Энергормы. 3 том. «Город мёртвых тел»

Он шёл, а его мысли остались там, у завала, у закрытой зоны. Только Молния в банке сидела и потрескивала, обдавая неровным светом группу людей, двигающихся вперёд, вглубь мира, где уже ничего не было таким, как прежде.

Группа вышла на простор – если можно было назвать это простором. После узкого, душного тоннеля Хромой, Дима, Евгений и Тод оказались в огромном подвале с бетонным потолком, низким, как грозовое облако. Воздух здесь был застоялым, будто сама земля растворилась в нем. На противоположной стороне, за квадратными колоннами-сваями, стояли массивные железные ворота – испещрённые дырками от пуль, словно кожа, через которую просвечивал внутренний мир.

– Вот и «Тайга», – произнёс Дима, указывая глазами. – Одно из центральных поселений.

Евгений огляделся, молча. Молния в банке попыталась осветить всё помещение.

– Есть и другие? – спросил он.

– Да есть, – ответил Дима. – Они расположены вокруг закрытой зоны. Служат перевалочными пунктами, где товары расходятся по всему городу. Если что-то ищешь – найдёшь в одном из них.

Тод, стоя рядом, добавил, кивнув Евгению:

– Всё так. «Тайга» – можно считать самым закрытым. Только торговля. Но если хочешь отдохнуть или осесть – лучше всего это «Роща». Там не принимают всех подряд, но у тебя не будет проблем.

Хромой, всё ещё молчаливый и осторожный, приказал:

– Тихо. Выполняйте всё в точности, что будут требовать. Не разговаривайте и не делайте того, чего не просят. Видите эти дырки от пуль?

Он кивнул на ворота. Его голос был низким, почти шепотом, но каждый слышал.

– Если не хотите стать решётом – будьте вежливы. Даже если покажется, что вас провоцируют на конфликт.

Все кивнули. Без вопросов. Без лишних слов.

Хромой построил группу чуть в стороне от ворот – вдруг там откроют огонь. Он четыре раза постучал кулаком в железо. Гул эха прокатился по залу, как удар в барабан, который не может остановиться.

Прожектор внезапно вспыхнул. Ослепительный свет охватил всю область перед воротами. Из динамика, старого и хриплого, доносилось строгое, недовольное:

– Кто там?

Хромой высунул голову в луч света.

– Я и мой отряд. Хотим обменять тонитруум на патроны и один снаряд ручного гранатомёта.

Пауза. Несколько секунд, в которых воздух казался липким, как смола.

– А это ты, хромой из убежища на востоке, – ответил динамик, хотя в его голосе чувствовалась не уверенность, а проверка.

Хромой поправил:

– На севере.

– Верно на севере, – эхо повторило, будто само место соглашалось с ним. – Входите.

Хромой подманил рукой группу.

– Тяните двери. Потом заходим по одному. Вперёд меня никто не идёт. Когда будем уходить – выходим в обратном порядке.

Створка ворот с громким скрипом поддалась под натиском рук. Проход был открыт. Хромой вошёл первым. За ним – Тод. Потом – Евгений. И последним – Дима.

Свет фонарей вспыхнул, ослепляя путников. Не только их лица – но и намерения. Перед ними распахнулся полноценный хаб досмотра. Две амбразуры. Два станковых пулемёта. Они торчали вверх, как предупреждение: «Если что – мы наготове».

В бойницах слышался тихий разговор людей. Хриплый динамик заговорил снова:

– Оставьте товар у внутренних ворот.

Хромой повернулся к Евгению и Тоду.

– Давайте снимайте рюкзаки и вытаскивайте всё личное.

Евгений забрал термос и ничего больше.

Они поставили рюкзаки перед внутренними воротами – у самой кромки входа. Холодный бетон пола ждал, чтобы принять их добычу.

– Отойдите к внешним воротам, – приказал динамик.

Хромой молча командовал – без слов. Когда все отошли, из внутренних ворот появились двое здоровенных амбалов. Лысые, с татуировками на затылках. Оголённые предплечья, покрытые шрамами и цветным тату. Было видно – в этом поселении даже рядовые живут не плохо. Могут позволить себе роскошь в виде украшений кожи. Амбалы волоком затащили рюкзаки. Затем исчезли. Как будто их и не было.

Наступило гнетущее ожидание. Дима начал нервничать.

– Что так долго?

– Тихо, – процедил Хромой, не поворачиваясь. – Не провоцируй. Иначе мне придётся тебя вырубить. Тут народ очень нервный и злой.

Евгений держал банку перед собой, закрыв её крышкой. Молния внутри будто чувствовала напряжение людей. Она сидела тихо. Как будто знала – сейчас нельзябыть заметной.

Евгений огляделся. Серый бетон без швов, как стены подземного бункера, не давал ни намёка на прошлое, ни утешения настоящего. Мелкая крошка лежала у кромки стены – возможно, обломки от старой вентиляции или просто пыль времени. Пол был таким же мрачным и монолитным, словно его залили из одной формы, а может, он и был частью этого забытого мира, где люди жили по своим правилам, строго и сурово.

Потолок – тёмно-серый, покрытый слоем пыли и копоти, будто сам воздух здесь был загрязнён чем-то невидимым. Провода, аккуратно натянутые и закреплённые, выглядели как линии на чертеже, чёткие и бесстрастные. Всё здесь было продумано. Каждая деталь служила своей цели. Ни лишнего метра, ни лишнего слова.

Фулгутта внутри банки дёрнулась, пикнула светом. Её электрические импульсы прорезали мрак внутри, будто маленький фонарь в холодной темнице. Браслет на руке Евгения едва заметно дрогнул. И в этот момент, как будто в ответ на его мысли, раздался голос из динамика:

– С товаром всё в порядке. Что вы хотите за него?

Хромой, повысив голос, ответил:

– Триста патронов для тяжёлого пулемёта и снаряд РПГ-7.

Тишина повисла в хабе досмотра, плотная, как завеса между двумя мирами. Потом, неожиданно, последовал вопрос:

– Это шаровая у вас в банке? За неё мы готовы предложить ещё один снаряд для РПГ.

Хромой строго, но с вопросом, взглянул на Евгения. Его глаза говорили: «Сколько она стоит?» Но Евгений знал, что это не цена. Это выбор.

– Простите, – сказал он, почти шёпотом, – но это мой личный трофей. А РПГ у меня нет.

Немного погодя, из динамика:

– Пистолет-пулемёт, редкая модель, но патроны как от пистолета. И двести патронов к нему. Это наше последнее предложение.

Хмурый посмотрел на Евгения ещё строже. Глаза его были холодными, как металл, но в них читалось нечто большее. Он хотел, чтобы Евгений согласился. Чтобы сделал выбор, который был нужен группе. Не потому, что он был лучшим. Просто потому, что так нужно.

Евгений поднял банку к лицу. Фулгутта мерцала внутри, как живое пламя, неугасимое и необузданное. Он прикинул её ценность. Энергия, которую она могла дать – неиссякаемая, более стабильная, чем в тонитрууме. Если запитать её энергией, например, радиостанцию, можно забыть о сложных устройствах выравнивания тока. Только предохранитель – на случай, если она разозлится.

Он часто видел, как контрабандисты используют их как передвижные электростанции. Но условия – невыносимые. Постоянный голод, постоянное давление, лишь редкая подкормка, чтобы не сдохли. Живые источники энергии. Электрические невольники.

А пистолет-пулемёт – компактный, удобный, скорострельный, но… бездушный. Бездушная игрушка, которая не будет выбирать, кому помочь, а кому – погибель.

Евгений не мог предать существо, которое выбрало его. Не мог променять её на холодную смертоносную игрушку.

Он мотнул головой:

– Нет. На неё у меня другие планы.

Хромой толкнул его локтём. В динамике послышалось недовольное дыхание. Потом:

– Двести патронов к пулемёту и снаряд.

Хромой, уже собираясь возмутиться, но прикусил язык. Он понял: это всё, что они получат.

Рюкзаки появились из щели между створками. Из динамика:

– Забирайте и уходите.

Тод и Хромой подошли к рюкзакам, проверили. Две пулемётные ленты, ромбовидный снаряд и рядом – открученный взрыватель. Чистые, блестящие, работоспособные.

Хромой обратился к группе:

– Уходим.

Свет потух за спиной у путников. Тьма подземелья вновь сгустилась, принимая людей в свои объятия.

Тод, с досадой, пробормотал:

– Это какой-то грабёж.

Хромой, уже на выходе из тоннеля, ответил:

– Это всё потому, что кое-кто упёрся рогом.

Евгений ничего не сказал. Он знал, что прав. И этого было достаточно.

Глава 9 Доверие

Глава 9. Доверие.

Тоннели дышали. Медленно, глухо, как старый двигатель, отказывающийся умирать. Воздух висел плотной пеленой – смесь сырости, ржавчины и чего-то неуловимого, что цеплялось за кожу и не отпускало. Запах, как у забвения. Как у чего-то, что не должно было остаться после конца.

Хромой шёл первым, прихрамывая, но не сбавляя темпа. Его шаги отдавались в стенах, будто он стучал по крышке гроба, проверяя, прочна ли.

– Пошли, – бросил он, не оборачиваясь. – Чем быстрее уйдём отсюда, тем дольше проживём.

Остальные молча последовали за ним. Дима держался ближе к стене, как будто тень могла спрятать и его самого. Тод шёл последним, оглядываясь через плечо, будто за спиной у них бежал кто-то невидимый.

А Евгений замедлил шаг.

Его взгляд зацепился за вершину завала – груду бетонных плит, искорёженного железа и обломков, что когда-то были стеной, крышей, домом. И там, на краю, почти слившись с мраком, стояла фигура.

Маленькая. В плаще. Капюшон низко надвинут, лицо – тень в тени.

Но он чувствовал – смотрит. Прямо на него.

Евгений затаил дыхание. В руках – банка с Молнией. Существо внутри чуть дрогнуло, словно почувствовало напряжение. Его свет стал тусклее, как будто пригнулся.

– Тод, – прошептал Евгений, не отрывая глаз.

Тот обернулся, нахмурившись.

– Что ещё?

– Смотри.

Евгений не указал рукой. Не мигнул. Боялся, что, если отвлечётся – таинственная фигура исчезнет, как дым, как галлюцинация, как всё, что обещает смерть.

Тод поднял фонарик. Луч скользнул по завалу, вверх, к краю. И в тот же миг – движение. Плащ взметнулся, как крыло, и фигура исчезла за грудой, провалившись в темноту, будто её и не было.

– Чёрт, – выдохнул Тод. – Ты это видел?

– Видел, – сказал Евгений. – Это был ребёнок.

– Ребёнок? – переспросил Дима, уже подбираясь ближе. – Здесь?

– Жёлтый плащ, – добавил Евгений. – Такой, как у малышей. Я видел такие… до.

Он не договорил. «До» – это слово, которое никто не произносил вслух. Оно висело в воздухе, как радиационный след.

Евгений сделал шаг вперёд. Нога уже занесена над трещиной в полу, уже готов был двинуться к завалу.

– Стой.

Тод схватил его за плечо. Сжатие было железным.

– Тебе прошлого раза показалось мало? – голос сталкера звучал тихо, но с такой усталостью, будто он уже сто раз это предупреждал и сто раз видел, чем это кончалось.

Евгений остановился. Глаза всё ещё на той точке, где исчезла тень.

– Но там… ребёнок, – повторил он, как будто это объясняло всё.

Хромой обернулся. Его лицо, освещённое снизу светом фонаря, выглядело как маска из старого фильма ужасов – резкие тени, глубокие впадины, покосившийся рот.

– Иди, – сказал он. – Валяй. Ты же герой, да? Спасай. Но учти – в этот раз мы за тобой не пойдём. И вот ещё что: все, кто пересекали границу… – он сделал паузу, – больше не возвращались.

Евгений почувствовал, как холод медленно ползёт по позвоночнику.

– Иллюзия, – добавил Тод. – Я тоже видал. По ту сторону. Детей. Бегают. Смеются. Женщины в шёлках, как в старых кино. Красивые. Зовут. Улыбаются. А потом… – он резко щёлкнул пальцами, – исчезают.

– Иллюзия, – повторил Евгений. Но в голосе не было уверенности.

– Смотрите! – крикнул Дима.

Он уже был на полпути к завалу, нагнулся, поднял что-то с пола. Вернулся, держа в руках термос.

– Это не ваше?

Евгений узнал его мгновенно. Свой термос. Тот самый, что выронил, когда его схватило нечто из глубины. Тот, что исчез в тьме, как будто его и не было.

Он взял его. Холодный металл. Герметичный. Целый. Ни царапины. Ни следа заражения.

– Это мой. Но как…? Иллюзия такое не может сделать, – прошептал он, глядя на Тода. – Иллюзия не может вернуть вещь, которая исчезла по ту сторону.

Тод промолчал. Только сжал челюсти.

Хромой зло фыркнул.

– Термосы не спасают от смерти, – бросил он. – А мы уже слишком долго торчим на этом чёртовом перекрёстке.

Он развернулся и зашагал прочь. Его шаги отдавались в тишине, как удары метронома, отсчитывающего последние секунды.

Дима посмотрел на Евгения.

– Может, это знак?

Евгений смотрел на термос. Потом – на завал. На то место, где исчезла тень в жёлтом плаще.

– Знак для кого? – спросил он. – И что он означает?

Он не ждал ответа.

Потому что знал: если это не иллюзия… значит, кто-то там живёт. Кто-то, кто может ходить по ту сторону. Кто-то, кто вернул термос. И кто-то, кто хочет, чтобы он пришёл.

Свет на станции «Тайгинская» всё также мерцал. Лампы под сводами вспыхивали синевато, с низким гудением, напитываясь от кристаллов, вросших прямо в проводах. Каждый шаг по платформе сопровождался лёгким треском и шарканьем под подошвами, словно мрамор здесь не просто лежал, а отзывался на каждое прикосновение ног.

Группа пересекла платформу быстро, почти бегом. Хромой шёл первым, прижимаясь к стене, где рельсы не тянулись. Его голос, сухой и без эмоций, разнёсся по тоннелю:

– Помним: рельсы под напряжением.

Евгений шёл последним. В руках – стеклянная банка. Внутри – Молния.

Маленькая фулгутта прижималась лапками к стеклу, словно пыталась ощутить мир за пределами своей тюрьмы. Её тельце пульсировало мягким, жёлтым светом, из которого вырывались короткие, искристые разряды. Каждый выстрел тока наполнял воздух озоном – резким, чистым, больничным запахом, от которого кружилась голова. Евгений вдыхал его глубоко. Это был единственный чистый воздух за последние дни. Всё остальное – смрад, прах, и гниль, что въедается в лёгкие, как бетонная пыль.

Он смотрел на Молнию. А она, казалось, смотрела на него.

Но мысли Евгения были далеко.

Он вспоминал. Пытался.

Щупальце. Холод. Давление на руку. Голос – женский, тихий, почти ласковый. «Не уходи…» Он слышал его и на завале, и в момент, когда очнулся после удара током от фулгутты. Один и тот же голос. Как эхо, отражённое от стен забвения.

Но теперь, с каждым шагом от границы, память уходила. Словно кто-то аккуратно вычёркивал строки из его сознания.

– Тод, – сказал он, когда тоннель снова поглотил их, – ты помнишь, что произошло, когда я выбрасывал пакет с наркотиком?

Тот обернулся, нахмурившись.

– Ты о чём?

– На перекрёстке. У закрытой зоны. Я взбирался на груду мусора. Ты видел, как я тряс термосом?

Тод пожал плечами.

– Не знаю, зачем ты туда полез. И что ты хотел там увидеть – понятия не имею.

Евгений напрягся. Не помнит. Или делает вид?

– Тод, – сказал он, будто между делом, – ты мне до сих пор должен термос.

– Да брось, – фыркнул тот. – Ты его нашёл и забрал себе. Не морочь мне голову.

– А где тогда пакет? – продолжил Евгений. – Тот, с плесенью. Куда он делся?

Тод замер. Лицо его словно прояснилось.

– Погоди… – прошептал он. – Был пакет… Но я… не помню, как он исчез.

Евгений обвёл взглядом остальных.

– Кто-то пытается стереть нашу память.

Дима кивнул, медленно, будто пробуждаясь.

– Да… Вспоминается с трудом. Будто это было не сегодня, а неделю назад.

Хромой остановился. Обернулся. Его глаза сверкнули в полумраке.

– Удивлены? – хрипло спросил он. – Это так всегда рядом с запретной зоной. Память – как вода сквозь пальцы. Даже опытный сталкер может дважды наступить на одну и ту же ловушку. Потому что он забыл, что она здесь.

Он развернулся и зашагал дальше.

Тоннели снова стали знакомыми. Сырые стены, капающая вода, трещины, из которых торчали корни, почерневшие от радиации. Но Хромой свернул – не к выходу, а в боковой проход, заваленный когда-то, но теперь расчищенный.

– Разве мы не домой? – спросил Дима.

– Пока нет, – бросил Тод. – Надо пополнить запасы тонитруума. Ты впервые идёшь сюда на добычу?

Дима кивнул.

– Если не считать того раза у котлована – впервые.

Хромой обернулся к нему.

– Тогда тебе повезло. Здесь тише. Нет грохота, нет молний, что бьют в голову. Здесь… – он усмехнулся, – почти безопасно.

– Почему? – спросил Дима.

– Придёшь – увидишь.

Проход сузился. Пришлось идти пригнувшись. Теплоизоляция на трубах облупилась, но внутри всё ещё слышалось гудение – не ровное, а волнами, как дыхание гигантского существа. Ток приходил и уходил, как прилив и отлив.

Наконец – лестница. Вверх. Металлический люк.

Хромой поднялся первым. Приоткрыл. Осмотрелся. Махнул рукой – можно.

Они выбрались в помещение, похожее на старую канализационную камеру, но переделанную. Стены покрыты слоем диэлектрического покрытия. На потолке – провода, переплетённые, как вены. В углу – резервуар с охлаждающей жидкостью, булькающий при каждом импульсе.

Хромой стянул с Димы диэлектрический костюм и сунул его Евгению.

– Теперь я буду дежурить. А ты, – ткнул пальцем на щипцы, – будешь собирать. Щипцами. Костюм надень. Сил тебе хватит – раз по завалам лазаешь. Отрабатывай свой косяк.

Евгений кивнул. Костюм резиновый, тяжёлый, с металлической сеткой под слоем изоляции. Он надел его. Каждое движение давалось с трудом. Казалось, он облачается в панцирь.

– Щипцы – не роняй, – предупредил Хромой. – Упадёт на тонитруум, не вздумай подбирать. И кристаллы не трогай голыми руками. Даже перчатками – только щипцами.

Евгений взял инструмент. Тяжёлый, с изолированными ручками.

Дверь была железной, толщиной в руку, обшитой лоскутами влажной резины, как панцирь древнего черепахоида. Евгений ухватился за ручку – холодной, как кость мертвеца. Сделал вдох. Толкнул.

Сразу – удар. Не в тело. Не в сердце. Но по коже, как по нерву, прошёлся затяжной разряд. Снизу вверх. Как язык электрического демона, лизнувшего его с ботинок до макушки. Воздух вспыхнул озоном. Резина на двери зашипела, испаряя влагу, будто дышала. Евгений ахнул, отшатнулся, едва не выронив инструмент.

– Ха-ха, – раздался голос из будки. Хромой стоял, прислонившись к стене. – Тебя только что поприветствовал электрический ад. Добро пожаловать.

Евгений выругался сквозь зубы, провёл ладонью по волосам – всё ещё стояли дыбом.

– Ничего-ничего, – продолжил Хромой, с сухой, колючей усмешкой. – Привыкай. Ты же хотел побывать на добыче? Вот, развлекайся, турист. А пока вы с Тодом работаете, мы с Димой будем вас сторожить.

– Сторожить? – переспросил Евгений, оглядывая будку, запечатанную, как саркофаг. – Откуда? Изнутри?

Хромой не ответил. Только кивнул, будто говоря: «Сам поймёшь».

Евгений вдохнул глубже, сжал кусачки и снова шагнул наружу.

За дверью – пустырь. Выжженная земля, твёрдая, как бетон, покрытая трещинами, будто старая кожа. Ни травы. Ни пыли. Только соль и пепел. В центре – башня высоковольтной линии, гигантская, чёрная, как обелиск инженеров. Но теперь она была не просто металлом и бетоном. Она была центром жизни.

Тонитруум. Кристаллы вросли в неё, как вены. Они покрывали сталь от вершины до основания – гирлянды, шипы, каскады сине-жёлтого света, пульсирующие в такт невидимому сердцу. Сверху вниз сползали волны тока – не ровные, живые, как змеи, пробирающиеся сквозь плоть металла. Провода, когда-то ведущие к следующей башне, теперь свисали, касаясь земли, и дёргались, как хвосты умирающих гадюк.

И тут – движение. Фулгутта выскочила из банки. Молния. Маленькая, жёлтая, как солнечный осколок. Она прыгнула – высоко, почти до уровня двухэтажного дома – и вцепилась лапками в кластер кристаллов в основании башни. Зажевала. Тихо, жадно, как ребёнок, нашедший конфету.

– Ну, поехали, – сказал Тод, уже с киркой в руках.

Он подошёл к подножию башни, занёс инструмент. Удар.

Искры – не просто вверх. Они взрывались. Столб света, как вспышка фотоаппарата, ослепил на миг. Сразу за ним – импульс. По башне, по земле, по воздуху. Электрические стрелы, тонкие, как иглы, падали вокруг, втыкаясь в землю, в металл, в воздух, будто сама атмосфера кипела.

Евгений работал быстро. С щипцами. В резиновых перчатках. Каждый кристалл – в рюкзак с резиновым подкладом. Тот самый, с которым он прошёл полдня. Только теперь вместо снаряда РПГ – тонитруум.

Небо – ясное. Но не голубое. Серое. Ближе к горизонту – сизая пелена, как дым от давно потухшего пожара. Солнце, вечернее, не золотое, не оранжевое, тоже серое. Будто кто-то выжал из него все другие цвета, оставив самый скучный.

Тод сделал перерыв. Присел на обломок бетона, вытер испарину со стёкол противогаза. Евгений оглянулся.

В разрушенном доме, метрах в пятидесяти, – окно. И в нём – двое. Хромой и Дима. Неподвижные. Смотрят.

– Тут такие молнии, – крикнул Евгений, – что к нам никто не сунется!

Тод не ответил. Только кивнул, будто не расслышал.

Когда волна разрядов стихла, Евгений повторил громче:

– Я сказал – никто не сунется!

– Смотри в оба, – бросил Тод. – Главная опасность может прийти…

– Что? – переспросил Евгений, почти крича. – Сверху? Ты сказал – сверху?

Тод не ответил. Но и Евгений уже не слушал.

Он смотрел вверх. Не на свою фулгутту. Не на башню. На пик.

Там – движение. Рой. Тысячи жёлтых точек, как светлячки, но быстрые, как пчёлы. Они неслись сюда, по остаткам проводов. На звук кирки. На запах тонитруума.

– Вот и твои сородичи, – прошептал Евгений. – Прощай, Молния.

Рой собирался на вершине башни. Крутился, как воронка. Ожидал.

И тогда – гром.

Не тот треск, что бьёт по ушам каждые несколько секунд. Настоящий. Глубокий. Как удар в колокол. Небо разорвало. Молния – настоящая, не искусственная – ударила в чистое небо, сделала дугу, как хлыст, и исчезла где-то за горизонтом.

И в этот миг – появился он.

С другой башни ЛЭП, не по проводам, не по воздуху – через молнию – перепрыгнуло существо. Фулгутта. Но не такая. Крупнее. В три раза. Тело – не просто жёлтое, а переливающееся: от небесно-синего до белого, как плазма. Оно не падало. Не прыгало. Оно спускалось. По телам маленьких фулгутт, будто по ступеням. Каждый шаг – как удар тока. Каждое прикосновение – вспышка.

– А вот и он, – сказал Тод. Спокойно. Как будто ждал.

– Фулгутрикс, – выдохнул Евгений. – Но мы же в безопасности?

– А вот и нет, – Тод уже бежал к будке. – Давай в будку! Рюкзак не забудь – а то растащат!

Евгений схватил рюкзак, прижал к груди. Бросился к двери. Тод уже внутри. Евгений – за ним. Хлоп! – дверь захлопнулась. Резина встала на место. Герметично.

– Сегодня "король"сытый, – сказал Тод, тяжело дыша. – Не стал буянить сразу.

– Король? – переспросил Евгений, глядя в узкое окошко. – Это ты про фулгутрикса?

– Да. Про него самого. Он считает, что тонитруум – его. И только его. Всё, что растёт на башнях, на проводах, на земле – его владения.

– Но почему он здесь? – Евгений не мог оторваться от вида. – В котловане тонитруум жирнее. Там энергии – как в сердце шторма.

– А я почём знаю? – Тод пожал плечами. – Может, те свиньи с хоботом их спугнули.

– Свиньи с хоботом? – усмехнулся Евгений. – Это был элефраксис. Земляной монстр с хоботом-рукой.

– Не морочь мне голову этими словами, – буркнул Тод. – Всё равно не запомню.

Снаружи – грохот. Молнии били по будке. В неё, вокруг. Энергормы сердились. Рой кружил, как шторм. Фулгутрикс стоял на вершине башни, как на троне. Его свет был спокоен. Но в нём читалась угроза.

– И долго они так будут? – спросил Евгений.

– Нет, – Тод покачал головой. – Скоро выдохнутся. Энергия не бесконечна. И тогда – можно будет выходить. Работать. Не взирая на них.

Евгений кивнул.

Но в глазах – не страх. Не усталость. Интерес.

Потому что увидеть Фулгутрикса не просто редкость, это удача.

Дом стоял, как приговор. Два этажа – больше не было смысла в таких высотах. Перекрытия прогнили, доски провисли, как старые связки. Крыши не было – унесло ветром или временем, уже не разобрать. Только торчали обломки стропил, будто рёбра мёртвого зверя. Ветер гулял между стен, шуршал по полу обрывками бумаги, пылью, крошкой бетона. Здесь не жили. Здесь наблюдали.

Максим, по кличке Хромой, сидел на обломке балки, прислонившись к стене. Его автомат лежал на коленях, как ребёнок, требующий покоя. Он закурил недокуренную папиросу. Взгляд не отрывался от башни ЛЭП, от фигуры в резиновом костюме, что собирал тонитруум под дождём из молний.

Рядом – Дима. Молчаливый. Напряжённый. Смотрел не на работу, а на него. На Евгения.

– Как думаешь, – нарушил он тишину, – останется с нами, если попрошу?

Максим не сразу ответил. Только хмыкнул – сухо, без улыбки.

– Эх, – протянул он. – Ты совсем не умеешь читать людей. Тяжело тебе будет. Конечно же – нет.

Дима повернул голову.

– Почему ты так решил?

– Почему, почему – заладил как младенец, – буркнул Максим. – Ты его глаза видел? Ты вообще смотрел ему в лицо?