До встречи на Венере

Виктория Винуэса

До встречи на Венере

Моя единственная любовь, до встречи на Венере

© 2023 by Victoria Vinuesa

© Гинзбург М., перевод, 2023

© Спижевая К., иллюстрация, 2023

© Издание на русском языке, оформление. Строки

Мия

Мой срок годности гораздо короче, чем у большинства людей. Я такой родилась. Очень неудобно. Думаю, именно поэтому мать и бросила меня, когда мне было два дня. Но вариант «умереть, не узнав правильный ответ» я не рассматриваю. Остается одно ― спросить ее саму, другого выбора нет. Даже если для этого придется сбежать из дома и пересечь Атлантический океан.

Я жду, когда каблуки Кейтлин (это моя приемная мать) простучат по коридору, и вот входная дверь открывается и закрывается. Бегу в свою спальню и заглядываю под кровать. Да, он все еще там, мой винтажный чемодан, тот самый, который я купила на гаражной распродаже год назад. В тех местах, где зеленая кожа потерлась особенно сильно, нашиты разноцветные флажки из потрясающих, наверное, уголков мира, названия которых я даже выговорить не могу и где уж точно никогда не побываю. Я ставлю чемодан на кровать и, порывшись в шкафу ― в той его части, где хранятся мои вещи, ― вытаскиваю все свои пожитки. Две пары джинсов, три футболки, мой счастливый кардиган и два свитера; нижнее белье, три дневника, ручки с пастой разных цветов и мое главное сокровище ― фотоаппарат. Вот что я возьму с собой. Розовый шерстяной шарф висит на двери, как новогодняя гирлянда; прихватываю с собой и его. Трусь щекой о мягкий мех ― я знаю, что весна уже наступила и я больше никогда не повяжу его на шею, но просто не могу заставить себя бросить его здесь совсем одного.

У меня за спиной мелькает какая-то тень. Оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с собственным ― крайне изумленным ― отражением в оконном стекле. Вскрикиваю от неожиданности, нервно смеюсь. Что ж, это моя первая попытка побега, что и бросается в глаза.

Мне приятнее думать, что мое сердце само выбрало быть единственным в своем роде, не похожим ни на какое другое, ― именно поэтому в нем три врожденных порока. Но это уже не имеет значения. У меня был план, идеальный план: ровно через год и два дня, в свой восемнадцатый день рождения, я отправлюсь в Испанию и найду свою мать. Ноа, мой друг из фотокружка, поедет со мной. Однако этому плану не суждено сбыться. В этот раз я пролежала в больнице две недели. Врачи говорят, что откладывать операцию больше нельзя, но я не согласилась на нее и никогда не соглашусь. Судя по всему, они просто не понимают, ну а я и объяснять ничего не буду.

Смерти я не боюсь. Я знаю, что моя жизнь будет короткой. А вот операций да ― я боюсь, что в тот миг, когда мое сердце будет раскрыто для всего мира, рядом со мной не окажется человека, которому важно, просто жизненно необходимо, чтобы оно продолжало биться. Извините, но на это я не подпишусь.

Ротвеллы никогда не позволяли мне путешествовать, а уж тем более одной и на другой континент. Это значит, что в воскресенье, когда самолет со мной на борту поднимется в воздух и возьмет курс на Испанию, я официально окажусь в бегах. В сетях запестрят объявления «пропал человек» с моей фотографией. Итого у меня есть всего два дня, чтобы найти кого-то, кто захочет и сможет поехать со мной. Мое сердце начинает колотиться о ребра. Хоть врачи говорили мне, что новые таблетки стоит принимать только в самом крайнем случае, я быстро выпиваю одну. Никаких новых приступов, только не сейчас.

Я закрываю чемодан и мысленно пробегаю по списку необходимых для путешествия документов. Поддельное согласие родителей на поездку ― взяла. Свидетельство о рождении ― на месте. Фальшивый паспорт ― тоже. Мой настоящий паспорт ― упс, чуть не забыла. Я забираюсь на стул, затем на хлипкий стол и молюсь, чтобы он подо мной не рухнул. Тянусь вверх, провожу рукой по крышке шкафа. Мой друг Ноа, который должен был ехать со мной, спрятал паспорт здесь, чтобы мои приемные родители не смогли отобрать его у меня. Встаю на цыпочки, тянусь изо всех сил, ощупываю все вокруг ― ничего, кроме огромных катышков пыли.

Я опускаюсь на колени и сооружаю стопку из учебников ― училась я по ним, конечно, дома, и они мне больше не понадобятся. Осторожно забираюсь на них и дотягиваюсь до самого дальнего угла крышки шкафа. Кончиками пальцев нащупываю шершавую корочку паспорта, и тут входная дверь со скрипом открывается и захлопывается. Ой-ой-ой. Я хватаю паспорт и проделываю путь в обратном порядке: книги, стол, стул, пол.

Кто-то громко топает по коридору, но я не могу разобрать по звуку шагов, кто именно. Спихиваю чемодан на пол. Дверь комнаты распахивается как раз в тот момент, когда я ногой заталкиваю его под кровать.

– Мия, Мия, ты не поверишь, что случилось в школе! ― кричит Бекка, врываясь в комнату как ураган. Бекка ― моя младшая приемная сестра, мы живем в одной комнате. А еще так получилось, что она ― мой самый любимый человек на свете.

Я облегченно вздыхаю.

– Бекка, ты напугала меня до полусмерти.

Бекка бросает рюкзак на пол, ногой закрывает дверь и подбегает ко мне.

– Я не пошла на пересдачу даже, потому что должна была тебе рассказать! Помнишь ту девочку, которая в третьем классе называла меня дебилкой? Так вот, сегодня она завалила тест по английскому. И… ― Бекка замолкает на полуслове, с ужасом смотрит на паспорт в моей руке, затем поднимает на меня умоляющий взгляд. ― Ты уезжаешь?

– Мы говорили об этом, ― отвечаю я самым мягким тоном, каким только могу. ― Помнишь?

Она качает маленькой головкой, ее отсутствующий взгляд подсказывает мне, что нет, она не помнит. Бекка родилась с когнитивными нарушениями, и некоторые вещи просто проходят мимо нее. Наверное, поэтому именно она делит со мной эту комнату в доме людей, которые не являются нашими родителями. Биологические родители Бекки решили избавиться от нее, когда ее расстройство стало слишком очевидным. Ей тогда было пять лет.

Я беру ее мягкое, усыпанное веснушками лицо в руки и улыбаюсь. Это всегда успокаивает ее.

– Я собиралась сфотографировать северное сияние, помнишь? ― шепчу я. ― И это наш секрет; не говори об этом никому. Никогда, ладно?

Я скрещиваю пальцы, подношу их к губам и киваю: наш тайный знак. Я выучила его в приюте святого Иеронима, где провела бо́льшую часть детства.

Бекка улыбается. Она выглядит такой взбудораженной, мне очень неприятно врать ей, но я давно поняла: рассказать кому-нибудь о некоторых вещах ― верный способ их разрушить. Кроме того, как сказать ей, что я никогда не вернусь? Это выше моих сил. Однако все это уже неважно ― внимание Бекки переключилось на улицу перед нашим домом.

– Ты только посмотри, ― произносит она, глядя в окно. ― Тот парень из футбольной команды. Который Ноа убил.

К горлу подступают слезы, но мне удается сдержаться.

– Бекка, не говори так, ― строго отвечаю я.

Меня печалит не столько смерть Ноа, сколько страдания тех, кто никогда его не забудет.

– Это был несчастный случай.

Я стою рядом с ней и вижу, как из дома на другой стороне улицы выходит парень.

– Я даже представить не могу, каково ему теперь.

Вообще-то могу, потому что после случившегося уже бесчисленное количество раз прокрутила эти мысли в голове. Как он будет жить с этим?

Его зовут Кайл, и, хотя он был лучшим другом Ноа, мы никогда не встречались. Мои опекуны позволяли мне выходить из дома только на прием к врачу, в церковь по воскресеньям и в фотокружок. Изредка ― прогуляться с утра. Джош, парень, который живет в этом доме, тоже был в машине в тот день. Говорят, он все еще не оправился.

Я смотрю на Кайла ― он неподвижно стоит там, на нашей узкой улице, уставившись в пустоту, как будто время для него остановилось, ― и пытаюсь сообразить, о чем они разговаривали с Джошем, что могло между ними произойти.

– Что он делает? ― дергает меня за рукав Бекка. ― Зачем он там стоит?

С такого расстояния трудно сказать наверняка, но мне кажется, что Кайл вот-вот расплачется. Он смотрит направо, в сторону города, потом налево, в сторону леса. Медленно, как во сне, он поворачивает налево и, прихрамывая, бредет туда. Смотрит прямо перед собой, рюкзак закинул за плечо.

– Куда он идет, Мия? Что он задумал?

Я не успеваю дать ей ответы, которые удовлетворили бы ее. Я даже не успеваю их придумать. На нашей улочке появляется автобус, проезжает мимо нашего дома и останавливается прямо перед Кайлом, на мгновенье закрывая его от нас. Когда автобус отъезжает, я вижу, что на тротуаре никого нет.

Бекка бросает на меня озадаченный взгляд.

– Он что, в автобус сел? Мия, а зачем ему этот автобус? Он едет только до водопада. В такое время там никогда никого нет.

Она права. Если только Кайл не собирается сделать то, что, я надеюсь, он не собирается делать. Я, конечно, не говорю об этом Бекке, но что-то внутри меня начинает дрожать. Перед тем как он сел в автобус, на лице его было написано отчаяние. Нет, даже больше, чем отчаяние. Я уже видела этот отсутствующий взгляд у тех, кого привозили на скорой помощи, ― обычно в комплекте с таким взглядом шли перевязанные запястья или экстренное промывание желудка. Я должна убедиться, что с Кайлом все в порядке. Я должна сделать это ради Ноа. Он бы не хотел, чтобы с его другом что-то случилось. Я подхожу ближе к окну и смотрю, как удаляется автобус.

– Мия, хочешь в «Эрудита» сыграть?

Бекку, очевидно, эта ситуация больше не волнует, но меня ― да. Я прикидываю, как бы мне выбраться из дома так, чтобы никто не заметил. Входная дверь не вариант, поэтому я открываю окно и залезаю на карниз.

– Куда ты идешь? ― Бекка подпрыгивает от возбуждения. ― Я тоже хочу пойти! Я хочу пойти с тобой!

Я снова беру ее лицо в руки и пристально смотрю ей в глаза.

– Бекка, послушай меня внимательно. Мне нужно, чтобы ты сделала вот что. Если я не вернусь к ужину, скажи мистеру Ротвеллу, что звонил мой врач и попросил меня сдать некоторые анализы. И что я не знаю точно, как долго меня не будет. Хорошо? Я должна поговорить с этим мальчиком.

Бекка торжественно кивает и слегка хмурится в знак того, что она все понимает. Если повезет, она будет помнить то, что я ей сказала, достаточно долго, чтобы прикрыть мое отсутствие. Я скрещиваю пальцы в нашем тайном знаке.

– Прикрой меня, ладно?

Бекка снова кивает, и ее лицо расплывается в довольной улыбке.

Едва мои ноги касаются газона, она закрывает окно изнутри и показывает мне поднятый большой палец.

Какие варианты у меня есть? У меня нет машины, и даже если я украду ее, далеко я не уеду, потому что не умею водить. Пешком до водопада идти больше двух часов, а автобус туда ходит всего три раза в день. Детский велосипед Бекки, что лежит на траве, ― моя лучшая и единственная возможность. Если кто-нибудь из моей семьи увидит, как я гонюсь за автобусом, идущим в лес, на велосипеде с розовой бахромой на руле и корзинкой для кукол на багажнике, они вызовут скорую помощь, а потом прикуют меня к больничной койке, поэтому я прошу небеса сделать меня невидимой.

Я запрыгиваю на велосипед и начинаю крутить педали. Назад не оглядываюсь.

Автобус укатил далеко вперед и исчез за поворотом. Я кручу педали слишком быстро, мышцы бедер начинает сводить, и я упрашиваю свое неисправное сердце продержаться еще немного, дать мне совершить что-то хорошее ― что-то такое, что сделает мою жизнь достойной появления на свет, ― прежде, чем оно своим последним толчком вышвырнет меня с этой планеты.

Возможно, из меня получится гораздо более умелая беглянка, чем я думала.

Кайл

Я ― тот ублюдок, который месяц назад убил одного своего лучшего друга, а другого сделал инвалидом. Вообще-то о Джоше я узнал буквально на днях. Его выписали неделю назад, а повидался я с ним только сегодня. Я знаю, что вел себя как скотина, но, честно говоря, я не мог взглянуть ему в глаза. Его мать сегодня сказала мне, что он, возможно, никогда больше не сможет ходить. Сам Джош еще не знает.

Думаю, это объясняет, почему я сел в автобус: я не могу вернуться домой.

Я ни за что не скажу маме. Она этого не перенесет. Я забрал одну жизнь и разрушил другую, и вести себя так, будто ничего не произошло, я не могу. Такое не прокатит.

Очередная кочка на дороге вышвыривает меня из адского варева моих мыслей обратно в реальность, на последнее место в хвосте этого потрепанного жизнью автобуса. Мое сердце вот-вот разорвется. Я в пятый раз проверяю ремень безопасности и пытаюсь убедить себя разжать пальцы, которыми судорожно вцепился в сиденье.

Я выглядываю в проход, чтобы посмотреть, где мы едем, и ловлю взгляд водителя, который смотрит на меня в зеркало заднего вида. Хмуро смотрит, переводя взгляд своих черных глаз с меня на дорогу и обратно. Я ― его единственный пассажир. Шрамы на моем лице и руках никогда не способствовали тому, чтобы я мог проскользнуть куда бы то ни было незамеченным, но все же слишком уж он на меня пялится.

Я возвращаюсь на свое сиденье, мечтая стать невидимкой, смотрю время на мобильнике. Пять тридцать. Если совсем точно ― тридцать один день, двенадцать часов и двадцать пять минут с того момента, как я стал виновником той ужасной аварии.

Прежний Кайл ненавидел математику, но теперь я просто не могу перестать считать. Каждая секунда, каждая минута и каждый час ― это еще одна секунда, еще одна минута и еще один час, которые я украл у Ноа, не говоря уже о Джоше, который больше никогда не сможет ходить. Это все должно было случиться со мной. Приступ тошноты подкатывает к горлу, и как раз в этот момент телефон начинает вибрировать у меня в руках.

Джудит. Я перевожу ее на голосовую почту. Не могу говорить с ней, не сейчас. Звучит нелепо, но, общаясь с ней, я словно предаю прежнего Кайла ― Джудит была его девушкой, не моей.

Чтобы разорвать замкнутый круг, по которому без остановки несутся мои мысли, я достаю скетчбук и рисую одинокого, отверженного всеми пассажира в автобусе. И на пять-шесть минут мне удается позабыть обо всем. Не лучший мой рисунок, но он позволяет мне почувствовать себя снова почти нормальным. И в тот момент, когда я начинаю о чем-то мечтать, молиться, мысленно уговаривать автобус, чтобы он ехал, ехал и никогда-никогда не останавливался, водитель сворачивает с дороги и замедляет ход. В последнее время, чего бы я ни захотел, все идет прахом. Заметка для себя: поискать в сети «проклятие, сглаз» и «лампа Аладдина, работающая на разрушение желаний».

Автобус останавливается прямо под одним из больших деревянных указателей входа в парк: «Водопад Ноккалула». Я уже много раз бывал здесь. Я беру рюкзак, бросаю в него скетчбук и иду по длинному проходу. Водитель автобуса открыл только переднюю дверь. Он продолжает пялиться на меня, пока я приближаюсь. От этого взгляда у меня даже руки покрываются холодным потом. Я прохожу мимо, смотрю исключительно на ступеньки, ведущие наружу, но он, похоже, не собирается позволить мне уйти просто так.

– Эй, парень. Куда ты пойдешь в такое время? Тебя кто-то должен подобрать?

Я бросаю на него взгляд, как бы говоря: «Твое-то какое дело?»

– Этот автобус ― последний на сегодня. ― Он и до этого хмурился, а сейчас его брови просто сходятся вместе на переносице. ― Ты не знал?

Чувствуя себя чужаком в собственном теле, отвечаю, изо всех сил стараясь, чтобы это прозвучало как можно естественнее:

– А, вот в чем дело… Нет, не волнуйтесь за меня. Я встречаюсь здесь с парнями из нашей футбольной команды.

Я чуть улыбаюсь, показываю на свой рюкзак:

– Решили провести ночь в лесу.

Касаюсь шрама на брови и, заставив себя усмехнуться как прежний Кайл, добавляю:

– Но мы выучили тот урок, вот что я вам скажу. С медведями больше бороться не будем, можете всем так и передать.

Лицо водителя остается смертельно серьезным ― меня аж в дрожь бросает. Ладно, ладно, я понял, что ты не оценил юмора. Ноа и Джош оценили бы. Мы бы животики над этой шуткой надорвали от хохота. Так мы всегда и делали в таких случаях. Но это все в прошлом. Ноа больше никогда не засмеется. Новый позыв тошноты скручивает мои кишки.

Я спускаюсь по ступенькам так быстро, как только позволяет забинтованное колено. В тот момент, когда я ступаю на землю и слышу далекий рев водопада, меня озаряет. Четко, как никогда раньше, я вижу всю ситуацию со стороны и понимаю, что какая-то незримая сила привела меня сюда сегодня, чтобы я мог заплатить за то, что сделал. Впервые за долгое время я вдыхаю полной грудью. «Водопад ― 500 метров», сообщает маленькая деревянная табличка. Иду по стрелке, углубляясь в самую густую часть леса. Сзади доносится урчание двигателя автобуса ― он работает на холостом ходу. Проходит почти целая минута, прежде чем я слышу, как колеса шуршат по грунтовой дороге ― автобус наконец-то возвращается к шоссе.

Я застегиваю кожаную куртку. Для алабамской весны все еще слишком холодно ― или, может быть, это я так ощущаю. Смотрю вверх. Деревья надо мной, как мне кажется, отвечают пристальными взглядами, указывают на меня ветвями, словно наслаждаясь тем, что станут единственными свидетелями моей гибели. Безжалостный рев водопада притягивает меня к себе, как Магнето ― своим магнитным полем. Удивительно, но с каждым шагом я испытываю все большую решимость и одновременно все сильнее застываю внутри себя, как будто что-то во мне уже умерло. Все словно становится на свои места, как в пазле, где нужен был последний фрагмент, чтобы раскрыть самые постыдные секреты картинки. Сквозь прошлогоднюю палую листву пробивается свежая травка. Одна жизнь начинается, другая заканчивается.

Я думаю о тех, кого я оставляю. Я знаю Джоша, и он поступил бы точно так же. Джудит найдет кого-нибудь, кто заставит ее смеяться снова, парня получше, чем я. А мои родные… Ну, по крайней мере, им не придется каждый день смотреть на слово «ВИНА», что горит у меня на лбу и вообще испятнало всю мою кожу. Я знаю, что они не согласны с тем приговором, который я сам себе вынес. Но им больше не придется таскать меня по психиатрам, сотрясать воздух, убеждая меня, чтобы я перестал чувствовать себя тем куском дерьма, какой я и есть. С таким же успехом можно пытаться убедить блоху, что она ― супергерой. Ничего из этого не выйдет. Я ― кусок дерьма, и точка. Все остальное ― ложь.

В глубине души я знаю, что тем самым освобожу их всех. Кроме того, может быть, я снова увижу Ноа. Может быть, я смогу его попросить простить меня. И если мы встретимся там, возможно, он сделает это.

Мия

Не знаю, как долго я крутила педали. Но когда я наконец оказалась у входа в парк, лучи заходящего солнца все еще пробивались сквозь листву кленов. Я бывала здесь раньше ― прошлой осенью, на пикнике с Ротвеллами. Социальный работник решил, что общее «семейное мероприятие» пойдет нам всем на пользу.

На деле же все прошло ужасно. Близнецы подрались, Бекка потерялась в лесу, и, пока мы ее искали, дикие свиньи сожрали нашу еду. Мы потратили на поиски Бекки два часа, зато теперь я знаю лес как свои пять пальцев. Прислоняю велосипед к деревянному знаку, который указывает путь к водопаду, и бегу дальше так быстро, как только могу. Ноги дрожат ― от непривычной физической нагрузки, но прежде всего от страха. Я верчу головой во все стороны, но не нахожу и намека на то, что Кайл проходил где-то здесь. Я прошу свое сердце успокоиться, но оно бешено колотится о мои ребра.

– Кайл! ― изо всех сил кричу я, набрав как можно больше воздуха в грудь.

Мне отвечает только отдаленный шум водопада. А если Кайл пришел сюда просто прогуляться? Или он хочет побыть один? Или нарвать дикой спаржи? На днях вот мистер Ротвелл принес из леса целую охапку. А если он услышит, как я зову его, и завтра мое имя окажется на первой полосе местной газеты?

Я слишком много думаю, когда нервничаю. Иногда я даже устаю непрерывно слушать собственные мысли.

Я начинаю задыхаться и перехожу на шаг. Пронзительный крик ястреба заставляет меня взглянуть вверх. Он пролетает прямо над головой, как будто предупреждая меня о чем-то. Недобрый знак. Тревога ― слишком хорошо знакомое мне чувство ― пронзает меня. У меня появляется дурное предчувствие. Я срываюсь на бег ― просто не могу ничего с собой поделать, хотя мне это строго запрещено, особенно после моего последнего пребывания в больнице. Молюсь про себя, чтобы новые таблетки все еще продолжали свое волшебное действие, кричу на бегу снова и снова:

– Кайл! Кайл! Ка-а-айл!

Сомневаюсь, что он меня слышит. Грохот водопада все нарастает. Я выбрасываю из головы все мысли и просто бегу и бегу – и вот наконец вижу мощный поток. Вода каскадом низвергается между двумя огромными буковыми деревьями.

О боже, вот он, наклонился над краем и смотрит на стремительную воду, одной рукой держась за хлипкое ограждение. Нет, нет, нет, пожалуйста, не делай этого. Тяжело дыша, я останавливаюсь, набираю столько воздуха, сколько позволяют мои легкие, и кричу:

– Не-е-ет!

Но Кайл, кажется, не слышит меня.

Боже мой. Я снова бросаюсь бежать, но понимаю уже, что не успею, если вообще добегу. Я должна сделать что-то, что кардинально изменит ситуацию. Я останавливаюсь, делаю глубокий вдох и умоляю ветер, деревья и весь лес донести мой голос до него, а затем кричу ― кричу так, как в жизни не кричала, как не кричал ни один человек в мире.

Кайл

Говорят, время лечит. Но никто не рассказывает о том, что случается, когда время решает остановиться и каждая секунда словно час, а каждый час кажется длиною в жизнь.

Я смотрю вниз. В тридцати метрах под моими кроссовками вода обрушивается на скалы, словно желая размолоть их в мелкую крошку. Оглушительный рев потока сталкивается с неумолимым бегом моих мыслей. Меня трясет, но не от холода. Я даже не знаю, что страшит меня больше: что я разобьюсь вдребезги или что останусь в живых.

Мысли бешено крутятся в моей голове. Одни голоса кричат мне: «Сделай это, ну давай же!»; другие осыпают оскорблениями, называя меня трусом; третьи призывают меня заплатить за то, что я совершил. Рука моя, однако, остается глуха к ним всем ― как вцепилась в железную ограду у меня за спиной, так и не разжимается.

Я думаю о разрушениях, причиной которых стал: Ноа в могиле, Джош в инвалидном кресле, сломанные жизни их родителей и моих… Я думаю обо всех, кому я больше не могу смотреть в глаза, и моя рука медленно начинает ослаблять хватку.

Первым я разгибаю мизинец. Если Бог есть, я прошу у него прощения. Теперь ― безымянный. Подождите, что такое я говорю? Если Бог есть, я советую ему бросить эту работу. Созидание, похоже, не является его сильной стороной, по крайней мере создать нормальный мир у него не получилось.

Средний палец. Я слышу, как стучат мои зубы.

Все, что мне нужно теперь сделать, ― это разогнуть большой и указательный пальцы, и все будет кончено.

Я выставляю одну ногу вперед, готовый отдаться на милость гравитации.

– Помогите!

Страдальческий крик почти сливается с грохотом водопада. Это я кричу? Но я не отвожу взгляда от пропасти под ногами. И тут я снова слышу:

– Пожалуйста, помогите мне!

Эти слова возвращают меня в реальность. Я почти повис на двух пальцах на самом краю скалы над огромным водопадом. Что, черт возьми, я делаю? Моя рука крепко сжимает ограждение. Я начинаю пятиться, пока не упираюсь в него ногами, и оглядываюсь по сторонам в поисках того, кто кричал.

Вдалеке, на поляне между деревьями, девушка теряет сознание и падает на землю. Я перепрыгиваю через забор и несусь ― с такой скоростью, что у меня мышцы дрожат.

Я добегаю до поляны и вижу, что девушка лежит на боку, скрестив руки и поджав ноги. Она моя ровесница или чуть младше. Я опускаюсь на колени рядом с ней. Блестящие рыжие волосы скрывают часть ее лица. Она выглядит очень хрупкой.

– Эй! ― шепчу я, как будто громкий окрик может разбить ее.

Она не реагирует. Я отодвигаю прядь волос с ее лица и вижу, что она дышит. На шее у нее маленький кулончик с изображением Девы Марии, а кожа такая светлая, что она кажется видением из снов, а не настоящей девушкой из плоти и крови. Черты лица ― тонкие. Да и все в ней тонкое, нежное, хрупкое. Если бы у нее были острые ушки, она могла бы быть Арвен, эльфийской принцессой.

– Эй, эй, ― опять шепчу я. ― Ты меня слышишь?

Я не осмеливаюсь прикоснуться к ней ― просто убираю прядь волос с ее лба. Она резко вдыхает и напрягается, как от боли. Ее ресницы начинают подрагивать, глаза медленно открываются, но она все еще как будто не здесь. Она оглядывается, словно не понимая, где находится, а затем смотрит прямо сквозь меня невидящим взглядом.