Не тайная связь

Я была уже беременной тогда и пришла ему об этом сообщить, но не успела.

– Да. Ее зовут Юна, – я не позволяю голосу дрогнуть, но внутренне я уже проигрываю. Его присутствие было настолько мощным, что я едва справляюсь с дыханием.

Когда разговор заходит о дочери, я понимаю, что поздравления здесь неуместны, поэтому не жду их от него, как и расспросов. Я быстро сменяю тему:

– Кажется, у твоего брата серьезный шаг в карьере.

Он усмехается, но в его глазах нет радости. Только что-то темное, болезненное, когда он спросил о дочери. И пожарище – то самое, что было в его взгляде в начале нашей тайной связи.

– Ты знаешь, что мне плевать на его карьеру… Ясмин.

Я сглатываю вязкую слюну. Его холодные слова ударяют по мне сильнее, чем я того ожидала. Окружающие звуки вечера кажутся далекими, словно я нахожусь в другой реальности, где были только мы одни.

Его голос звучит так резко, что я не могу сдержать дрожи. Словно его имя было проклятием, которое я носила с собой все эти годы.

Он все еще помнил. Все еще ненавидел.

– Тогда зачем ты здесь? Ты не должен был приезжать…

Я знаю, что рискую, задавая этот вопрос, но не могу удержаться. Слова вылетают из губ, а я замираю в ожидании.

Склонив голову набок, Эльман прищуривается и платит мне словесной пощечиной:

– Я наследник этой династии, если ты не забыла. Я по праву нахожусь здесь и ношу фамилию Шах. Ты же носишь фамилию моей семьи только потому, что сменила мой хуй на хуй моего дяди.

Опустив лицо, я чувствую, какими горячими становятся щеки, а на глаза наворачиваются предательские слезы.

Пощечина удалась.

– Может, тебе следует вспомнить, кто является истинным наследником династии?

– Так, ты по этому принципу выбирала от кого залететь?

Я задыхаюсь от горечи. И от осознания, что в этой битве мне не выиграть – слишком слаба. Морально уничтожена. Убита. Раздавлена.

Его слова ударяют меня больнее, чем все, что случилось в том домике несколько лет назад.

Со мной так нельзя. Я – дочь Давида Романо. Жена Камаля Шаха. В конце концов, я мама. Мама тайно рожденной дочери Эльмана Шаха. И девушка, полюбившая бессердечного зверя.

– Ты очень долго готовил речь к нашей встрече, верно? – резко поднимаю глаза.

– Много чести для одной итальянской подстилки.

Для одной итальянской подстилки.

– Извинись перед ней.

Это Камаль.

Он подходит очень быстро – сразу, как только поздравляет именинника с праздником и вручает ему подарок. Последние слова Эльмана он, к сожалению, слышит тоже.

– Ты не расслышал? Извинись, я сказал, – еще раз повторяет Камаль.

Я не смотрю на Эльмана, но слышу его усмешку. Нутром чувствую.

Сжав тонкую ножку хрусталя, я ощущаю прилив жара.

Сейчас что-то будет, я чувствую. Камаль, в отличие от холодного Эльмана, импульсивен и способен на отчаянные поступки. В этом мы были с ним похожи, взять хотя бы ту ночь, когда я отдалась ему впервые.

– Не надо, Камаль, – предупреждаю его действия, схватив его за запястье. Этот жест не остается незамеченным для Эльмана.

– Я должен извиниться? Перед кем, перед твоей шлюхой?

Я вздрагиваю от его слов. До слез.

В следующую секунду раздается звонкий звук битого хрусталя и сильного удара. Крепкого, смачного и очень больного. Это Камаль заступился за меня, но и Эльман не остался в стороне – нанес ответный удар, и все в округе с криком расступились.

Я была в их числе. С бешено колотящимся сердцем я пячусь назад – от осколков, от озверевших мужчин. Эльман только недавно встал на ноги и все еще хромал, но даже несмотря на это он уверенно держал удар Камаля.

Отшатнувшись от двух свирепых мужчин, я чувствую острую режущую боль – это бокал с шампанским разбился в моих руках, но никому не было до этого дела, потому что посреди зала сцепились члены семьи Шах.

Сцепились из-за меня.

Сбросив осколки с раненой руки, я убегаю как можно дальше от потасовки и пытаюсь справиться с эмоциями. Руку пронзает острая боль – несколько осколков осталось в коже, но их не видно, потому что все затекло кровью.

Я глотаю воздух ртом, не в силах справиться с эмоциями, пока рядом со мной не появляется Диана Шах. Она усаживает меня за столик и аккуратно подает мне салфетки.

– Что случилось, детка? – встревоженно спрашивает Диана.

Качнув головой, я молча опускаю горящее лицо. Вечер испорчен, как и репутация Мурада в глазах тех, кто пришел его поддержать. Здесь были журналисты, представители власти и государственных структур, а Камаль взял и все испортил – он замахнулся на сына Шаха.

Зря он это сделал, теперь нам несдобровать. Дома ждала дочка. Он должен был думать о последствиях…

С другой стороны, он за меня вступился. Не дал в обиду. Камаль никогда не давал меня в обиду, только защищал и оберегал.

Когда Диана убегает к сыну, ко мне подсаживается незнакомая женщина. Она выглядит опрятно и сразу принимается помогать мне: прикладывает салфетку на окровавленную ладонь и с сочувствием улыбается мне.

– Вы не знаете, что произошло? Я видела вас рядом, когда началась драка.

От ее поставленной речи у меня идет мороз по коже. Она журналистка. Если я не придумаю выход из ситуации, пойдут сплетни, а сплетни могут быть очень близки к правде.

– Да, вы правы, – улыбаюсь женщине, притворившись дурочкой. – Споры за власть в семье Шах тянутся уже много лет, вы не представляете, как я устала от них. Сегодня Эльман снова сказал, что он наследник Эмина Шаха и он получит все, а мой муж ничего. Эта борьба за бизнес и деньги очень выматывает.

Девушка из СМИ верит мне, и я чувствую облегчение. Никто не узнает, что двое мужчин вступили в борьбу всего лишь из-за женщины. Из-за меня.

Через несколько минут в зале стихают звуки борьбы, и Камаль находит меня – на его скуле выступает плотный красноватый отек, но он не обращает на это внимания. Взяв меня за руку, он хмуро осматривает ее и поднимает меня с места в свои объятия. Уперевшись в его напряженную грудь, я нахожу под пиджаком тугую кобуру, в ней нетронутое оружие, а это значит, что он сдержал себя в руках.

– Пошли отсюда.

Камаль хватает меня за руку и ведет на выход. Я не оборачиваюсь в сторону Эльмана Шаха. Боюсь, что этим еще больше рассержу мужа, поэтому не противоречу и иду следом, но в последний момент я все же не выдерживаю.

Обернувшись в дверях, я выискиваю в толпе Эльмана и почти сразу натыкаюсь на его взгляд. Пока Лиана вытирала кровь с его лица, Эльман провожал нас пристальным взглядом, и в этом взгляде было все – от пожарища до лютой обжигающей ярости.

Ничего не угасло.

Ничего не погорело.

Что будет дальше – я не знала, но страшно было уже сейчас.

Глава 6

Камаль усаживает меня в автомобиль и только после этого приходит в себя. Его дыхание нормализуется, а руки перестают сжимать руль с бешеной силой. Он откуда-то достает раствор, обрабатывает мою ладонь и заботливо накрывает рану антисептической салфеткой. Бинта в машине не находится.

– Болит? – спрашивает.

– Заживет…

Я смотрю на Камаля и замечаю, что его лицо в ссадинах и гематомах. Они с Эльманом серьезно повздорили, теперь он еще долгое время не сможет проводить переговоры в Лондоне, хотя его должность не предполагает делегирования. Мне трудно было представить своего мужа, прирожденного дипломата вот в таком виде.

– Что теперь будет? Мурад не оставит это просто так, мы сорвали грандиозное событие в его честь…

– Не забивай свою голову, Ясь. Я обо всем позабочусь.

Мы с ревом трогаемся с места, и я бросаю на Камаля осторожный взгляд. Он взбешен и прямо сейчас – опасен, но не для меня.

– Я просил тебя не говорить с ним. Не смотреть на него, – заводится он.

– Он подошел первый…

– Ваш разговор по словам. Перескажи мне.

– Там и пересказывать нечего…

– Пересказывай.

– Я не хочу…

– Пересказывай! – рявкнул Камаль.

Сжавшись, опускаю подбородок и потираю порезанную руку. Шепотом начинаю говорить:

– Он напомнил мне, что я ношу фамилию Шах только по одной причине: когда-то я сменила его хуй на хуй его дяди. Потом назвал меня итальянской подстилкой и шлюхой. Ты доволен?

– Я просил тебя, Ясмин. Я тебя просил, – выдыхает сквозь зубы.

– Он подошел ко мне сам. И заговорил тоже первым. Я не виновата, ясно?!

Сцепив челюсти, Камаль с бешеной скоростью выезжает на проспект. Я понимаю, что мы едем за дочерью, что будет дальше – я не знала, и спрашивать не хотелось.

– Ко мне подходила журналистка. Я сказала, что вы не поделили деньги и бизнес. Чтобы не было слухов.

Мы добираемся до дома Шахов очень поздно, когда на улице становится совсем темно. Охрана пропускает нас внутрь, но почти сразу я замечаю возле ворот неизвестную машину. По окнам в доме я понимаю, что помимо детей и няни внутри никого нет, но здесь был припаркован автомобиль с номерами особенного цвета – так похожий на тот, на котором меня встречал Мурад.

Все начинается, когда мы выходим из машины. Охрана предупреждает, что приехали из органов и что не пропустить их – они не могут.

– Камаль Булатович, вы должны проехать с нами, это распоряжение Мурада Шаха.

– Кто вы такие? – я напряженно впиваюсь в локоть Камаля.

– Вам не стоит беспокоиться. Это обычная процедура допроса и возмещения ущерба, нанесенного комплексу. Пройдемте с нами.

– Почему вы допрашиваете только моего мужа? Он ни в чем не виноват!

– Ясь, – прерывает Камаль. – Все в норме. Иди домой к дочери, ладно?

– Эльмана Шаха уже опрашивают. Это обычная процедура, – настойчиво повторяет мне офицер.

– Какой там ущерб? Два бокала шампанского? – не понимаю я.

– Зафиксирован ущерб в несколько миллионов рублей. Пройдемте с нами, Камаль Булатович, – повторяет офицер.

– Камаль…

Мое сердце бешено бьется, и я впиваюсь в руку мужа, не отпуская его. Он обнимает меня одной рукой, второй обхватывает подбородок. На улице в одном платье и плаще становится очень холодно и очень страшно. Без Камаля мне здесь страшно.

– Не уходи с ними, Камаль, – прошу его.

– Чего ты дрожишь? Обычный допрос. Накосячил, надо оплатить ущерб. Сейчас только решим, кто и сколько из нас двоих будет платить. Я вернусь.

– Мне это не нравится.

– Что со мной может произойти, Ясмин? Кто посмеет?

– Я им не позволю… – обещаю в пылу.

– Я рад, – честно отвечает Камаль. – Я вернусь и заберу тебя.

– Вернешься?

– Да.

– Хорошо.

Я взволнованно кусаю губу и выпускаю руку Камаля из своей, провожая взглядом фигуру Камаля и офицеров. Потом не выдерживаю и выбегаю за ним за пределы двора, но его уже сажают в служебный автомобиль.

– Камаль! – выдыхаю без сил.

Проводив взглядом автомобиль мужа, я запоминаю автомобильный номер и очень быстро возвращаюсь в дом. В конце концов, если бы это были не люди Мурада, их бы не пропустила охрана дома. Осталось только разобраться, какого черта Мурад творит и насколько все серьезно.

Для чего понадобилось забирать Камаля? Мы могли отдать эти деньги без суда и следствия, а теперь…

Няня появляется совсем не вовремя, стоит мне только перешагнуть порог дома. Она сообщает, что Юна ни в какую не хочет спать. Когда Юна видит меня, она сразу тянет ко мне руки

– Ма-ма!

. Вручив мне ее в руки, она спешит к детям Софии, а я еще какое-то время задерживаюсь в гостиной с дочерью. Я даю дочери несколько развивашек на выбор, и это на время увлекает ее.

– Юна, посиди здесь, ладно? – я усаживаю дочь на диван и вручаю в руки развивашку, которая понравилась ей больше всего. – Мне нужно позвонить. Я только найду телефон и приду к тебе. Будь хорошей девочкой.

Поднявшись по крутой лестнице наверх, я нахожу в комнате свой оставленный телефон и сразу набираю Мурада. Что за шутки он устроил? Это беспредел, не иначе…

После пятого звонка я понимаю, что он не возьмет трубку, и с яростью бросаю телефон на пол. Я чувствую, как ярость молниеносно охватывает тело и разум и хочу выплеснуть ее хотя бы таким образом, но спустя минуту дисплей загорается от входящего звонка.

Правда, не от Мурада.

– Привет, Джулия, – перехожу на итальянскую речь, увидев имя на экране.

– Ясмин, я звоню напомнить вам про свой концерт в России. Вы мой учитель, вы же придете поддержать меня? Почему-то в этот раз я особенно волнуюсь…

В голове проносится вспышка. Концерт.

Джулия Гведиче запланировала дать свой первый концерт в России еще несколько месяцев назад, но я об этом совсем забыла. Я даже забыла, как Джулия приглашала меня, ведь она запланировала дату своего выступления под меня, зная, что я буду находиться здесь в ноябре.

Я не могла не приехать. Джулия была сестрой Валентино – человека, который много лет был предан моей семье.

– Конечно, я буду, маленькая синьорина.

– Я буду очень ждать, синьора.

Опустив руки вдоль тела, я устало падаю спиной на кровать, а затем резко подскакиваю.

Вечер выдался настолько нервным, что я забыла о дочери и оставила ее на первом этаже совсем одну. Сначала Мурад, затем Джулия отвлекли меня. Стянув с себя куртку, я остаюсь в вечернем платье и быстро спускаюсь обратно, в гостиную.

Только Юну здесь, увы, не нахожу.

Я тревожно оглядываю пустую гостиную и чувствую, как увеличивается собственный пульс, а ладони потеют.

В гостиной моей дочери не было.

Бросив плащ на диван, я замечаю огромную разбитую плазму, что лежит на полу, и сердце сжимается от страха. Если бы ее уронила Юна, она бы испугалась и плакала, но в доме было тихо. Тихо и страшно.

Развивашка, которую я дала дочери, валялась брошенной рядом с плазмой.

– Юна! – кричу, мотая головой в разные стороны.

Страх парализует все тело и сковывает движения. Я забываю об Эльмане, о концерте и обо всем на свете, ведь в голове присутствует только страх за дочь – истинный, неподдельный, жуткий.

Я открываю каждую дверь, но все тщетно – моей дочери нигде нет. Совсем нигде. Я зову ее снова, но ответом мне служит молчание. Пугающее, дикое, болючее.

– Юна! Юна, где ты?!

Горло окольцовывает жуткий страх, пока я не слышу знакомое «ма-м-ма» за одной из дверей. Толкнув дверь, я залетаю внутрь и оказываюсь в темном кабинете – свет здесь темный, приглушенный, но я четко улавливаю несколько фигур. Одну большую и одну маленькую. Маленькой была моя дочь.

– Юна, – всхлипываю с дрожью в голосе.

Следом, когда зрение привыкает к полумраку, к горлу подкатывает ком и едкий страх, который пронизывает все нутро.

Эльман сидел на кресле, широко расставив ноги, а прямо перед ним стояла Юна – она положила свою ладошку ему на колено и что-то лялякала. На своем, на детском. Она еще неуверенно ходила, поэтому ей важно было за что-то держаться. Сейчас ее опорой был Эльман.

Эльман бросает на меня ленивый взгляд, а затем переводит взгляд обратно – на дочь.

На мою дочку с кудрявыми волосами и такими же темными глазами, как у Эльмана.

Мне стоило подойти и немедленно забрать ее, но я не могла оторвать от них своего взгляда. Сердце билось громко и навылет, ударяясь о ребра и устремляясь в самый низ, к животу.

Склонившись над дочерью, Эльман приложил свою ладонь к ее щеке и потер, а затем коснулся ее кучерявой макушки, словно трогая ее мягкие кудряшки наощупь. Его рука была такой большой по сравнению с телом Юны, что я невольно застыла на месте.

Юна расмеялась, заставив меня мелко задрожать.

Кажется, что ничто не способно нарушить их идиллию. Даже я.

– Что ты здесь делаешь? И где Камаль?

– Он задержится.

– А ты?.. Ты один?

– Один.

– А где все?..

– Вечер в самом разгаре. Никто не вернется в ближайшие несколько часов.

Не вернется. В ближайшие несколько часов.

Я опускаю взгляд на Юну, хватающуюся ладошкой за Эльмана как за единственную опору на свете, и до боли прикусываю щеку. Видеть их вместе было сладко и солено одновременно.

Еще никогда они не были близки так, как сегодня, и это пугало. Очень. Как и то, что в доме мы были почти что одни, а между нами искрило обоюдной ненавистью и не только.

Глава 7

– Почему ты не поехал обратно на вечер Мурада?

– Я же сказал, что мне плевать на его карьеру.

– Ясно…

Я пытаюсь сгладить острые углы и хотя бы как-нибудь отвлечь Эльмана от Юны, чтобы он не рассматривал ее так жадно, так скрупулезно – так, словно подозревал ее в чем-то своем.

Ухватившись за дверной косяк, я чувствую максимальную безысходность и беззащитность. А еще нежность и мечтания, полные надежд и чего-то еще – необъяснимого и тайного. Мечтания, полные болючей тоски. Да, точно тоски…

Мое сердце готово было разорваться – от нежности и пронизывающего страха одновременно, когда Юна подходит к отцу слишком близко и хватается за его ладонь, лялякая и пытаясь рассказать ему о чем-то, но увы – ее язык никто не понимает.

Эльман стискивает челюсти, испытывая какие-то свои, ведомые лишь ему одному чувства, но не от моего присутствия, а от того, что Юна неожиданно сжимает двумя ладошками его большой палец на руке.

– Юна… – выдыхаю.

Не выдержав, я решаю положить этому конец.

Я опускаюсь перед ней на колени и хватаю запястье Эльмана, с силой отводя его в сторону. Я нарочно отцепляю от него ладошки Юны, а в ответ ловлю полыхающий взгляд Эльмана на себе.

– Что смотришь? Не трогай ее. Не надо. Она дочь шлюхи, ты забыл?!

– Не забыл, – шелестит в ответ.

Я утыкаюсь носом в ее кудряшки, но вместо запаха дочери ощущаю запах Эльмана. На ней абсолютно везде был его запах.

Поцеловав дочь в висок, я улыбаюсь ей сквозь слезы, а она – мне. Юна любит обниматься, и сейчас тот момент, когда я не отказываю ей в этой ласке, потому что если откажу, то она снова потянется к Эльману. Она ко всем тянется, когда ей не хватает любви, и этот вечер не стал исключением. Убрав кудряшки с ее лица, целую каждую деталь – губы, маленький носик, карие глаза с длинными пушистыми ресницами…

Красивая она у нас вышла. Чудная. Хорошенькая. Смуглая маленькая полуитальянка.

Что ни говори, но помимо секса у нас с Эльманом получилась нереальная дочь. Прижав ее к себе, я на миг забываю о присутствии Эльмана в комнате и вспоминаю только тогда, когда Юна начинает снова тянуться к Эльману.

Этого я сделать ей, увы, не позволяю, и тогда Юна закатывает истерику.

– Ну чего тебе не хватает? – спрашиваю ее тихо. – Не надо, Юн. К нему нельзя.

– Ма-м-маа! – завизжала дочь.

– Нет, я сказала!

Схватив ее ладошки, я моментально отвожу их от Эльмана и слушаю новую порцию истерики, но все равно разворачиваю дочь совсем в другую сторону. Не переставая плакать, дочь отбегает от меня на несколько шагов и смотрит исподлобья.

Если я сказала, что нельзя, значит, нельзя.

Как бы ни было тяжело видеть ее слезы…

Эльман никак это не комментирует, только чувствую, как печет его взгляд и как плотно сжаты его челюсти. Он злится.

– И часто ты так с ней?

– Как?

– Оставляешь ее без присмотра?

Похолодев, я поднимаю подбородок. Только сейчас я понимаю, как неуместно я сижу на полу – возле его разведенных ног. Я бы поднялась, но тогда Юна снова подойдет к нему, а этого допустить я не могла – она с Эльманом и без того провела вместе слишком много времени.

– Она едва не опрокинула на себя отцовскую плазму. Я успел подхватить ее. Плазма весит дохуя, Ясмин.

Теперь я понимаю, почему в гостиной лежала разбитая плазма рядом с развивашкой…

Боже.

– Ты меня отчитываешь? Ты? Меня?

– Да.

– Ты нам никто, чтобы отчитывать.

Эльман стискивает челюсти, а мне вот-вот кажется, что он замахнется и ударит. За острый язык. И за то, что предала однажды. Вкус его пощечины даже спустя годы чувствовался на языке.

– Тогда следи за своей дочерью в следующий раз. И не будь с ней похуисткой, как со мной, – говорит тихо.

– Я слежу. И хорошо слежу. Я вообще не нуждаюсь в твоем порицании. Оставь их для своей жены и для своих детей, а мы с дочерью разберемся сами.

– Детей у нас с Лианой нет.

– Что так? Ты ее не трахаешь?

– Следи за языком хотя бы при дочери, – сверкает глазами.

– Забудь о моей дочери. Вообще забудь. Свои появятся, тогда и будешь воспитывать…

– Не появятся. У нас не будет детей.

Вскинув подбородок, я вопросительно смотрю на Эльмана. Не будет? Как это?

– А как же наследники? Ты ведь хотел, чтобы я рожала тебе детей, когда собирался сделать меня своей любовницей.

– Ты устроила стрельбу на моей свадьбе. Мне об этом известно. А что насчет тебя? Известно ли тебе, что ты натворила?

Выдержав пытливый взгляд, я пожимаю плечами. У меня тогда были свои проблемы и своя драма, некогда мне было думать о Лиане.

– Ты выстрелила в Лиану, задев важные органы. Ее прооперировали, но шансы на беременность крайне малы.

– Сочувствую. Юна, пойдем спать, – обращаюсь к дочери.

Я поднимаюсь с колен, но в этот момент Эльман перехватывает меня за шею и силой тянет на себя. Теряя равновесие, я почти падаю на его колени, но в последний момент успеваю опереться на его грудь.

Наши губы находятся в сантиметрах друг от друга, и я чувствую, как сильно он пьян.

– Сочувствуешь? – выдыхает Эльман. – Ты умеешь, Ясмин? Сочувствовать? Ты умеешь чувствовать хоть что-нибудь, блядь? Ты же, сука, холодная как айсберг. Даже с дочерью.

Я поднимаю взгляд выше, к его глазам, и долго-долго в них смотрю.

Умею ли я?..

Умею?

Я не знаю.

Мне кажется, что ненависть в наших взглядах обоюдна, но у меня все равно больше. Потому что он прав: сочувствовать я не умею. Опустив взгляд ниже, на его губы, я слегка подаюсь вперед и оставляю влажный след в уголке его губ, затем скольжу по щеке и вдыхаю его запах.

Его губы такие же мягкие, как и были раньше, а щетина царапает и делает больно.

И запах у него такой же крышесносный – он рождает флешбэки, где было много секса и страсти. С Камалем было первое, но совсем не было второго.

– От чего тебя шатает больше, Эльман? – выдыхаю ему в полураскрытые губы. – От того, что Лиана не может родить тебе ребенка? Или от того, что ты по-прежнему хочешь и ревнуешь меня? Разберись в себе.

Уперевшись руками в твердую грудь, я резко отстраняюсь.

Взяв насупившуюся Юну на руки, я стремительно выхожу из кабинета и тут же врезаюсь в няню, которая стояла прямо возле двери.

– Что вы здесь делаете? – спрашиваю строго.

– Извините, но я услышала, как сильно плачет Юна, и…

– Это вас не касается! Что вы здесь делали? Вы подслушивали?

Сделав шаг к женщине лет пятидесяти, я заставляю ее отступить к стене.

– Что вы! Я ничего не слышала, я только подошла…

– Славно, если это так, – прищуриваюсь без тени на улыбку. – В этом доме за предательство отвечают жизнью. Вам это известно?

В проеме двери появляется Эльман и хмуро смотрит на няню.

– Господин Шах, я ничего не сделала… Я ничего не видела и не слышала, клянусь!

– Ясмин, отпусти женщину и иди наверх. Не надо пугать человека.

– Надо выполнять свои обязанности, а не шастать по дому, – бросив внимательный взгляд на няню, я устремляюсь к лестнице.

За спиной громыхает бутылка и бокал – это Эльман наливает алкоголь и пьет его рекой. Чуть позже я слышу звук, как хрусталь разбивается об стену, и почти перехожу на бег.

Мы с дочерью заняли гостевую комнату, к этому моменту отсюда убрали многочисленные коробки и поставили кроватку для Юны. Кроватка была важным для меня критерием, потому что я не хотела приучать дочь спать вместе с нами, а даже после одной такой ночи мне было бы трудно вернуть привычный распорядок дня у нас в Лондоне.

Дочь быстро засыпает, стоит только положить ее в кроватку. Я считала, что мое воспитание верное и четко следовала заведенным правилам, даже если дочь болела или капризничала, поэтому я никогда не слушала других людей и их непрошеные советы.

– Спи, все будет хорошо, – обещаю дочери. – Скоро мы вернемся в Лондон, а твой папа останется здесь, с другой…

Прикусываю себе язык и изнеможенно опускаюсь на двуспальную широкую кровать. День был долгим, и я чувствую, как усталость валит меня с ног, но лечь в кровать и уснуть было очень страшно.

Где-то на втором этаже раздаются шаги. Это Эльман, я сразу узнаю его шаги. Они стучат по паркету в такт моему сердцу – оно сначала замирает перед каждым шагом, а затем врезается в ребра с бешеной силой. Прижав одну руку к груди, в другом кулаке я сминаю простынь.

Эльман уже наговорил мне столько гадостей, что оставаться здесь не было ни малейшего желания, но в то же время я хотела, чтобы он зашел. Боялась и хотела.

Камаль был прав, когда ревновал меня к нему, и повод у него был.

Совсем рядом хлопает дверь, и я вздрагиваю. Он ушел к себе. В его спальне мы не успели как следует убраться, и возможно ему не понравится детский бардак. Еще я рылась в его вещах и порвала записку.