Гольфистка. Последний удар

Я осталась сидеть на кровати, прижимая телефон к груди, и впервые за все эти дни улыбнулась так, что щеки заболели.

Телефон завибрировал снова – через десять минут после первого звонка. Я едва успела вытереть слёзы и прийти в себя, как экран снова вспыхнул.

Карин.

– Ты поймала? – без приветствия. Голос чуть яснее, но всё ещё с налётом снотворного.

– Что именно? – спросила я, улыбаясь сквозь слёзы.

– Утку! Настоящую! Живую! Чтобы перья, клюв, крылья – всё как положено.

– Карин…

– Влада, – перебила она резко, – я серьёзно. Не спрашивай зачем. Просто… поверь. И главное – никому не говори, что я еду. Особенно Алексу. Если он узнает – всё сорвётся. Обещай мне.

Я замерла. Сердце снова стукнуло глухо.

– Ты едешь?

– Пока это только план. Тихий. Почти невозможный. Но если получится… Я должна быть первой, кто скажет: привет. Поняла?

– Поняла, – шепчу я. – Обещаю.

Карин выдохнула, чуть спокойнее.

– А теперь – миссия: поймай утку. Если сможешь её найти. И, Влада?..

– Да?

– Я тебя обожаю. Не забудь об этом. Даже если вдруг… утка не попадётся.

Щелчок.

Связь оборвалась.

Я осталась сидеть в темноте, ощущая, как сердце бьётся в груди всё быстрее. Она действительно возвращается. И если Карин что-то задумала – лучше не мешать. Даже если это безумие с перьями и кряканьем.

Я поднялась, быстро натянула джинсы, куртку, ботинки. Собрала волосы в хвост. Включила фонарик и выдохнула.

– Хорошо… Миссия «Поймай утку». Время – ночь. Локация – чёрт его знает. Оружие – фонарик, кроссовки и вера в безумную подругу. Пусть только попадётся – эта чёртова утка.

6 глава

Они

Свет был слишком ярким. Он бил в глаза сквозь веки, и казалось – он обжигает. Каждое дыхание – будто наждаком по лёгким. Каждое движение – как удар изнутри.

Карин медленно пришла в себя, как будто поднималась со дна вязкой, ледяной воды. Сначала – просто шум. Аппараты. Щелчки. Мягкое гудение. Потом – боль. Сразу везде. Каждый сантиметр тела отзывался огнём: Плечо. Рёбра. Ноги. Шея. Даже пальцы казались чужими – будто не принадлежали ей. Она попыталась пошевелиться – и стон вырвался сам. Рваный, глухой. Сухие губы даже не смогли сложиться в слово.

Авария.

Фрагменты начали всплывать в голове, как осколки разбитого стекла: свет фар, визг тормозов, гравий, летящий в окна, удар, тишина.

И – голос.

«Карин, нет! Только не сейчас… Слышишь меня? Не уходи…»

Это был он. Алекс. Она помнила, как хотела нажать кнопку вызова. Как его номер светился на экране. Но пальцы не слушались. Тело переставало быть телом. А мир – уходил.

И вот она здесь. Жива. С усилием она попыталась повернуть голову, но всё закружилось. Зашаталась капельница. Монитор пискнул резче.

Она схватилась за край кровати, дыхание сбилось, и в этот момент в палату ворвался врач.

– Лежать! – скомандовал он жёстко, резко, но не грубо. – Ни движения. Вы только пришли в сознание – вы могли сорвать швы и дыхание.

– Где… – хрипло прошептала она. – Где я?..

– В безопасности, – ответил он, уже проверяя капельницу, пульс, делая пометки.

Мужчина был где-то за тридцать, может, тридцать пять, не больше. Высокий, с чётко очерченной линией скул, немного угловатый профиль. Тёмные волосы – короткие, но слегка растрёпанные, будто он не выходил из этой палаты всю ночь. Нос прямой, губы тонкие, но чувствительные. Глаза – карие, почти чёрные, и внимательные до беспокойства. Он был в простой тёмной водолазке под медицинским халатом и на руке тонкий серебряный браслет, будто из других стран.

– Вас спасли. Вы были в тяжёлом состоянии. Несколько переломов. Сотрясение. Но вы выкарабкались. Чудом, – сказал он тише, почти себе.

Она слабо улыбнулась.

– А вы кто?..

Он взглянул на неё, коротко, с оттенком усталой иронии.

– Извините. Я – Рафаэль Морено. Врач. И… тот, кто вытаскивал вас, пока вы сами с собой разговаривали где-то между светом и тенью.

Карин моргнула.

– Спасибо… Рафаэль. Я – Карин. Просто Карин.

– Знаю, – кивнул он. – Ваше имя вы сказали в бреду раз десять. Вместе с именем некоего Алекса. Всё было довольно драматично.

Он сказал это легко, почти шутливо, но в глазах на мгновение мелькнуло – нет, не разочарование, но резь. Она не могла не заметить.

Карин закрыла глаза. Слёзы навернулись сами – от боли, от усталости, от того, что голос Алекса не был сном. Он был там. Он звал. И она… услышала.

– Алекс… – прошептала она.

Рафаэль ничего не ответил. Только поправил подушку, взгляд на секунду стал мягче, теплее, слишком личным – и он тут же отпрянул в себя, как будто спохватился.

– Отдыхайте, – глухо сказал он.

Она повернула голову к нему, усилием, от которого потемнело в глазах.

– У вас… есть машина? – хрипло спросила она.

Он замер, как будто не понял.

– Прошу прощения?

– Машина. Личная. Любая. Хоть скейтборд, – пробормотала она. – Мне нужно поехать. Срочно. Сейчас.

Рафаэль подошёл ближе, скрестил руки на груди. Черты лица заострились, в глазах появилось жёсткое, почти яростное выражение. Он молчал, и это молчание было тяжелее слов.

– Вы не можете покидать палату. У вас перелом рёбер, сотрясение. Вы только что едва не умерли. Я буквально вытаскивал вас с того света. И вы… – он резко выдохнул. – Вы хотите всё снова обнулить? Ради какого-то… парня?

Она не отвела взгляд. С трудом подняла руку, сжав покрывало, как якорь.

– Он думает, что я умерла. Он не знает. И если я не приеду… он уйдёт в себя. Навсегда. Он… такой.

Рафаэль смотрел на неё долго. Очень долго. Он был врачом, привык держать себя в руках. Но сейчас в нём боролась логика и что-то другое – упрямо живое, почти личное.

– Был бы он мужиком, – сказал он глухо, не глядя ей в глаза. – Спал бы у вашей двери. Как я.

Карин застыла. Что-то дрогнуло в ней – от неожиданности, от того, как это было сказано.

Он взял себя в руки первым. Быстро, почти жёстко.

– Хорошо. Но при одном условии, – его голос стал твёрдым. – Вы едете, говорите, дышите – и сразу же возвращаетесь. Я сам вас отвезу. И сам привезу назад. Понятно?

Карин улыбнулась слабо, почти шепотом:

– Понятнее некуда.

Она снова откинулась на подушку. Глаза увлажнились, но в них появился свет. Надежда.

Карин лежала на кушетке, уже одетая в простую, тёплую одежду, которую ей нашёл Рафаэль – тёмное худи, на размер больше, мужская куртка с мягким подкладом, удобные кроссовки. Всё внутри гудело: рёбра ныли, спина ломила, дыхание било по телу, как по стеклу. Но она держалась. Потому что знала – осталось чуть-чуть.

Рафаэль молча готовил укол – обезболивающее и что-то ещё, чтобы она не потеряла сознание от боли в дороге. Он не говорил ни слова, но Карин чувствовала: он рядом. Он наблюдает за ней. Готов поймать, если рухнет. Готов передумать в последнюю секунду. Он боролся с этим решением до последнего, но остался – как остаются только те, кто не умеет уходить.

Она вытащила разбитый телефон. Пальцы дрожали, но она попала в нужный контакт. Рафаэль отвернулся. Не потому что ему было всё равно. Потому что было слишком не всё равно.

***

Я колотила в дверь, как безумная. Ладонью, кулаком, локтем – как будто за ней был выход из всего, из тревоги, из бессонной ночи, из невозможного задания по спасению мира.

– Ну давай же! – прошептала я, снова стуча. – Мне просто нужна утка! Живая. Обычная! Ну, может, не совсем обычная…

Тишина. Ни шороха, ни шагов.

Я только собралась ударить ещё раз, как за спиной раздался знакомый голос – ленивый, тянущийся, с этой вечной полуулыбкой, от которой всегда хотелось либо выдохнуть, либо врезать.

– Влада, ты, конечно, не перестаёшь удивлять. Но… по-моему, ты не в тот дом бьёшься. С уткой ты слегка промахнулась – наша птичка дома.

Я обернулась. Максим стоял, зевая, в толстовке и шортах, с кружкой в руке. Вид у него был, как у человека, которого выдернули из сна и поставили в центр абсурдного театра.

– Мне нужна утка, – выпалила я. – Прямо сейчас. Живая, с крыльями и характером. Срочно.

Он приподнял бровь.

– Ну ты хотя бы курицу сначала попробуй… проще достать.

– Не шути, Макс. Это серьёзно. Карин едет. И ей… ей нужна утка.

Всё шутливое мигом ушло с его лица. Максим побледнел, брови сдвинулись, он опустил взгляд на кружку – как будто хотел прочитать в чае, что делать дальше. На скуле всё ещё виднелась тонкая ссадина, чуть ниже – след от рассечённой брови, заклеен пластырем. А под воротом толстовки угадывался тускло-синий след удара, как будто кто-то схватил его за шею и не сразу отпустил.

Он не сказал Виктору ни слова о том, что произошло тем утром. Ни намёка. И тот не стал допытывать. Всё-таки – уже взрослый мальчик. Сам разберётся. Или хотя бы попробует.

Максим сделал глоток, обжёгся, но даже не поморщился. Лишь чуть крепче сжал пальцами кружку, как будто цеплялся за неё, чтобы не распасться.

– Она… едет?

Я кивнула.

– Врач отпустил её на несколько часов. Она просила не говорить Алексу. Но…

Я вздохнула.

– Я должна что-то сделать. Утка… это был её бред. Но я должна ее достать.

Он молчал пару секунд. Потом отставил кружку на перила и вздохнул.

– Соседи уехали на пару недель. Я кормлю их живность. И да, утки у них… с характером. Но если тебе нужна одна – пошли.

– Ты серьёзно?

– Нет, я всё ещё сплю, и ты в моём сне носишься ночью по соседям и требуешь водоплавающих.

– Макс…

Он усмехнулся, чуть грустно.

– Пошли, Влада. Достанем тебе эту чёртову утку. Ради Карин. Ради… чуда. Или бреда. Кто их теперь разберёт.

Во дворе было прохладно и влажно, а под ногами хлюпала трава. Передо мной – три утки. Серьёзные. Гладкие. Самоуверенные, как будто они тут хозяева мира.

Трава уже подсохла, но осталась холодной, цепкой. Я поёжилась, чувствуя, как холод пробирается сквозь носки. Повернула голову – и увидела Макса. Он стоял чуть в стороне, в шортах и лёгкой толстовке, будто и не замечал ночной прохлады. Смешной и нелепо уверенный – как человек, случайно оказавшийся не в той сцене, но не желающий этого признавать.

Я невольно поёжилась ещё сильнее, глядя на него. Шорты? Серьёзно?

Но Макс, похоже, просто вышел из дома. Там, в тепле, ночь, возможно, казалась совсем другой. Он явно не собирался ловить уток. Даже не собирался долго стоять тут. Лишь на миг – просто убедиться, что со мной всё в порядке. Что у меня, как минимум, всё ещё на месте голова.

Я медленно подошла ближе.

– Ладно, девочки… или мальчики… не знаю кто вы там, – прошептала я. – Одна из вас сегодня будет спасать эмоциональную драму. Не сопротивляйтесь.

Они уставились на меня. Молча. И через секунду – сорвались с места, громко закрякав. Я рванула за ними, чуть не поскользнувшись.

– Ну стоооой! – воскликнула я, поднимая руки.

Они скакали в стороны, кружили, меняли направления – как будто издевались.

– Это что, утки-ниндзя? – прошипела я, отпрыгивая в сторону, чтобы не влететь в ведро с кормом.

Сначала они убегали от меня, а потом, кажется… начали гоняться за мной.

– ААА! – я метнулась в сторону. – Ты же маленькая! У тебя лапки! Почему ты такая быстрая?!

Из-за забора раздался смех. Максим. Смеялся уже в голос, согнувшись, держась за живот, будто смотрел лучшую комедию года.

– У тебя… – захохотал он, – ты… ты им угрожала психологически? Думаешь, они боятся твоей драмы?

– Может быть, да! – выкрикнула я, спотыкаясь и покрываясь грязью и перьями. – Они уважают эмоциональные связи!

– Они уважают только зерно, – сказал он, подходя ближе. – Дай сюда.

С лёгким вздохом он зашёл внутрь загона. Утки отошли чуть назад, наблюдая. В руке у него была кружка – стеклянная, белая, с отпечатком его пальцев на боку и лёгким паром, ещё поднимающимся кверху. Он подошёл ближе, остановился передо мной и молча протянул её.

– На. Ты дрожишь, – сказал он негромко.

Кружка была тяжёленькой, гладкой, чуть влажной от пара. Я взяла её обеими руками – пальцы тут же обожгло приятным теплом. Она согрела не только ладони, но и внутри что-то дернулось – от его молчаливого жеста, от заботы, от этой странной тишины между нами.

Он ничего не добавил. Только слегка кивнул – уткам, себе, мне. А потом присел, щёлкнул пальцами, и одна из уток неспешно шагнула к нему. Он подхватил её легко, как будто делал это с рождения.

А я стояла – растрёпанная, вся в сене, грязи и перьях, вещи испачканы, лицо покрыто пухом, но с белой стеклянной кружкой в руках. И ощущением, что эта кружка сейчас – самое живое, тёплое и правильное, что есть в этом дне.

– Ты серьёзно?.. – выдохнула я. – Ты маг и повелитель уток?

Максим обернулся с довольным видом, утка под мышкой квакнула, почти мирно.

– Нет. Просто они меня не боятся. Я не бегаю за ними, как маньяк с дикой энергией и глазами убийцы.

– Это был бег с душой! – фыркнула я.

Он подошёл ко мне, вручил мне утку.

– Держи. Только не устраивай ей допрос.

Я поспешно протянула ему назад кружку – неловко, обеими руками, как будто передавала не чай, а что-то важное. Он взял её, наши пальцы на миг соприкоснулись – тёплые, живые. Я быстро отвела взгляд, сосредоточилась на птице, прижимая её к себе. Утка была тёплая, мягкая, немного возмущённая, но покорная.