Мир Кватернити. История одной пешки

– Тебе не перебраться через пески привычными, испытанными способами. Ты либо исчезнешь, либо превратишься в болото. Отдайся ветру, и он доставит тебя к месту назначения.

– Но как это сделать?

– Позволь ветру поглотить себя.

Это предложение было неприемлемо для реки. В конце концов, никто и никогда не поглощал ее, да она и не собиралась терять свою индивидуальность. Ведь, потеряв однажды, как знать, вернешь ли ее когда-нибудь снова?

– Ветер, – шептал песок, – именно этим и занимается. Он подхватывает воду, проносит её над пустыней, опускает на землю в виде дождя, и вода снова становится рекой.

– Но почему я должна поверить в это?

– Это так, и если ты не веришь, то не сможешь стать ничем иным, кроме болота, но даже на это уйдут многие и многие годы; а ведь быть болотом, согласись, далеко не то же самое, что быть рекой.

– А как мне остаться такой, какая я сегодня?

– Ни в том, ни в другом случае ты не сможешь остаться такой же, – отвечал голос. – Переноситься и вновь становиться рекой – твоя суть. И даже то, чем ты сегодня называешься – не ты, ты принимаешь это за саму себя, не зная, что в тебе относится к твоему подлинному существу.

В ответ на эти слова смутные воспоминания шевельнулись в мыслях реки. Ей вспомнилось состояние, когда она, или какая-то ее часть уже находилась в объятьях ветра, и еще ей вспомнилось – да и можно ли называть это воспоминанием – что пески предлагают ей нечто вполне реальное, хотя и не очевидное.

И речка отдалась в дружелюбные объятия ветра, легко и нежно подхватившего ее и умчавшего вдаль к горной вершине. Здесь он осторожно опустил ее вниз и она, благодаря предшествующему опыту сомнений, смогла основательно запечатлеть в своем уме и запомнить подробности этого путешествия.

– Да, теперь я знаю, какая я на самом деле, – размышляла река.

А песок шептал:

– Я знаю это, потому что день за днем подобное происходит на моих глазах – ведь из песка, и состоит весь путь от увязающей в песках реки до самой горы.

Вот почему говорят, что путь, по которому Потоку Жизни предназначено продолжать свое течение, записан на песке.»

Дочитав её, я взялся перебирать вещи в шкафу и обнаружил рюкзак. Сложил туда книгу, несколько фруктов, небольшой сосуд с водой на день, компас и мешочек с золотыми монетами. Закинув рюкзак на плечо, я пристегнул меч к правому бедру, попрощался с хижиной и вышел за порог.

Можете считать меня излишне впечатлительным, но эта притча подействовала на меня особенно сильно. И я решил сделать шаг навстречу новым приключениям.

Чудесная галерея

Я шёл по дороге, которую указывал мне компас, приближаясь к Гринленду, а мысли всё крутились вокруг одного: как же узнать, есть ли у Сецилии ко мне чувства или нет? Порой я вспоминал и про Альфреда, гадал, где он сейчас и когда мы сможем встретиться.

Дорогу мне преградила огромная статуя с отливом золотистого сияния. Она была удивительно похожа на старика, которого я повстречал ранее: длинный халат, треугольная шляпа, посох в правой руке, отросшая борода – правда, лицо у статуи чуть отличалось чертами. Но меня особенно поразил тот факт, что в левой руке фигуры лежала книга с надписью, очень напоминающей мою собственную, и на ней значились слова: «A totally useless book». Я внимательно разглядывал статую, когда внезапно небо будто затянуло пеленой, словно в момент солнечного затмения. Над моей головой пролетели некие существа, окрашенные в зелёный цвет. Они мчались так стремительно, что уже через пятнадцать-двадцать секунд лишь едва маячили вдалеке. Для меня это стало знаком: во-первых, наверняка они летели нападать на Блэкленд, а значит, война в самом разгаре; во-вторых, Гринленд, по всей видимости, уже близко.

Прошагав ещё немного, я заметил впереди целую толпу людей. Приглядевшись, понял, что в руках у них нет оружия, значит, это мирные жители. Их наряды были в основном нейтральных, сероватых оттенков. Среди них были люди разного возраста и пола, и стояли они, словно ожидая своей очереди куда-то войти. Подойдя к концу очереди, я задал вопрос:

– Простите, а зачем вы здесь все выстроились?

– Вас не научили здороваться? Человек, у которого манеры далеки от норм высшего общества, и вдруг стоит у входа в великую художественную галерею – это весьма странно! – ответил мне молодой парень, высокомерно задрав подбородок. По виду он казался настоящим всезнайкой и щёголем.

– Прошу извинить меня, – ответил я максимально вежливо. – Дорога вымотала меня, видимо, поэтому я позабыл о приличиях. Добрый день!

Парень снисходительно кивнул:

– Извинения приняты! Мы стоим в очереди, чтобы попасть в галерею великого художника Эдварда Стоуна. Она открывается всего раз в неделю, и со всего света сюда съезжаются любители живописи, выстраиваясь в длинную очередь с самого утра.

С этими словами он отвернулся и продолжил беседу со своим спутником.

Я тоже встал в хвост этой очереди. Любое новое место в этом мире будило во мне любопытство; думалось, что неспроста я сюда попал. Одежда людей напоминала мне об аристократах Европы XIX—XX веков: такие же элегантные платья, костюмы и соответствующие речи, будто сошедшие со страниц романов или кинолент. Самое удивительное, что говорили они на моём родном языке, и я прекрасно их понимал.

Я попытался заговорить с кем-нибудь, но тут же получил строгий упрёк: вмешиваться в беседу, если человек разговаривает с другим, – верх неприличия. Пришлось подождать, пока кто-нибудь завершит свой диалог. Но складывалось впечатление, что их разговоры не затихнут ещё очень долго: все они взахлёб хвастались своим имуществом и последними балами, где им довелось бывать, говорили взволнованно и оживлённо, причём все, казалось, знали друг друга.

Я уже начал скучать, пока очередь медленно двигалась вперёд. Спустя немалое время настал и мой черёд. У входа стояли двое сотрудников галереи; они попросили у меня десять золотых монет за входной билет. Я отсчитал нужную сумму и отдал им. Те что-то быстро записали на своих бумагах и жестом указали мне на вход.

Галерея превзошла все мои ожидания. Это был огромный зал с множеством картин, написанных вручную, ярких и мастерски выполненных. Каждая из них была по-своему прекрасна. По центру располагался длинный стол с закусками и напитками для гостей, причём совершенно бесплатными. В одном из углов я заметил группу людей, окруживших кого-то, кто, вероятно, и был самим Эдвардом Стоуном: он стоял у одной из своих картин и что-то объяснял восхищённой публике. Другие гости медленно переходили от одного холста к другому, внимательно рассматривали их и негромко переговаривались.

Я решил сперва быстро обойти зал, просмотреть все работы, потом перекусить – благо это в свободном доступе, а уже после, если удастся, перекинуться словом с самим художником и отправиться дальше.

Но тут моё внимание вдруг привлекла одна картина. На ней была изображена прекрасная принцесса, лежащая в изнеможении на длинном ложе; рядом с ней сидел лекарь и держал её за запястье, словно проверяя пульс. На заднем плане стоял король, погружённый в отчаяние. Почему-то именно этот сюжет меня очень зацепил: я не мог отвести взгляда. Неожиданно прямо у меня на глазах картина словно ожила, и персонажи на ней начали двигаться – впечатление было такое, будто я смотрю фильм по телевизору. Сколько времени я так простоял – не помню. Там, передо мной, развёртывалась целая история, достойная объёмной книги. Постараюсь пересказать её в общих чертах:

«Давным-давно жил-был король. Однажды он увидел девушку удивительной красоты, воспылал к ней любовью, привёз в свой дворец и женился. Всё шло прекрасно, но девушка всегда была молчалива и печальна. Вскоре она серьёзно заболела, и её состояние становилось всё хуже и хуже. Король не находил себе места, не отступал от неё ни на шаг, а когда понял, что придворные лекари не могут помочь, созвал всех целителей королевства и пообещал щедрое вознаграждение тому, кто вернёт его жене здоровье. Но никто не смог её вылечить. Отчаявшись, король увидел во сне, что наутро к нему придёт мудрец, который сумеет спасти любимую. И действительно, на рассвете во дворец явился старец. Король провёл его к больной жене, но мудрец попросил государя выйти из комнаты. Остался с девушкой наедине, задал ей множество вопросов, слушал её пульс и заметил, что, стоило им заговорить о некоем богатом городе, пульс у неё участился. Он продолжал расспросы и узнал, что в том городе живёт ювелир, в которого она влюблена и с которым не может расстаться сердцем. Девушка умоляла мудреца не раскрывать этого секрета королю. Но старец вышел и всё рассказал владыке, добавив, что если тот хочет спасти супругу и жить с ней долго и счастливо, ему нужно найти того самого ювелира и привезти во дворец. Король согласился, обещал ювелиру горы золота и доставил его в замок. Тогда мудрец устроил им встречу, и девушка буквально на глазах начала поправляться. Но потом старец дал ювелиру напиток, куда подмешал некие травы, и тот превратился в уродливого, безобразного человека. При виде истинного облика ювелира девушка охладела к нему, и король с возлюбленной жили дальше долго и счастливо».

Я попытался коротко пересказать всё, что увидел, хотя на самом деле в той картине уместилась бы целая тысяча страниц. Пока я смотрел на полотно, мне казалось, будто я перенёсся в иной мир. И лишь когда сюжет внутри картины достиг развязки, я очнулся. Оглянулся – галерея опустела, снаружи давно стемнело. Рядом, глядя на то же полотно, стоял Эдвард Стоун: невысокий, полноватый мужчина лет пятидесяти, со смуглой кожей. В глазах его читалась печаль, хотя губы тронула тёплая улыбка.

– Давненько никто не приходил сюда, чтобы разглядеть подлинный смысл моих работ, – произнёс он с лёгкой усмешкой и протянул мне руку. Я пожал её и спросил:

– Значит, в ваших картинах есть скрытые истории… Но неужели их видят не все?

– Те, кто сегодня толпился в галерее, – сплошь представители знати, жаждущие похвастаться перед знакомыми: «Я, мол, посетил галерею Эдварда Стоуна». Они считают себя ценителями искусства, но на самом деле обманывают и себя, и других. Остальные подыгрывают им, боясь «не дотянуть» до их уровня. – Эдвард усмехнулся. – Пойдём, сядем за стол, спокойно поговорим и перекусим.

Мы устроились за длинным столом, где ещё остались угощения, и начали есть. Вскоре слуги принесли любимое мной белое сухое вино и аппетитное блюдо из говядины. Я ел с удовольствием, а Эдвард не переставал расспрашивать меня:

– Как тебя зовут, юноша?

– Стиан.

– И что привело тебя в мою галерею?

– Собирался в Гринленд, да увидел неподалёку большую очередь и решил узнать, что к чему.

Услышав название «Гринленд», Эдвард заметно помрачнел.

– Ты, часом, не из Четырёх Королевств?

– Нет-нет, посмотрите на меня: я одет как житель нейтральных земель.

Эдвард смягчился и кивнул.

– Зачем же тебе Гринленд?

– Мне нужно увидеться с тамошним магом. У меня к нему много вопросов.

– Странная затея, – хмыкнул он. – Говорят, Гринлендский маг весьма опасен. Все магов боятся.

– А мне придётся рискнуть, – вздохнул я.

Спустя недолгое молчание Эдвард спросил:

– Где ты научился «видеть слона целиком»?

– Меня научил этому сам маг Гринленда.

При этих словах взгляд Эдварда сделался озадаченным. Я же подумал, что, возможно, говорю лишнее, но вино уже успело развязать мне язык, а Эдвард показался мне человеком, которому можно довериться.

– Удивительно! Чтобы маги из Четырёх Королевств не то что разговаривали, а ещё и обучали жителя нейтральных земель… Невероятно!

– Мы с Альфредом – так зовут мага – друзья.

– Но Гринлендского мага зовут Ричард.

– Может, он представился мне под другим именем.

– Может быть…

Мы снова притихли и вернулись к трапезе. Я же не мог выбросить из головы потрясающую картину, ожившую передо мной.

– До сих пор перед глазами стоит то, что я увидел в том полотне…

– Впечатление от подобных картин сохраняется очень долго, – спокойно кивнул Эдвард. – Чтобы по-настоящему проникнуться их смыслом, порой требуются годы.

– Но как тебе удалось создать такую вещь? Ты же не маг?

Он чуть улыбнулся:

– Нет, я всего лишь художник. Много поколений у нас это мастерство передаётся от учителя к ученику. Когда-то и я был подмастерьем. У моего наставника училось около ста человек, и все стали незаурядными живописцами. Однако лишь пятерым удалось полностью постичь тайну и научиться умещать целую книгу в одном полотне. Учитель годами испытывал нас, а тех, кто прошёл все испытания, обучал своим секретам. Я – один из счастливчиков.

– Значит, помимо тебя, где-то есть ещё четверо таких же мастеров?

– Увы, они погибли во время войн Четырёх Королевств и не успели передать своё искусство ученикам.

– Значит, ты теперь единственный обладаешь этой способностью?

– По сути – да. Конечно, у меня тоже есть ученики – почти сотня. Но ни один пока не готов к тому, чтобы воспринять всё мое мастерство. Возможно, когда они подрастут и окрепнут, я выберу пятерых для особых занятий.

На время мы умолкли и принялись за еду. Потом Эдвард добавил:

– Я рад, что встретил тебя. Художник всегда надеется найти того, кто по-настоящему поймёт его замысел. Все картины пишутся именно ради таких людей.

– Я тоже очень рад знакомству, – искренне улыбнулся я.

– Каждый раз перед началом работы я долго готовлюсь. Сначала меня посещает вдохновение, совершенно овладевает моим воображением, и я вижу историю целиком. Тогда я записываю её в виде книги. Когда книга готова, перевожу весь сюжет в одно полотно. На это уходит много сил и времени, и каждый раз после завершения работы я некоторое время восстанавливаюсь.

Слушая его, я всё больше поражался и даже поймал себя на мысли, что мне самому хотелось бы научиться так писать картины. Но меня ждала иная миссия, а потому я решил: если судьба позволит, вернусь к Эдварду, когда всё будет позади, и стану его учеником.

Мы продолжили потягивать вино, и я почувствовал, что изрядно хмелею. Эдвард взглянул на меня понимающе:

– Кажется, у тебя на душе тяжесть. Хочешь – расскажи. Полегчает, если выговоришься. Не хочешь – не надо.

– Ладно… расскажу, – решился я. – Мне действительно необходимо с кем-то поделиться.

Я поведал ему всё без утайки: и про Землю, и про жизнь до встречи с Сецилией, и про то, что случилось после. Эдвард слушал внимательно, то улыбался, то хмурился. Когда я закончил, он сказал:

– Ты подарил мне сюжет для будущей картины! Я уже ощущаю прилив вдохновения. Разреши мне запечатлеть все эти события.

– Да хоть сейчас, – ответил я, обрадовавшись. – Теперь эта история твоя.

– Спасибо. Завтра же сяду писать книгу, – кивнул он, поднимая бокал. Мы чокнулись и выпили ещё немного.

– Почему ты так просто доверился мне? – спросил Эдвард, хитровато прищурившись.

– Даже не знаю… просто внутри появилось ощущение, что тебе можно верить. Да и душу излить надо было кому-то, – признался я, уже основательно захмелев.

– Похоже, сильнее всего тебя мучит вопрос, любит ли тебя Сецилия.

– Да! Если бы я знал, что у неё тоже есть чувства ко мне, я без промедления бросил бы все силы, лишь бы прекратить войну Четырёх Королевств!

Сказав это, я вдруг осознал, как во мне зашкаливает самоуверенность. Надо будет взять себя в руки, иначе ничего хорошего из этого не выйдет.

– Понимаю, – тихо произнёс Эдвард и задумался.

– Боюсь, что в конце всех моих усилий Сецилия может выйти замуж за другого. Может, мне надо было сразу ехать в Хазару и завоевывать её сердце там, вместо того чтобы углубляться в этот мир? – горько вздохнул я.

– Сомнения нередко помогают нам увидеть ошибки и обрести свободу, но в избытке они ломают волю, – отозвался он.

– Вот почему мне так важно найти Альфреда. У меня к нему сотня вопросов!

– Оставайся на ночь. Слуги приготовят для тебя комнату. Отдохни как следует, а завтра продолжим разговор, – предложил он.

Я поблагодарил его, и, когда мне постелили, рухнул на кровать и мгновенно заснул.

Меч королей

Лёгкое пение птиц разбудило меня на рассвете. В моей комнате было большое окно, из которого открывался прекрасный вид на дивный мир Кватернити: повсюду простирались густые зелёные леса, цвели восхитительные цветы, а вдалеке возвышались величественные горы. Солнце уже стояло довольно высоко, а лёгкий ветерок ласково обдувал лицо. Я чувствовал себя так, словно попал в рай. Настроение у меня было на редкость превосходным: хотя прошлым вечером я перебрал с вином, у меня не болела голова, и самочувствие оставалось чудесным. Похоже, вино и впрямь было отменного качества: о таком говорят, что утром не приходится страдать ни от головной боли, ни от тошноты.

Постепенно приходя в себя, я умылся и спустился на первый этаж. Эдвард, должно быть, встал раньше меня: он уже сидел за столом и сосредоточенно выводил что-то в своём толстом блокноте пером и чернилами.

– Доброе утро! – поприветствовал он меня, не отрывая взгляда от записей.

– Доброе утро, – отозвался я.

– Я как раз начал записывать историю, которую ты поведал мне вчера вечером. Оторваться не могу. Садись к столу, сейчас нам принесут завтрак! – сказал Эдвард и вновь погрузился в свою работу.

Спустя некоторое время нам действительно подали завтрак. Каждому положили миску гороха, сваренного в бараньем жиру, блюдо с аккуратно нарезанными разноцветными фруктами, два жареных яйца, поджаренные шампиньоны, масло, хлеб, стакан апельсинового сока и отдельную чашку кофе. Когда слуги расставили всё на столе, Эдвард отложил свой блокнот, и мы приступили к трапезе. При этом, как и накануне, мы болтали обо всём понемногу.

– Ну что, выспался?

– Да, отлично. Кажется, это вино и правда высочайшего качества: сегодня утром ни голова не болит, ни тошноты нет.

– Неудивительно, здесь, в мире Кватернити, лучшие виноделы изготавливают чудесные напитки.

– И вкус у него великолепный!

– Вот и я о том же!

Мы на какое-то время умолкли, поглощённые едой. Наконец я нарушил молчание:

– Скажите, вы когда-нибудь бывали в Гринленде?

– Нет, я ни разу не ездил ни в одно из Четырёх королевств. Жители нейтральных земель никогда туда не отправляются.

– Почему?

– Они очень боятся.

– Чего же? Ведь, казалось бы, они могут защитить себя!

– Похоже, ты не всё знаешь, – ответил он. – Воинов Четырёх королевств невозможно убить, по крайней мере, жителям нейтральных территорий. Их не возьмут ни меч, ни лук, ни яд. Существует какая-то непостижимая магия, дарующая им эту неуязвимость. Убить они могут только друг друга, и даже в пределах одного королевства им не дано прикончить своих же соратников. Таков этот мир, Стиан. Поэтому люди и шарахаются от воинов Четырёх королевств. Конечно, есть среди них те, кто живёт по чести и не трогает нейтралов. Но некоторые злоупотребляют своей силой и время от времени совершают налёты на нейтральные земли: грабят, насилуют женщин, уносят все богатства, а мужчин безжалостно рубят мечами.

Из рассказа Эдварда я понял, что такие воины и правда внушают ужас. С такой неуязвимостью люди способны на ещё более жестокие поступки.

– Однако, насколько мне доводилось замечать, – продолжил Эдвард, помолчав, – Гринленд в чём-то отличается от других королевств. Хотя там часто идут войны, они редко нападают первыми, в основном лишь защищаются и не проявляют особой агрессии. И всё же мы и от них стараемся держаться подальше.

Когда мы закончили завтрак, Эдвард снова углубился в свои записи. А я вернулся к себе в комнату, вышел на балкон с чашкой кофе и стал наслаждаться видом на дивную природу. На балконе стояли два стула и маленький столик, на котором удобно было что-то поставить. В одном из углов я заметил телескоп, и мне подумалось, что по ночам Эдвард, вероятно, любит разглядывать звёзды. Кстати, в этом мире Кватернити я неожиданно обнаружил, что тут тоже курят табак: Эдвард подарил мне свою трубку и полный мешочек сушёного табака. Так что я сидел на балконе, пил кофе, неторопливо покуривал трубку и любовался красотой нового, неизведанного мной мира.

Спустя некоторое время до меня донёсся грохот копыт и громкие крики, которые мгновенно разрушили мою умиротворённость. Внизу что-то происходило – судя по шуму и перебранке, это были явно незваные гости. В ту же минуту в мою комнату вбежал взволнованный Эдвард:

– Стиан, прячься! Явились пираты! Они не должны тебя увидеть! – выпалил он и тут же умчался обратно вниз.

Я мгновенно вытряхнул табак из трубки в пепельницу, накинул на себя пояс с мечом и спрятался в платяном шкафу. Прошло немного времени – крики и топот ног всё ещё гремели внизу. Стоя в тесном шкафу, я провёл в мучительных раздумьях, потеряв счёт секундам. Ведь в моих руках было оружие, подаренное Альфредом, которое якобы позволяло сражаться, как опытный воин, – тогда не стоило ли мне помочь Эдварду? С другой стороны, я никогда в жизни не дрался, не говоря уже об убийстве. В нашем мире за один-единственный удар кулаком можно получить срок. Страх волной накатывал, но сознание того, сколько добра сделал для меня Эдвард, не отпускало. И хотя внутри всё сжималось от ужаса, чувство долга пересиливало.

Наконец я решился. Осторожно отворил дверцу шкафа и медленно вышел из комнаты. Тихо двигаясь по коридору, я приблизился к лестнице. Отсюда уже отчётливо слышался Эдвардов голос.

– Да говорю же, это все деньги, что я смог собрать на этой неделе! У меня больше ничего нет! – кричал он, в голосе звучала досада.

– Не лги! Всем известно, что у знаменитого на весь мир художника Эдварда Стоуна не может быть всего лишь тысяча золотых за неделю! – отозвался кто-то из нападавших.

– Остальное я трачу на содержание галереи, на учеников и на свою семью! – отвечал Эдвард.

– Нам неважно! Тысячи золотых не хватит на наш кутёж. Нужно больше! – взорвался кто-то из пиратов.

– На этой неделе я не продал ни одной картины, – продолжал Эдвард уже спокойнее. – Выручка была только от посетителей галереи, которые приходили полюбоваться моими работами. Приходите в следующую неделю: может, что-нибудь удастся продать, и денег будет больше!

– Нет, нам не нужны твои «авось да может». Нам нужны гарантии! – раздался грубый окрик главаря, и после короткой паузы он добавил: – Постой-ка… Ведь на рынке твои картины идут минимум по тысяче золотых каждая! Если не можешь дать денег – придётся раскошелиться работами. Забираем все полотна! – он громогласно расхохотался и что-то крикнул своим подельникам.

– Нет! Пожалуйста, не делайте этого! – воскликнул Эдвард умоляющим голосом. – На создание одной картины иногда уходят месяцы. Если вы заберёте все, то в галерее больше ничего не останется, ко мне перестанут ходить посетители, а значит, вы и сами не сможете получать с меня деньги в будущем…

Далее я услышал только звяканье железа и рокочущие команды. Моё сердце ушло в пятки, но я понимал: ещё мгновение – и может быть слишком поздно.

– Если мы продадим все твои картины, то ближайшие десять лет сможем жить в своё удовольствие! Почему мы не додумались до этого раньше?! – громко расхохотался главарь банды.

Внизу раздавалось тяжёлое топанье ног, а самодовольный хохот гремел, отражаясь от стен. «Сдирай со стены, подавай, сюда неси!» – доносились команды. Видимо, пираты один за другим срывали картины, украшавшие зал. «Если они сейчас украдут все работы Эдварда, он останется без средств к существованию…» – промелькнуло у меня в голове, и в ту же секунду внутри вспыхнула горячая решимость.

Я мигом сбежал вниз по лестнице и во весь голос крикнул:

– Не смейте трогать эти картины! Немедленно убирайтесь отсюда!

Все пираты были в одинаковых серых одеяниях. На вид они вовсе не походили на классических головорезов: их одежда выглядела на удивление аккуратно, а волосы и бороды были аккуратно причёсаны. Тем не менее в руках они сжимали мечи. Завидев меня, они перестали стаскивать полотна со стен и дружно выхватили оружие из ножен, направив острия в мою сторону.

Высокий смуглолицый разбойник, стоявший ближе всех к Эдварду, повернулся ко мне:

– А ты ещё кто такой? – процедил он.

Эдвард только покачал головой и, стараясь успокоить пирата, быстро сказал:

– Это один из моих учеников. Парень глуповат, не слушается, да и возраст у него ещё совсем юный…

– Что-то я никогда прежде не видел, чтоб у тебя среди учеников были те, кто носит меч! – прищурился главарь, не сводя с меня взгляда. – Знаешь, что бывает с теми, кто осмеливается поднять на нас оружие?

Меня прошиб холодный пот: разбойников было много, они окружили меня со всех сторон, их клинки поблёскивали повсюду – сзади, слева, справа. Но отступать уже не имело смысла. Если бы я не атаковал первым, они бы просто меня зарубили. Собрав всю волю в кулак, я твёрдо посмотрел на главаря: