Твид и кровь

Натянув майку-джерси на термобелье, Эдит захлопнула шкафчик и присела, чтобы перевязать бутсы. Забравшись на скамью с ногами, Лима бесцельно теребила шнурки. Странно, что она так задержалась, ей всегда не терпелось поскорее оказаться на поле.

– Зря ты так с мистером Мореллом, – заметила Эдит, стараясь, чтобы ее слова не звучали как проповедь. – Он этого не заслужил.

Лима вздохнула – кажется, с облегчением.

– Да знаю я! – огрызнулась она. – Ужасно вышло. Я не оправдываюсь, но у меня сейчас все… не очень гладко.

Она прикусила губу и с досадой взглянула на Эдит.

– Я типа злость на нем выместила.

Лима была высокой, почти метр восемьдесят, Эдит едва доставала ей до уха. Видеть ее лицо на одном уровне со своим собственным было непривычно, и Эдит впервые разглядела россыпь полупрозрачных веснушек на ее щеках и лбу и крошечный белесый шрам над верхней губой.

– Ты извинишься перед ним?

– Боже, нет конечно! – фыркнула Лима. – Мне не настолько стыдно. Просто надеюсь, что я не слишком его обидела.

Она затянула шнурки и поднялась, Эдит тоже встала. Уже у выхода Лима окликнула ее:

– Данлоп!

Она оглянулась. Лима остановилась на месте, заламывая пальцы с обкусанными ногтями.

– Да?

– Тебе правда не нравится Уэлч?

От удивления Эдит на секунду даже приоткрыла рот.

– Издеваешься?

– Я серьезно.

– Не знаю, что я должна сделать, чтобы стало яснее, – отрезала Эдит.

Выражение лица Лимы стало слегка капризным – она не до конца ей поверила.

– Я всегда думала, что это такой неприступный образ, чтобы он обратил на тебя внимание. – Она с деланым равнодушием пожала плечами. – Работает ведь. Иногда мне кажется, что Уэлча интересуют только те, кого нужно брать приступом.

Черты ее лица исказились, и Эдит с ужасом поняла, что Лима вот-вот заплачет. Она потянулась вперед и схватила ее за холодную напряженную ладонь. Девушка не отреагировала, но Эдит только стиснула ее сильнее.

– Мне не нравится Уэлч, – с нажимом повторила она. – Не пойми меня неправильно, но я вообще не понимаю, почему ты встречаешься с ним. Он ведь ужасно с тобой обходится. Ты заслуживаешь лучшего.

Выпустив ее руку, Эдит сделала шаг назад. Лима неуверенно улыбнулась и утерла слезинку о плечо.

– Уэлч милый. Он не ужасно со мной обходится, как раз наоборот. Но он будто… не здесь. Каждый раз, когда мы остаемся наедине, у него даже глаза будто стекленеют.

Она вскинула подбородок и с вызовом посмотрела на Эдит.

– Так бывает, когда у тебя на уме совсем другой человек.

Эдит не нашла что сказать и просто покачала головой. Разочарованная Лима с силой, до красных следов, потерла лоб.

– Ладно, плевать, – решительно сказала она. – Пойдем.

Стемнело, за пределами хорошо освещенной площадки царила кромешная тьма. Вдалеке горели окна младшеклассниц на втором этаже общежития. Эдит попробовала носком покрытие на поле и вдавила шипастую бутсу в скользкий искусственный газон. Изо рта шел пар, и даже в термобелье, джемпере и утепленных гетрах она сразу застучала зубами. Ее сокомандницы, кружком собравшиеся вокруг тренера на центральной линии, подпрыгивали и переступали на месте, чтобы разогнать по телу кровь. Приблизившись к ним легким бегом, Эдит остановилась за плечом у Робин, поправляющей напульсники – тренер не терпел татуировок, даже как-то грозился вышвырнуть ее из команды.

Гордону Борски было не больше сорока. Он получил травму, вылетел из Первой Английской лиги и с тех пор мотался тренером из одного колледжа в другой. В колледже Святой Анны он работал уже около трех лет. Эдит, Робин и Лима тогда едва попали в старшую команду, а Борски уже вывел их на второе место в национальном чемпионате. Он научил их воспринимать футбол всерьез. На какое-то время, может быть краткий миг, он заставил их всех поверить, что в мире не существует ничего, кроме игры.

Эдит привыкла мыслить практично. Она ни за что не купилась бы на всю эту чушь о командном духе и игровой горячке, но тренер подсказал ей, что еще можно извлечь из футбола – спортивные стипендии, входной билет в лучшие университеты страны. Но если твою игру скауты не называют феноменальной, то нужно хотя бы быть капитаном.

Борски оглядел их всех, снисходительно улыбаясь. Его располневшее за годы тренерства лицо поросло короткой густой рыжеватой бородкой, спрятавшей рот, но не лукаво прищуренные глаза.

– Вы опоздали, – заметил он, постукивая маркером по наручным часам. – Две минуты – два круга.

Девочки протестующе застонали, но не стали спорить. Эдит молча дернула вверх молнию джемпера на шее, чувствуя смутное облегчение от того, что процедура ее импичмента немного откладывается.

Но тут Борски остановил взгляд за ее плечом и изменился в лице. Теперь его выражение стало понимающим, быть может даже ласковым. Эдит опустила подбородок и краем глаза заметила чуть позади себя руку с разодранными до крови пальцами.

– Не разбегайтесь пока, – произнес тренер и задумчиво почесал шею. – Я что, напоминать вам должен, что вы выбираете капитана?

Все закивали. Исход голосования им был так же очевиден, как и Эдит.

– Кто-нибудь хочет предложить альтернативу действующему капитану? – скучающе осведомился он.

– Лима! – выкрикнула Мэтти, опасливо косясь на Эдит.

– Ветивер!

– Какая неожиданность! Ну, кто за Ветивер?

Вверх взметнулось восемь рук. «За» были все, кроме Робин, двух девочек из младшего шестого класса, их одноклассницы Полы и самих Эдит с Лимой. Борски пересчитал проголосовавших и маркером записал на ладони цифру, как будто бы в этом был хоть какой-то смысл. Восемь из четырнадцати.

Загоняя обратно слезы, Эдит пристально уставилась на собственные черные бутсы. Ничего страшного. Она будет вице-капитаном. Несколько голов и удачных передач в этом сезоне, и скауты обязательно обратят на нее внимание. «Но это твой последний сезон, – напомнил серьезный разумный голос в ее голове. – Пока рядом Лима, ни один скаут на тебя не взглянет».

– Хорошо. Кто за Данлоп?

Поднялись оставшиеся руки: Робин, Пола, стипендиатка Джессика и Марсель, француженка, которую Эдит в прошлом году подтягивала по французской грамматике. Эдит послала каждой по неловкой благодарственной улыбке и вдруг заметила, что Лима тоже подняла руку, не сводя глаз с тренера Борски.

Он ошеломленно уставился на нее.

– Ветивер, опусти руку.

– Почему? Я не могу отдать голос за себя. Нет такого правила, что нельзя голосовать за соперника.

– Зачем ты вообще участвуешь, если голосуешь против самой себя? – поинтересовалась Джессика. – Это контрпродуктивно.

– Капитан – Ветивер! – заявил Борски.

Но Лима отрезала:

– Нет. Я снимаю свою кандидатуру.

Сжимая кулаки, она повернулась к Эдит. В глазах у нее стояли злые слезы.

– Данлоп, если согласна, то повязка твоя.

В горле Эдит пересохло. Ей хотелось в ту же секунду выпалить, что она согласна, но кем бы она себя выставила? Было очевидно, что Лима поступает так только из жалости к ней.

– Команда проголосовала… – начала Эдит.

Но Лима ее перебила:

– Я знаю, что ты хочешь быть капитаном. А я не хочу.

Она с вызовом поглядела на Борски, и в ее глазах мелькнула горечь.

– Мы скоро выпускаемся. Пора переключиться на что-нибудь посерьезнее футбола.

Косясь на Лиму, девочки принялись шептаться. У тренера Борски был такой вид, будто его тошнит.

– Ветивер…

Лима сделала шаг назад – крошечный, почти незаметный. Тогда он закрыл маркер колпачком и устало заключил:

– Капитан – Данлоп. А теперь два круга по полю.

Перед глазами Эдит отпечаталась восьмерка, выведенная черным на ладони тренера.

Во время пробежки сокомандницы нагоняли ее, чтобы поздравить, искренне или из вежливости, но Лима не сказала ни слова. Сколько бы Эдит ни пыталась нагнать ее, та будто нарочно ускорялась. Всю тренировку она то пялилась ей в затылок с растрепанным длинным хвостом, то теряла ее из виду.

Это было странно. Лима, всю жизнь сходившая с ума по футболу, едва ли не в обнимку спавшая с мячом, вдруг заявила, что ей следует найти себе занятие посерьезнее? Та Лима Ветивер, которую Эдит знала, не произнесла бы подобное даже в горячечном бреду. Она явно врала, но зачем?

В конце тренировки они отрабатывали удар по воротам. Те, кто справлялся, могли отправляться в раздевалку. Температура упала, все озябли. Мэтти, стоящая на воротах, неуклюже пыталась утереть покрасневший нос огромной перчаткой.

– Не раскисай, Кханна! – рявкнул тренер, взглянул на часы и кивнул Эдит: – Данлоп, ты следующая!

Выдохнув облачко пара, Эдит встретилась взглядом с Мэтти. Мячи были новые, с непредсказуемой траекторией, да и сложно сбить с толку вратаря, который знает, что его будут дурить. Будь это поздняя тренировка, уже после вечерних уроков, Борски заставил бы ее и Мэтти отрабатывать удар до последнего и заглянул бы на поле наутро, чтобы полюбоваться на их окоченевшие трупы.

Примерившись к правой «девятке» [3], Эдит сделала глубокий вдох, а на выдохе сорвалась с места. Мяч скользил по траве, послушный каждому движению ее ног. Влажное от пота термобелье и челка липли к коже, резинки гетр впились в нежную кожу под коленями, сердце сдавило от напряжения, в ушах свистел ветер – в этот момент Эдит чувствовала все на свете. Под носом Мэтти блестело, но она и бровью не повела. Все ее внимание было сосредоточено на Эдит и мяче перед ней. Убедившись, что за ней наблюдают, Эдит сделала вид, что заносит ногу для удара, и, когда Мэтти метнулась влево, сменила ногу и направление и по идеальной дуге отправила мяч в противоположный угол. Глаза Мэтти вспыхнули. Не успела Эдит опустить ногу на землю, как девушка бросилась вправо, выбрасывая руку. Поздновато, но и Эдит ударила ниже, чем рассчитывала. Пальцы Мэтти только слегка коснулись мяча, но этого оказалось достаточно, чтобы тот изменил свое направление и с грохотом срикошетил от перекладины.

– Господи, Данлоп, просыпайся! – недовольно одернул ее тренер. – Ветивер, теперь ты!

Голова Эдит гудела. Не глядя больше на ворота, она на ватных ногах убралась с линии удара и остановилась поодаль, чтобы понаблюдать за Лимой.

Она играла в полузащите, голы не были ее специальностью. Но игра давалась ей так естественно, будто в детстве вместо игрушечных пупсов ей совали в руки Кубок Англии. Лима с разбега запустила мяч в нижний угол, не прибегая к уловкам с противоходом, как Эдит, – ей это было не нужно. Мяч пролетел ровнехонько под рукой Мэтти, по такой идеальной траектории, что, даже если бы та успела его коснуться, он все равно оказался бы в сетке.

– Сносно! – весело заметил Борски, пока Мэтти, отряхиваясь, поднималась с газона. – Ветивер? Эй, Ветивер!

Лима медленно повернулась. Лицо ее было залито слезами. Она бросила на тренера умоляющий взгляд. В следующий миг ее лицо исказилось, она зажала ладонью рот и зарыдала. Эдит шагнула к ней, но Лима, не поднимая головы, побежала прочь с поля.

– Что это с ней? – пробормотала Марсель, переступая с ноги на ногу. – Сама же отказалась от капитанства. Господи, какая она странная!

Эдит почему-то казалось маловероятным, что слезы Лимы связаны с капитанской должностью. Или с Хиро.

Почему тренер так странно на нее пялится? И почему это не кажется странным самой Лиме?

Борски заколебался, снова взглянул на часы и со вздохом провел пальцами по подбородку. Что бы ни происходило между ним и Лимой, он не стал прерывать из-за этого тренировку, и у Эдит немного отлегло от сердца. В таких случаях она обычно воображала самое худшее.

Девочки в раздевалке сообщили, что Лима забрала одежду и тут же ушла. Сама Эдит торопилась в учительскую – времени стоять под теплым душем или искать Лиму у нее не было. Смыв с себя пот, она торопливо бросила форму в сумку и с влажными волосами выскочила из раздевалки.

Конечно же, наперерез ей бросился Хиро Уэлч, но для него у Эдит тоже не было времени.

– Дай угадаю: ты ищешь Лиму, – выпалила она прежде, чем он успел хотя бы открыть рот. – Понятия не имею, куда она убежала, но лучше бы тебе поскорее ее найти.

Хиро озадаченно вскинул брови. От холода на его щеках проступил румянец.

– Почему? Что с ней?

– Не знаю, но повела она себя странно – забила гол и расплакалась. Борски ей что-то говорил?

Смущенный, Хиро признался:

– Да нет, ничего такого. Думаю, я знаю, в чем дело.

– Так исправься! – отрезала Эдит.

– Ты даже не знаешь, о чем я говорю. Почему же я сразу виноват?

– А разве нет?

– Может быть, – с кривой улыбкой признал он и вздохнул. – Да, ты права. Но я исправлюсь. Ветивер будет счастливейшей девушкой в мире.

– Не сомневаюсь, – сухо отозвалась Эдит.

Они замолчали. Хиро, приноровившийся к ее быстрому шагу, спрятал озябшие руки под мышками и покосился на Эдит.

– Слышал, ты все еще капитан. Принимаешь поздравления?

– Нет.

– Нужно превращать каждый день в праздник, Данлоп. В твоем возрасте это особенно важно.

Эдит была старше его на полгода.

– Если сразу скажешь, что тебе надо, то сэкономишь несколько минут остатка моей бренной жизни.

– Я не могу просто поздравить тебя с назначением? – невинно осведомился он, и Эдит подавила раздраженный стон.

– Хорошо. Я принимаю твои поздравления. На этом все?

– Придешь сегодня праздновать? – безмятежно продолжил Хиро. – На крышу. Будут почти все наши и кое-кто из пятого и младшего шестого.

– Что я там забыла? – буркнула Эдит.

Они успели обогнуть спортивную площадку и дойти до фонтанчика у входа в общежитие, и чем больше вокруг появлялось людей, тем неуютнее ей становилось. Хиро шел не слишком близко, но время от времени ненароком касался ее плеча своим, и всякий раз Эдит вздрагивала, представляя, как это выглядит со стороны.

– Что такого, если ты один раз позволишь себе развлечься? – вкрадчиво уговаривал ее Хиро.

Эдит ускорила шаг, пытаясь оторваться, но он тут же ее нагнал.

– Слушай, я, конечно, не могу утверждать наверняка, но, скорее всего, конец света не наступит, если Эдит Данлоп немного расслабится.

– Может, и не наступит. А вот моим оценкам точно придет конец.

– Получишь «А» без плюса? – фыркнул Хиро. – Не смеши меня. Дита, ты же самый умный человек из всех, кого я знаю. Тебе даже готовиться не надо.

На секунду на сердце Эдит стало так тепло, что она едва не улыбнулась, но очень вовремя сообразила, какой трюк проделывает Хиро. Он и правда готов так бессовестно льстить ей, лишь бы затащить на эту дурацкую крышу?

– Хватит нести чушь, – отрезала она.

– Может быть, ты все еще переживаешь из-за своей промашки с Хатшепсут? – вдруг развеселился Хиро.

От его самодовольства у Эдит закипела кровь.

– Не будь к себе так уж сурова. Это, конечно, чудовищное упущение с твоей стороны, но не стоит так уж сильно себя винить. Понимаешь, в твоем возрасте память – уже не самое большое достоинство. Я бы порекомендовал тебе кроссворды, судоку…

– Да, да, я поняла, – со злостью оборвала его Эдит. – Не всем довелось родиться такими гениями, как ты, Уэлч. Поэтому, пока ты отмораживаешь свои замечательные, уникальные мозги, я буду учиться. Читать дополнительную литературу.

Хиро ухмыльнулся. Разом зажглись все фонари во внутреннем дворике школы, и их теплый свет мелькнул и застыл в его карих глазах.

– Я же пошутил. Я знаю, что дополнительную литературу ты прочла еще в прошлом семестре. Нет, серьезно, Данлоп, что мне сделать, чтобы ты пришла? Хочешь, я верну Винсу его диск с Линзи Дрю?

Жар смущения затопил Эдит щеки.

– Уэлч, отвали ты от меня!

Это прозвучало громче, чем она рассчитывала. Звук ее голоса прокатился по всей крытой галерее первого этажа, и на них с Хиро начали оборачиваться люди. Под десятками любопытных, удивленных, раздраженных взглядов Эдит окончательно рассвирепела. Улыбка на лице Хиро чуть дрогнула, но он не позволил ей сползти. Нарочито медленно и развязно он сунул руки в карманы брюк и отвесил Эдит глубокий поклон, прямо как на сегодняшнем уроке.

– Как прикажете, госпожа староста. Немедленно отваливаю.

Все так же язвительно улыбаясь, он выпрямился.

– Увлекательнейшей вам домашней работы.

Насвистывая, Хиро, ничуть не смущенный прикованным к нему вниманием, зашагал вперед по галерее к аудитории, в которой преподавали латынь. Эдит, позволив челке упасть на глаза, свернула направо, в коридор.

У двери учительской она привычным движением одернула юбку и постучала, надеясь, что мистер Морелл не заметит ее румянца.

– Могу я войти? – спросила она через дверь.

– Мисс Данлоп? Заходите.

«Мисс Данлоп» означало, что он не один.

Кроме него в учительской оказалась мисс Кэдоган, преподавательница древних языков и их декан. Папок и бумаг на ее захламленном столе было не меньше, чем белых волос на голове – а седела она стремительно. Несмотря на внешнюю рассеянность, человека более цепкого и строгого Эдит не встречала.

Ив Кэдоган было немногим больше сорока. От мистера Морелла Эдит знала, что у нее не было ни мужа, ни детей, но она никогда не давала окружающим повод думать, что одиночество ее гнетет. Выглаженная, отполированная с ног до головы, мисс Кэдоган уже завтра могла занять пост премьер-министра, и никому и в голову не пришло бы ей в этом отказать.

Мисс Кэдоган хватило одного взгляда на нее, чтобы заметить:

– Мисс Данлоп, почему ваша юбка – выше колена?

Эдит медленно сдвинула ремешок сумки вниз, чтобы поправить заправленную рубашку. Девочки подворачивали длинную юбку на талии только на свой страх и риск – если натолкнешься на мисс Кэдоган, то, скорее всего, останешься на отработку.

– Молния плохо работает, – соврала она, косясь на мистера Морелла. – Пришлось подвернуть, чтобы не сползла.

Мисс Кэдоган с плохо скрываемым недоверием уставилась на талию Эдит.

– Вот как? Надеюсь, вы приведете ее в порядок к завтрашним урокам.

– Да, мэм, – согласилась Эдит с истинно христианским смирением.

Выудив из горы хлама несколько бумаг, мисс Кэдоган собрала их в стопку и обратилась к мистеру Мореллу:

– Майкл, надеюсь, расписание на следующую неделю уже согласовано?

– Да, мисс Кэдоган, – запнувшись, ответил он. – Еще я взял на себя смелость узнать…

– Хм, – перебила она, не глядя на него, – пожалуйста, положите его мне на стол.

Она вышла, и Эдит с мистером Мореллом обменялись понимающими взглядами. Он тихо выругался, а она опустила голову, притворившись, что ничего не слышала. Она положила на стол мисс Кэдоган папку с отчетом ученического совета, вручила мистеру Мореллу стопку домашних работ класса, села на его стол и подтянула к себе телефон.

– Дита, слезай, – предупреждающе произнес он, но Эдит покачала головой.

– Никто не зайдет. Сейчас же начнется урок.

– На котором ты тоже должна быть, – подчеркнул он. – Позвонишь потом.

Но он не предпринял никаких попыток отобрать у нее телефон, так что Эдит сочла его слова всего лишь настоятельной рекомендацией. Она набрала домашний номер на круглом диске, но никто не ответил. Две минуты она слушала гудки, наматывая провод на палец, затем со вздохом опустила трубку на рычаг и спрыгнула со стола.

– Приду попозже, хорошо? Ответишь, если мама перезвонит?

– И что мне сказать? – кисло поинтересовался он. – Пожаловаться, что племянница меня ни в грош не ставит?

Эдит против воли заулыбалась и взъерошила его густые черные волосы, едва не сбив очки.

– Неправда! – с чувством возразила она. – Ты лучшее, что есть в этой школе.

Возможно, Эдит приврала, но не слишком сильно. Она действительно любила его. Было не так тяжело находиться вдали от дома, пока она знала, что ее дядя совсем рядом.

Соседки по общежитию Эдит считали, что отношения с матерью у нее неважные. Она оставалась в своей комнате каждую пятницу, когда у платного телефона на первом этаже собиралась очередь из желающих опустить десятипенсовик в отверстие для монет, набрать домашний номер и пять минут повисеть на проводе, прекрасно зная, что все вокруг слышат каждое слово твоего собеседника. Просто они не знали о том, что в здании школы, в учительской комнате, есть отличный новехонький проводной телефон. С разрешения мистера Морелла Эдит заходила в пустую учительскую после уроков, болтала с мамой сколько хотела и не платила за это ни пенса. В курсе была только Робин, дядя умолял Эдит не болтать. Не хватало еще, чтобы каждый день в учительскую выстраивалась очередь из школьниц, канючащих бесплатный звонок.

Еще меньше Эдит хотелось, чтобы в школе начали трепаться о ее родственных связях. Никто, кроме мисс Кэдоган и той же Робин, не знал, что они родственники. Эдит и в школу-то приняли только при условии, что это останется секретом, – в колледже Святой Анны была политика нулевой толерантности к фаворитизму. К счастью, фамилии у них были разные, а походили они друг на друга не больше, чем один японец на другого.

Эдит уже открыла дверь, когда мистер Морелл позвал ее.

– Дита, можешь повесить результаты сегодняшнего теста?

Не поднимая глаз от расчерченных красным ученических работ, он протянул ей листок. Привыкший быть всем полезным, дядя ни о чем ее не просил, но, видимо, начинала сказываться повышенная нагрузка. Эдит выхватила лист и, сгорая от нетерпения, нашла вверху таблицы свою фамилию, а рядом с ней оценку. «A» с минусом. Нахмурившись, она пробежалась взглядом до самого низа списка. Напротив фамилии Уэлч красовалась «A» с плюсом.

Она едва не смяла лист в ладони, но вспомнила, о чем попросил мистер Морелл, нашла на пробковой доске свободную булавку и пришпилила результаты между расписанием тренировок на поле и правилами поведения в учебных аудиториях. Из любопытства она мельком просмотрела оценки остальных. Робин и Винс, начисто скатавшие ответы, получили милостивую «B», Матиша Кханна и Лео Рейтман едва избежали пересдачи, Лима со своей «C» осталась в безопасной зоне. Их с Хиро фамилии, как всегда, следовали в списке одна за другой.

Взгляд Эдит вдруг зацепился за спортивное расписание. Завтрашние вечерние тренировки были жирно обведены маркером. Вместо привычного времени, восьми вечера, их команду переставили на двенадцать дня – на начало перерыва между уроками. Самое удобное время, обычно оно доставалось команде Хиро. Эдит еще раз проверила дату, но все совпадало. Ей хотелось порадоваться удобному расписанию, но ничего, кроме глухого раздражения, она не чувствовала. Никто и не подумал предупредить ее о переносе, ни Борски, ни мисс Кэдоган. Если бы Эдит случайно не наткнулась на доску объявлений, то ей пришлось бы драться за поле с малолетними регбистами.

– Когда поменяли расписание? – спросила она у мистера Морелла, ткнув пальцем в черный круг вокруг окошка с надписью «среда». – Сегодня?

Дядя, пожевывая кончик карандаша, рассеянно посмотрел на нее.

– Что «сегодня»?

– Расписание поменяли сегодня?

– Я вообще не видел, чтобы его меняли, – покачал он головой.

«Неудивительно», – подумала Эдит. Мистер Морелл не отличался внимательностью даже к самому себе, что уж говорить об окружающем мире.

Она успела предупредить нескольких сокомандниц после последнего урока, за ужином, и те пообещали, что передадут остальным при встрече. Но Эдит была уверена, что кто-нибудь из ее команды обязательно пропустит объявление о переносе, а вся ответственность свалится на нее, лишь по счастливой случайности снова получившей и место капитана, и удобный график.

После отбоя она вернулась в их с Робин спальню, подняла оконную раму и со вздохом полезла на крышу. Не все волнение, которое чувствовала Эдит, можно приписать тому, что стоял ужасно ветреный январь, а она оказалась на узеньком металлическом карнизе на высоте трех этажей над мерзлой землей. Ее волновала возможность под благовидным предлогом наконец поглядеть, что такого замечательного на этой крыше, что каждую неделю половина общежития выползает сюда в ночную холодину.

Частые сборища, которые старшеклассники устраивали на крыше общежития, интриговали ее. По доносящимся до ее окна звукам Эдит могла лишь догадываться, что там происходило и чем были заняты ее одноклассники, пока она взбивала подушки, готовясь ко сну. Соблазн вылезти на крышу следом за Робин был велик, но ее останавливали насмешки, которые неизбежно за этим последовали бы. Эдит могла легко вообразить ехидные взгляды и реплики типа: «Данлоп, ты заблудилась?» и «Пришла записать наши имена в свой блокнотик нарушителей порядка?»

Вцепившись в раму и стараясь не глядеть вниз, Эдит засеменила влево по карнизу и перенесла одну ногу на пологий металлический скат, протянувшийся вдоль крыши сразу за их с Робин окном. Тот отозвался гулким вибрирующим стоном, будто кто-то согнул пополам лист жести. Эдит перенесла вторую ногу, цепляясь каблуком за желоб, и осторожно выпустила раму. Скат медленно поднимался от середины здания, с края, на котором стояла Эдит, и приходился вровень с крышей на его углу. Эдит отчетливо видела место, где он достаточно пологий, чтобы на нем еще можно было стоять, и в достаточной близости от крыши, чтобы можно было ухватиться за крепление водосточного желоба и подтянуться. Придерживаясь руками за стену, Эдит осторожно начала подниматься. С этой стороны здания почти не было ветра, но она все равно трижды схватилась за юбку, подол которой грозил взлететь до пояса.