Хрустальная сказка

– Хочешь быть моей подружкой? – спросил он позже.

Вместо ответа она крепче прижалась к нему. Ярко-голубые глаза Алекса испытующе смотрели на нее.

– Только так: никаких связей, обещаний, вопросов – ни с одной, ни с другой стороны. Идет?

Она кивнула, не догадываясь, что именно эти условия станут источником их будущих проблем. И даже теперь она не понимала, что так примагнитило её к Алексу. За свою жизнь она не встречала людей, которым хотела бы уступать. Само слово «покорность» вызывало у неё презрительную усмешку. Когда очередной ухажёр демонстрировал властный характер, она испытывала брезгливость. Все попытки навязать ей свою волю заканчивалась одинаково – холодным взглядом и потерей интереса. Она привыкла повелевать, управлять, держать всё под контролем. Но с Алексом было иначе. Он не пытался владеть ею – просто был собой, и именно это околдовывало её.

Лола оторвалась от воспоминаний и, достав зеркальце, медленно провела расческой по волосам. Отливающие золотом густые пряди мягко скользнули сквозь зубцы. Лола взглянула на свое отражение и осталась довольна – природа щедро одарила ее красотой.

Внезапно Лола заметила Алекса в толпе. Ей показалось, что он поспешно убрал телефон, будто прячась от чужих глаз. Сердце тревожно пропустило удар, но радость встречи растворила все сомнения. Лола рванулась вперед, не в силах сдержать улыбку.

– Алекс! – Она привстала на цыпочки и обняла его. – Я так соскучилась. Ты где пропадал? Неделю не звонил, я думала, с ума сойду, – пробормотала она ему в плечо.

– Ну конечно.

– Не веришь?

– Прости. – Он обнял её, и она почувствовала в его руках усталость от перелёта. Алекс потянул носом, вдыхая её запах.

– Что-то вкусное? Новый аромат?

– Ничего не новый, – фыркнула Лола, выскользнув из его объятий. – Ты быстро все позабыл. – Взяв за руку, она повлекла его к стоянке.

– Откуда этот красавец? – удивлённо присвистнул Алекс, увидев небесно-голубой «Бентли».

– Подарок на день рождения, – небрежно бросила Лола. – И не делай удивленные глаза. Неужели ты не знаешь, что у дочерей миллионеров свои причуды?

– Про причуды я в курсе, а вот день рождения… Черт! Прости. – В его голосе проскользнула едва уловимая досада.

– Знаешь, я загадала желание… – она хитро прищурилась, – чтобы ты наконец подружился со своим телефоном. Серьёзно, даже моя бабушка уже освоила календарь. Когда высветится «Лола ДР» с миллионом сердечек и восклицательных знаков – это намёк, что пора поздравить. – Она пыталась сохранить строгое выражение лица, но тщетно – злиться на него всерьёз она так и не научилась. Особенно после того случая с кактусом. «Держи, это тебе. Такой же колючий, как ты сейчас» – заявил он тогда вместо извинений. Лола прекрасно помнила, как фыркнула в ответ, закатила глаза, но не смогла не рассмеяться.

Они сели в автомобиль – мягкая кожа сидений, тёплый свет приборной панели, характерный аромат новой машины, еще не вобравшей в себя запахи дорог. Лола повернула ключ, и двигатель пробудился к жизни, отозвавшись бархатистым рокотом восьми цилиндров. Стрелки приборов качнулись, и автомобиль, словно в предвкушении, едва заметно вздрогнул. Первое прикосновение к педали газа – и он плавно тронулся, будто океанский лайнер, отходящий от причала.

Лола поймала своё отражение в зеркале заднего вида, поправила прядь волос и, не отрывая взгляда от дороги, тихо произнесла:

– Уже представляю, как через пару дней опять поеду в аэропорт тебя провожать. – Она невесело усмехнулась, перестраиваясь в соседний ряд. – Иногда мне кажется, что я чаще вижу, как твой самолёт исчезает в облаках, чем тебя рядом.

– Работа, – пожимая плечами лаконично отозвался Алекс.

– Куда едем? – спросила Лола как можно небрежнее. – В гостиницу или… – Она сделала паузу, надеясь, что Алекс наконец предложит поехать к нему домой.

Он улыбнулся, прекрасно понимая смысл ее вопроса.

– Ладно, в «Берг» так в «Берг», – покорно вздохнула она, в который раз не решаясь спросить, почему роскошные апартаменты в престижном районе Женевы месяцами пустовали, а их владелец тратился на фешенебельные отели, словно у него нет дома. Она знала, что и деловых партнеров он принимал в ресторане «Берга», а не в своей квартире.

Внезапно Лолу поразила мысль, что даже она побывала в квартире своего мужчины всего один раз, и то в силу стечения обстоятельств. Алексу неожиданно позвонили, назначив срочную встречу, и ему потребовалось переодеться в деловой костюм. Алекс сначала хотел поехать один, но, увидев надутый вид Лолы, всё же взял её с собой. Они поднялись по изящной мраморной лестнице на последний этаж старинного особняка, и Лола застыла на пороге.

Квартира, наполненная светом из панорамных окон, оказалась огромной. Лола медленно обвела взглядом пространство, не в силах скрыть изумление. Изящная мебель в стиле современной классики, приглушённые тона отделки, дорогие предметы искусства на стенах – каждая деталь интерьера продумана до мелочей.

– Работа дизайнеров, – небрежно бросил Алекс в ответ на ее реакцию.

– Почему ты тут не живёшь? – изумилась Лола, ожидавшая увидеть что угодно, но не поистине утончённый шик, которого не добиться, просто купив дорогую мебель в магазине.

Алекс не ответил. Он открыл дверь в гардеробную, и перед Лолой предстала картина безупречного порядка: белоснежные рубашки висели парадным строем, костюмы и брюки были распределены по цветам, а внизу ровными рядами выстроились пары с виду практически неношеной обуви.

– Кто этим всем занимается? – Лола провела пальцем по отглаженному рукаву пиджака.

– Домработница, – коротко ответил уже успевший переодеться Алекс. Тёмно-синий костюм сидел на нём как влитой. Через минуту они снова были на улице…

Вновь пережив эту сцену в своих воспоминаниях, Лола тяжело вздохнула. Алекс с едва заметной нежностью коснулся её лежащей на руле руки:

– Я знаю, о чём ты думаешь. Но давай просто побудем вместе. Я правда скучал. – В его голосе слышалась неподдельная теплота, которой невозможно было не верить. Но за мнимой открытостью таилась бездна, словно чернота в глубине кристально чистой воды. Странная история с квартирой была лишь верхушкой айсберга, маленьким фрагментом сложной головоломки под названием «Алекс».

С каждым днём Лола всё яснее видела: Алекс позволяет разглядеть в себе лишь тщательно продуманную декорацию, скрывающую куда более сложную натуру. И всё же девушка не сомневалась в одном – в его чувствах к ней. Она чувствовала его любовь так же явственно, как собственное сердцебиение. Эта уверенность рождалась на уровне подсознания, глубже любых логических построений и жизненного опыта. Порой Лола замечала, как меняется его взгляд, когда он думает, что она не видит его. Привычная маска отстранённости спадала, обнажая мучительную тоску и нежность, от которой у неё перехватывало дыхание.

***

Антуан стоял перед комиссией профессоров в аудитории столь огромной, что она напоминала зал ожидания вокзала. Тусклый свет дождливого утра просачивался сквозь высокие окна и придавал помещению призрачный вид. Антуан нервно переступал с ноги на ногу, унимая дрожь. Старая аудитория, пропитанная студенческим волнением, хранила память о тысячах защит, экзаменов и научных споров. Воздух здесь, казалось, загустел от десятилетиями копившегося напряжения и страха.

Председатель научно-исследовательской комиссии профессор Ингерман неприятно сверлила глазами Антуана. Он вспомнил, как впервые увидел её три года назад – высокую статную женщину с обесцвеченными добела волосами, уложенными в элегантное каре с ровной челкой. Тогда профессор показалась ему даже красивой, излучающей особую научную харизму. Однако очарование длилось недолго. Едва Антуан вник в её диссертацию, вся научная значимость этой фигуры рассыпалась как карточный домик. После нескольких безуспешных попыток разобраться в сомнительной теории о связи движения глаз с работой полушарий мозга, Антуан это дело бросил. Других научных трудов у Ингерман не имелось. Осталось загадкой, как столь спорная работа помогла ей получить звание профессора. И сейчас, глядя на эту женщину, Антуан не испытывал пиетета. Он лишь отметил, что её короткая челка выглядит неуместной попыткой сохранить ускользающую молодость, а сама Ингерман напоминает контрабас, и массивной фигурой, и низким, тяжелым звучанием.

– Герр Берг, вы имеете отношение к смерти Фру Юзефсон? – произнесла она, вперившись взглядом в Антуана.

Антуан вздрогнул, но тут же взял себя в руки.

– Фру Юзефсон? – повторил он, поправляя на носу очки и делая вид, что задумался. Сам же сосредоточенно делил в голове 2168 на 4. Он знал, что профессорша сейчас внимательно следит за движением его глаз, определяя, каким полушарием он подбирает ответ. Скосил глаза вправо – активно левое, аналитическое, где расположена долговременная память. Влево – на полных оборотах работает правое, образное, управляющее оперативной памятью: человек лихорадочно придумывает, как выкрутиться. Антуан вычитал это в той самой единственной работе Ингерман. Сомнительное, конечно, утверждение, но она профессор, а Антуан всего лишь аспирант, и вынужден принять её правила игры. – Не могу припомнить такую, – как можно спокойнее сказал он, чувствуя, как под мышками выступают капельки пота. – И сомневаюсь, что забыл бы человека, к смерти которого имею отношение.

Сидящие рядом с Ингерман профессора едва заметно улыбнулись. В их глазах промелькнул интерес – первая живая реакция с начала заседания. Только научный руководитель Антуана, профессор ван Херш, по-прежнему безучастно смотрел в окно, постукивая карандашом по столу.

– Тогда позвольте вам напомнить, – с нарастающим холодком сказала профессорша. – Это пациентка онко больницы, которая отказалась от операции после того, как вы ей предложили альтернативное лечение. – Произнося последнее слово, она пальцами нарисовала в воздухе кавычки.

– Тут какое-то недоразумение, – еще более размеренным тоном ответил Антуан. – Я не лечу людей и не произвожу над ними эксперименты, у меня нет на это права. И пока во всех своих исследованиях обхожусь подопытными крысами. Вы заблуждаетесь, профессор.

– У меня другие сведения. – Ингерман замолчала, напирая на Антуана всем своим профессорским авторитетом. Антуану стало трудно дышать. «Только не приступ астмы», – мысленно взмолился он, сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. – Медбрат больницы, герр Йохонсон, сказал, что не один раз видел вас в больнице, возле пациентки.

– А что здесь удивительного? – Антуан поразился собственному бесстрастному тону. – В больнице находится моя лаборатория. И я действительно после работы навещаю больных, разговариваю с ними, подбадриваю. – Его ровный голос отражался эхом от потемневших от времени стен.

– И засовываете им наушники в уши? – грубо перебила профессорша.

Антуан невозмутимо продолжал:

– Ко многим пациентам вообще никто не приходит. И очень даже вероятно, что Фру Ювсон…

– Юзевсон, – резко поправила Ингерман.

– Юзевсон, – послушно повторил Антуан, – была одной из них. Вы сказали «наушники»? Ну да, конечно. Такое тоже случается. Например, на прошлой неделе один пациент попросил включить ему футбол и настроить наушники, чтобы игра не гремела на всю палату. Я не понимаю, в чем меня обвиняют? – Он поднял глаза, подчеркивая, что ему нечего скрывать.

Профессор теперь смотрела на Антуана с откровенной враждебностью, будто ожидая, что на глазах всей комиссии у него вырастет нос, как у Пиноккио. Она резко поднялась, желая придать своей внушительной фигуре еще больший вес и перешла к сути:

– Ваша кандидатская о влиянии звуковых вибраций определённых частот на регенерацию клеток – не просто халтура, это настоящее шарлатанство! Вы хуже средневековых алхимиков, которые травили людей ртутью в поисках эликсира бессмертия. Ваши ссылки на исследования Масару Эмото о памяти воды, которые научное сообщество единогласно признало лженаукой… Это позор для нашего института! – Гневный голос Ингерман заполнил всё пространство аудитории. Она говорила долго и страстно, её пальцы нервно листали рукопись Антуана, словно каждый лист жёг руки. – Вы не доктор и не музыкант. Всего лишь дилетант, который решил поиграть в науку. Как вам только в голову взбрело, что музыкальные вибрации способны влиять на раковые клетки? Где методология? Где статистически значимые результаты? Где двойной слепой контроль? – Каждый вопрос она сопровождала яростным ударом указательного пальца по научному труду Антуана. – Я уже высказала своё мнение о вашем исследовании комиссии. И не позволю, чтобы в нашем уважаемом учреждении проводились такие никчёмные исследования с опытами на людях. Это бросает тень на нашу репутацию! – Она на мгновение умолкла, переводя дыхание. – Не рассчитывайте, что мы допустим вас к докторской. Никогда! Только через мой труп!

Антуан стоял, не шевелясь. В голове проносились графики звуковых колебаний, результаты томографии, улыбающиеся лица пациентов. Всё, во что он верил, всё, чему посвятил последние годы, сейчас методично втаптывалось в грязь. Он чувствовал себя полностью разбитым.

В аудитории повисла гнетущая тишина. Часы показывали десять утра. Тусклый свет дождливого дня придавал коже сидящих в зале нездоровый зеленоватый оттенок. Профессора старательно избегали смотреть друг на друга, делая вид, что изучают свои записи – никому не хотелось участвовать в жестокой расправе.

Антуан понимал – ему «повезло» оказаться в немилости у главного решателя судеб молодых учёных. А он так надеялся, что сегодня, в день, когда аспиранты рассказывают на консилиуме о продвижении исследований, получит поддержку профессоров. Но его выступление даже не началось, а Ингерман ясно дала понять, что в исследовательском центре Антуану ничего не светит.

Тишину нарушил профессор ван Херш, седой старик в круглых очках, с небрежной аристократичностью в одежде, известный ученый и практикующий психиатр с обширной клиентурой и безупречной репутацией. Как всякий светила, он порой был резок в суждениях и нетерпим к глупцам. Но его вспыльчивость искупалась беззаветным служением науке и фантастической работоспособностью.

Ван Херш поднялся и обратился к Ингерман, насупив белесые брови, прятавшие ясные пронзительные глаза:

– Я правильно понял, на наш Центр пытаются свалить очередную неудачу врачей онкобольницы? Думаю, вы согласитесь, что ничего нового не происходит. И ставить из-за пустых обвинений под сомнение труд моего аспиранта как минимум некорректно. Герр Берг работает над уникальным проектом, и уже сегодня опыты на крысах показали, что мы на пороге большого открытия. Может, даже слишком большого для некоторых, незаинтересованных в уменьшении числа онкобольных в мире. Я считаю, что то, что нащупал мой студент, – гениально.

Перекосившееся во время этой речи лицо профессорши выглядело поношенным. Вялый рот, отвислые дряблые щеки… И эта челка. «Господи, да при чем тут ее челка, у меня жизнь рушится, а я думаю о какой-то челке», – разозлился сам на себя Антуан.

Профессор Ингерман, не ожидавшая отпора, ненадолго растерялась, но быстро собралась:

– Я уважаю ваше мнение, профессор ван Херш, – глухо сказала она. – Но предпочитаю не вступать с вами в диспут. Пускай этим вопросом займутся органы следствия. Я уверена, они нас еще удивят… А вы, Герр Берг, знаете, почему до сих пор не отчислены? – Она снова устремила свой колючий взгляд на Антуана. – Только потому, что я еще не получила достаточных доказательств вашей нелегальной практики. Практики, которая убивает людей. Но я их найду. Я вам обещаю. – Она поднялась, давая понять присутствующим, что консилиум окончен.

Антуан вышел из аудитории и побрёл к выходу. По спине текли крупные капли пота. Хорошо, что блейзер скрывал насквозь промокшую рубашку.

Навстречу выскочил американец Майк Фрай, аспирант с факультета биологии. Он работал над темой «Нейронные корреляты эффекта "ушного червя"» – исследование мозговой активности при застревании навязчивых музыкальных фрагментов.

– Ну что, как прошел консилиум? – Улыбка Майка больше походила на оскал. Глаза блестели плохо скрываемым торжеством. – Это правда, что твой проект свернули?

– Непонятно пока, – буркнул Антуан, не желая вступать в разговор и пытаясь проскользнуть между Фраем и стеной коридора.

– А мой утвердили, – Майк подался вперед, словно случайно преграждая Антуану путь. – Выделят деньги на мое исследование. – Американец светился самодовольством, смакуя каждое слово.

– Кто бы сомневался, застрявшие песенки – это так важно, – процедил Антуан.

– А что ты хотел? – усмехнулся Майк. – Думал, твоя музыкальная терапия реально поможет от рака?

Антуан молча протиснулся мимо. Выйдя из здания, он сел в свой темно-серый «Вольво» и тяжело опустил голову на холодный руль.

– Черт, черт, черт! – вырывалось из груди. Антуан отчаянно пытался взять себя в руки, не позволить взять верх нарастающей панике. Сейчас главное – не ошибиться. Не сорваться. Он уже у них под колпаком, малейшая оплошность – и конец его карьере. Да что там карьера! Ему грозила тюрьма.

Антуан достал ингалятор, прыснул лекарство в рот и глубоко вдохнул. Выезжая с парковки, он заметил машину профессорши. Под ней растекалась подозрительная лужа, похожая на машинное масло. Он на секунду притормозил, рассматривая темное пятно, потом тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли и медленно покатил дальше.

Пятнадцать минут спустя он подъезжал к своему дому на улице Карлавеген. Тут его вновь охватило беспокойство. Красный «Пежо» с заляпанными грязью номерами, который Антуан заметил ещё утром, тенью следовал за ним до исследовательского центра, а сейчас снова мелькнул в зеркале заднего обзора. Слежка? Антуан резко повернул направо, не отводя взгляда от зеркала. Ничего особенного не происходило. Машины безразлично двигались своей дорогой, не нарушая непрерывный поток. Немного покружив по улицам города и не заметив ничего необычного, Антуан развернулся и поехал домой.

«Показалось», – успокаивал он себя. Но сердце, инстинкт и интуиция твердили об угрозе. В подземном гараже своего дома Антуан с облегчением вздохнул. Здесь он чувствовал себя в полной безопасности. Он быстро поднялся по лестнице на свой этаж. Повернул ключ в замке и заметил, что недавно установленная, но уже разболтанная дверная ручка опущена вниз. Антуан точно помнил, что утром, когда он закрывал дверь, ручка находилась в горизонтальном положении. Опуститься она могла, только если на нее кто-то надавил.

«Очередная случайность?» Из учения Вольтера он четко уяснил, что случайностей не существует. Все на этом свете либо испытание, либо наказание, либо награда, либо предвестие. Сердце часто застучало, по спине пробежал холодок. Антуан резко обернулся, но за спиной никого не было. Вокруг тоже ничего подозрительного не наблюдалось. Опасность, таилась внутри, в тишине квартиры. Антуан настороженно переступил порог, и воздух сразу стал плотнее и прохладнее. Всю квартиру заливал яркий белый свет…

***

Лексус потянулся к чайнику, стоявшему на краю стола, рядом с компьютером. Дождавшись, пока вода закипит, плеснул в стакан кипятка и осторожно отхлебнул. Тут же скривился и с шумом выплюнул всё обратно. «Жесть какая. Дерьмо, а не эспрессо», – поморщился он. В голову пришло новое слово: «депрессо» – готично-депрессивный напиток. «Ей бы, наверное, понравилось».

Зелёный огонёк на мониторе притягивал взгляд уже минут десять, и Лексус не устоял перед соблазном набрать сообщение.

Лексус: Эй, ты ещё тут?

Фрейя: Нет!

Лексус: Выходи на связь, побалакаем.

Фрейя: Ща косу наточу… Приду… спокойной ночи пожелать )))

Лексус: Ладно тебе, не злись.

Тишину в комнате нарушал только звук дождя за окном, отстукивающий свой готический ритм. Фрейя не спешила с ответом. Лексус снова забегал пальцами клавиатуре.

Лексус: Я жду.

Через минуту бледное лицо девушки возникло на экране.

– Хелло, – протянул Лексус и тут же перешёл к делу: – Так что там с твоим козлиной случилось?

Фрейя помолчала, теребя прядь волос.

– Кинул меня, к другой убежал, – наконец процедила она.

– Это я понял. А ты?

– Догнала и втащила. По полной. – В её глазах мелькнуло раскаяние. – Теперь вот совесть мучает.

– Ну заслужил же.

– Жалко его… – Она задумчиво покусывала губу. – Стоял такой нелепый. Растерянный. Все ржали, а мне… Мне почему-то стало за него обидно.

– С чего бы это?

– Он просто хотел любить. Кого-то другого, не меня. А получил… это.

– Знаешь, – Лексус отхлебнул «депрессо», – я тебя понимаю.

– Да? – её лицо вытянулось ещё сильнее.

– Угу. У меня тоже была история. В прошлом году. Влюбился как последний идиот. Встречаться начали. Вроде всё клёво шло. А потом… – Он поморщился. – Сидим в кафе, едим. И тут она за зубочисткой полезла. Прям там, при всех. Сидит такая модная, в шарфике и в зубах ковыряется. Копает и копает, будто там золото спрятано. А я сижу в шоке и молюсь – только бы ничего не нашла. И что ты думаешь?

– Нашла? – Фрейя подалась к экрану.

– Ага. Достала какую-то дрянь, осмотрела… И сожрала.

– Фу! – девушка сморщила нос. – А ты?

– Блеванул прямо там.

– Да ладно!

– А то… – вздохнул он. – Она потом всем растрепала, что я облевал её. Теперь я у них главный псих.

– Стрёмно…

– Не то слово.

– А знаешь, – Фрейя вдруг притихла, – мне с парнями вообще не везёт. Этот первый был. Думала – судьба. А он… Получил своё и свалил.

– Сама виновата, – буркнул Лексус, – нечего раздвигать ноги на ширину души.

– Пойду я, – тихо сказала его собеседница.

– Обиделась?

Фрейя только глаза закатила.

– Слушай, забудь. Я не хотел… Ну, это…

– Проехали, – она дёрнула плечом, – я и похуже слышала.

– Завтра будешь?

Она неопределённо качнула головой.

– Да или нет?

– Я ясно выразилась – не знаю. Может, на кладбище пойду. Там веселее.

– Ну, понятно.

Связь оборвалась.

***

Антуан метался по квартире, распахивая одну дверь за другой. В гостиной, спальне и ванной – никого. «Кто? Кто зажег весь этот свет?» Дрожащей рукой Антуан достал из кармана ингалятор, трижды резко вдохнул и, обессиленный, рухнул на диван, закрыв глаза.

Тело обволакивала зыбкая пустота. Ноги стали ватными, а в голове навязчиво крутилась нелепая мелодия. Хорошо знакомое состояние. Несколько лет назад, вдохновлённый фильмом «Пазманский дьявол», он записался в секцию бокса. Пара точных хуков быстро отбили у него желание продолжать занятия, но ощущение пропущенного удара осталось с ним навсегда. Из того короткого опыта Антуан вынес главное: пропустив удар, нужно немедленно брать себя в руки, иначе обманчивый штиль растворит последние крупицы воли, оставляя беззащитным, с затуманенным разумом, способным лишь беспомощно наблюдать за медленно приближающейся тенью перчатки.

«Что же это такое?! – думал Антуан. – Неужели начинается чёртова мания преследования?» Он приподнялся на диване, борясь с лёгким головокружением. Сосредоточиться получалось плохо – мысли путались, превращаясь в густую кашу. Он медленно встал и побрёл на кухню.

Крепкий кофе немного прояснил сознание. Потягивая горячий напиток, Антуан начал восстанавливать события сегодняшнего дня, пробиваясь сквозь туман волнения, застилающий память. Утро началось как обычно: душ, завтрак, беглый просмотр новостей. Ничего примечательного. Антуан надел приготовленные с вечера рубашку и блейзер – предстояла важная встреча с профессорами. Взял папку с исследовательскими материалами и направился к выходу. Стоп! Нет, он не вышел. Что-то его задержало.

Мысли вдруг забегали с необычайной скоростью. Все детали утра проявились чётко, словно на фотоснимке: душ, завтрак, блейзер… Флешка! Ну конечно! Именно она его и задержала. Уже на пороге Антуан вдруг осознал, что не хочет оставлять её дома. Маленький носитель с результатами исследований за последние полгода. В нём хранились все тайны Антуана. Он вспомнил, как вернулся в комнату, но не смог сразу найти флешку. Запаниковал, то и дело поглядывал на часы, метался по квартире, пока не обнаружил USB ключ в прикроватной тумбочке. Потом выехал из гаража и заметил красный «Пежо», тоже выруливающий из двора. За рулём сидел молодой человек с длинной крашеной чёлкой, небрежно падавшей на солнцезащитные очки. Именно очки и привлекли внимание Антуана – в пасмурный осенний день они выглядели неуместно. Дальше были «разгон» профессорши, паника, возвращение домой и новая волна страха…

День слепился из кусочков. Похоже, он сам в спешке и волнении включил полное освещение в квартире и сломя голову помчался на консилиум. А красный «Пежо», возможно, – всего лишь игра воображения. Только идиот устроит слежку на такой приметной машине, да ещё и в столь броском прикиде.

Антуан горько усмехнулся – он казался себе сейчас еще большим идиотом. Заерзал на стуле – тело затекло.