Полонное солнце

Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, висело, лениво озирая окрестности, и его длинные жаркие лучи качались на листьях. Белесое, колючее солнце Таврии, казалось, насквозь прожигало спину.

Веслав вспоминал, в какую непогоду уезжал из дома. Ранняя весна в Новгороде, это что-то, похожее на зиму в Таврии. То шёл снег, сыпался из тяжёлых, ещё по-зимнему ненастных туч. То облака расходились, делалось тепло и ясно, а затем принимался поливать землю холодный дождь. На подъезде к Таврии, Веслав выбросил свой кафтан, насквозь пропитанный влагой и воняющий непросохшими тряпками и потом, отправил туда же и шапку, какая скособочилась так, что уже не лезла на голову и вся пропахла мокрой шерстью. Ещё кое-как держались сапоги, штаны он штопал на постоялых дворах трижды, в итоге купил на каком-то базаре новые. Лишь с рубахой, покуда, ничего не произошло. А ещё несколько быстрых стычек с ордынцами, что чуть не стоили ему жизни. И все из-за каких-то молодых олухов, один из которых сидел сейчас в подвале… Черт! Веслав, занятый мыслями о лошади и составляя план поисков пропавшего горемыки, какой едва ли стоил того, чтоб о нем так пеклись, неожиданно вспомнил о своей нечаянной находке и посмотрел на Горана:

– Гато удалось отыскать кошель, скажи мне?

– Подозреваю, что он и не думал его искать, и сейчас дожидается, когда твой мальчишка во всем признается. Он упрямый дурак, и станет гнуть свою линию, даже если его ткнуть в монеты его длинным носом.

– Замечательная мысль, Горан. Именно такое я тебе предлагаю сейчас и сделать! Уверяю тебя, ты не пожалеешь.

И он потянул Горана за собой в сторону дома.

Двое прислужников неподалеку чинили позорный столб, что покосился от недавнего сильного ветра во время грозы. Увидев хозяина, они бросили работу и низко ему поклонились. Столб почти не использовался по прямому назначению при Горане. Калерия не выносила публичных наказаний, испытывая после лицезрения подобного головные боли и почти лишаясь чувств от такого, считая подобное варварством. Горан уважал слабости тетки, лишь в редких случаях отправляя провинившихся к Молчану на конюшню. Но все одно приказывал содержать подобное средство устрашения в приличном состоянии. На всякий случай. Чтоб рабы не забывались. Глядя на низко склоненные перед ним головы, он поморщился, оглядывая столб, махнул рукой, и слуги вновь принялись за работу.

Веслав ухмыльнулся, наблюдая это, и пошагал по направлению к дому. Горан последовал за ним. Им навстречу от входа в подвал кто-то шел, накинув на голову капюшон, несмотря на жару. Человек двигался быстрым шагом по направлению к виноградникам. Веслав замер, схватив Горана за руку. Они неминуемо должны были столкнуться, но тут неизвестный неожиданно свернул в сторону и растворился среди кустов и деревьев.

– Ты видел?

– Да. – Горан смотрел на Веслава тревожными глазами. – Я не понял, кто это…

– Я тоже… Он сокрыл лицо под капюшоном. И шел со стороны входа в подвал…

– Может, человек из кухни?

– У меня в кухне нет людей этакого роста. Этот невысок и движения его резки. В кухне все повара могут легко дать отпор, ежели на них нападут. Может, кто-то из слуг с виноградников относил что-то в кухню?

– Он шел не от кухни. А от подвала, где заперт Юн. Черт!!! Мальчишка!!!

– Он сидит там один. – Горан замер.

– И его легко могут отравить, также подсунув воду, как Сторожке!

– Идем! Скорее!

И они бросились вперёд, ускоряя шаг. На полпути им встретился выходящий из дома Гато.

– Гато! Нечего прохлаждаться, ступай за нами!

– С великим почтением, господин Горан! – Гато склонил голову, шагнув за хозяином.

– Как там Этул, Гато? – Горан живо отстегнул нужный ключ от связки.

– Я только что от него. К сожалению, он очень плох. Упавшее бревно что-то повредило в его голове, думаю, ему уже не стать прежним. Он все время лежит в постели и стонет. Добро бы дожил до конца недели.

– Жаль. – Хмыкнул Веслав. По нему хорошо было видно, что ему не жаль ни капли. Этула он ненавидел, и судьба надсмотрщика его мало волновала.

Горан вставил ключ в замок и повернул, широко распахивая дверь.

*

Юн стоял под окном, прикидывая, сумеет ли дотянуться и посмотреть сквозь него. Окно было нешироким, забранным редкой решёткой, что говорило о нечастом использовании подвала в качестве темницы. Что-то не сходилось во всем том, что юноша видел вокруг, и ему было любопытно дознаться истины. Господин Горан, что первым купил его и скинул без особой жалости в яму, мало им с тех пор интересовался, и надсмотрщики решили, что так будет всегда, а потому обращались с ершистым пленником по своему обыкновению, стремясь указать ему его место. Иными словами, размазать по дну той ямы, в какой он сидел. Но ничего не вышло. И не только из-за него самого, но и из-за господина Горана, какой на деле оказался вовсе не таким равнодушным, как все думали.

Когда ему донесли, что Этул с прочими прислужниками, глядящими ему в рот и стремящимися угодить, повадился приходить к яме и насмехаться над чудным пленником, какого ему было поручено беречь, как зеницу ока, бросать в него камни и всякую дрянь, оскорблять, добиваясь ответа, и обливать водою, он был вне себя.

Как-то случилось, что невольник его весьма остроумно ответил на очередное оскорбление Этула, не в силах уже терпеть его насмешки над собою. Тогда тот, рассвирепев, подговорил остальных достать его из ямы и проучить, как следует, чтоб не смел грубить свободным людям. Но, едва подняли его на поверхность, как Юн, не дожидаясь расправы над собою, двинул связанными руками Этулу по уху, после боднул головой в подбородок Гато, какой никак этого не ожидал, и бросился бежать, расталкивая пытавшихся его поймать рабов. Он не рассчитал лишь, что слуг в доме Горана окажется слишком много. Ему кинулись под ноги, он перескочил, продолжая бежать. Его пытались схватить, он легко уворачивался. Наконец, сбоку в него полетело бревно, он пригнулся. Следом ему в спину полетело другое, он бежал, уворачиваясь и не даваясь в руки. И, когда до ворот оставалось всего ничего, и они уже маячили спасительной синевою перед его носом, на него напали скопом со всех сторон. Он яростно раскидал всех напавших, освобождаясь легко от их цепких рук, и уже был у тяжелой калитки, как ему в голову прилетел пущенный кем-то глиняный кувшин. В глазах мигом возникла непроглядная темь. И лишь тогда он упал.

В себя он пришел уже в яме, куда его успели скинуть от греха подальше. Подошедший Горан, кипя страшным гневом, велел вынуть его снова. Юн сквозь пелену в глазах и боль в голове, стоя по возможности прямо и гордо задрав подбородок, глядел на него, понимая, что его ждет за попытку побега. Он решил, что погибнет под волнами гнева хозяина, какой был так зол, что едва себя помнил.

Но тот, обругав его страшными словами, приказал одеть ему цепи на ноги и затянуть их посильнее, лично проследив за работой кузнеца. Юна при этом держали четверо крепких слуг.

Перед взором его все плыло, и он не сопротивлялся почти. После Горан сжал кулаки, обводя всех налившимися кровью глазами и шагнул вперед. Его кулак прилетел точно в челюсть. Но не Юну, чего тот ожидал обреченно, а Этулу, стоящему подле него и крепко держащему его за шиворот. Да так крепко, что тот неделю не являлся к яме и лечился какими-то припарками, лёжа пластом в домике для надсмотрщиков и оглашая весь внутренний двор стонами.

Хозяин заменил его на Гато. Приказав уже тому следить за пленником в оба! Но лучше не стало. Узнав, что мальчишка, сидящий у них в яме, полжизни прожил в доме у китайца, говорил на его языке и носил такую же одежду, Гато принялся интересоваться этакой жизнью, свысока удивляясь ей и осуждая его былую свободу. А после принялся наставлять парня на путь истинный, что, по его мнению, выражалось в беспрекословном подчинении ему, как надсмотрщику и Горану, как хозяину, какого в парне и не видать вовсе. Делал он это довольно просто. Начал с долгих увещеваний и разговоров о неизбежной каре, ежели парень тотчас не покается и не отринет от себя даже память о своей прошлой вольготной жизни, лишенной всяческого покорства. Когда Юн отказался его слушать, тот рассвирепел, осыпав его бранью, и не сдержавшись от гнева, попытался вразумить пленника палкой. Не помогло.

А сам Гато, придя немного в себя и помня о незавидной судьбе Этула, испугался неизбежного гнева Горана и пригрозил парню отправить его на тот свет, если хозяин узнает о произошедшем. И приказал держать язык за зубами.

Юну через время сидения в яме под этакой охраной, уже было все едино, что с ним сделается. Ему казалось, что он и так не на этом свете, и потому он с охотою замолчал. Перестав говорить вовсе, а, стало быть, отвечать на вопросы и оскорбления, он этим ещё более разозлил надсмотрщиков. Но его их душевное равновесие мало волновало, потому как он с надеждой принялся ждать смерти. Еду ему давали гнилую (предназначенную для него, охранники, не стесняясь, забирали себе), есть ее было невозможно, и он сжимал зубы и отворачивался всякий раз, когда под нос ему совали грязную миску с протухшим мясом, какое и последняя собака даже пробовать откажется. Скоро он начал слабнуть и, чтобы не тратить силы попусту, подолгу лежал на дне ямы, не реагируя на дождь, солнце, насмешки и комья грязи, что кидали в него украдкой даже домашние рабы, каких весьма веселили его странные одежды, чудная речь и длинные спутанные волосы. Долго ли так будет продолжаться, он не знал.

А после явился новый хозяин, и Юна вынули, наконец, из ямы, сняв кандалы и веревки. И даже позволили есть нормальную пищу, от какой он уже отвык. Рабов в поместье на виноградниках, куда они перебрались так внезапно, тоже было довольно много. А само поместье напоминало собою крепость с военным гарнизоном. Лишь без высоких стен. Дисциплина казалась железной. Горану и Веславу все подчинялись одинаково беспрекословно, опасаясь пойти поперек и сделать что-нибудь не так. Проступки разбирались, но ежедневных наказаний у позорного столба, какой установлен был чуть в стороне от дома, никто не устраивал. Столб стоял без дела. И даже покосился от ветра. Сейчас Юн слушал, как слуги, негромко переговариваясь меж собой, занимаются его починкой. И вдруг с тоскою решил, что это делается как раз из-за него. Сердце застучало громко, поднимаясь вверх и застревая где-то в горле. Он положил ладони на стену и прислушался, надеясь хоть что-нибудь понять из их разговора. Послышался голос госпожи Калерии. Она что-то спросила, ей робко ответили. Хозяйку тоже побаивались. Один её хриплый, будто надломленный голос, вселял в слуг тревогу. Говорила она резко, позволяла себе остро шутить, могла выругаться, часто по-мужски грубо, но была одновременно женщиной до мозга костей. Юну она очень понравилась.

Солнце поднялось ещё выше и висело теперь в зените. Его лучи пробрались в подвал и теперь шарили по стенам, будто в поисках пленника. За окном двигались тени. Юн, задрав голову, продолжал разглядывать окно, понимая, что никуда не сбежит. Он дал слово хозяину, и намерен его сдержать. Даже в ущерб себе.

Окно что-то загородило. Ноги в старых сандалиях показались в проёме. Человек присел на корточки, полы его длинной рубахи опустились на землю. Юн замер.

– Эй, парень, ты здесь что ли? Ещё не сдох от жары? – Голос говорившего хрипел, будто у него болело горло.

– Чего тебе надо? Ты кто? – Юн привстал на цыпочки, стараясь разглядеть того, кто говорил с ним.

– Принес тебе питье по приказу твоего хозяина. Гляди, какой он у тебя заботливый! И нежадный. Воды для тебя не пожалел.

За окном хрипло рассмеялись.

Юн прижался к стене, задрав голову. Сквозь прутья просунулась рука, держащая глиняную кружку. Пальцы прикрывали длинные, широкие, грязные рукава, какие едва не падали в воду. Сама рука слегка подрагивала, будто от усилий.

Юн присел, подпрыгнул на месте и легко уцепился руками за прутья решетки. После отпустив одну руку, дотянулся до кружки, взял ее и спрыгнул ловко вниз, не расплескав ни капли. Кружка оказалась холодной, с непросохшей испариной по бокам.

– Спаси тебя Бог, незнакомец! – Он попытался разглядеть лицо своего гостя, но тот быстро поднялся, будто его что-то отвлекло.

– Не стоит благодарности! – Произнес тот насмешливо. – Пей на здоровье!И быстро ушел.

Солнце вновь заглянуло в окно, и его лучи попали на воду, образуя блики.

Юн нахмурился. И тоже поглядел в кружку. Прозрачная поверхность воды едва дрожала. И казалась ему чистой, свежей, и удивительно вкусной. В общем, что-то явно было не так.

*

Едва дверь подвала открылась, и они вошли, как Веслав увидел, что мальчишка держит в руках неизвестно откуда взявшуюся кружку. Юн смотрел на нее странным мертвым взглядом, и Веслав с ужасом подумал, что парень успел уже отпить из неё. Горан и Гато замерли на пороге, когда Веслав шагнул вперёд, замахиваясь. Юн испуганно вскрикнул. Быстро вскинув руку, он попытался защититься, но сильный удар ловко выбил кружку у него из ладони, и она отлетела в стену, разбиваясь на мелкие черепки. По желтоватой неровной поверхности побежали водяные струи, стекая на пол. Юн прижал ушибленную руку к себе, и отшатнулся, глядя на хозяина в немом ужасе.

– Кто велел тебе пить воду? Кто её принёс тебе?! Отвечай мне! Живо! – Веслав сгреб его за рубаху и притянул ближе к себе, вглядываясь в лицо его со всем вниманием. Он искал признаки отравления. Но глаза парня были ясны сейчас, и не казались остекленевшими, как у той же Сторожки недавно. Губы были сухи и потрескались, стало быть, воды выпить он не успел. И то слава богу! Вовремя они явились. Юн приподнялся на цыпочки, чуть отстранившись и моргая огромными от ужаса глазами:

– Я не разглядел этого человека, господин Веслав. Оконце слишком мало. Я видел только его руки и ноги. И все.

– Как ты осмелился взять у него кружку? – Веслав встряхнул мальчишку, чтоб тот не терял нить рассказа. Парень был такой легкий и худой, что его кости, казалось, гремят при каждом резком движении.

– Он сказал, что это ты, господин, велел передать мне воду.

– Я? Да как ты смеешь лгать мне сейчас?

– Я не лгу!!! – Юн дернулся было назад, но Веслав держал его крепко, не отпуская. От него исходил сильный лошадиный дух сейчас, да и сам он был похож на норовистого коня, закусившего удила и топающего в раздражении ногами. Его глаза напоминали морские волны. Суровая зелень плескалась в них, будто выходя за края. Юн не мог оторвать от этих холодных злых глаз свой взгляд. Он даже не сопротивлялся. Руки и ноги словно бы перестали ему подчиняться. Как этому человеку удавалось так действовать на него?

– Что? Ты? Сказал? Только что?

– Этот человек принёс воду от тебя, господин. Таковы были его слова. Правда я не поверил. – Юн попытался ослабить хватку Веслава. Ворот рубахи уже готов был его удушить. Едва его ладонь случайно дотронулась до руки хозяина, как последовал жёсткий приказ:

– Не смей до меня докасаться!!!

Руки парня покорно упали вдоль тела.

– Ты думаешь, Веслав, это был отравитель? – Горан подошёл ближе. Гато стоял у него за спиной, опустив голову.

– Я просто уверен в этом! Я не приказывал приносить воду мальчишке. Ты тому свидетель!

Юн уставился на Веслава в недоумении. Неужто и его хотели отравить? Ну и зачем? Кому он такой сдался? Он же не любимая лошадь хозяина?

То же самое, только вслух, неосторожно произнёс Гато. И лучше бы он этого не делал.

– А с тобой, мерзавец, у меня будет особый разговор! – Повернулся к нему Веслав, медленно вытащив из поясной сумки тяжёлый мешочек с деньгами и сунув его в самый нос надсмотрщика:

– Как ты разумеешь, где я сумел отыскать это? Оно без пригляду валялось на песке по дороге к дому! Сказать тебе, кто мог уронить его?

Гато вытаращил глаза, а Веслав продолжал наступать на него, оттолкнув Юна в сторону и даже не заметив этого:

– Ты посмел обвинить моего человека в воровстве, тать! А сам проворонил деньги своего хозяина! О чем ты думал, скажи на милость?! Как вообще такое возможно? Ты не зарабатываешь за год даже трети того, что в этом кошеле! И ты не услышал, как он выпал! Олух! Разиня!

Горан повернулся к Гато, упирая руки в бока. Тот попятился:

– Я не знаю, как такое случилось, господин Горан. Я был уверен, что деньги взял мальчишка! У него слишком цепкий взгляд!

– Чего не скажешь о твоих руках, Гато! – Не удержался Юн, сжимая кулаки. – Они у тебя таковы только тогда, когда ты держишь палку!

– Заткнись, маленький гаденыш! Эта палка давно плачет по тебе! – Повернулся к нему надсмотрщик.

– А по тебе вообще никто не заплачет, Гато! Если только от радости, когда ты отправишься на тот свет!

– Ах ты, мерзкий червяк! Ты попадешь туда гораздо раньше меня! И сейчас ты в этом убедишься! – Гато замахнулся, но Горан проворно перехватил его руку.

– Ну, довольно, Гато! – Рявкнул он. – Ты что мне тут устроил в доме? Твоё желание поквитаться с этим юнцом настолько велико, что ты уже не видишь, как я стою рядом с тобой? Придется напомнить тебе о моем существовании. Дай-ка мне твою палку, мерзавец!

Гато попятился:

– Господин! Ты сомневаешься в моих словах напрасно! Подумай сам, кошель потому и выпал, что мальчишка успел утянуть его из моей сумки! Это он выронил его, вытаскивая украдкой! Клянусь!

– Чтоооо?

Зная, как страшен бывает в гневе хозяин, Гато не хотел с ним связываться, а потому, отступая все дальше, оказался около двери:

– Прости, господин Горан. Ты приказал мне съездить в городское поместье поглядеть разрушения. Я, пожалуй, поеду тотчас, не стоит терять времени. – И он проворно вышел из подвала, не дожидаясь разрешения.

– Да нет, не торопись покуда! Мне еще многое надобно сказать тебе! На дорогу! – Горан шагнул следом за ним. Дверь подвала, до того чуть приоткрытая, шарахнула о стену со страшной силой. Юн вздрогнул и исподлобья поглядел на хозяина. И уже хотел было что-то произнести, но Веслав опередил его:

– И мы пойдём-ка побеседуем с тобой, парень. Я смотрю, язык у тебя подвешен очень хорошо! В словесных перепалках ты весьма искусен. Надобно узнать, а так ли ты умел во всем остальном?

– В чем? – Юн попятился. Кто его знает, этого хозяина, на что он ещё способен.

– Стоять! – Веслав схватил его за плечо. Юн невольно вскрикнул, рука казалась стальной, он подозревал, что приобрёл ещё штук пять лишних синяков на своём теле.

– Пошли со мной! – Веслав сгреб парня за шиворот и поволок за собой так легко и быстро, что ноги того едва касались земли.

– Господин Веслав, я же не виновен! Ты убедился, что я не брал кошель с деньгами! Куда ты меня тащишь?

– Сейчас узнаешь! И не вопи, я не хочу, чтобы на нас обращали внимание!

– Пожалуйста, господин, отпусти меня! Я еще способен ходить своими ногами! Не стоит нести меня на руках!

Веслав шёл, будто ничего не слыша, но когда они оказались на дорожке, ведущей к крыльцу, где было больше всего прислуги, он отпустил парня, приблизил свои губы к его уху и прошипел:

– Станешь еще так вольно говорить со мною, скоморох божевольный, и пожалеешь, что родился на свет, понял?

Юн часто закивал, тараща на Веслава свои серые глаза, которые сейчас казались почти черными из-за расширившихся от ужаса зрачков.

Хозяин потянул его за собою, понуждая идти дальше. Весь его вид говорил о том, что он затеял смертоубийство, жертвой которого сейчас станет его новый слуга. Хищное выражение не сходило с его лица, он люто походил сейчас на людоеда, что поймал в лесу очередную жертву и уже прикидывает, что можно из неё приготовить.

Юн шагал, с опасением разглядывая его. Мысль о том, что его зачем-то хотели отравить, даже не напугала его. Его жизнь уже давно превратилась в череду непредсказуемых событий, в ураган, центром которого он сам и являлся, а потому ждать от неё можно было теперь всего, чего угодно. Новый хозяин уже показал свой норов, дальше будет только хуже.

По дороге к дому им попался один из домашних слуг, из тех, что занимались уборкой и следили за порядком. Он командовал остальными и имел всего один глаз, каким услужливо моргал сейчас, глядя на Веслава. Тот поманил его пальцем и что-то спросил негромко. Прислужник закивал головой и махнул рукой куда-то в сторону окон. Тогда Веслав наклонился ещё ниже и приказал что-то тихим голосом. Тот вновь старательно закивал головою, затем перевёл взгляд на Юна, вздохнул сочувствующе, чем страшно напугал того, и ушёл куда-то. А Веслав вновь резко подтолкнул Юна в спину, чтобы не смел останавливаться. Тот молча повиновался, ожидая с тоской скорой расправы над собою.

Однако, позорный столб они благополучно миновали. Хозяин даже не взглянул на него. После зашли в дом, и повернули не туда, где располагались покои Веслава, а по левую руку. И пошли дальше вдоль колоннады, покуда не уткнулись в высокие двойные двери, что были сейчас распахнуты. За ними виднелась огромная пустая комната, похожая на гимнастический зал.

Веслав вновь, как и вчера, поддал Юну коленом под мягкое место для ускорения его движения, и того вынесло на самую середину этой пустой комнаты. Ежели его и дальше станут таким образом приглашать зайти, то спать ему придется стоя. Кости, что были теперь сокрыты новыми штанами, уже начинали знатно болеть. Хозяин отличался ощутимой силой, какую не умел, похоже, рассчитать. Развернувшись, Юн увидел, что тот теперь стоит в дверях, сложив руки на груди и загораживая проход, будто предупреждая побег. Юн замер. Послышались шаги. Прислужник внес пару гибких длинных палок. Поставив их подле стены, он поклонился, вышел и плотно закрыл двери за собой. Юн сглотнул.

– Ступай-ка сюда! – Последовал приказ.

– За что, господин? Что я сделал такого, что ты все-таки решил покарать меня? Хотя бы скажи, чтобы я знал и впредь так не делал. Пожалуйста! – Юн на всякий случай подался назад.

– Вот сейчас все и узнаешь. Ежели кобениться не будешь и подойдёшь! Ну?!

Юн тяжело вздохнул. Сопротивляться бесполезно. Просить о пощаде тоже. Ему никто здесь не поможет. Он сделал шаг по направлению к хозяину. Веслав наклонился, подхватил палку, прокрутил ее в руках и в то же мгновение Юн оказался прижатым к стене, а палка хозяина сдавила ему горло. Веслав смотрел на него горящими глазами и улыбался. Он жутко напоминал сейчас хищника – волка, что уже готов перегрызть своей добыче горло. У него едва ли зубы не клацали. И Юн не удивился бы, если бы с них начала капать слюна. Мускулы перекатывались под рубахой хозяина, руки бугрились мышцами. Лицо было красиво сейчас холодной, жестокой, равнодушной красотой. Нос, словно клюв хищной птицы, чуть шевелился, почуяв минутный страх юноши. Настоящая дикая сила исходила от этого человека, и Юн, будто зверь помельче, её почувствовал. И принял вызов, гордо приподнимая подбородок.

– Что ты хочешь делать, господин Веслав? – Спросил он, берясь за палку обеими руками и не опуская взгляда. Тот ухмыльнулся, недобро сощурившись:

– Хочу узнать, так ли ты умел в ратном деле, как про тебя говорили. Что замер? Боишься?

– Господин, отпусти меня. Я не могу сражаться с тобой, ты мой хозяин. Это не по правилам.

– Здесь нет правил, ежели ты ещё не понял. Даже твои умения, коль они есть у тебя, тоже противу правил. И что? Кого это остановит?

Палка сильнее сдавила горло, Юн тяжело задышал. Он понимал, что нажми Веслав сильнее, и шея его попросту сломается, не выдержав натиска мощных рук. Перед мысленным взором неожиданно возник Линь, неодобрительно покачивающий головой. Юн понимал, что выглядит жалким трусом, но уважение к старшим, а особенно к хозяину, привитое китайцем, сейчас жутко мешало.

– Что, крысеныш, испугался? – Улыбнулся Веслав, обнажив ровные белые зубы. Боковые клыки его чуть выступали над остальными, действительно напоминая пасть хищного зверя. И Юн решился. Он не мог противиться, когда его вызывали на бой.

Так было всегда.

Не сомневаясь в себе более, он облокотился спиной о стену, не сводя взгляда с хозяина, а после молниеносно обвил своими ногами его ноги, чуть опуская ступни ему под колени и дёргая их на себя. Ноги хозяина подогнулись, его повело назад, он ослабил хватку от неожиданности, пытаясь удержать равновесие, тем самым обнажая живот, по которому Юн тут же резко и быстро ударил сапогом. Веслав полетел спиной назад, падая на пол, и парень успел подхватить другую палку, что стояла у стены. Ловко крутанул ее пальцами, отчего она очертила круг, становясь в своём движении похожей на диковинное колесо и шагнул к хозяину, замахиваясь и обрушивая ее на него. Но тот мигом откатился, довольно легко вскочил на ноги и ловко отразил нападение, вскидывая в руки.

Их битва началась. Они двигались по кругу, обмениваясь ударами, отражая атаки друг друга, нападая и уворачиваясь. Сперва Веслав, радостно ухмыляясь, начал брать верх. Силы у него было больше. Юн покуда лишь отбивался, блокируя все его удары. Хозяин наступал, палка так и мелькала в его руках, Юн следил за ним зорко, пригибаясь и уворачиваясь, уходил от ударов, запоминая его движения и подмечая все промахи.