Алое небо над Гавайями

– Казарки совсем тебя не боятся, – сказала она Коко. Та сидела, усадив одну уточку себе на колени, а вторую – рядом. Последняя взъерошила перья и зашипела на Лану; та не стала подходить ближе.

– Я знала их с тех пор, как они были еще в яйце, – ответила Коко.

– Значит, они тебе как детки.

– Нет.

– Почему нет?

– Они были детками Джека. А я их тетя.

– Ах вот как, значит. Что ж, теперь Джека с нами нет, и ты могла бы их усыновить, – заметила Лана.

– Думаю, они будут не против.

– Казарки?

– Ну да.

На улице черный автомобиль замедлил ход и целую минуту простоял с включенным мотором, лишь потом свернув на дорожку, ведущую к дому. Лана повернулась к Коко; та прекратила гладить уток. Ее маленький носик заходил ходуном. Сзади, за сетчатой дверью, зарычала Юнга. Из автомобиля вышли двое в фетровых шляпах и дорогих костюмах. Они не помахали в знак приветствия.

– Ты их знаешь? – спросила Лана, пытаясь говорить спокойно и надеясь услышать «да».

– Нет.

– Похоже, они ездят от одного дома к другому. Может, у них есть для нас информация, – сказала Лана.

У лестницы двое остановились. Что-то в их манере подсказывало Лане, что они явились с плохими новостями. Мужчины удивленно взглянули на нее, потом на Коко. Старший – у него была блестящая лысина – заговорил первым, махнув перед ней значком.

– ФБР. Вы миссис Вагнер?

– Нет, я ее подруга, – ответила она, пытаясь разобрать выцветшие буквы на удостоверении.

Федеральное бюро расследований. США.

У того, что помоложе, волос хватило бы на двоих. Он зализал их назад, вылив сверху целую банку бриолина.

– Мы к Вагнерам. Они дома?

Лана взглянула на дверь и увидела Фреда за москитной сеткой. Воздух сгустился так, что его можно было резать ножом и подавать на блюде.

– Чем могу служить? – спросил Фред, не выходя на крыльцо и не приглашая агентов в дом.

Агенты взошли на крыльцо. Казарки всполошились и принялись гоготать и хлопать крыльями.

– Коко, отведи уточек в клетку, – велел Фред.

– Но папа…

– Ступай, – выпалил он.

Коко подхватила разъяренных казарок и унесла их прочь.

– Есть разговор, Вагнер. Впустите нас, пожалуйста. Я агент Кэш, а это агент Макмарри, – проговорил фэбээровец с блестящей лысиной и снова показал значок.

У обоих агентов на поясе были револьверы; они даже это не скрывали. Ингрид заперла Юнгу в спальне, Фред с двумя агентами зашли в дом, а Мари вышла. Лана села на крыльце с девочками.

– Что у них за разговор? – спросила Коко.

– Наверно, они просто опрашивают местных жителей, узнают, не видел ли кто чего-нибудь подозрительного, – ответила Лана.

Мари скептически взглянула на нее. Лана отвернулась и посмотрела на лужайку, чтобы девочки не заметили тревогу на ее лице. Вид у спецагентов был очень суровый, и Вагнерам это не сулило ничего хорошего.

– Тогда почему вас не опрашивают? – спросила Мари.

– Наверно, потому, что я с Гонолулу.

Коко и Мари прижались к сетчатой двери, слушая доносившиеся с кухни обрывки фраз. Фриц, значит… А зачем сменили имя… Нацистские собрания…

Желтое платье Коко было запачкано грязью, кудряшки торчали во все стороны. Она судорожно дышала. Через две минуты вышли Фред и Ингрид; агенты шли следом.

Фред отрывисто произнес:

– Они хотят допросить нас в участке.

– Миссис Хичкок, вы можете присмотреть за Коко и Мари до нашего возвращения? Уверена, мы не задержимся.

– У нее дел по горло. Позвоню Дачу Лондону. Девочки его знают, – сказал Фред.

– Что вы, я не против, – возразила Лана.

– Не обижайтесь, но мне будет спокойнее, если в доме будет мужчина, – проговорил Фред.

Лане словно отвесили пощечину.

– Тогда давайте я побуду с ними, пока он не приедет.

Ингрид обняла Мари так крепко, будто боялась, что они больше никогда не увидятся, а когда пришла очередь Коко, та повисла на матери, как маленькая обезьянка.

– Я тоже хочу с вами!

– Мауси, кто-то должен остаться и присмотреть за животными.

Вмешался Кэш.

– Не говорите по-немецки, – велел он и провел рукой у горла.

Лане хотелось его ударить, но она напомнила себе, что агенты лишь выполняли свою работу. Как-никак Гавайи подверглись нападению. Ингрид бросила на нее пустой и затравленный взгляд.

– Мы приготовим ужин, – сказала Лана и вымученно улыбнулась.

Вагнеры в сопровождении двух федеральных агентов спустились по ступеням, а Коко бросилась за ними, схватила мать за руку и потянула.

– Не забирайте их! – прокричала она.

Кэш отогнул ее маленькие пальчики.

– Малышка, у нас война.

Мари подошла и крепко обняла Коко.

– Наши родители – образцовые граждане. Вот увидите, – сказала она агентам.

У Коко началась истерика; она затопала ногами.

– Нет! Вернитесь! Сейчас же! – Последние слова потонули в надрывном плаче.

Фред обернулся и с глубокой печалью во взгляде произнес:

– Это ненадолго, обещаю. Слушайтесь миссис Хичкок.

В спальне громко заскулила Юнга. Лана с девочками проводили отъезжающий автомобиль. Лана старалась хранить самообладание, но не сомневалась, что у всех было одно и то же дурное предчувствие и все еще было впереди.

* * *

День тянулся нескончаемо долго. Коко сидела на крылечке с Юнгой, считала минуты и все проезжающие машины. Иногда радиопрограммы прерывал очередной выпуск новостей. «Установлено военное положение. Не включайте свет после темноты. Всем, кроме военных, оставаться дома. Завтра президент Рузвельт выступит с обращением к нации». Лана возилась на кухне – запекала картофель с маслом и розмарином, смешивала фарш со свежим томатным соусом. Вот только аппетита ни у кого не было.

Наступил вечер, Вагнеры не вернулись, и Лана все-таки решила позвонить. Дома у отца откопала номер замшерифа Хоокано. Кто-кто, а он должен быть в курсе всего.

– Честер, это Лана, дочь Джека Сполдинга. Мне нужна ваша помощь, – сказала она, решив не тратить время на любезности.

– Что тебе нужно?

– Я прилетела вчера увидеться с отцом, но не успела. Сейчас я у его соседей, Вагнеров. Утром приезжали агенты ФБР и забрали родителей, а я осталась с детьми. Они еще не вернулись, девочки боятся. Вам что-то известно?

Повисло долгое молчание; она слышала лишь дыхание Хоокано.

– Это не телефонный разговор, Лана. Соболезную тебе, Джек был мне хорошим другом. На острове ведутся аресты. Задерживают всех, кто может представлять угрозу. Японцев, немцев, итальянцев.

– Не думаю, что Вагнеры представляют угрозу.

– Рисковать никто не станет.

Его голос звучал очень сурово.

– А если родителей арестуют, что будет с детьми?

Он откашлялся.

– Их, скорее всего, отправят в приют. Если нет других родственников.

О таком последствии войны она прежде даже не задумывалась, но теперь столкнулась с ним лично. При мысли, что девочки попадут в приют, ей стало нехорошо.

– А что будет с арестованными?

– Лучше не лезь в это, Лана. Тебя это не касается. Дело серьезное. Правила изменились. Еще не хватало, чтобы тебя заподозрили в связях с нацистами.

Она увидела в окне профиль Коко, ее носик-кнопочку и худенькие плечики. Она с тревогой высматривала родителей. Сердце Ланы сжалось. Нет уж, ее это касается, подумала она. Еще как касается!

– А вы можете мне еще что-то сказать? О вторжении?

– Не по телефону. Советую тебе уехать в безопасное место подальше от Хило. Подумай, куда отправился бы отец, – последние слова замшерифа произнес нарочито медленно.

Знал ли Честер про дом на вулкане?

– Но гражданским запретили выезжать на дорогу.

– Напечатай письмо на машинке и подпиши его моим именем.

Лана повесила трубку и почувствовала себя еще хуже, чем до звонка. Как ей все рассказать Мари и Коко? Мари казалась достаточно рассудительной, но Коко… та была совсем из другого теста. Возможно, Честер ошибался, но она в этом сомневалась. Она подошла к крыльцу дома Вагнеров, Коко мрачно взглянула на нее в меркнущем свете заката.

– Ничего не буду есть, пока они не вернутся, – заявила она, сложила руки на груди и заерзала на стуле.

А вот Юнга, кажется, была готова проглотить мясную запеканку целиком. Одно ухо у нее так и не встало, и Лана должна была признать, что это делало ее совершенно очаровательной.

– Дорогая, тебе необходимо поесть. Твои родители бы этого хотели.

Небо почти померкло. На кухне включился свет, и Лана закричала: «Выключи!» Еще полиции им не хватало.

Свет тут же погас.

– Простите, забыла! – крикнула в ответ Мари.

Лана хотела было сесть с Коко и уговорить ее поесть, но тут к дому подъехал черный автомобиль. Накатила волна облегчения. Зря она волновалась, Вагнеры вернулись. Хвала небесам!

– Вы только посмотрите, кто приехал! – сказала она.

Коко оживилась на пару секунд, но увидев человека, вразвалочку идущего им навстречу, снова напряглась. Он был в костюме, который был ему мал на несколько размеров, а на его голове осталась лишь тонкая длинная полоска волос.

– Это мистер Лондон. Терпеть его не могу, – промолвила Коко.

Мистер Лондон остановился в шаге от крыльца и произнес:

– Мистер Вагнер позвонил и рассказал, что здесь происходит. Я сразу приехал. Вы, должно быть, Лана Хичкок? Я Дач Лондон.

Из дома выбежала Мари и застыла, увидев Дача. Тот смерил ее долгим взглядом, задержавшись на груди, потом проделал то же самое с Ланой. В левой руке он почему-то держал желтый цветок плюмерии.

Лана кивнула.

– Очень приятно.

– Зовите меня Дач. Похоже, мы с вами тут надолго, – сказал он.

– Почему?

– Фред сказал, что их задержали на неопределенный срок.

Лана взглянула на Коко; та слушала во все уши.

– Давайте зайдем в дом и там поговорим. Девочки, подождите здесь, пожалуйста.

Лана зашла на кухню и села. Подождала пару минут, но мистер Лондон куда-то запропастился. Она подошла к двери и увидела, как тот прицепил цветок за ухо Мари.

– Тебе идет, – сказал он с одобрительным кивком.

– Мистер Лондон. Может, войдете? – вмешалась Лана.

Тот повернулся и пошел за ней, но прежде коснулся плеча Мари.

На кухне было темно, и виден был лишь его силуэт. От него пахло тухлым сыром, а когда он открыл рот, ее замутило.

– Нам надо заколотить окна досками, – сказал он.

Нам?

– Скажите, что происходит? – сказала Лана.

– Звонил Фредди и сказал, что выписывает на меня доверенность на дом, так как их увозят в какую-то тюрьму. Куда именно, не сказал. Попросил присмотреть за девочками, чтобы с ними ничего не случилось. Япошки высадятся в Хило в любой момент, и тогда всем девушкам не поздоровится.

Лана не верила своим ушам. У агентов, безусловно, имелась причина полагать, что Вагнеры представляют угрозу, но Фред и Ингрид казались такими хорошими людьми.

– А как вы познакомились с Вагнерами?

– Вместе ведем дела. Я занимаюсь недвижимостью, живу рядом. Фредди мне доверяет.

В голове зажглась красная лампочка. По опыту Лана знала, что когда кто-то говорит, что ему можно доверять, это значит как раз обратное.

– Они поддерживают нацистов? – спросила она.

– Насколько я знаю, нет, но за закрытыми дверьми происходит такое, что сам Адольф Гитлер удивился бы. Понимаете, о чем я? – Он подошел ближе.

Лана отшатнулась и ударилась бедром об угол стола.

– Послушайте, я могу присмотреть за девочками. Я обещала Фреду и Ингрид; вам необязательно оставаться.

– Но час назад Фред сам попросил меня прийти. Помочь с лавкой и проследить, чтобы дома все было в порядке. Теперь это мой долг, а я не из тех, кто уклоняется от ответственности. А мужчина в доме нужен – япошки могут высадиться в любой момент.

Лана не могла представить, что ей придется проводить дни напролет с этим человеком, чтобы тот «присматривал» за девочками. Неужели Фред настолько глуп и сам попросил его об этом?

– А за свой собственный дом вы не боитесь?

– Я пока нигде не живу. Недавно продал дом.

– Значит, вы собираетесь жить здесь неопределенное время?

– Девочки меня знают. Мы отлично ладим.

Если бы только можно было позвонить Вагнерам и проверить его историю! Что-то не сходилось.

– Давайте так. Позвольте нам с девочкам сегодня переночевать здесь одним. Я им все расскажу. Коко уже несколько раз закатывала истерику с тех пор, как здесь побывали агенты, и лучше я с ней поговорю. По-женски, понимаете? А вы пока соберете вещи.

Он как-то странно заворчал и ответил:

– Идет.

Когда он ушел, Коко набросилась на нее с расспросами. Зачем он приходил? Что ему известно? Он же не вернется? А потом Коко сказала:

– Он пялится на Мари, как на шоколадный пудинг со взбитыми сливками.

Тут у Ланы пропали последние сомнения. За пару часов в свете горбатой убывающей луны она загрузила пикап вещами. Девочкам соврала, что собирает вещи на всякий случай, чтобы машина была готова к отъезду, когда появятся японцы.

– А как же наши родители? – спросила Мари.

– Возьмем и на них припасов. – Она не нашла в себе силы сказать им: «Ваши родители, возможно, и не вернутся домой, и вы попадете в приют или в лапы Дача Лондона».

Коко заговорила:

– Но мы не можем бросить Юнгу и уточек!

– Мы их не бросим. Не переживай.

Лана чувствовала себя бесчестной лгуньей, рыская по обоим домам в поисках одеял, фонариков и спичек, хотя костры по ночам разводить было нельзя. Она набила коробки припасами: взяла все, что уместилось. Перспектива оказаться на вулкане, не имея возможности развести костер, была не слишком приятной. Девочек она попросила взять самую теплую одежду; Коко собрала сумку для родителей, взяла мешок собачьего корма и собачье печенье в виде косточек.

Лана тем временем пыталась осмыслить происходящее. Она уже привыкла слышать, что война бушует в Европе, но ужасы, о которых рассказывали, происходили с другими. Теперь же война пришла в ее родной город.

Всю ночь она ворочалась без сна. Ей снились бомбардировщики, подводные лодки и солдаты, бесшумно проникающие в дом и забирающиеся в ее постель. От одного солдата пахло рыбой и водорослями. Он тряс ее за плечо и пытался разбудить, но она никак не могла разлепить веки. Неужели ей завязали глаза? Внезапно она проснулась; страх оплелся вокруг горла и сжал его, как удав. Глаза широко распахнулись; комната была залита голубоватым светом, стояло еще раннее утро. Кто-то сидел рядом с ней на кровати; матрас просел под весом тела.

– Мари? – пролепетала она, прекрасно понимая, что это не Мари.

– Лана, это Моти, – раздался тихий голос.

Ее накрыла волна облегчения.

– Что вы здесь делаете? – прошептала она.

– Хотим поехать с вами.

Стена

8 декабря 1941 года

Хале Ману, вулкан

В доме не хватало одной стены. Чего еще там не было? Лана даже не подумала, что в доме на вулкане может не быть мебели и кроватей, почему-то решив, что там должно быть все необходимое. Однако у нее были дела поважнее: Моти и Бенджи в кузове совсем замерзли, им надо было согреться.

Первой из кузова выпрыгнула Юнга и тут же принялась обнюхивать землю. Она фыркала, похрюкивала и шла по невидимому следу, тянувшемуся перед домом. Лана решила не рисковать и не зажигать фонарь, хотя в такой глуши его вряд ли кто-либо бы заметил. Она откинула брезент; Моти и Бенджи сели. Моти потер затылок.

– Вещи разберем потом. Берите одеяла, и пошли в дом, – сказала она.

Коко потерла плечи.

– Очень холодно. Пусть уточки переночуют с нами в доме.

Мари толкнула ее в бок:

– У них пух, они не замерзнут.

Ключ лежал у Ланы в кармане, но он им не понадобился. Они обошли веранду со стороны недостающей стены и зашли в дом. Темный, полный мрачных теней дом казался холодной деревянной оболочкой. В воздухе висел резкий запах кедра и краски. Услышав в одной из дальних комнат шорох, Лана застыла. Там кто-то шевелился. Бум, шурх, царап-царап.

– Там кто-то есть, – сказал Бенджи.

– Кто здесь? – Голос Ланы отозвался эхом в пустоте.

Мимо промчалась Юнга и скрылась в темноте. Через миг раздался визг и топот, словно им навстречу несся табун оленей. Лана отскочила в сторону, уступая дорогу огромной свинье и нескольким маленьким поросятам. Свинья едва ее не задавила. Стены затряслись, как от грома.

– Юнга, нет! – спокойно велела Коко, словно просила принести ей стакан воды.

Лана не ждала, что собака остановится, но та застыла на краю веранды, словно наткнувшись на невидимую стену.

– Спасибо, – сказала Коко и обняла Юнгу за шею.

Девочка определенно была со странностями, но умела общаться с животными на каком-то своем языке. Что ж, меньше забот; у Ланы на руках и так было несколько человек, и обо всех нужно было подумать.

– Нужен свет, – сказал Моти.

– Нельзя.

– Всего на минуту, хотя бы оглядеться.

Он был прав. Свиньи могли устроить здесь логово; что, если повсюду валяется помет? Хотя дурного запаха Лана не чувствовала.

– Хорошо. Только быстро.

Желтый луч рассек темноту, и они увидели каменный камин и большую продолговатую комнату с широким дверным проемом, судя по блеску нержавеющей стали за ним, ведущим на кухню. Над головой крест-накрест висели балки, а над ними было еще много пространства, отчего комната казалась вдвое больше, хотя и так была довольно просторной. Единственным предметом мебели во всем помещении был огромный стол длиной метров семь, не меньше, по обе стороны которого стояли скамьи вместо стульев. На встроенных полках Лана увидела поделки Джека: зверей из коряг, светильники, сосуды из акации и сосны, всевозможные приспособления. Как же это похоже на Джека – первым делом он свез в дом все самое непрактичное.

Они пошли по коридору, держась вместе и задевая друг друга плечами. Моти шел первым. Они обнаружили четыре маленькие спальни и одну большую с эркерным окном и широким матрасом, брошенным прямо на пол. Одна из стен была целиком занята книжными полками. Межкомнатных дверей в доме не было, только одна вела в ванную. «Слава богу, что хоть ванная закрывается», – подумала Лана.

Она включила душ; трубы запели. Подставила руку под струю воды, подержала, но вода шла холодная и не нагревалась. Холодный воздух и ледяной душ: не самое приятное сочетание.

– Где мы будем спать? – спросила Коко.

Пять человек и один матрас. Выбирать не приходилось.

– Вы, девочки, ложитесь на матрасе. У нас с Бенджи есть спальники, – сказал Моти и накрыл рукой фонарь. Они снова оказались в темноте.

Матрас на полу выглядел новым, но был рассчитан максимум на двоих, а их было три. Моти осветил им путь к пикапу, и они начали выгружать вещи при свете луны. Казарок посадили на крыльцо; Коко дала им с Юнгой корм и воду. Утки недовольно гоготали – им не нравилось сидеть в тесных клетках. Если они и дальше будут так шуметь, от японцев им точно не скрыться. Лана с радостью бы их отпустила: пусть сами ищут себе пропитание.

Разводить огонь было нельзя, и они сели за стол с корзинкой крекеров, мандаринами и банками сардин и тушенки. Чистота ее юбки перестала заботить Лану уже давно. Они поставили на стол фонарик и накрыли его рубашкой; комнату залил голубоватый свет. Моти развернул фольгу, в которой оказались полоски сушеного тунца ахи. Коко наотрез отказалась есть рыбу, а вот Юнга кружила вокруг стола и ждала, пока кто-нибудь случайно уронит кусочек.

– Тебе нужно поесть, – сказала Лана.

Коко замотала головой и скормила собаке несколько сардин. Та проглотила их целиком и замахала хвостиком, требуя еще.

– Не корми ее нашей едой! – сказала Лана.

– Но она же голодная.

– Она только что поела.

– Значит, не наелась.

– Ты, наверно, не понимаешь, насколько все серьезно, но мы не знаем, сколько нам придется здесь пробыть и надолго ли нужно распределить еду. Мы в полной неизвестности. Надо быть осторожнее и не тратить еду понапрасну. Даже если ты что-то не любишь, тебе придется это есть, – сказала Лана.

– Она любит арахисовое масло. Может, намазать его на крекеры?

Вмешался Моти:

– Девочка поест, когда проголодается. Правда же, мауси? – Он посмотрел на Коко.

У той расширились глаза.

– Откуда вы знаете мое прозвище?

Он улыбнулся.

– Наши дома разделяют только поле да каменная стена. Ты, может, раньше меня не замечала. Я умею быть незаметным.

Коко смотрела на него и словно что-то про себя решала. Добрый ли это человек, можно ли ему доверять, или он чокнутый?

– Мама зовет меня так, потому что я вечно таскаю домой мышат, оставшихся без мамы.

– Значит, у тебя есть сердце, – сказал он.

– Конечно есть, я слышу, как оно бьется.

Лана рассмеялась.

– Это значит, что ты добрый человек. Я заметила, что ты всегда в первую очередь думаешь о животных. Это чудесное качество: значит, ты заботишься об окружающих. И я не хотела тебя ругать, просто теперь все стало иначе и мы должны осторожнее распоряжаться нашими припасами.

Моти опустил руку ей на колено.

– В этом доме хорошая атмосфера. Расслабьтесь немного, Лана-сан.

А у нее возникло совершенно другое чувство. Дом казался оторванным от всего мира, холодным и одиноким. За три дня она словно перенеслась на другую планету. Они поели, застелили матрас простынями и положили сверху одеяло и игрушечную сову Коко по имени Ух. Напротив матраса Лана расстелила полотенце, положила рядом две подушки и накрыла эту конструкцию отцовским клетчатым пледом, по-прежнему хранившим его запах. Этот плед много повидал на своем веку. Отец брал его в походы и лежал на нем, глядя на звезды. Оно обошел весь остров пешком. Плед хранил тепло воспоминаний, которым не обладала ни одна новая вещь.

Они пожелали спокойной ночи Моти и Бенджи, разместившимся на ночлег в соседней комнате. Лана переживала, что старику приходится спать на холодном полу, но тот успокоил ее и сказал, что с ним все будет в порядке.

Несмотря на страшную усталость, как только Лана устроилась в своем гнезде из подушек, она поняла, что не может уснуть. Каждая клеточка тела была взбудоражена, от твердых деревянных досок болела спина. Она надела второй свитер и подложила еще одно полотенце. В доме было около десяти-двенадцати градусов, а ночью должно было стать еще холоднее.

– Спокойной ночи, девочки, – произнесла она.

Одна из них шмыгнула носом. Они зашептались. Собака тяжело задышала и принялась вылизываться. Сестры захихикали. Потом послышались горькие всхлипы. Как поступить в подобной ситуации? Лана была в растерянности.

– Все наладится. Вот увидите. Сейчас вам надо поспать, – сказала она. Но как только слова сорвались с губ, она поняла, насколько неубедительно те звучали. Девочки пусть и маленькие, но не глупые.

Всхлипы не утихали и переросли в полноценные сдавленные рыдания. Лана села в темноте. В окно лился бледный лунный свет, высвечивая очертания фигур на матрасе. Девочки лежали в обнимку. Картина сестринской ласки разбередила в сердце Ланы открытую рану. Она всегда хотела иметь сестру или брата и втайне надеялась, что отец женится повторно, но он так и не женился, хотя был совсем молодым, когда мать умерла. «Некоторым достаточно одной большой любви», – говорил он.

В годы их с Баком совместной жизни она не раз вспоминала эти слова, особенно когда их отношения начали ухудшаться. Был ли Бак ее большой любовью? Сейчас ей так не казалось. Сейчас она склонялась к тому, что никогда не встретит настоящую любовь. Перспектива остаться одинокой казалась куда более реальной.

– Миссис Хичкок? – позвала Мари.

– Да?

– Что мы будем делать завтра?

Тут Лана с ясностью осознала, что они зря сюда приехали. Но не смогла сказать вслух: «Я ошиблась. Проснемся и поедем в Хило». Поначалу идея дома-укрытия показалась очень романтичной, но теперь, когда она стала реальностью, Лана понимала, что это немыслимо. Они в глуши, дом недостроен, в нем нет мебели и лютуют дикие свиньи. Лучше утром уехать.

Но вслух она ответила:

– Давайте завтра и решим. Я приготовлю завтрак, и вместе потолкуем. Идет?

– Идет. Наверно.

Голос Мари звучал неуверенно.

– Здесь вы в безопасности. И с вашими родителями все в порядке. Поверьте, – сказала Лана, надеясь, что это правда.

* * *

К утру ее шея болела так, будто ночью кто-то пытался отпилить ей голову, а левое бедро ныло и пульсировало от боли. Лана открыла один глаз. Бугор под одеялом стал как будто вдвое больше; она приподнялась, опершись на локоть, и увидела Юнгу, которая улеглась между сестрами. Все трое крепко спали.

Лана распрямила затекшие руки и ноги и на цыпочках вышла из комнаты в коридор, а оттуда на крыльцо. Стоял туман, такой густой, что было трудно дышать. Было холодно, но влажный воздух удерживал тепло; порой на вулкане стояли лютые холода, но эти дни еще не настали. Казалось, весь мир еще спал; спали даже Джин с Тоником – казарки, уютно свернувшиеся друг против друга и спрятавшие головы в перышки.