Энергормы. 3 том. «Город мёртвых тел»

– А что в них такого? – Дима пожал плечами. – Человек. Не молодой, но ещё и не старый. С острым складом ума. Говорит сложные вещи, которые не сразу поймёшь. Всем интересуется. Что происходит в убежище. Миланой. Ребятами. Заботится. Я полагаю – особенно о детях.

– И всё? – спросил Максим, не глядя на него.

– Ну… из очевидного…

– Не надо мне «очевидного», – перебил он резко. – Что ты можешь рассказать о человеке, пробыв с ним в контакте три дня? Три дня! Ты видишь, как он ест, как спит, как ругается, когда его ружьё клинит. Но ты не видишь, кто он. Что он помнит. Что он скрывает. Что с ним происходило. Понимаешь?

Дима замялся. Пальцы сжались в кулак, потом разжались.

– Не знаю, что ещё добавить… – прошептал он. – Любит животных?

Максим печально покачал головой. Посмотрел на него – впервые за весь разговор. Взгляд был не злой. Не насмешливый. Усталый.

– Дима, – сказал он тихо, – может настать то время, когда, возможно, ты станешь лидером нашего убежища. Тебе надо научиться видеть людей не как живое тело с руками и ногами. А как личность. Кто перед тобой. Что он носит в себе. Что он жертвует, чтобы казаться сильным. Не просто характер, а его историю.

Дима втянул голову в плечи. Как мальчишка, пойманный на вранье.

– Я скоро пойду в утиль, – продолжил Максим. – Нога всё сильнее меня подводить начинает. И я скоро… – он не договорил. Просто махнул рукой. – Слушай. Тимоха, конечно, молодец. Боец. Хороший. Верный. Но он не лидер. Понимаешь? Он будет стрелять, пока патроны не кончатся. А потом – умрёт. А лидер… лидер должен думать наперёд. Должен чувствовать, где нужно бежать, а где можно и поторговаться.

Дима фыркнул.

– Какой с меня лидер. В первый же поход потерял Валю.

– А тебя кто-то за это осуждает? – резко спросил Максим. – Скажи! У всех бывают дни, когда теряешь кого-то. По своей вине… нет, а кто не ошибается, скажи! Даже если придёт к нам в поселение супер-лидер, легендарный боец, с ружьём, как у бога войны… все голоса уйдут – тебе. Знаешь почему?

Он сделал паузу. Ветер стих. Только где-то далеко – капает вода.

– Доверие, – сказал он. – Оно ценнее опыта. Даже напротив. Часто опыт отпугивает, потому что человек знает систему. Знает, как нажиться на чужом. А ты… ты честный. Ты не притворяешься. Ты чувствующий. И люди это видят. Они не говорят. Но они просто доверяют.

Дима заёрзал на месте, пытаясь найти аргумент против:

– Да, я прикрикнуть даже не могу ни на кого. Кто меня слушать будет?

Хромой выбросил папиросу в окно. И наклонился вперёд. Его голос стал тише, вкрадчивее.

– Раньше я тоже считал, что лидер – это тот, кто громче всех кричит. Пока не увидел, как такой "лидер"оставил раненого товарища на растерзание монстрам. С тех пор я понял: главное – не громкость, ответственность. Когда ты своим примером показываешь, как надо, то и кричать не приходится. Только взгляд.

– Как у дяди Володи.

– Как у Володи, как у Михаила. Ты же знаешь, что он военный? Такие люди, дисциплинированные сами, заражают дисциплиной остальных.

– А Александр, он тоже военный. – Парировал Дима. – Почему у него нет такого взгляда.

– А ты сам мне скажи, – Хромой откинулся назад, сев по удобнее. – Чего ему не хватает как лидеру.

Дима задумался. Почесал затылок. Попытался угадать.

– Не знаю. Дисциплины?

– Да, нет. С дисциплиной у него всё путём. Другое.

Дима начал рассуждать вслух.

– Александр. Военный, так же, как и Михаил. Можно сказать он его лучший друг и товарищ. Наркотиками и чем другим не увлекается, его ум всегда чист. Сразу видно, что чужеземец. Ещё, он любит поболтать, рассказывает истории и явно их приукрашивает.

– Та-ак, уже близко, – Протянул Хромой, – Продолжай.

– Ну, я больше о нём ничего не знаю, – смущённо пробормотал Дима.

– Ты достаточно сказал, уже можно дать первую характеристику человеку. Делай вывод.

– Это… Человек, он не плохой, ответственный. Но если у него спрашивать информацию, – Дима улыбнулся натянутой улыбкой, – то лучше не стоит.

– Это твой вывод? – Хромой вздохнул. – Ты опять смотришь поверхностно. Ладно. Я тебе подскажу. Александр и Евгений похожи. Не как две капли воды, но… это общее и мешает им быть лидерами.

– Евгений, следователь. Он беспристрастно смотрит на мир. Ему важны факты, а не мнения людей. Разве Александр такой?

– Молодец. Вот теперь ты смотришь в корень. – Хромой достал новую сигару. – Только Александру не важна информация. Он просто сторонний наблюдатель. Рассказчик. Ему всё равно, что произойдёт. Главное как.

Хромой не договорил. Его прервал резкий звук удара молнии. Гром прокатился по небу. Не тот, что от башни. Настоящий. Глубокий. Как предупреждение. Оба посмотрели в окно.

Фулгутты уже облепили опору ЛЭП – как гроздья, как виноградины на старом дереве. Жужжание, треск, вспышки. А сверху, по телам своих сородичей, спускался Фулгутрикс. Его тело переливалось – от небесно-синего до белого. Он шёл по фулгуттам, как по ступеням. Как король, возвращающийся в свои владения.

Евгений и Тод уже бежали. Рюкзак с тонитруумом в руках. Дверь будки – хлоп! – закрылась.

– Вот, – сказал Максим. – И снова он уходит.

– Кто? – спросил Дима.

– Детектив. Это не его игра.

Он посмотрел на Диму.

– Ты спросил, почему он не останется. Я не ответил. А теперь скажу: потому что он ищет. Не убежище. Не еду. Не тепло. Он ищет. Конец или начало. Что-то, что он потерял. И пока он не найдёт – он не остановится. Такие люди не остаются. Они проходят сквозь. Не задерживаются. Сохраняют силы для решающего броска.

Дима молчал. Смотрел на будку, на башню, на рой, что кипел вокруг.

– А если он найдёт? – спросил он тихо. – Что тогда?

Максим не ответил. Только кивнул в сторону убежища.

– Тогда он либо заберёт своё. Либо умрёт. Таков путь искателей.

И снова – тишина. Только треск молний. Только ветер. Только мысли, что не находят покоя.

Маленькая фулгутта не сразу поняла, что осталась одна.

Она оторвалась от кристалла, с которого сосала тонитруум, как ребёнок – леденец. Вкус был иной. Не такой, как в котловане. Острее. С привкусом чужого тока. Но она не задумывалась. Она была сыта. Свет её пульсировал ровно, как сердце после сна.

А потом – тень.

Не от облака. Не от башни. С неба спускалась лавина.

Жёлтые шарики, сотни, тысячи, падали, как дождь, но не на землю – на башню, на провода, на кристаллы. Рой. Её сородичи. Те, кого она помнила смутно, как осколки детства, когда они кружили в электрической мгле, роясь в разрядах, как пыль в солнечном луче.

Она обрадовалась. Прыгнула вперёд, лёгкий, радостный разряд – *пик!* – и сообщение, простое, чистое: «Привет. Я отбилась, но рада, что нашлась.»

Искры побежали по рою, передавая слово за словом. Но ответ был не тёплым. Не радостным. «Отбилась? Нашлась? Как такое возможно?» – проскользнуло между фулгуттами.

– «Чужак. Чужак. Чужак…» – вспыхнуло, как аварийный сигнал «Ошибка.»

Она замерла. Её свет дрогнул. «Да нет же!» – пискнула она, выпуская серию искр. – «Я своя! Ручки, ножки, молнии – всё такое же!»

Но рой уже не слушал. Он чувствовал. Чувствовал, как её заряд отличается. Как он не в ритме. Он – чужой. Потому что она ела тонитруум в котловане, не в ритме, устоявшемся тут у опоры ЛЭП. Она ела его там, под открытым небом и в рюкзаке, на чужой руке. И её энергия изменилась. Она стала другой.

И тогда – удар.

Электрический разряд. Острые, наэлектризованные частицы, как иглы, вонзившиеся в её тело. Боль. Острая. Глубокая. Она скатилась по кристаллам, покатилась по земле, как щепка в бурном потоке.

– «Чего? Драться?» – вырвалось у неё. – «Я тоже умею драться!»

Она прыгнула. Выпустила всё, что было: искры, разряды, вспышки. Отправляла сообщения, как мольбы: «Я тоже умею драться! Я своя! Смотрите – какая сильная!»

Но рой не видел силы. Он видел угрозу. Угрозу единству.

И тут она увидела Фулгутрикса.

Он стоял на вершине башни, как король на троне. Его тело переливалось от синего к белому. Его взгляд – холодный, безжалостный. Он не прыгал. Не кричал. Просто смотрел.

И – бах!

Уже не молния. Выстрел заряженными частицами. Целенаправленный, как оружия. Как приговор.

Он ударил не в тело, а в сознание. В надежду.

Она упала. На землю. На холодный, выжженный пепел.

И в голове – только один вопрос: «Я же была с вами. Я каталась по проводам. Жевала кристаллы. Спала в уютных гнёздах. Что поменялось?»

Она не знала. Не могла знать. Что одиночество – это не когда ты один. А когда тебя не принимают.

Она вскочила. Побежала. Не к рою. Не к башне.

К двери. Ударилась лапкой. Пискнула: «Эй! Откройте! Меня… меня не приняли!»

Если бы могла – заплакала бы. Но у неё не было слёз. Только свет. И он тускнел.

Она села у двери. Прижалась к холодному металлу. Померкла. Как звезда, погасшая в пустоте.

А рой обрушился на будку.

Молнии били со всех сторон. Воздух кипел. Стены дрожали. Разряды прыгали по крыше, по двери, по земле. Молния содрогалась от каждого удара. Две молнии задели её – обожгли, как раскалённые иглы. Она вскочила, снова забила лапкой в дверь. Пищала. Молила.

Железо спасало. Притягивало разряды, отводило их от неё. Но она была на грани. На грани исчезновения.

Вдруг – скрип.

Дверь открылась.

Тод вышел, с киркой на плече, в резиновом костюме, в противогазе, как призрак из ада.

– Вот теперь можно продолжить добычу, – бросил он.

И чуть не наступил на неё.

Она отпрыгнула в последний миг. Её глаза – два тёмных кристалла – смотрели в маску. Не узнавала. Не понимала. Где тот человек? Где руки, что держали её? Где голос, что говорил: «Побудь тут. Я открою крышку, если ты не выпрыгнешь»?

– Молния? – раздался голос. – Что такое?

Евгений присел на корточки. Протянул руку.

Она узнала.

Прыгнула. Прямо в ладонь. Прижалась. Пискнула – не радостно. Не обиженно. Горько. Как младенец, что нашёл мать после долгой ночи в пустоте.

– И чего она увязалась за тобой? – буркнул Тод, не оборачиваясь.

Евгений не ответил.

Он смотрел на неё. На её тусклый свет. На дрожь в лапках. На шрамы от чужих разрядов.

Он понял. Она больше не была частью роя. Она стала изгоем.

И теперь – он всё, что у неё осталось.

Глава 10. Трещина в тишине. Глава 11. Парад звёзд

Глава 10. Трещина в тишине.

Евгений и Тод стояли посреди пучины света и хаоса, окутанные треском тонитруума и жужжанием тысяч маленьких сгустков энергии. Фулгутты кружили вокруг них, как стая голодных пчёл, впивались в рюкзаки, лезли на плечи, цеплялись за швы диэлектрических костюмов. Их искристые тельца пульсировали жёлтым, синим, белым – цветами чистого электричества, и каждый разряд в воздухе оставлял запах озона, резкий, почти болезненный.

– Держись, Женя! – крикнул Тод, отмахиваясь киркой от фулгутты, вцепившейся в его наплечный фонарь. Та взвизгнула и отлетела, оставив за собой сноп искр.

Евгений работал щипцами, аккуратно выламывая кристаллы с земли, но приходилось то и дело отбивать рюкзак – изнутри уже трещало, будто там бушевала гроза. Одна фулгутта, особенно настырная, вцепилась зубками в угол сумки и не отпускала, пытаясь протянуть лапки внутрь, к жирным кластерам тонитруума.

И тут сверху раздался резкий всполох.

Молния, крошечная, но яростная, взлетела с плеча Евгения и приземлилась на рюкзак, как королева на трон. Её свет вспыхнул ярче – не жёлтый, а почти белый, и первый же фулгутт, попытавшийся проникнуть внутрь, получил такой разряд, что отлетел на несколько метров и, дрожа, исчез в кристаллических зарослях.

– А малая молодец, – пробормотал Тод, облокотившись на кирку. Сбросил с плеча ещё двух фулгутт, которые вцепились, как мохнатые пауки, и тяжело выдохнул. – Работает. Не пасётся, не дрожит – воюет.

Он посмотрел на Евгения, достал из кармана тряпку, провёл по линзам противогаза – он был покрыт тонкой плёнкой пыли из осколков кристаллов и земли.

– Женя… какие у тебя планы? Ну… на потом. Куда двинешь? Останешься?

Евгений не сразу ответил. Он аккуратно отцепил ещё одну фулгутту, впившуюся в локоть его костюма, и швырнул её в сторону. Существо взвизгнуло, но тут же вспыхнуло и исчезло в суете роя.

– Вообще-то, я кое-кого ищу, – сказал он, не отрывая глаз от земли. – В этих руинах.

Тод хмыкнул.

– А когда найдёшь – что дальше? Скажу прямо: такие, как ты, на вес золота. Ответственные. Знающие цену себе. Умеющие читать людей. Здесь закона нет, власти – только кулак и автомат. Конкуренция? Да какая к чёрту конкуренция. Все вокруг – бездари. Убить могут, украсть – да. А построить? Понять? Нет. А у тебя голова… ну, ты понял.

Евгений кивнул, но не улыбнулся.

– Я не стремлюсь к власти. И давай закончим – пока эти светящиеся бестии не нашли, где у нас пробоина в костюме.

Тод кивнул в ответ. Он понял. Лаконично, как и полагается в мире, где каждое слово – лишний шанс на ослабление.

Ещё несколько кластеров были раздроблены киркой, ещё одна порция тонитруума исчезла в рюкзаках, надёжно уложенных. Тод махнул в сторону будки, где Хромой и Дима уже ждали внутри, прижавшись к стенам. Сбор окончен.

Но не тут-то было. Фулгутты не отступали. Наоборот – их становилось больше. Они облепили обоих, как мох на старом дереве, гудели, трещали, били друг о друга, словно пытаясь разгадать, что это за существа, не подающие току.

– Проблема, – выдохнул Евгений. – Нас облепили со всех сторон.

Тод огляделся. На себя, на Евгения, на дверь будки.

– Надо закинуть рюкзак внутрь. Тогда отстанут. Но сами не лезем – нельзя пускать их в тоннели.

Они бросили сумку через порог. Тяжёлый, как труп, рюкзак грохнулся на бетон. И в тот же миг фулгутты начали отлипать от Тода. Но не от Евгения. Особенно – от левой руки. От браслета под резиновой перчаткой.

– Ах, вот прилипалы, – прошипел Евгений, пытаясь оторвать двух фулгутт, вцепившихся в его предплечье. – Что вам тут мёдом намазано?

На место одного цеплялся другой. Их было всё больше. Они не атаковали – они тянулись. К браслету. К чему-то внутри.

Тод уже стоял в дверном проёме, рука на ручке.

– Ну придумай что-нибудь, – бросил он. – Ты же – голова.

– Что-нибудь – это что? – отозвался Евгений, отбиваясь. – Я не волшебник!

– Я почём знаю! Тебя в академии учили!

– Учили, учили… Да бросил я на втором курсе!

Тод начал закрывать дверь.

– Вспоминай скорей, что им не нравится. Или нам придётся тебя оставить тут.

Евгений вдруг замер.

– Чего им не нравится… – прошептал он. – Что может не нравиться злющим сгусткам электричества?.. Я не нравлюсь… Нет. Не я. Земля.

Он бросился на колени, стал царапать руками землю – сухую, твёрдую, как бетон. Не выходит.

– Что ты придумал? – крикнул Тод.

– Дай кирку. Увидишь.

Тод вышел, бросил кирку. Евгений вонзил её в почву, разрыхлил, поднял горсть пыли и, не раздумывая, сыпанул прямо на фулгутт, вцепившиеся в его руку.

Те взвизгнули – не от боли, а от отвращения. Как будто их облили чем-то мерзким. Сорвались, разлетелись в стороны, дрожа и искря.

– Земля! – выдохнул Евгений. – Они не любят землю! Она их гасит. Заземление!

Тод понял. Он схватил кирку, стал крошить землю, сыпать её на ноги, на спину, на плечи. Евгений делал то же. Пыль, грязь, сухая глина – всё, что было под ногами, летело в воздух, окутывая их, как защитный плащ. Фулгутты отступали, падали, ослабевали, уползали в кристаллы, где могли снова набраться сил.

Когда последний монстр отвалился от рукава, Евгений шагнул к будке. Тод схватил его за плечо, втянул внутрь. Дверь хлопнула. Резина встала на место. Герметично.

Снаружи воцарился вихрь света – фулгутты кружили, жужжали, бились в стены. Но потом, как по команде, развернулись. Поднялись вверх, к вершине башни, где на фоне серого неба стоял Фулгутрикс. Его свет был спокоен. Но в нём читалось поражение.

Он повернулся и исчез с грохотом грома, как король, проигравший битву.

Внутри будки повисла тишина. Только дыхание, треск тонитруума в рюкзаках и тихий, тёплый свет Молнии, что сидела на плече у Евгения и смотрела на него своими тёмными, почти человеческими глазами.

Тод опустился на корточки, вытер лицо.

– Ты… – сказал он, глядя на Евгения. – Ты, брат, не просто голова. Ты – чудо. Теперь мы будем пользоваться этим методом. Просто и действенно.

Евгений не ответил. Он смотрел на браслет под перчаткой. Тот едва заметно пульсировал. Как будто отвечал на что-то.

Вновь – тоннели. Те же, что и всегда: завалы из обломков, мёртвые трубы, вырванные из стен, как кишки из живота. Арматура торчала из бетона, будто зубы древнего чудовища, погибшего в агонии города. Воздух пах ржавчиной, солью и чем-то кислым – остатками жизни, давно превратившейся в пыль. Свет мерцал тускло, из колб, вделанных в стены, где вместо лампочек пылал тонитруум – жёлто-белый, как глаза мертвеца, который всё ещё следит.

Узкий проход, железные ворота, покрытые ржавчиной, как чешуёй. За ними – голос.

– А это вы, – сказал Володя. Он стоял в тени, руки в карманах, лицо – маска усталости и подозрительности. Перед ним – двенадцатилетний мальчишка, глаза напряжённые, как у часового. – Припозднились. Что-то вас задержало в дороге?

Хромой сбросил рюкзак с плеча, тяжело дыша.

– Да ничего особенного. Просто Евгений тянет на приключения в закрытой зоне, а так…

Из-за его спины выглянула Молния.

Маленькая, светящаяся, сгусток чистой энергии, словно вырванный из грозы. Она повисла на ткани, вцепившись лапками, на плече Евгения, искря, как живая свеча.

Хромой фыркнул.

– И, конечно же… вот и собственно причина задержки. Шаровая молния решила, что она теперь питомец Евгения.

Володя посмотрел на фулгутту. Его лицо не дрогнуло. Только веко дернулось – чуть, как у человека, который знает: это плохо. Очень плохо.

– Ты знаешь правила, – сказал он, голос – скрипучий, как ржавая петля. Не старческий, но выжатый из долгих лет под землёй, в постоянном страхе, в борьбе. – До первой жалобы. До первой проблемы. Потом – вон. Или в клетку. Или в банку.

Евгений поджал губы. Не ответил. Только кивнул. Но в его глазах читалось всё: Я не сдам её. Ни за что.

Каждый взгляд Володи, брошенный на Евгения, был полон вопроса. Может, передумаешь? Останешься? Здесь нужен такой, как ты. Здесь нет никого, кроме меня. А я устал.

Тод вышел вперёд, докладывая, как солдат перед командиром.

– Мы добыли боеприпасы. Меньше, чем хотели. Но снаряд для гранатомёта – есть.

Володя медленно повернулся к нему.

– Почему меньше?

Хромой хмыкнул, глядя на Евгения.

– Евгений не отдал шаровую. Хотя те сильно настаивали.

Володя коротко рассмеялся – без радости.

– Понятно. Значит, Евгений и это отработает.

– Не вопрос, – сказал Евгений. – Что нужно – всё сделаю. Но друга в обиду не дам.

– Не дашь, говоришь, – Володя посмотрел на фулгутту, потом – на Евгения. – Я бы попросил тебя использовать её во время настройки радио. Скоро понадобится. Её электричество, стабильное, даёт меньше помех. Может помочь поймать более чёткий сигнал.

Он обвёл взглядом всех.

– Проходите. Отдыхайте.

Смотритель повернулся к делу. Начал разбирать боеприпасы, проверяя каждый патрон, каждый снаряд, как будто в них была не только сила, но и смысл. Мальчишкам он кинул короткое: «Дробите тонитруум в колбы, как обычно».

Колбы стояли в ряд – стеклянные, как предохранители, с пластиковыми крышками на концах. Их было с десяток. Остальной тонитруум высыпали в небольшую комнату за дверью запасного выхода – там, где воздух был гуще, а свет – слабее.

Евгений окинул помещение взглядом. Быстро, но тщательно. Кроме склада кристаллов – тёмный коридор, бетонная лестничная клетка, уходящая вверх. Там, сверху, слышался ветер. Вой. Далёкие крики – монстры охотились на поверхности. Вечерняя охота. Жизнь, как она есть.

Ещё одна дверь. В коридоре. Массивная, с царапинами, как будто кто-то пытался прорваться через неё.

– Что за той дверью? – спросил Евгений, обращаясь к Тоду, который помогал высыпать кристаллы в пластиковый контейнер. Он не сразу ответил. Пожал плечами.

– Там? Просто ещё одна большая комната. Пустая. Если хочешь, можешь поговорить с дядей. За особую услугу – может, и отдаст.

– Что за особая услуга?

– А я почём знаю? Я так, к словцу прибавил. Может, он и «за так» тебе её отдаст.

Евгений задумался. Свой угол. Безопасное место. Не в общей комнате, где каждый шаг – под взглядом, каждый вздох – на слуху. Хорошо. Но зачем обустраиваться, если скоро снова в путь? Когда след ведёт дальше?

Он не стал спрашивать. Оставил вопрос висеть в воздухе, как искру над тонитруумом.

Позже, когда дела были сделаны, Евгений и Дима вернулись к своим лежанкам – трём спальным мешкам в углу, за занавеской, сооружённой Михаилом из палатки. Милана и Лера сидели рядом, склонившись над листом бумаги. Металлические грифели вечных карандашей скрипели, оставляя следы на исчерканной поверхности. Что-то рисовали. Город? Людей? Монстров?

Александр ворчал, листая блокнот.

– Эти двое у меня уже весь блокнот разорили. Скоро писать будет не на чём.

Михаил, сидя рядом, вдруг ткнул пальцем в воздух.

– Это что за новое чудо-юдо?

На него смотрела Молния. Она свисала с плеча Евгения, лапками вцепившись в ткань костюма, глаза – тёмные, почти человеческие, но полные странного света.

– А это, – сказал Евгений, – фулгутта. Электрический энергорм. Привязалась в дороге. Дима дал кличку – Молния. А я… я не против.

Лера подошла ближе, любопытная, как все дети. Протянула руку.

– Ой, какая красивая…

И уже почти коснулась.

Молния взвилась в воздух, под самый потолок, искря, как испуганный зверёк. Перепрыгнула на другую сторону и вжалась в плечо Евгения.

– Стой! – резко сказал Дима, хватая сестру за руку. – Ты чего? Видишь эти искры? Это электричество. Убьёт. Не со зла. Просто раз… и нету.

Лера отпрянула. Прижала кулачок к груди. Стояла, глядя на Молнию. Не с испугом. С восхищением.

Фулгутта постепенно успокоилась. Её свет стал мягче. Она снова повисла в воздухе, чуть выше, как будто смотрела на всех – на Леру, на Михаила, на Евгения. Как будто говорила: «Я здесь. Я останусь. Я – не ваша. Я – его.»

Ночь опустилась на убежище, как пелена пепла. После ужина, когда последний кусок сухпайки был съеден, а кружки с тёплой водой – отставлены, все стали укладываться. Матрасы скрипели, одеяла шуршали, как сухие листья. Лера уже спала, свернувшись калачиком рядом с Миланой. Михаил ворочался, не находя покоя. Александр сидел, прислонившись к стене, и перебирал патроны – по привычке, как будто их количество могло изменить ход событий.

И тут – плач.

Тихий. Сдавленный. Словно кто-то пытается молчать, но слёзы рвутся наружу, как из раны, давно не заживающей.

Плач шёл из-за двери. За той самой, что вела в камеру для Си-Джея. За ней – только тьма, холод и радиоаппаратура. Всхлипы, прерываемые судорожным вдохом. И помехи. Радио шипело, трещало, меняло частоты – будто кто-то в темноте настраивал его, неумело, с дрожащими руками.

Дима поднял голову, не открывая глаз.

– Он… что, взялся настраивать радио? – прошептал он, как бы в пустоту.

Евгений лежал, не шевелясь. В голове всплыл разговор с Володей. «Она скоро понадобится. Используй шаровую во время настройки». Значит, это не просто прихоть. Это важно. А Си-Джей сбил настройку. Сознательно? Или – бессознательно, как человек, который пытается вернуться к прошлому, не понимая, как далеко он от него ушёл?

Он закрыл глаза. Но сна не было. Только белый шум, плач и тяжёлая тишина, что ложится на сердце, когда знаешь: завтра всё изменится.

Утро пришло с лёгким дрожанием стен – где-то на поверхности прошёл толчок. Воздух был густым, как старый суп. Володя собрал всех у центрального стола. Решение было принято.

– Сегодня выпускаем Тупицу. При условии, что он пообещает не приносить сюда эту дрянь и извинится перед всеми.

Голос его был твёрд, но в нём читалась усталость – как у человека, который уже сто раз принимал этот выбор и каждый раз жалел.

– Голосуем, – сказал он.

Руки поднялись. Хромой – с неохотой, но поднял. Тод – кивнул. Александр и Михаил – тоже. Даже Тима, мальчишка-привратник, робко вытянул руку вверх.

Все, кроме Миланы. Она сидела в углу, как тень, которую забыли стереть. Плечи опущены, взгляд – в пол. Не двигалась. Не дышала, казалось.

Евгению показалось – она стала ещё тише. Как будто её тело осталось здесь, а душа – давно ушла. И теперь она просто напоминает о себе, как эхо.

Лера подбежала к ней.

– Вот и снова твоя комната освобождается, – сказала она, стараясь быть весёлой. – Пойдёшь туда?