
Полная версия
До встречи на Венере
– Ну, я думаю, это показывает полное отсутствие профессионализма и ничего больше, ― бурчит он и выключает звук телевизора. Плохой знак! ― Они говорили, что уже взяли все необходимые анализы. Господи боже мой, операция назначена на понедельник. Они соображают вообще, что делают?
– Да все нормально, ― бормочу я, делая самую убедительную из своих «все в норме» гримас. ― Взяли анализ крови, чтобы убедиться, что все идет по плану.
– Кейтлин, дай мне телефон, ― говорит мистер Ротвелл. ― Я сейчас же позвоню доктору Ривере. Я хочу объяснений.
Моя приемная мать кивает и встает, запахивая кардиган.
– Нет-нет. Пожалуйста, не делайте этого, ― вырывается у меня. На их лицах появляется выражение «что-то тут нечисто», и я понимаю свою оплошность. Слишком громко!
Если они узнают, что я провела весь день на улице, они расскажут моему врачу, а уж он позаботится о том, чтобы меня сразу отвезли в больницу, и это разрушит план моего побега. На последнем осмотре врач запретил мне любые физические нагрузки. По-видимому, уровень кислорода у меня в крови резко падает, и я совершаю такие глупости, как потеря сознания в лесу в самый неподходящий момент. Ротвеллы уже несколько недель ждут, когда я сделаю эту операцию. Я слышала даже, как они спрашивали моего врача, нельзя ли положить меня в больницу заранее, до операции. Я их не виню. Я понимаю их опасения ― я могу умереть в любой момент. Столько бумаг придется заполнять! Вот что их беспокоит.
Теперь они оба смотрят на меня, не моргая. Я должна что-то придумать, причем быстро.
– А я сама позвонила в больницу, ― торжественно заявляю я. ― Сегодня днем мне вдруг стало плохо.
Я глубоко вдыхаю, как будто мне не хватает воздуха, и, если честно, так оно и есть.
– И правильно сделала, ― произносит моя приемная мать уже гораздо менее подозрительным тоном. ―Да-да, выглядишь ты не очень хорошо.
– Вот, я не хотела вас волновать, ― продолжаю я. ― Потому и не стала ничего говорить. Простите, что расстроила вас.
– О, пожалуйста, избавь меня от этого всего, ― говорит мистер Ротвелл, все так же хмурясь. ― Я хочу знать, что именно они тебе сказали. И почему они не оставили тебя в больнице? Они должны были сделать это еще позавчера! ― Чтобы придать вес своим словам, он ударяет кулаком по столу.
– Нет, нет, они сказали, что сегодняшний приступ ― вроде как и не приступ, все в порядке, ― лгу я. ― Это, наверное, нервы, из-за операции и все такое.
Кейтлин отправляет кусок хлеба в рот, не сводя с меня глаз, как будто смотрит один из своих ситкомов.
– Доктор сказал, что я должна совершать легкие прогулки по утрам. ― Я продолжаю врать. ― Говорит, у меня мало кислорода в крови, надо его повышать.
Они обмениваются озадаченными взглядами. Мой приемный отец качает головой, берет пульт и увеличивает громкость телевизора, а приемная мать пристально смотрит на меня, ожидая конца моего выступления.
– Если вы не против, я завтра прогуляюсь в город? ― и с самым непринужденным видом я кладу в тарелку немного салата. ― Далеко не пойду, так, с утра схожу часика на два.
Кейтлин смотрит на мужа. Тот, не отрывая взгляда от телевизора, пожимает плечами.
– Ну, если тебе это доктор рекомендовал, ― говорит она, ― не вижу причин для отказа.
За сегодняшний вечер мы обменялись бо́льшим количеством слов, чем за последние три года. Я не говорю, что они плохие люди. Думаю, у них добрые сердца, и они действительно хотят мне помочь, но я не уверена, что помощь нужна именно мне. Если я что-то и успела понять за свою жизнь, так это то, что взрослые ― те же дети, только очень большие.
Шон Хэннити снова полностью завладевает их вниманием, а я сосредотачиваюсь на остатках еды в тарелке. Жгучая боль в груди становится все сильнее.
Когда я возвращаюсь в нашу комнату, Бекка обрушивает на меня миллион вопросов. Мы ложимся на ее кровать, и, уютно устроившись в моих объятиях, она просит меня снова и снова пересказывать историю моих приключений в лесу. Я представляю ее вниманию очень смягченную версию: о том, что Кайл пытался покончить с собой, разумеется, не упоминаю ― не хватало еще, чтобы ей по ночам снились кошмары.
Когда она наконец засыпает у меня на руках, я перекладываю ее на кровать и чмокаю в нос. Это всегда заставляет ее смеяться. Если бы я только могла всегда быть здесь, чтобы веселить ее.
Я перебираюсь на свою постель, и, хотя мои веки тяжелеют, мысли мои бурлят. Хорошо, допустим, мне удастся уговорить Кайла поехать со мной. Какие родители в здравом уме позволят своему сыну в том состоянии, в котором он сейчас находится, отправиться в Европу одному с девушкой, которую он первый раз в жизни увидел на днях, тем более сиротой в бегах? Кроме того, если они узнают, кто я, и расскажут Ротвеллам, то все закончится, даже не начавшись. Похоже, мне остается только обратиться за помощью к Бейли, моей бывшей приемной сестре.
Я беру со стола планшет и сажусь на кровать. Он грузится долго, минуты две; я пока что роюсь в ящике тумбочки в поисках таблеток. Покрываюсь холодным потом и впервые за долгое время почти ударяюсь в панику. Я не боюсь умереть, но умереть сейчас, в двух шагах от цели всей моей жизни ― найти мою настоящую мать? Об этом не может быть и речи.
Мой планшет наконец загружается, и я набираю Бейли, пытаясь абстрагироваться от боли в сердце. Бейли берет трубку на четвертом гудке и появляется на экране. На ней розовая униформа официантки. На заднем плане играет музыкальный автомат.
– Сестренка! ― Она лучезарно улыбается мне, но тут же серьезно спрашивает: ― Что-то случилось? Ты в порядке? Они тебе что-нибудь сделали? Хочешь, я приеду и заберу тебя?
– Нет, нет, все хорошо, ― смущенно бормочу я в ответ. ― Просто…
– Подожди, ― говорит она. ― Вот только стол обслужу и буду вся твоя, ладно?
Я киваю. Бейли ставит телефон ― судя по всему, на столешницу, ― и я наблюдаю, как она подает блинчики со взбитыми сливками семье из шести человек. Ее улыбка озаряет всю закусочную. Бейли ― одна из тех людей, которые могут полностью изменить ваш взгляд на мир; по крайней мере, так было со мной. Благодаря ей я перестала сокрушаться о том, что мне так не везет, и научилась видеть стакан наполовину полным. Да, моя мать бросила меня, но у родных Бейли даже на это не хватило порядочности. Ее мать гасила бычки о ее спину, а отец пил так много, что и сам иногда не понимал, кого он тащит к себе в постель. Бейли ― прирожденный боец и, в отличие от меня, никому себя в обиду не даст (кроме своих парней-мудаков, но это уже другая история). Она ― мой образец для подражания, моя Чудо-Женщина.
– Так, сестренка, я здесь. ― Она берет трубку и идет к барной стойке. ― Ну как ты? Что у вас там происходит? У тебя ведь не было очередного приступа?
Она придвигается вплотную к камере, чтобы получше меня разглядеть. Тени под ее великолепными изумрудно-зелеными глазами залегли еще глубже, чем в последний раз, когда я ее видела.
– Бейли, а сама-то ты как? Ты в порядке? ― осведомляюсь я. ― Ты все еще с… этим, как его?
– Слушай, обо мне мы поговорим в другой раз. А сейчас рассказывай, как у тебя дела. Зачем ты позвонила?
– Окей, мне нужна твоя помощь. Вопрос жизни и смерти.
Бейли усмехается:
– Да у тебя всегда так.
– Нет, на этот раз я серьезно.
– Выкладывай.
– Хорошо, ― говорю я и откидываюсь спиной на подушку. ― Ты все еще можешь имитировать голоса?
– Некоторые навыки, ― голосом Барта Симпсона отвечает она, ― они с тобой навсегда, юная леди.
И страшно смешит меня этим. Бейли всегда смешит меня.
– Супер. Как думаешь, сможешь завтра изобразить мою маму?
– Конечно, дорогая. Ради дочери чего только не сделаешь? ― отвечает она голосом, преисполненным мудрости и истинной материнской заботы.
Почти против воли я думаю о своей настоящей матери ― какой, интересно, голос у нее.
– Но мне нужна вводная.
Я рассказываю ей все: о Кайле, о моей поездке, о планах побега, о моей операции, и Бейли во всем меня поддерживает. Хотя мы прожили вместе всего два года, Бейли для меня почти как мать. Мы познакомились в моей последней приемной семье, и это было лучшее время в моей жизни. Но когда ей стукнуло девятнадцать, они заставили ее съехать, чтобы наконец положить младшую девочку на отдельную кровать. И Бейли оказалась на улице с двумя сотнями долларов в кармане. Она перебралась в Атланту, и с тех пор мы виделись от силы пару раз.
Мы проболтали с Бейли почти полчаса, и, когда я кладу трубку, сердце мое полно любви и тепла. Да и таблетки, судя по всему, подействовали. Невидимые руки, сжимающие мои легкие, вроде как разжались чуть-чуть. Я смотрю в окно и вижу, что сегодня звезды светят ярче, чем обычно. Венера наблюдает за мной с небес. Я мысленно улыбаюсь. Сегодня я сделала доброе дело. Может, если мне удалось спасти хотя бы одну жизнь, уже не так важно, что я забила на попытки спасти свою собственную. Я тянусь к дневнику, но глаза у меня сами собой закрываются.
Кайл
Я ― в глухом лесу, ищу что-то, сам не знаю что. Пахнет серой и гарью, я в панике, пытаюсь бежать, но ноги не слушаются. Я хочу закричать, спрятаться, но я потерял дар речи и не могу сдвинуться с места. Поворачиваюсь и вижу прямо перед собой Ноа в черных брюках, черной толстовке и красной куртке. Он смотрит на меня тяжелым взглядом, неподвижным, немигающим. Он улыбается, но его красные глаза горят яростью. Он качает головой, шагает ко мне и оказывается буквально в паре сантиметров от моего лица. Не открывая рта, он говорит: «Почему, Кайл? Почему ты это сделал?»
Лицо Ноа искажается, как не успевшая высохнуть акварель, на которую плеснули водой, и сквозь него проступают черты Джоша. Его правая бровь подергивается ― верный знак того, что он в бешенстве. «Ты испортил мне жизнь, ублюдок». Он открывает рот, и из него вырывается серая кипящая пена.
Все вокруг меня объято пламенем. Земля, воздух, деревья ― все пылает. И снова передо мной Ноа, и он говорит: «Ты заплатишь за то, что сделал с нами. Пойдем, я жду тебя». Я смотрю вниз на свои руки. Они тоже горят, и, как бы я ни пытался сбить пламя, оно не гаснет. Боль невыносима.
Чей-то крик вырывает меня из сна, и только пару секунд спустя я понимаю ― это был мой собственный вопль. Открываю глаза. Кругом темно. Я весь в поту и задыхаюсь.
– Милый, у тебя все в порядке? ― спрашивает меня мама из другой комнаты.
– Да-да, все хорошо, ― отвечаю я. Последнее время я так отвечаю практически на все вопросы.
Черт, не надо было мне засыпать. Я включаю прикроватную лампу, смотрю на часы. 5:06. Мой набросок водопада, весь измятый, лежит под подушкой. Я расправляю его и внимательно изучаю каждую деталь: каскады воды, пену, скрывающую камни, песчаник, железную ограду… все до мельчайшей детали. И все становится окончательно ясно ― я должен покончить с этим кошмаром. Завтра я доведу дело до конца, даже если эта девчонка опять встанет у меня на пути, даже если для этого придется привязать ее к дереву.
Кайл
Я ворочался в постели до половины седьмого, гоняя по кругу все те же невеселые мысли. Затем примерно час копался в телефоне, смотрел, что пишут по ключевым словам «смерть» и «загробная жизнь». После чего мое тело просто прилипло к кровати ― такое чувство, что оно весит тонну, не меньше. На секунду я задумался, как Халк ощущает себя, когда суперсилы оставляют его. Даже чтобы просто открыть глаза, нужно приложить чудовищное усилие.
При мысли о том, что срок мой подходит, холодок пробегает у меня по спине. Но почему-то я чувствую только оцепенение и пустоту. Родители скоро уедут. По субботам они ездят в Бирмингем, закупаются продуктами на неделю. Мама говорит, что посещение «Трейдера Джо» и «Спрутс» компенсирует те пятьдесят километров, которые отделяют нас от Волшебного города[2]. Вот почему я должен тянуть время. Ни за что не испорчу им выходной.
Жду, пока они уедут, и мысленно составляю несколько прощальных записок. (Когда мне удастся сдвинуться с места, я первым делом черкану пару строк.) Ну, потому что мне кажется, именно так и поступают в подобных случаях, ведь правда же? Конечно, у меня выйдет не так заковыристо, как в «Тринадцати причинах почему», а что-то вроде: «Простите, я знаю, что всех подвел, но я горю заживо, и все, о чем я могу думать, ― как можно быстрее потушить огонь. Это не ваша вина. Пожалуйста, не грустите. Я люблю вас».
Я напишу три письма: одно, самое трудное, родителям; другое Джошу; а последнее ― Джудит, потому что иначе (это уж я знаю наверняка) она проведет несколько месяцев, мучаясь вопросом, могла ли она что-нибудь сделать, чтобы остановить меня. Я также набрасываю в уме письмо родителям Ноа. Они заслуживают объяснений, извинений, хоть чего-нибудь. Я так и не собрался с духом пойти и увидеться с ними. Они захотят узнать, что именно произошло, как могло все так ужасно обернуться, как я мог так облажаться, что врезался прямиком в машину Ноа. Но я не в силах им помочь. Мой разум отключился в ту секунду, когда я совершил тот роковой поворот, и вычеркнул все случившееся из памяти. И Джош был так пьян той ночью, что тоже ни черта ни помнит.
Тук-тук-тук. Очень деликатный стук ― это мама.
– Кайл? ― говорит она.
Подождав секунду, она открывает дверь. Я притворяюсь спящим. Если я ее увижу, то лишусь силы воли и опять не доведу дело конца, это точно. Но это нужно сделать. Мне безумно больно заставлять их страдать, но быть тяжким грузом для них до конца жизни… нет уж. Мама осторожно прикрывает дверь и спускается на первый этаж.
Прохладный ветерок проникает через окно. Наконец я слышу скрип открывающейся входной двери. Мама каждый раз говорит, что ее нужно смазать, а папа всегда отвечает, что займется этим завтра ― первым делом! И тут я слышу, как мама шепчет:
– Ему нужно время, Коннор, вот и все. Время и немного тепла и ласки.
– Господи, Лиза, уже месяц прошел, ― отвечает отец. ― А ему с каждым днем только хуже и хуже. Он не ест, не разговаривает. Он уже даже на нас смотреть не может.
Меня охватывает непреодолимое желание побежать к водопаду, исчезнуть, никогда больше не слышать, как они говорят обо мне. Но я не могу сдвинуться с места.
– Может, стоит попробовать другого психолога.
«Бип» ― дверь маминой машины открылась.
– Нет, Лиза, говорю тебе, последние несколько недель были очень тяжелыми для него: допрос в полиции, тест на наркотики и алкоголь, страх, что другие родители могут выдвинуть обвинения… И теперь, когда его оправдали и этот кошмар закончился, ему нужно собрать свою жизнь заново. А это значит уехать отсюда, от всего, от нас.
Я закрываю уши, но все равно слышу каждое слово.
– И что ты предлагаешь? Сбыть его с рук, как испорченный товар?
– Знаешь, ему было бы полезно провести несколько дней с моей сестрой и его двоюродными братьями во Флориде. Ему нужно сменить обстановку.
– Ради бога, Коннор, мы нужны ему сейчас больше, чем когда-либо. Неужели ты не понимаешь? Я его не брошу.
– Кто сказал «бросить»? Это ты не понимаешь. Он задыхается здесь, Лиза. Мы его теряем.
Ну знаете ли, это уже чересчур! Я засовываю голову под подушку и накрываюсь ею. И как раз когда мои барабанные перепонки готовы лопнуть, я слышу голос ― голос, который я меньше всего на свете хотел бы сейчас услышать:
– Здравствуйте! Я Мия, подруга Кайла. Он дома?
Я вскакиваю с кровати так резко, что врезаюсь в шкаф. Это что, шутка такая?! Я бросаюсь к двери, но правая нога за мной не поспевает, и я падаю на пол. Мое колено взрывается болью. Я оглядываюсь и вижу, что нога запуталась в простыне. Я выдергиваю ее и босиком, прихрамывая, выхожу из комнаты, ковыляю по лестнице вниз.
Я выбегаю через парадную дверь и натыкаюсь на спины родителей. А перед ними, глядя на меня глазами девочки-скаута, стоит Мия Ночной Кошмар. Сейчас я выскажу ей все, что думаю, но ей удается опередить меня:
– Привет, Кайл! Я как раз собиралась ввести твоих родителей в курс дела.
Меня буквально пригвоздило к месту. Родители поворачиваются, вопросительно смотрят на меня. Мозги у меня никак не включаются, и я изо всех сил стараюсь казаться невозмутимым. Родители снова смотрят на Мию. Она с этой своей улыбочкой «да я и мухи в жизни не обидела» произносит:
– Вчера, когда мы уходили от Джоша, Кайл сказал мне, что ему хотелось бы уехать на несколько дней, поэтому моя мама пригласила его провести весенние каникулы в Испании вместе с нами. Если вы, конечно, не против. Мы вылетаем завтра утром.
Что?! Да она с ума сошла!
Слаженно, как будто они много раз репетировали это, все трое опять смотрят на меня. Я открываю рот, но ничего связного выдавить из себя не могу. И тогда Мия подходит ко мне, нервно похихикивая, кладет палец мне на губы и произносит:
– Только не говори мне, что собирался рассказать им, как мы с тобой познакомились. Это было неловко.
Если бы взглядом можно было убить, искалечить и задушить! Но сейчас мне ничего не остается, кроме как пойти на поводу у этой злой эльфийки, изображающей из себя хорошую девочку, поэтому я пожимаю плечами и, приложив огромное усилие, улыбаюсь. Мои родители настолько ошеломлены, что даже не моргают.
– Сынок, ты серьезно? Ты правда хочешь отправиться в путешествие, сейчас? ― с надеждой в голосе переспрашивает отец. Задумчиво изогнутая правая бровь мамы говорит, что по крайней мере она на это не повелась.
Я молчу.
– Ну же, Кайл. ― Голос эльфийки звучит, как волшебный колокольчик. ― Расскажи им, что ты говорил мне вчера… о том, что хочешь попасть в Испанию и все такое…
Я никак не реагирую на ее слова, и она продолжает:
– Хорошо, тогда я расскажу им…
Черт. Я мотаю головой, пытаясь сообразить, как мне отделаться от этой девчонки, но на ум ничего не приходит.
– Д-да… ― начинаю я. ― Это правда… Я уже давно хочу увидеть Испанию. Папа, ты все время рассказывал мне о тамошней архитектуре, и… ну… и…
Слова с трудом пробиваются сквозь внезапно вставший в горле комок.
– Ноа говорил, что там круто.
Мама ― бровь у нее все так же изогнута ― спрашивает:
– Мия, а мы знакомы с твоими родителями?
– Не уверена. Джон и Элли Фейт. Может быть, в церкви встречались?
Мама качает головой, и девушка продолжает:
– Моя мама ― профессор психологии в UAB, специализируется на ПТСР. И еще в больнице работает на полставки. А папа ― фотограф, снимает для журнала о природе. Я не сомневаюсь, что если бы вы познакомились, вы бы сразу поладили.
Да она врет как дышит, за километр слышно! Но мама опускает бровь и кивает.
– Просто… все произошло так внезапно. Я бы хотела, чтобы у нас было больше времени привыкнуть к этой мысли, ― говорит мама.
– О, пожалуйста, не волнуйтесь. Кайл будет в надежных руках. К тому же… ― Эльфийка Ночной Кошмар смотрит на меня с широкой улыбкой. ― Я вижу здесь знак судьбы. Мой двоюродный брат сказал мне вчера, что не сможет поехать, и я тут же встретила Кайла, и пазл собрался. Словно какая-то добрая магия сработала.
Больше похоже на злое колдовство, сказал бы я. Родители смотрят на меня вопросительно, и мне огромным усилием воли удается изобразить подобие улыбки на лице. Все, теперь пути назад нет: я проиграл, а она добилась своего.
– Тогда, я думаю, нам не стоит терять время, ― говорит отец. ― Нужно связаться с твоими родителями и все организовать.
– Конечно. Моя мама позвонит вам, чтобы обсудить все детали. Просто я хотела сначала познакомиться с вами лично. В жизни столько чудаков можно встретить…
«О да!» ― мысленно восклицаю я.
– Поэтому я хотела убедиться, что вы, м-м-м, знаете, нормальные ребята.
Лицо моего отца светлеет. Ну вот и все ― теперь он во власти ее эльфийских чар.
– Кайл, милый, ты уверен? ― спрашивает мама.
Я киваю. На самом деле единственное, чего я сейчас хочу, ― броситься наутек и бежать не оглядываясь. Отец шагает ко мне, раскрывает руки для объятий и неуклюже обнимает меня.
Я бросаю на Мию злобный взгляд и одними губами произношу: «Я убью тебя».
В ответ она чуть касается своего кулона, даже бледнеет вроде и морщится, как будто я ударил ее ногой в живот, но ей удается скрыть свою минутную слабость. Когда отец выпускает меня из объятий, она снова смотрит на меня с этой своей полуулыбочкой. И все же я могу поклясться, что глаза ее слегка затуманились.
Мама подходит к ней и милым материнским жестом осторожно тянет за футболку.
– Дорогая, кажется, ты надела ее шиворот-навыворот.
Мия косится на себя, изображая удивление.
– Упс, иногда со мной такое бывает. Спасибо.
Затем она смотрит на меня, на этот раз почти с трогательным выражением лица.
– Все, больше не буду вас задерживать.
Перед тем как уйти, она обращается ко мне, снова вся такая классная:
– Кайл, не забудь. Моей маме понадобятся твои данные и все прочее.
Я ее сейчас придушу прямо здесь! Однако вместо этого я выдавливаю из себя фальшивую улыбочку и смотрю, как она уходит, пятясь, уперев локоть в бок и с царственностью английской королевы помахивая рукой на прощанье. Боже, она меня, конечно, бесит, но что меня бесит по-настоящему ― так это то, что родители машут ей вслед, улыбаясь, как загипнотизированные. Безумие какое-то. Но тут мама поворачивается ко мне, и в ее глазах появляется другое выражение, которого я не видел уже очень давно, что-то отдаленно похожее на радость. А может, это надежда?
– Ты уверен, что с тобой все будет в порядке, Кайл? ― спрашивает она. ― Я как-то… не знаю… еще немного рано и… Я…
Отец обнимает ее.
– Все будет хорошо, Лиза.
Мама смотрит на меня, ожидая ответа.
– Со мной все будет хорошо, мам, правда. Я не хочу, чтобы вы волновались, но… Я думаю, мне действительно нужно сменить обстановку… Да. Уехать отсюда на некоторое время. Я… Я задыхаюсь тут…
Я практически повторяю слова папы, и это срабатывает ― они обмениваются понимающими улыбками. Мама протягивает руки, чтобы обнять меня и спрятать слезы.
– Поедешь с нами? Как раз и закупимся к твоему путешествию.
Папа смотрит на меня, его глаза тоже полны слез. Время словно застыло. Все застыло. Как я мог сказать им, что не поеду, что у меня есть другие, менее привлекательные планы? Я не смог. Вместо этого мы с родителями провели день в Бирмингеме. Как я уже упоминал, моя версия лампы Аладдина отлично работает, только шиворот-навыворот.
Мия
Уже очень поздно. В доме Ротвеллов один за другим гаснут огни, слышны последние на сегодня шаги по коридору и скрипы ― двери закрываются на ночь. Я смотрю на мирно спящую в своей кровати Бекку. Слабая улыбка, след наших последних минут вместе, все еще не сошла с ее губ. Я провела с ней весь день, не считая поездки к родителям Кайла и звонка Бейли. Это было чудесно. Может быть, немного утомительно, но чудесно.
Я сажусь за стол и пишу Бекке прощальное письмо, говорю, что люблю ее, что, куда бы она ни пошла, что бы ни делала, куда бы ни завела ее жизнь, всегда найдется кто-то, кто будет рад ее существованию, рад тому, что она появилась на свет. Бекка поймет, о чем я.
Я вытаскиваю из-под кровати чемодан и достаю из него розовый шарф. Он всегда ей очень нравился. Сворачиваю шарф сердечком и оставляю на ее тумбочке, а рядом кладу письмо. Затем целую ее маленький носик, открываю окно, поднимаю свой чемодан на карниз и осторожно спускаю его на лужайку перед домом. Перекидываю рюкзак через плечо, вылезаю наружу и закрываю за собой окно. Бросив последний взгляд на Бекку, прошу каждую звезду в ночном небе присмотреть за ней.
Добираюсь до парка по соседству с домом Кайла, осматриваюсь в поисках скамейки, подходящей, чтобы на ней переночевать, и нахожу такую рядом с могучим платаном. Убедившись, что компанию мне составляют только белки или пробегающие мимо олени, сворачиваюсь калачиком на скамейке и пытаюсь заснуть. Но я слишком взволнована происходящим, чтобы потратить на сон хотя бы один миг, поэтому достаю из рюкзака свой дневник и излагаю в нем события последних дней.
Еще в средней школе мы проходили «Дневник Анны Франк», и он произвел на меня такое впечатление, что я решила завести свой собственный. Я, конечно, не сравниваю себя с ней, но я подумала, что, если когда-нибудь найду свою настоящую мать, возможно, ей будет интересно узнать о моей жизни, прочитать обо всех тех моментах, которые она упустила. Поэтому я начала записывать их на бумаге, чтобы запечатлеть их, только для нее. И если я умру, не встретив ее, и она решит найти меня, мой дневник будет единственным, что останется от меня на этой планете. Дневник и мой блог. Я уже исписала три толстые тетради ― они лежат в моем чемодане.
Кайл
На рассвете, настолько нежном и чистом, что мог бы обмануть многих, заставив поверить, будто жизнь стоит того, чтобы жить, Мия уже топчется на нашем крыльце с вязаным рюкзаком через плечо и чемоданом, который, судя по всему, повидал гораздо больше мест, чем она сама.