижины. Кайлу открывал рот, как рыбы, которых он, пронзёнными острогой, выкидывал на берег, и не мог сказать ни слова. Молчала и мать.

– Мама. – Эти слова снова повисли в пустой тишине.

Кайлу полез под накидку и извлёк нож.

– Вот. – Он трясущимися руками показал его матери. – Говорящий с Духами сам дал мне его. Он сказал мне выходить после Мурхала.

Мать отрицательно затрясла головой и подняла руки, как бы закрываясь.

– Нет-нет, – бормотала она, делая шаги назад. – Нет. Неправда.

– Он сам мне сказал, что меня принимают в охотники. Он дал мне нож! Он был ласков со мной!.. Он же принёс нам кости сайсыла, когда я болел… – Кайлу смотрел на мать, которая продолжала спиной пятиться к выходу.

– Мама. – Горько произнёс он.

– Не-ет. – Прошептала она, глядя на него расширившимися глазами. – Не-е-е-ет. – Продолжала испуганно шептать она. – Шаман ничего не говорил тебе. Шаман не давал тебе ножа… И шаман не приносил тебе костей на еду.

– Кто же тогда принёс кости? – В отчаянии выкрикнул Кайлу.

Мать замерла и на её перекошенном лице появилась безумная улыбка.

– Кости?… Кости, мясо и снадобья тебе принесла старуха Нойха.

Кайлу удивлённо замер.

– Нойха?… Почему Нойха?

Вход заслонила чья-то тень. Это был отец.

– Там в доме у шамана крики и переполох. Все охотники побежали туда. Всех зовут обратно, всё стойбище. – Сказал он, глядя куда-то мимо Кайлу.

– Иди. – Коротко бросил он жене.– Всех зовут.

Кайлу стоял и смотрел на отца, всё ещё сжимая нож. Всех зовут, это значит всех, кроме него. Он это понимал.

Мать, глядя перед собой невидящим взором, вышла наружу. Отец развернулся вслед за ней.

– Кайлу. – Вдруг тихо позвал он, остановившись и вполоборота глядя на сына.

Кайлу продолжал смотреть на него.

– …помнишь, когда тебе было тринадцать зим, и мы не отпускали тебя той ночью..?

Его слова повисли в воздухе. Он не договорил и вышел.

*****

Кайлу лежал на своём подстиле, отвернувшись к стене. Все его мысли и чувства, казалось, были разбросаны в стороны, как ветер размётывает по всему стойбищу перья только что ощипанной лесной куры. По всем тропам и хижинам, до ручья и озера. Ни собрать снова воедино, ни даже понять, что это изначально было. Он провёл ладонью по лицу и снова застонал. Ни разобраться, ни что-то придумать, он не мог. Он заворочался на подстиле, словно бы борясь с неведомой болезнью, внезапно охватившей его. Его рука вдруг провалилась под стену, за травы…

Он замер и сунул руку дальше.

Под стеной было пусто.

Он пошарил рукой ещё и, отодвинув подстил от стены, заглянул туда.

Там зиял лаз. Кайлу смотрел туда в полумраке хижины, ничего не понимая. Кто-то снова прокопал лаз под стеной их хижины… Что это значит?

Крики и шум снаружи выкинули Кайлу из оцепенения. Топот бегущих ног, чей-то неразборчивый торопливый говор и снова крики.

– Охотник Агал! Где твой сын!? – Кричало сразу несколько голосов. Молодые мужчины остановились возле хижины.

– Мой сын в хижине. Что случилось, охотники? – Кайлу удивился, услышав голос отца. Оказалось, тот никуда не уходил.

– Твой сын залез в дом Говорящего с Духами, похитил его священный нож и убил его молодую жену! Она болела и не смогла придти на праздненство. Отдай его! Он – убийца!!! – Рёв других голосов за стеной, подтвердил эти слова. Похоже, новые люди всё подбегали и подбегали к их жилищу.

– Разве это Кайлу её убил? – Голос отца звучал громко и спокойно.

– Он! Он! Перелез через изгородь, когда все были на общем сборе. Похитил нож, и убил молодую Сату!

– Хорошо. – Сказал отец. – Я знаю законы стойбища…

– Выдай убийцу! – не давая ему договорить, раздались крики охотников.

Цепенея и не отдавая себе отчёта в действиях, Кайлу протянул руку и взял свою новую острогу. Отодвинув подстил, он нырнул в лаз. Словно бы захваченный чужой волей, он, оказавшись на той стороне, деревянным движением, просунул руку обратно и придвинул подстил к дыре.

Глава 8. Беги!

Оказавшись на той стороне, Кайлу, словно бы очнулся от наваждения. Как будто его тело, пробыв в неподвижности половину дня, теперь само просило движения. Легко и быстро он нырнул в ближайшие заросли. Отбежав, где-то на полёт стрелы в глубину леса, он остановился, развернувшись к стойбищу.

С той стороны, где находилась его хижина, послышались яростные крики. По видимому, охотники ворвались в хижину и обнаружили лаз. Кайлу боком перебежал к соседним зарослям, продолжая наблюдать. Сквозь ветви было едва видно, как кто-то бегал вокруг хижины, что-то кричал. Несколько человек пронеслись вдоль стойбища стороной леса. Двое побежали в противоположную сторону, огибая их поселение с другого края. Его уже ловили.

Кайлу перевёл дыхание. Его голова, понемногу начинала включаться, осознавая только что услышанное.

Кто-то убил Сату, младшую жену шамана. Он взял её осенью два года назад, совсем молодой, а сейчас её убили. Почему думают на Кайлу? Потому что у него нож шамана. Но Нойхон сам дал ему этот нож. Сам сказал выходить после Мурхала и сам же сказал, что он обманул духов. Но зачем он так сделал? Теперь все ищут Кайлу, чтобы… Чтобы что? Тут мысли Кайлу споткнулись. За убийство своего полагалась смерть. Но он не убивал… Это надо объяснить. Это надо рассказать всем. Может он, что и понял неправильно, когда разговаривал с Нойхоном, но Сату он точно не убивал. Да. Он пойдёт туда, и всё объяснит шаману и людям стойбища. Он не убийца.

Решившись, Кайлу по широкой дуге начал обходить стойбище, чтобы не встретить тех, кто побежал в обход. Могут ведь, и убить сгоряча, и не успеешь ничего объяснить. Надо выйти сразу туда, где много народа, чтобы его видели все. Он встанет и всем расскажет. Он не убивал Сату. Он ушёл и просидел в своей хижине всё это время, как ему и было сказано.

Большая поляна была полна народа. Охали и плакали женщины. Кто-то отгонял любопытную детвору. Старухи, женщины и молодёжь сновали к хижинам и обратно, что-то носили. Пожилой хромой Матал отдавал какие-то указания. Но основная масса народа стояла кучкой где-то посередине. Там кричала и билась старшая жена Нойхона. Её утешали женщины, кто-то принёс горшок с водой и ей вытирали лицо намоченной ладонью… А на земле лежало что-то длинное, с одного конца разноцветно-красное. Несколько охотников стояло в разных концах поляны, и напряжённо всматривались вглубь стойбища. В руках у них были копья.