До встречи на Венере

Папа предложил отвезти нас в аэропорт. По ходу дела, они наконец поняли, что никакая сила в мире не заставит меня снова сесть за руль. Мама тоже хотела поехать с нами, но ее вызвали на работу ― лошади на ранчо Салливана потребовалась срочная операция, а другого ветеринара поблизости не оказалось.

Мама вчера весь день улыбалась. Когда мы вернулись из Бирмингема, они с папой больше часа проговорили по телефону с мамой Мии. Оказывается, папа Мии, фотограф, уже несколько недель находится в Испании, делает снимки для какого-то журнала о природе. Миссис Фейт также сказала моим родителям, что нас встретят в аэропорту Мадрида, а оттуда мы отправимся в наш отель (не помню, как называется), где-то в Андалусии. Мама Мии читает там лекции в каком-то университете. То есть получается, что «нищие» родители Мии на мобильники раскошелиться не могут, однако при этом имеют не только классную работу, которая предполагает командировки за океан время от времени, но и могут позволить себе отпуск за границей ― и даже готовы оплатить все расходы заложнику своей дочери. А если вспомнить, что вчера у водопада она утверждала, якобы собиралась поехать с другом, но там что-то не срослось, то становится понятно, что я имею дело с самой большой лгуньей в штате Алабама. У этой девушки есть проблема, которую одними таблетками не решишь. Тем не менее билеты на самолет настоящие, как и улыбка на лице моего папы, поэтому я не буду задавать ей никаких вопросов ― по крайней мере, пока.

Понятия не имею, что произойдет, когда мы встретимся с ее родителями: в основном колеблюсь между предположениями, что эта семья психопатов похитит меня и будет требовать выкуп, или же эти чокнутые последователи культа принесут меня в жертву в одном из своих кровавых ритуалов, или они окажутся с чертова Сириуса и увезут меня с этой планеты.

Что бы они ни сделали, все это детский лепет по сравнению с тем, чего я заслуживаю и что я хочу сделать с собой.

Мой папа, который тоже все утро ходит и улыбается, ставит в автомагнитолу один из своих дисков, и мы едем по шоссе 65, а он подпевает Брюсу Спрингстину (папа считает его самым крутым рок-певцом всех времен) ― с диска льются его «Счастливые деньки». Я наблюдаю за Мией в зеркало заднего вида. Она щелкает все подряд на свою старенькую камеру, упершись локтями в полуоткрытое окно, и ветер треплет ее волосы. Кажется, абсолютно всё приводит ее в восторг. Она похожа на маленького зверька, который впервые выполз на свет из своей норки. Одежда у нее вся измята, как будто она в ней спала. На спине ее джинсовки, надетой, разумеется, наизнанку, я замечаю даже немного мха. Руки так и тянутся стряхнуть его, но я, конечно, не поддаюсь искушению.

Не знаю, как долго я украдкой разглядывал Мию, прежде чем заметил, что мой отец тоже украдкой разглядывает меня. Лукавая улыбка играет на его губах. Отлично! Последнее, что мне нужно, ― чтобы он решил, что я могу запасть на такую девушку, как Мия. Я откашливаюсь, достаю мобильник и делаю вид, что серфлю сеть. Неожиданно обнаруживаю, что набрал в поисковике «Способы покончить с собой в самолете».

Минут через десять (и через пару песен Спрингстина) мы доезжаем до перекрестка. Я все еще в телефоне, и, когда мой отец входит в поворот чуть более резко, чем мне бы того хотелось, все дерьмо возвращается ко мне одним махом, без малейшего предупреждения. События того ужасного дня всплывают в памяти, вспыхивают перед моими глазами, ослепляя, оглушая, уничтожая меня. У меня темнеет в глазах. Когда мрак наконец рассеивается, я вижу машину, которая несется нам прямо в лоб. Это машина Ноа. Мы вот-вот столкнемся. Мое сердце стучит как бешеное. Я перестаю дышать. И в этот момент ощущаю, как из ниоткуда появляется чья-то рука и сжимает мою руку.

Я открываю глаза ― я даже не заметил, когда закрыл их. Делаю вдох. Мои руки судорожно цепляются за сиденье. Смотрю на папу. Он больше не улыбается. Его рука лежит на моей руке. Он смотрит на меня и кивает, как бы говоря, что все в порядке, что все закончилось, что в каком-то смысле он меня понимает.

Еще не полностью оправившись от пережитого шока, смотрю вперед, ожидая увидеть там Ноа, его разбитую всмятку машину, но вместо этого обнаруживаю башню аэропорта Бирмингема. Не может быть. Все было настолько реально… Я чувствую, что Мия смотрит на меня сзади, но мне не хватает воли обернуться, да и к тому же я не испытываю никакого желания делать это.

– Это он? ― радостно восклицает Мия. ― Это аэропорт, да?

Папа кивает, слабое подобие улыбки возвращается на его лицо. Когда я наконец более-менее прихожу в себя, мы уже приближаемся к полукруглому проезду, который идет вдоль терминалов вылета. Пока мы проезжаем мимо терминалов, Мия зачитывает названия авиакомпаний на указателях. Вслух. Все по очереди. Как было хорошо, когда она молчала! Но все хорошее, как известно, быстро заканчивается.

– «Юнайтед»! Это он! Наш терминал!

Мой папа, посмеиваясь над ее безграничным восторгом, останавливается перед входом. Мия выскакивает из машины, быстро щелкает фотоаппаратом на ходу и бросается к выстроенным в ряд багажным тележкам.

– Рад за тебя, сынок. По-моему, она очень милая девушка, ― говорит папа.

Я киваю. Что еще я могу сделать? Он молча смотрит на меня, словно пытаясь прочесть мои мысли. Я отвечаю самым невозмутимым выражением лица. Папа переводит взгляд в пол и понимающе кивает, будто отвечает сам себе на какой-то вопрос. И, улыбнувшись мне, выходит из машины. Я смотрю в зеркало заднего вида и вижу свое отражение ― оно смотрит на меня с отвращением.

Выхожу из машины и вижу, как Мия пытается вытащить из багажника свой древний зеленый чемодан.

– Давай я тебе помогу, ― говорит ей папа.

– Не беспокойтесь, я справлюсь, спасибо.

Папа все равно помогает ей и ставит чемодан на тележку.

Мия благодарно улыбается ему, но в ее улыбке есть и что-то еще. Удивление? Недоверие?

– Большое спасибо за все, мистер Фриман. ― Мия протягивает руку.

Но отец не пожимает ее руку. Вместо этого он надвигается на нее, неуклюже раскинув руки, готовый стиснуть ее в своих крепких, как медвежья хватка, объятиях. Мия вся сжимается на миг, подается назад. Она смотрит на меня умоляюще ― даже более чем умоляюще. Рефлекторно я шагаю к ней, но тут папа обхватывает ее руками, и она вроде успокаивается. Закрывает глаза и позволяет себя обнять.

Продолжая наблюдать за ними, я достаю из багажника свою спортивную сумку. Наконец мой папа выпускает Мию из объятий ― у нее дрожит подбородок. Мия потрясенно улыбается ― она не в силах скрыть переполняющие ее эмоции. Поворачивается, бодро машет рукой на прощание и быстро направляется ко входу, толкая перед собой тележку с багажом.

Я смотрю на отца. Я хочу поговорить с ним, излить душу, объяснить, как мне жаль, что я заставил их пройти через все эти испытания, что навсегда опорочил имя нашей семьи, но слова застревают у меня в горле. Он кладет обе руки мне на плечи, чего раньше никогда не делал, и говорит проникновенно ― я и не подозревал, что он на такое способен:

– Сынок, я знаю: тебе сейчас нелегко. Мы сильно отдалились друг от друга; иногда мне даже кажется, что из-за того несчастного случая между нами выросла непробиваемая стена, и…

Он качает головой, пристально глядя на меня. Я дрожу всем телом.

– Все, о чем я прошу, ― постарайся в этой поездке найти то, что разрушит эту стену. Мы с мамой ужасно скучаем по тебе, сынок. Пожалуйста… вернись к нам.

Каждое его слово, каждый звук, который он произносит, пронзают меня до глубины души. Мне хочется обнять его и зарыдать, но я знаю, что не смогу остановиться, поэтому я просто прикусываю язык и киваю, как бессердечный ублюдок.

– Сэр, вам нужно проехать дальше, ― проходящий мимо полицейский указывает на знак «Парковка запрещена».

– Конечно-конечно, одну минуту, ― отвечает отец.

Быстро достает бумажник и протягивает мне одну из своих кредитных карт.

– Папа, не нужно… ― пытаюсь я отказаться.

– А я тебя и не спрашиваю.

Он засовывает карточку в карман моей куртки.

– Я хочу, чтобы ты получил максимум позитива от этой поездки, и если ты не хочешь сделать это для себя, то сделай это ради нас с мамой. Для нас это имеет огромное значение.

Я киваю. Полицейский строго смотрит на нас.

– Бегу-бегу, ― говорит ему папа.

Он гладит меня по щеке и направляется к машине.

Я хочу крикнуть ему, что люблю его, что буду скучать по нему, но просто стою и молча смотрю ему вслед. Оглядываюсь по сторонам в поисках Мии. И почему меня не удивляет, что она находится в центре всеобщего внимания? Мия стоит перед дверью, подняв руки над головой, закрыв глаза, и кружится на месте. На ее жизнерадостность больно, мучительно, невыносимо смотреть. И что-то мне подсказывает, что эти дни за границей могут даться мне еще тяжелее, чем я думал.

Мия

Мы летим над морем пухлых и игривых облаков. Это самое удивительное ощущение, которое я когда-либо испытывала. Мне хочется протянуть руку и сжать их или лечь на них и парить в воздухе. На секунду они напоминают мне медсестру из мемориальной больницы Джека Хьюстона ― у нее были разноцветные ватные шарики. Солнце следует за облаками, как страж, охраняющий небо. Так, значит, именно это произойдет со мной, когда я покину свое тело? Буду парить над облаками? Улыбаться солнцу? Играть со звездами?

Кайл сидит рядом и занимается своим любимым делом: игнорирует меня. За все утро мы и словом не перемолвились. Как только мы устроились на своих местах, он принялся листать журналы, которые выдали в самолете. Когда мы взлетали, он смотрел какой-то скучный документальный фильм о пингвинах в Антарктиде. А теперь он читает комиксы, которые достал из рюкзака. Я его не виню. Будь я на его месте, я тоже вряд ли бы изнемогала от желания завязать разговор.

В тысячный раз он смотрит на часы на правой руке. Такие часы ― с темно-синим ободком и тремя маленькими круглыми хронометрами, на металлическом ремешке ― были в моде в прошлом веке. Красивые; они делают Кайла стильным, почти харизматичным. Я смотрю на стрелки часов. Полдень. В это время, чтобы ни случилось, Ротвеллы отправляются на воскресную мессу. Они, наверное, уже беспокоятся, куда это я запропастилась, и если до сих пор этого не сделали, то примерно сейчас они заявляют в полицию о моем исчезновении. Но ни полиция, ни кто-либо другой меня теперь не найдет. Никто и ничто не заставит меня сделать операцию на сердце.

Впервые за всю свою жизнь я свободна. Все благодаря Бейли. Без нее меня бы даже не было в этом самолете. Работа ее последнего парня, помимо всего прочего, заключалась в том, что он помогал невинным людям обрести новую личность, чтобы обойти барьеры, которые ловко ставит перед ними коррумпированная и несправедливая бюрократия. По крайней мере, так он говорил. До встречи с ним я не знала, что получить фальшивый паспорт так легко. Я вообще не знала, что паспорт можно подделать. В паспорте, который он сделал для меня, рядом с фотографией стоит имя Мириам Абельман. Мне нравится имя Мириам. Оно внушает мне некоторую иллюзию, как будто я из Европы.

По проходу движутся две стюардессы. Они толкают перед собой металлическую тележку, в которой, судя по запаху, находится что-то съедобное. Я умираю от голода ― не ела со вчерашнего вечера. Я оглядываюсь по сторонам и вижу, что перед другими пассажирами находится что-то вроде столика. Не помню, чтобы мне выдавали такой, поэтому заглядываю под сиденье ― там ничего нет. Я проверяю по бокам, но и там пусто. Может быть, на спинке? Отличная идея! Я смотрю на экран телевизора на кресле передо мной ― вдруг там есть какие-нибудь инструкции, которые я не заметила, но их нет. Я просто не могу найти эту благословенную штуку, а стюардессы с каждой секундой все ближе. И тут оп! ― рука Кайла протягивается над моими коленками и щелкает маленьким рычажком на сиденье впереди. Неуловимый столик раскрывается передо мной.

– Спасибо, ― говорю я.

Кайл снова уткнулся в свои комиксы, но я продолжаю:

– Нет, серьезно, кто бы мог подумать, что это так просто? В таком продвинутом, ну ты понимаешь, самолете ожидаешь обнаружить более сложную систему выдвижения столиков, так ведь?

Он качает головой. «Что за дурочка», – написано у него на лице. Конечно, я тут показала себя не с лучшей стороны, но я действительно ожидала чего-то более… Не знаю, просто чего-то большего. Стюардессы добираются до нас. Одна из них, в симпатичной темно-синей униформе с лиловым шевроном, грациозно наклоняется ко мне и спрашивает:

– Что вы будете, мисс, ― мясо или рыбу?

– Ни то ни другое, спасибо. Я вегетарианка.

– Мне очень жаль, мисс, но специальные блюда нужно заказывать не менее чем за двадцать четыре часа до рейса.

– О, в таком случае я буду рыбу. По крайней мере, я знаю, что рыба неплохо провела время, поплавала в свое удовольствие и все такое, прежде чем… ― я провожу указательным и средним пальцами по горлу. ― Ну, вы понимаете.

Стюардесса с недоумением смотрит на меня, но все равно улыбается. Она протягивает мне поднос с чем-то смутно напоминающим еду, затем поворачивается к Кайлу:

– А для вас, сэр?

Кайл качает головой и взмахом руки отпускает стюардессу. Я не удивлена. То, как выглядит эта рыба, заставляет меня тосковать по еде миссис Ротвелл, а это уже о чем-то говорит. Я наблюдаю за Кайлом краем глаза. Он закрывает свой комикс. Идеальный момент, чтобы еще раз попытаться установить контакт.

– Что ж, ― начинаю я, ― учитывая, что следующую неделю мы проведем вместе, думаю, нам стоит узнать друг друга получше. Спроси меня о чем угодно, и я тебе отвечу. Давай, нападай.

Он не нападает. Вместо этого он наклоняется, убирает комиксы в рюкзак и долго копается в нем. Когда он выпрямляется, я вижу, что он искал: наушники. Мило, действительно тонкий жест, но я не сдаюсь.

– Неужели ты даже не хочешь узнать, куда мы направляемся, что будем делать? Вообще ничего?

Я делаю паузу и жду, но, поскольку он в ответ и бровью не повел, продолжаю:

– Ты же не собираешься провести целую неделю, не сказав мне ни слова? Не думаю, что мое слабеющее здоровье выдержит подобное обращение.

На Кайла напала избирательная глухота. Вместо ответа он надевает наушники, закрывает глаза и скрещивает руки на груди. Отличную он дает мне возможность изучить его вблизи.

Меня не удивляет, что он сводит девушек с ума. Черные волосы волнами ниспадают на великолепные черты его лица, слегка присыпанного веснушками. У него такие чувственные губы, что, если бы не точеная челюсть и мускулистые руки, он выглядел бы слишком женственным. И тут я вижу чуть ниже рукава его футболки глубокий шрам, перехваченный несколькими стежками, ― неопровержимое свидетельство его страданий. Если бы только остальные его раны можно было так просто исцелить!

Я оставляю половину еды на тарелке. Любуюсь захватывающим видом из окна и представляю нашу первую встречу с мамой. Мысли мои становятся сумбурными. Думала ли она обо мне вообще хоть когда-нибудь? Или просто позабыла о моем существовании? Бум, бум, бум, бум ― мое сердце предупреждает меня, что я превысила дневную норму переживаний. Я прислушиваюсь к предупреждению и прислоняюсь к иллюминатору в надежде немного поспать. Завтра мой день рождения и второй день моей полной свободы, и я не собираюсь терять ни одной его бесценной секунды на сон.

Кайл

Автомобильная стоянка возле аэропорта раскинулась под беспощадным солнцем ― я непрерывно щурюсь даже в темных очках. Двадцать один час без сна тоже не способствует бодрости. Всю дорогу я притворялся спящим, слушая самую громкую музыку, какую только смог найти. Ни при каких условиях я не рискнул бы погрузиться в сон. Чтобы потом разбудить весь самолет криками от очередного кошмара? Знатно повеселил бы народ, да. К тому же после четырех чашек крепкого кофе подряд я не только вымотан, но и на взводе.

Мия идет впереди меня, толкая багажную тележку. Судя по всему, она высматривает что-то или кого-то. Заглядывает в распечатку, которую держит в руках, и продолжает движение. Я следую за ней на безопасном расстоянии. Понятия не имею, что мы здесь делаем, но вопросов не задаю. Я сейчас в таком состоянии, что пойду на все, лишь бы уклониться от бесед с этой эльфийкой. Ее родителей нигде не видно, но мне, честно говоря, по барабану. Все, чего я хочу, ― как можно быстрее добраться до отеля и лечь спать.

Она машет кому-то вдалеке, но единственное в том направлении, что отдаленно напоминает человека, ― парень с дредами, без рубашки, босой, весь в татуировках, с торчащей во все стороны бородой. Джинсы у него такие поношенные, что ткань просвечивает. Мы подходим к нему. Он стоит рядом с фургоном типа тех, на которых разъезжали хиппи в прошлом веке. Одна половина выкрашена в цвет фуксии, другая ― флуоресцентно-зеленая, а в довершение всего на борту нарисованы огромные маргаритки кричащих цветов. На боку фургона от руки написано изумительное по силе послание: «Жизнь ― это путь, а не цель». Не знаю, во что мы ввязываемся, но выглядит это все крайне подозрительно.

– Привет! ― говорит Мия, когда мы останавливаемся перед парнем. Протягивает руку, изображая из себя ответственную взрослую девушку.

– Привет! ― отвечает он с сильным испанским акцентом. ― Намасте.

Парень обнимает ее.

– Намасте, ― отвечает Мия, сверкая зубами в ответной улыбке.

– Слушай, а у тебя договора нет при себе случайно? ― спрашивает парень, почесывая голову. В этой спутанной копне волос картошку можно растить, по-моему. ― Не знаю, что я сделал со своей копией. По ходу, посеял где-то.

Мия кивает и показывает ему свою распечатку. Парень берет ее и внимательно читает.

– Окей, теперь я с вами. Вы ― Мириам Абельман, девушка, которая арендовала мой маленький Лунный охотник на два года вперед, но внезапно перенесла бронь на год. Вам повезло, что мы смогли перенести вашу бронь за столь короткий срок.

Ага-а-а, теперь она ― Мириам. Патологическая лгунья, иначе и не скажешь. Мия, или Мириам, или как там ее зовут, смущенно улыбается парню и говорит:

– Да, повезло мне.

Ха-ха, по-моему, она его клеит!

– Притом крупно повезло, я бы сказал, ― усмехается чувак с дредами. И тут, наконец спохватившись, обращается ко мне: ― Здорово, мужик.

Он протягивает мне руку. Не знаю даже почему, но я пожимаю ее, а он вдруг нахмуривается.

– Ого, да ты в плохой форме, приятель. Супертемное облако накрыло твою ауру.

Мия нервно покашливает. Я сжимаю кулаки и готов уже съездить ему по физиономии.

– Говорю тебе, я чувствую такие штуки, ― продолжает он. ― И есть что-то, я не знаю, кармическое в том, как ты…

– Хорошо, хорошо, ― перебивает его Мия. ― Мы немного торопимся, так что если ты не возражаешь…

– Эй, чуваки, скорость убивает, ― хмурясь, заявляет этот растаман.

– Нет, братан, ― говорю я уже на грани срыва, ― единственное, что убивает, ― это трата нашего гребаного времени на выслушивание твоего кармического дерьма.

Парень разражается хохотом:

– Ладно, сейчас отдам ключи и свалю.

Пока он идет к водительской двери, я поворачиваюсь к Мие. Она что-то ищет в своем телефоне. Я буравлю ее взглядом.

– Что тут происходит, черт возьми?

Мия смотрит в телефон, притворяясь, что не слышит.

– Эй, я с тобой разговариваю.

Она поднимает голову. Глаза ее широко раскрыты.

– Извини. Ты что-то сказал?

Я разочарованно качаю головой.

– Я думала, ты не со мной разговариваешь, ― произносит она.

– С тобой, с тобой. Скажи-ка мне, ради всего святого, что мы здесь делаем и что это за чудовище, ― показываю я на фургон.

Чудак с дредами возвращается, бросает несколько листов бумаги на багажную тележку и говорит:

– Просто подпиши здесь, детка.

Мия царапает какую-то закорючку.

– Отлично. Теперь машинка ваша.

Наша?! Он передает Мии ключи. Этого просто не может быть. А подождите-ка, я, кажется, врубаюсь ― я все еще сплю в самолете и вот-вот, в любую секунду, проснусь от собственного крика. Но тут подходит этот странный парень, похлопывает меня по плечу, и я понимаю: это все наяву. Это не кошмар, это гораздо хуже.

– Встречаемся здесь же через десять дней, заметано? ― говорит он, поднимает два пальца вверх в знак прощания и уходит босиком по раскаленному асфальту.

Мия открывает заднюю дверь и начинает запихивать туда свой чемодан.

– Ты, наверное, свихнулась, если надеешься, что я сяду в эту штуку, а если ты думаешь, что я сяду в любую машину с тобой за рулем, то ты просто дура.

Она медленно поворачивается ко мне и таким спокойным тоном, что мне хочется ее задушить, произносит:

– Ты совершенно напрасно волнуешься. У меня нет прав.

– Что, черт побери, ты сказала?

Чего-о-о?

Мия пожимает плечами ― просто воплощенная невинность.

И тут до меня доходит.

– Ни за что, слышишь?! Забудь об этом! Я не сяду за руль этой развалюхи.

Кайл

И вот я сижу за рулем этой колымаги, еду по шоссе, следуя указаниям, которые моя похитительница любезно заложила в навигатор моего мобильника. Если я откажусь поддерживать ее игру, она вполне может рассказать моим родителям о том, что произошло у водопада. Машины, которые нас обгоняют, ― то есть все машины на трассе ― сигналят мне, мигают фарами или и то и другое сразу. Что ж, ничего удивительного: мы тащимся на скорости сорок километров час. Однако никто из этих водителей даже не догадывается, что каждая дополнительная цифра на спидометре заставляет мое сердце колотиться чаще, а оно и так уже, по-моему, делает две тысячи ударов в минуту. Я не шучу.

Я так вцепился в руль, что у меня даже пальцы онемели. Я едва дышу. Мой взгляд мечется от бокового зеркала к зеркалу заднего вида, к другому боковому зеркалу, к шоссе и обратно. Но двигаются только мои глаза ― мне кажется, что, если я шевельну головой, фургон опрокинется. Чувствую себя хуже, чем в первый день на пробах в хоккейную команду.

Меня то и дело бросает в холодный пот, спина затекла и прилипла к старому кожаному сиденью. Последние несколько минут Мия на удивление спокойна, но это совсем не значит, что она смирно сидит на своем месте. Не знаю, что она опять затевает, но, насколько я вижу краем глаза, она возится со своим телефоном.

– Заработало! ― вопит она так восторженно, словно покорила Эверест. ― Я купила местную сим-карту в аэропорту. Говорят, роуминг здесь слишком дорогой. Может, тебе тоже купить?

Моя голова забита другими мыслями, поэтому я пропускаю ее слова мимо ушей. Я не могу избавиться от ощущения, что мы вот-вот разобьемся, что в любую секунду какая-нибудь машина выпрыгнет из ниоткуда прямо перед нами и на этом все закончится. Боже, это напряжение невыносимо.

– Ладно, как хочешь. Это ж твои деньги, ― говорит она. ― Но не приходи ко мне, рыдая, когда получишь счет за телефон.

Мимо проезжает гламурный спорткар, сигналит как сумасшедший. И хотя мое внимание разделено на четыре зоны: боковое зеркало, задний вид, боковое зеркало, шоссе, ― я могу поклясться, что водитель показывает мне палец. Один, вполне конкретный.

– Эй, Кайл, зацени! ― восклицает Мия так энергично, что я выпускаю из поля зрения одно из зеркал и смотрю на нее.

Она указывает на обочину шоссе:

– Эта черепаха обгоняет нас.

Я убью эту девчонку. Но держу язык за зубами, приберегаю колючки под языком до того момента, когда мы доберемся туда, куда едем.

– Если хорошенько пошевелить мозгами, ― произносит она, ― думаю, нам стоит пересмотреть условия нашего соглашения. С такими темпами продвижения мне понадобится месяц, чтобы побывать во всех местах, которые я запланировала посетить.

– Забудь об этом! ― рявкаю я голосом разъяренного Таноса.

– Ничего себе! Оказывается, он умеет говорить! Это просто чудо! Но я не совсем расслышала, что вы сказали, сэр. Не могли бы вы повторить?

Если я отвечу ей то, что действительно думаю, она пожалеет, что спросила. К счастью для нее, она не настаивает и после нескольких минут тишины снова принимается ерзать на сиденье. Отлично, она не только не в себе, но и страдает СДВГ. Она устроилась по-другому ― привалилась спиной к пассажирской двери, и я буквально кожей чувствую, что она не сводит с меня глаз. Именно это мне и нужно было ― зритель, наблюдающий за моими жалкими потугами вести эту колымагу. Я хмыкаю.

– Я тебя достаю? Могу прекратить. Но меня кое-чему научили в приюте святого Иеронима. Взрослые говорили, что если полностью сосредоточиться на чем-то, чего хочешь, то в конце концов ты это получишь. И есть две вещи, которые мне нужны прямо сейчас: чтобы ты поговорил со мной и вернулся в мир живых.

Приют святого Иеронима? То есть теперь она у нас сирота? Хороший психиатр ― вот что нужно этой девчонке.

– Неужели ты так ничего и не спросишь ни обо мне, ни об этом путешествии? ― Она продолжает докапываться до меня. ― Ни о чем? Спроси хотя бы, куда мы едем.