Книги. Сигареты. Поезда

Во-вторых, в Питер.

С Питером у нас любовь. Он встречает меня солнцем и провожает – всегда! – огнями, размытыми дождём. Подкидывает улыбчивых людей. Осыпает комплиментами и дарит неприлично дорогие подарки.

Я наряжаюсь старательно, с трепетом. "А если сегодня зайдёт чуть дальше?" Жду встречи или срываюсь по первому зову. Оставляю плохие мысли где-то на полпути, влетаю в город в распахнутом пальто, как в последний раз флиртую – с улыбчивыми людьми, домами, мостами, улицами, стихами Бродского на стене. Бесконечно восхищаюсь лоском, харизмой, остроумием.

Из меланхолии – задумчивые разговоры. Никогда о смерти и бренности, всегда – об ускользающей вечной красоте.

Короткие встречи, блеск в глазах.

– Хочу дворец!

– Обязательно купим.

Книги, философски-несуразные мысли, ночные прогулки, и снова поезда-поезда-поезда».

Алиса прикрыла глаза.

«А потом в дела, в переплетение улиц, в сумасшествие, суматоху и кавардак. Белка в колесе от напряжения начала курить, и дым стоит коромыслом. Поезда-поезда-поезда…»

Столько раз слышала предложение переехать. И думала. Правда думала.

«Не нужно портить любовь бытовухой. Нам не нужны ипотека и счета за коммуналку. Только романтика, только влюблённость. Но каждый раз: не знаю, что делать – беру билет в Питер».

Глава 10

Утро. Невский. Бомжи.

Вы замечали эту смену караула на всех центральных улочках страны? Пройдитесь около пяти ура по Чистопрудному бульвару или по Невскому. Или по главному парку любого уездного городка. Их населяют совсем другие люди.

Там, где днём от ресторана до кофейни фланируют богемные парочки, неизвестно где берущие средства на свою театральную жизнь, где сидят в обеденный перерыв важные ребята в костюмах и миллиардными сделками в макбуках, где вечерами стучат каблуками, теряют сумочки, разумность и девственность извечные герои шумных баров, по утрам лежат серо-коричневые – всегда почему-то серо-коричневые – люди с куцыми бородками, дурным запахом и возлюбленными бутылками подмышкой. Они появляются незаметно, сменяя ночной кутёж, будто бы стоит чуть дольше задержаться в хмельной, беззаботной, сияющей лоском и пайетками юности, как вдруг просыпаешься на лавочке, одиноко поджав ноги среди собратьев по поискам забытья на следующий вечер.

Неизвестно, где проходит эта грань, но на второй волне утренних бегунов, изнанка города снова всасывается в закоулки и подворотни, так что, если вы ведёте обывательски-культурный образ жизни, шансы встретиться с этими ребятами у вас стремятся к нулю. Для вас город чист, умыт и обеспечен. Но как только вам случиться взять билет на ранний поезд или просидеть ночь над проектом, засидеться у друзей или выйти зачем-то пораньше из дома, вам откроются сцены совсем другой жизни, будто в театре не успели сменить декорации между спектаклями. Петербург встретил ярким небом и слепящими солнечными бликами на старых фасадах. Точь-в-точь как в тот раз. И снова она здесь, без малейшего намёка на план. В животе заурчало. Вспомнив про круглосуточную кофейню, зашагала в сторону Лиговского.

Знакомый угол фасада вмиг очертился квадратом фотокарточки. Тогда тоже ярко светило солнце. Какой-то мужчина с верхней полки всё утро настойчиво предлагал вместе позавтракать и купить ей ботинки – старые, конечно, выглядели потаскано (новой одежде она предпочитала ж/д билеты), но Алиса надеялась, что не настолько. Подарил два лимона и пакетик орехов. На вокзале отстал наконец. Полезла за картой – самостоятельно оплатить свой скромный завтрак – и поняла, что картхолдера нет. Целиком. Вместе с Тройкой и пропуском от общаги. Сумма потери не велика, но она же – целое состояние. Паники, надо сказать, не случилось. Перевела деньги подруге, заблокировала карты, всю поездку пользовалась наличкой. Пересчитывала мелочь, чтоб та не затерялась в карманах, и смеялась над своим идиотским положением. В первый раз попробовала шаверму. Лучшего случая и не представить – Питер, крыша, розовый лаваш.

Алисе так везло на солнечные дни в этом стереотипно сером и дождливом городе, что она почти перестала верить сводкам новостей. С ней он – всегда другой. Что-то магически-притягательное было в этом несовпадении.

Хотя был один вероломный раз – второй самостоятельный приезд в Петербург.

Дешёвый, холодный. Прибывший в северную столицу под непроглядным покровом декабрьской ночи. Приехала на концерт. Проходку достала через знакомых, которых вживую ни разу не видела. Но разве это важно, после бессонных ночей за разговорами в Скайпе, идиотских приколов, от которых уже сводит живот, звонков в слезах после ссоры с родителями, миллиона личных историй и общих фантазий? Пересказанные сны, песни хором при всей нестабильности связи. Вся эта несуществующая, глупая интернет-дружба.

И вот утро встречи. У Саши очередной форс-мажор: поругалась с матерью, опоздала на поезд. Нашла бла-бла кар, а он не приехал. Села в какой-то автобус. По пути потерялись, но скоро будут. «Скоро» – ещё часа через три, а пока нужно куда-нибудь приткнуться.

Вышла в холодный город-герой Ленинград – так, по крайней мере, сообщила надпись напротив вокзала.

Тёмные улицы не вызывают доверия, сонный мозг не слишком способен к восторгам. Никто не встретил на вокзале, никто не ждёт в тёплой гостиной. Греет только жажда приключений и чужая флисовая кофта – друзья всем скопом собирали в поездку. Минус тридцать: гулять, мягко скажем, прохладно. Очень хотелось кофе.

Кто-то сверху явно читал её мысли: на ближайшем доме, густо украшенном лепниной, красовалась вывеска KFC. Алиса чувствовала себя здесь такой же неуместной как горящие буквы на шедевре архитектуры, так что радостно нырнула в сомнительное тепло забегаловки. Насобирала мелочь по карманам – наскребла сорок девять рублей на маленький капучино.

Вокруг царил маленький Таджикистан. Не тот, который с вековыми традициями, красивейшей природой и вкусной, богатой едой, а тот, который – как, в прочем, и она – приехал от добра искать счастья, потому что оно нынче положено только успешным.

Сквозь года эта, выросшая, Алиса, которой больше не нужно выскребать по карманам мелочь и ютиться от холода средь грязных полов и незнакомцев, поймала себя на мысли, что даже симпатизирует тем работягам – они не были пьяны, не были агрессивны. Скорее всего, курьеры и таксисты: вдох-выдох перед новой сменой. Но тогда стало страшно: первой реакцией никогда не бывает сострадание. Много взрослых нерусских мужчин, близко двигающихся и говорящих на непонятном ей языке, вызвали приступ не паники, но отвращения. Паники Алисе в небесной канцелярии вообще отсыпать забыли: в нестандартных ситуациях она вся как-то собиралась, реагировала, выползала и только потом стояла у обочины жизненного шоссе и постепенно осознавала, как трясёт всё тело от осознания, что её легко могло уже и не быть. Спасали чудеса и откуда-то взявшиеся добрые люди. Их Алисе отсыпали с лихвой.

На этот раз обошлись как-то без KFC: догуляла до лучших времён – с восьми работает кофейня на Литейном, рядом с шоу-румом тех платьев, в которые Алиса еле влезала. У хороших брендов сложился обет не выпускать вещей больше 44-ого. Ну хорошо: “44-46” для самых притязательных клиентов. Для красивых и богатых, будто купить такое платье – уже определённый успех. Надо отдать должное – те три вещи, что осели-таки у Алисы в шкафу, действительно собирали всеобщие восторги. “Как бы так жить, чтоб всё это – обычное дело?”.

Кофейня тоже била по карману, но вкушённый плод вкусного, эстетичного и здорового уже пронзил её хипстерским ядом. Такая дурацкая стадия благополучия: уже привык к комфорту, но всё ещё не готов легко его обеспечить. Живёшь не по средствам. И всё-таки фокус проходит. Сколько бы ни тратила, всегда в последний момент найдётся способ заработать. Деньги образуются на счету тогда, когда совсем их не ждёшь. Так же магически и растворяются в молочном облаке оверпрайс капучино. Не банковский счёт – проходной двор какой-то.

Мягкое кресло, приглушённо-уютный свет. Холодный бамбл и улитка с брусникой. Спешить некуда, и как-то даже непривычно. За два года ковида привыкла при первой свободной секунде подключаться к Зуму: для него и искала кофейни. В другие редкие минуты: зарядить телефон, открыть очередные задания на планшете. Кофе взывал к условному рефлексу срочно что-нибудь делать.

Из делового нашлась только книжка, без особых раздумий закинутая в рюкзак перед поездом. Она, конечно, художественная, но в безделье и Ремарк – самообразование. Открыла – пропала без вести. Шершавые страницы, полная уже зарядка наушников, расплавленный лёд, расщеплённая беспокойным ртом трубочка. Алиса не может сидеть спокойно. Дёргает ногой, грызёт стаканчики, перебирает пальцами и вечно накручивает волосы. В особо сложных и нервных моментах терзает, от избытка чувств, несчастную нижнюю губу.

Роберт только приехал в Америку – спустя годы скитаний, бегств и лагерей для интернированных. Спустя десятки смертей из-за него и вместо него. Оставив за спиной любые планы и опоры. Добежал, совершив прыжок веры под чужой – какой там по счёту? – фамилией. И вот он в Америке. Спокойствие – как снег на голову. Роберт привык оглядываться, не может ходить по улице, не прислушиваясь. Но это – не всё. Это передышка в пару недель до решающей встречи с посольством: депортируют или оставят? Дадут время переправиться куда-то ещё или прямо из кабинета отправят в новый лагерь, не оставив права даже на звонок? Но Роберту некуда звонить и не с кем разговаривать. Некого даже слушать. Новая страна встретила чужим, неизвестным языком. Роберт чувствует себя призраком, никак не вписанным в историю города – простым сторонним наблюдателем. И это придаёт жизни вокруг особое очарование, яркими красками расцвечивая степенную реальность обычных дней. Парадоксально: отобрали часть картины – сделали её только реальней.

Но Алиса не удивлялась, она хорошо знала это чувство: можно сказать, любила его. Слепые слышат в среднем лучше, чувствуют больше текстур – обостряется восприятие той реальности, которую судьба ещё не отобрала. Для этого совсем необязательно не понимать язык, можно просто выйти в незнакомом месте и некуда не спешить. Неочевидно, но так ты теряешь огромную часть привычных чувств – нет программы, на которую можно опереться, нет дополнительного измерения из шаблонов и маршрутов, нанесённых поверх реальности: карты, по которой каждый из нас неизменно передвигается на автопилоте, рассматривая оставшиеся предметы постольку поскольку.

Пока не составил новую карту, чувствуешь себя потеряно, и чтобы не расплакаться, как в детстве, когда мама оставила одного у кассы и заплутала в молочном отделе, ищешь любые удовольствия вокруг: яркий дом, лёгкий ветерок на щеке, смешной улыбчивый бариста в кофейне. Что угодно, за что можно зацепиться, где поставить точку связи на новой карте своей жизни. В незнакомой ситуации замечаешь всё. Привычный круг разрывается, значимость терзавших душу мыслей и событий понижается почти до нуля по сравнению с новой цепочкой.

Как ни печально, для Алисы Питер свою новизну почти исчерпал. Раньше сбегала к нему, как к любовнику – сумасбродно, внезапно, без оправданий. Туда, где всё ново и пламенно, где ты не знаешь и знать не хочешь, как именно он собирается с утра на работу, какого цвета его щётка и долго ли моется в душе. Зато интересны детские мечты, любимый сорт вина, и куда мы пойдём сегодня. Когда срываешься без цели и планов, а все равно – кругом голова. И волосы лежат, и платье сидит идеально, и стрелки – хоть сразу на красную дорожку. И он такой идеальный – небрежно-черная рубашка, улыбка льва и дорогой парфюм. Кажется, будто не собирался – такой от рождения. Но собирался, конечно. Просто лучше об этом не думать.

Но улицы всё знакомей, и широкие жесты не удивляют. Теперь он старый друг: со своими зависимостями и множеством общих историй. Алиса вообще дружит почти со всеми бывшими – принимает такими, как есть, даёт советы, смеётся, пьёт вино и болтает ногами. Только признавать, что были чувства, не любит. Не сложилось – значит и не было. Таких изредка навещаешь, с одеждой особо не паришься: смотрите, какая есть. "С вами можно в разведку, но я хочу в омут". С ними теперь легко и спокойно. С ними больше нет очарования, и бабочки не разрывают грудь. Наверное, это хорошо.

Но Питер хотелось оставить другим. Уже неидеальным – со всеми его закладками и номерами работниц досуга на стендах главных улиц. Не идеальным, но всё-таки другим. Не своим в доску, а тем, ради которого подбираешь наряд и слова. Тем, что способен удивлять. Когда не знаешь, что он вытворит за следующим поворотом.

Любимая игра – потеряйся на улицах города. Правила просты и немного абсурдны: иди другим путём. Осознай точку А, представь точку Б и выключи навигатор. Просто иди. Если ходила десятки и сотни раз, иди другим путём – сверни с главной улицы, сделай круг. Кажется, что в городе на Неве все улицы правильно-параллельны, но теряться ведь тоже надо уметь. Доверься городу, упади в его объятья и получай сатисфакцию. Город многое может тебе показать.

Так Алиса и сделала: кинула томик Ремарка в рюкзак, унесла поднос к мусорке – всей душой ненавидела тех, кто не справляется с этой задачей – и вышла в кипящий день. С Невского – сразу в зелёный дворик. Скамейки, листва и заборчик. Чем не начало пути? Идти ни к чему Алиса всё-таки не умела: быстро становилось скучно, бесполезно и хотелось есть. Решила наведаться в "Подписные" – и далеко, и красиво внутри.

Питер смог удивить: солнечное утро внезапно сменилось промозглым днём. Поёжилась, достала кожанку из рюкзака. Дождь не собирался (хотя, конечно, кто его знает?), и даже ветер не путал волосы, унося за собой в неизвестные дали. И всё же идти сквозь обшарпанные стены былого величия комфортнее оказалось, кутаясь в куртку плотнее. Вдруг извилистые улочки снова вывели её на Проспект. Не Невский, нет – до него ещё далеко. Это что-то промежуточное: бары, кофейни, антикварные лавки. Наверное, и не проспект даже – так, проезжая улица с множеством путников на тротуаре. Видно, что не туристы: туристы редко возят с собой плащи и пальто.

Питер сегодня – будто полтора века назад – переполнен строгим кашемиром. Но Алисе хватило доли секунды, чтобы краем глаза выхватить из толпы кусок ткани, мгновенно всей подобраться, достроить знакомую до боли фигуру, нахальную улыбку, старомодный бриолин в волосах, глаза – те самые, ясно-холодные глаза из метро, и… Нет, это не может быть он: не сейчас, не в этом городе. «Невозможно».

«Невозможно» – думает Алиса, пока бежит по грязно-серому проспекту со скоростью, не подобающий ни леди, ни Петербурженке, ни кому-то вообще. Толкает людей на узких улицах, сворачивает в закоулок, теряется между двумя грязно-жёлтыми стенами. Дыхание сбивается. Это тупик. Это точно тупик. Секундная задержка, до предела напряжённый слух. Шорох. Поворот. Да, вот мелькнул заветный кусок. «Куда, куда он идёт? Почему она бежит за ним?»

«Дура, не суйся! Это Питер, здесь дворы кишат тем, что не следует видеть хорошим девочкам». Алисе плевать на хороших девочек. Алисе нужно только ещё раз увидеть его. Хоть со спины. Хоть краем глаза. Только бы он не заметил. Бежит, ныряет в низкую арку, больно ударяется головой и падает на растворённый в луже асфальт. Финита ля комедия. Гейм оувер. Ставок больше нет.

Глава 11

Новые джинсы теперь в грязи. Сверху, оказывается, капает дождь. Сколько он идёт? Судя по луже – уже прилично.

«Если уж сел в лужу, постарайся не ударить в грязь лицом».

Высказывание явно не тянуло на Древнекитайскую мудрость, но Алиса сейчас готова вытатуировать его себе на лбу, лишь бы неукоснительно следовать заповеди. Одной рукой победно вскидывает телефон над уровнем позора, на вторую – сильно пострадавшую при падении – опирается с отчаянной надеждой утопающего: рука вполне походила на соломинку – также дрожала и сбивала с трудом добытый баланс. Перерыла всю картотеку полезных воспоминаний – от уроков акробатики в детстве до смешных видео с котами, которые виртуозно заскакивают на шкаф. Потом, правда, срываются с диким мявом и из сальто выходят в свободный пике. Это делает видео смешным, а тебя – моральным уродом.

Почувствовала себя нелепой массовкой, оттеняющей безупречный облик главного героя. Чтобы все софиты облучали светлый его киношный лик. Чтобы правильные контрасты, волевой профиль, красиво струящийся дым. Герои тоже бывают нелепы, но всегда как-то наигранно: вызвать сочувствие, показать человечность. Алиса отчаянно хотела верить, что она – тоже главный герой, просто автор слишком схватился за реализм.

Чудом поднялась из лужи, не утопив ничего совсем уж полезного. Сухой работающий мобильник оказался как нельзя кстати: пришло сообщение от Дари – смутные воспоминания гласили, что именно так звали хозяйку Сумрака и временного Алисиного пристанища.

– Я через час заканчиваю работать. Встретимся в «Этажах»?

– Да. Мне как раз явно пора куда-то домой.

Мокрая ткань неприятно липла к ногам. Зато, кажется, кончился дождь. Сняла кожанку, обвязала вокруг пояса – вроде прикрыла последствия гонки. «Этажи» как Питерский Рим: в них обязательно ведут все дороги.

Ни разу ещё не нашла вход с первой попытки: пять этажей фрик-магазинов, разношёрстных людей, глубокомысленных надписей и недопонятых поэтов скрываются за самой обычной Петербургской аркой. Никаких указателей. Сколько ни ходи – всегда пропускаешь сначала.

До встречи ещё полчаса – решила вскарабкаться на самый верх, преодолев с десяток издевательски длинных пролётов. Там – всегда почему-то исключительно за наличку – пускают на высокую крышу со смешными картинками, искусственным газоном и потрясающим видом на Петербургские контрасты: исторические здания с лепниной и их же облупившиеся желтовато-серые дворы: сплошная Достоевщина, которую Алиса так ни разу и не смогла дочитать до конца. Бонусом идёт билет на качельки: зал с досками на длиннющих железных цепях – где-то осталась фотка, на которой семнадцатилетняя Алиса феерично с них падает.

Из лестниц сложилась полноценная тренировка. Стараясь сохранить остатки самолюбия и ровное дыхание, вытащила из кармана две смятые сотни – не помнила, когда в последний раз пользовалась наличкой. Протянула запястье для пропуска-печати, сделала последний рывок и выползла наконец к вновь появившемуся солнцу. Резко захотелось танцевать. В такие моменты сюрреалистически чётко ощущаются сила и молодость. Хочется жить, творить и объять весь удивительно-контрастный, такой невероятный мир. «Хорошо, что сутки назад я не шагнула под поезд метро».

Расшнуровала кроссовки, стянула носки – плюхнулась на искусственную траву, вытягиваясь каждой мышцей, стараясь прочувствовать этот момент всеми фибрами души, каждой клеточкой тела. Лето, Питер, и целая жизнь ещё впереди.

Привычное синие сияние больше не раздражало.

– Я закончила. Где встречаемся?

– Я тут, на крыше тусуюсь. Приходи?

– Не, я не настолько мажорка. Пойдём лучше покажу местную крышу. Твоя – чисто обдиралово для туристов.

Гулять с местными всегда интересней, чем с гидами. Они знают и показывают неподдельное. Не за открытками же ты – в самом деле – приезжаешь в город. Приезжаешь за жизнью, за новыми поворотами. А их, к несчастью, не найдёшь в туристических декорациях.

– Окей, спускаюсь.

– Встретимся на четвёртом.

«Местная» крыша оказалась балконом-курилкой всего ближайшего общепита. Виды не впечатлили, зато перепала халявная шаурма от одного из многочисленных Дариных коллег, а заодно с ней и приятно покалывающее низ живота чувство посвящённости в чужую тайну, пусть и посредственно-бытовую.

– Ладно, погнали к метро. Зайдём только за Гаражом и картошкой. У меня ещё валялся чёрный хлеб: намучу нам царский ужин!

Алиса давно не ужинала картошкой и хлебом, но это что-то вроде фастфуда в ночных переездах и запаха Доширака в вагоне: нужно принять чужие правила игры, чтобы прочувствовать атмосферу.

Полуподвальная Пятёрочка из тех, которые никогда не заметишь в центре с первого раза. Стойки с алкоголем у кассы, разношёрстная очередь из работяг и бомжей.

– Может, вина на вечер возьмём? – предприняла попытку найти компромисс с чужими устоями.

– Оплатишь?

– Оплачу.

– Тогда погнали. Я только белое пью. А ты?

– Индифферентно. Белое так белое. Две бутылки?

– К девяти на работу… Да пофиг, погнали. Не в первый же раз, ей-богу.

«Интересно, и сколько ей?». Для себя Алиса уже закинула Дарю в категорию Питер Пэнов – людей без возраста, одинаковых и в пятнадцать, и в тридцать пять. Рано повзрослевших и напрочь отказывающихся стареть.

До пригорода добрались почти без приключений. Новые кварталы в спальных районах: Северная столица растёт почти так же неумолимо, как официальная.

– Так, я сейчас открою дверь, а ты лови кота.

– Что?

– Тебе Гамлет разве не сказала? У меня кот, зовут Сумраком.

– Сказала. А ловить-то зачем?

– Чтобы не убежал.

Щёлкнул замок, скрипнула типичная дверь рафинированной новостройки – такие обычно кусками обёрнуты в плёнку, так и не снятой после сдачи квартиры первым счастливым жильцам. С диким мявом что-то чёрно-седое пробкой вылетело из открывшейся щели и с космической скоростью метнулось в конец коридора. Алиса скинула на пол рюкзак и побежала за серым комком из скорости и недовольства. Уже приготовилась к расцарапанным рукам, но вблизи кот оказался вполне дружелюбным. Сдавшись, залез на руки почти добровольно.

– Это он так обижается. Не любит, когда меня дома нет целый день.

– Так ты же постоянно работаешь?

– Ну вот он постоянно и бегает. Готовься: при выходе будет также. Но вообще-то он душка.

Алиса не ответила, заворожённая открывшимся видом. Эта квартира явно могла побороться с «Этажами» за звание самого концептуального места в Петербурге. На стенах не наблюдалась даже намёка на обои, зато все они были покрыты разномастными надписями и рисунками, будто тело закоренелого байкера. Квартира дышала духом богемы и декаданса.

Вспомнился дворик при музее Ахматовой – там на стенах неизвестные авторы вперемешку писали свои стихи и чужие цитаты. Иногда стену закрашивали, но вряд ли ради приличного облика, слишком уж много шарма добавляли ей надписи. Скорее давали волю новым творцам, освобождая место на культовой стене. «Надо всё-таки добраться до Подписных». А пока можно было вдоволь насмотреться на коллективное творчество посетителей обители Дари и Сумрака. Алиса их, кстати, уже полюбила: слишком яркие персонажи, чтобы хоть что-нибудь им потом не простить. Такие вот личности – главная Алисина слабость. Она бы написала по книге про каждого, если бы по-настоящему умела писать.

Отойдя от шока, спустила наконец с рук кота, закинула в квартиру рюкзак и собиралась уже куда-нибудь сесть, как вспомнила про грязные джинсы. На кровати – единственном относительно свободном в комнатке месте – белья, конечно, не было, но Алиса начинала догадываться, что оно и не предусмотрено, а пачкать ткань (итак, к слову, не первой свежести), на которой предстоит пару дней спать, не казалось удачной идеей.

Даря уже колдовала что-то у плиты, лавируя между грязной посудой, зажигалками, пачками сигарет и пустыми бутылками.

– Слушай, у меня тут оказия случилось, и надо б джинсы застирать. У тебя можно взять что-то переодеться?

– Ага, посмотри там, – неопределённый взмах рукой, видимо, предназначался примостившемуся в углу рейлу с одеждой, – что найдёшь: всё твоё.

– О, спасибо.

– Можешь, пока тут живёшь, любые шмотки брать и косметикой пользоваться. А то ты, кажется, ничего с собой не взяла.

– Да… Собиралась в спешке.

– Срочные дела?

– Ага: не повеситься и не обдолбаться.

– Тогда ты выбрала крайне странное место – тут многие этим профессионально и занимаются. Хотя Питер я всей душой люблю.

– Да я тоже… Люблю. И таким вот тоже – никуда от чувства не денешься. Сердцу, говорят, не прикажешь.

– Я считаю, что это правильно. Любить надо не за что-то, а лучше даже немножечко вопреки.

– Звучит не очень здорово.

– Зато красиво.

На этом и порешали. Алиса быстро сменила джинсы на первые попавшиеся шорты – благо, размер с хозяйкой квартиры примерно совпал. Беспомощно оглядывалась в поисках какого-то подобия санузла.