Эммарилиус

– Даже пленников не одевают в такое! – выпалил он, яростно скрестив руки на груди, будто пытаясь спрятать позорный рисунок.

Леона закусила губу то ли от смущения, то ли от смеха. Этот взрыв возмущения был слишком театральным, чтобы воспринимать его всерьез.

– Ты… нормально, – попыталась она успокоить его жестами, но Ла́йбрик лишь фыркнул и дернул подол футболки, будто пытаясь ее удлинить. Хотя она и так свисала почти до колен.

Внезапно в памяти всплыл отвратительный эпизод с Джафи́т. Как она намеренно касалась его плеч, шеи, бедер. Ее пальцы, скользившие по коже с преувеличенной небрежностью, будто оставили после себя липкий след, от которого до сих пор передергивало.

Тейн резко сжал кулаки, чувствуя, как по спине пробегают противные мурашки. Его взгляд, темный и раздраженный, медленно поднялся от пола к Леоне. Он буквально смерил ее с ног до головы. Не как угрозу, а как возможную сообщницу того же сорта.

Но предательский румянец, пылающий на его скулах, тут же разрушил весь эффект. Чем сильнее он хмурился, тем ярче горели уши. Чем громче он пыхтел, тем заметнее дрожала нижняя губа.

– Ты…

Голос сорвался на хрип, заставив его сглотнуть. Он сделал резкий жест от себя к ней, затем показал на свою грудь, явно имея в виду процесс переодевания.

Немой вопрос повис в воздухе, наполненный странной смесью гнева и болезненного любопытства. Он словно готовился одновременно и к оправданиям, и к новым вспышкам стыда.

Не дожидаясь ответа, Тейн резко развернулся на пятках и чуть ли не вылетел из комнаты, словно спасаясь от собственного смущения. Квартира оказалась лабиринтом из странных помещений, где каждый предмет вызывал у него смесь любопытства и недоверия. Он ткнул пальцем в механизм на стене – свет замигал. Пнул ногой пластиковый стул, и тот беззвучно отъехал.

Распахнув очередную дверь, он обнаружил длинную лестницу. Без раздумий ринулся вниз, босые ступни шлепали по холодным ступеням. Воздух с каждым пролетом становился все тяжелее, пропитанный запахами города, сыростью и чем-то еще, химически резким.

Выскочив на улицу, он замер, ослепленный серым светом. Холодный ветер обжег легкие, заставив закашляться. Под ногами – мокрая брусчатка, липкая и неприятная.

Город обрушился на него всей своей чужеродностью. Здания-коробки, подпирающие небо без единого украшения, рев железных машин, от которого звенело в ушах. Люди в одинаковой темной одежде, спешащие куда-то, не поднимая глаз.

Старуха, увидев его, резко перекрестилась и забормотала заклинание – нет, просто ругательство. Дети тыкали пальцами, визжа от восторга. Какой-то мужчина в синем что-то кричал, размахивая странной палкой.

Когда Леона вцепилась в его рукав, Тейн вздрогнул, словно вынырнув из глубины. Ее голос тонул в какофонии звуков. Он резко дернул рукой, освобождаясь от хватки, и сделал шаг вперед, к ближайшей дороге.

– Что за дьявольщина… – сорвалось с его губ.

И тут же он стиснул зубы. Эти слова были бесполезны здесь, в мире, где даже воздух казался чужим. Леона снова потянулась к нему, но Тейн отстранился, подняв руку в универсальном жесте «стоп».

Его взгляд метнулся по улице, выискивая хоть что-то узнаваемое – вывеску с похожими буквами, символ, напоминающий руны… Но вокруг был только холодный, чужой беспорядок. Даже камни под ногами лежали слишком неровно.

Хранитель почувствовал себя беспомощным. Не как воин, попавший в засаду. Не как маг, исчерпавший силы. А как ребенок, заблудившийся в лесу, где даже деревья смотрят на тебя чужими глазами.

Тейн шагнул на проезжую часть, не обращая внимания на пронзительные визги. Металлические повозки с ревом останавливались в сантиметрах от него, кучеры высовывались наружу, размахивая кулаками, и орали что-то невнятное. Но их голоса словно не долетали до него. В ушах звенело, будто его звал кто-то другой. Что-то другое.

Он пробирался сквозь колючие кусты у обочины, царапая руки и ноги, но не останавливаясь. Ветви цеплялись за одежду, как будто пытались удержать. И вдруг – там, в глубине, под слоем прошлогодней листвы, блеснуло знакомое дерево.

Его посох.

Сердце бешено заколотилось. Тейн упал на колени, с жадностью вырывая драгоценную находку из цепких ветвей. Он прижал посох к груди, облегченно выдыхая. На мгновение ему показалось, что он даже слышит далекий звон храмовых колоколов Эльгра́сии.

Но тут же мир взорвался болью.

Острая, жгучая волна прокатилась по жилам, выворачивая сознание наизнанку. Перед глазами поплыли кровавые пятна, звуки исказились, как будто он погружался под воду. Краем зрения он увидел Леону. Ее испуганное лицо, протянутые руки…

Посох выскользнул из ослабевших пальцев. Тейн рухнул в кусты, и последнее, что он успел подумать, прежде чем тьма накрыла его с головой, – «Не снова…»

***

Сознание возвращалось к нему медленно, как вода, просачивающаяся сквозь трещины в камне. Тейн открыл глаза, и первое, что ощутил, – ледяная влажность тряпки на лбу. Затем странная легкость в теле, будто его набили ватой. Попытка пошевелиться вызвала волну дрожи. Его бросало то в жар, то в холод, мышцы ныли, как после длительного пешего похода.

Комната плыла перед глазами. Тот же потолок. Та же кровать. Но одежда… Кто-то снова его переодел. Эта мысль должна была вызвать раздражение, но сил на него просто не осталось.

«Что со мной происходит?»

Мысли путались. Воспоминания о последних днях – обрывки, тени, бессвязные картинки. Портал. Боль. Чужой мир. Эта девушка. Посох… Было ли это реальностью? Может, он все еще лежит в своей келье в Цитадели и все это просто бред лихорадочного сна?

Он зажмурился, представляя знакомые стены, скрип пергамента под локтями, даже надоедливые нравоучения наставника. Все, что так раздражало его раньше. Как он мог жаловаться на эту тишину, на этот порядок?

Сквозь жаркий туман в голове до него донесся мягкий голос. Теплые пальцы поправили тряпку на его лбу, и почему-то именно это, это простое касание, заставило его понять, что он в чужом мире. Что все это реально.

Но здесь, в этой тесной комнатушке с облупившимися обоями, на этой жесткой кровати, которая скрипела при каждом движении…

Здесь почему-то было безопасно. И это пугало больше всего.

Казалось, будто внутри него разгорался адский костер. Грудь пылала нестерпимой болью, каждый вдох обжигал легкие раскаленными иглами. Он корчился на постели, хриплые стоны вырывались из пересохшего горла, переходя в отрывистые крики, когда боль достигала пика. Но каждый раз, когда тьма почти поглощала его, появлялись они. Эти нежные руки, осторожно поправляющие одеяло, прохладные пальцы на его висках, тихий шепот, словно заговор против боли.

– За что? – билась мысль в горячечном бреду. – Чем я это заслужил?

В ту ночь кошмар пришел во всей своей ужасающей мощи.

Эльгра́сия пылала. Башни Цитадели рушились, как карточные домики. Знакомые улицы, где он бегал ребенком, теперь были завалены телами. Воздух дрожал от воплей. Не боевых кличей, а чистого, животного ужаса. И над всем этим – черная, живая пелена Ха́оса, пожирающая последние островки света.

– Нет… – Его голос звучал хрупко, как у того мальчишки, что когда-то прятался за спиной своего наставника.

Перед глазами встал образ дяди: лицо в крови, но руки по-прежнему крепко сжимали его плечи.

– Беги, Тейн! Пока есть время!

– Нет! – уже крикнул он, ворочаясь на мокрой от пота простыне.

И вдруг – реальность. Чьи-то руки подхватили его, прижали к груди. Тепло. Сердцебиение, стучащее в такт его собственному.

Тейн уткнулся лицом в чью-то одежду, пальцы судорожно вцепились в ткань. Слезы текли сами, без его воли. В этом чужом мире, где все было против него, оставалось только это – чьи-то объятия, ставшие неожиданным убежищем.

Он не видел лица. Не знал, кто это. Но в этот момент ему было все равно. Потому что впервые за долгое время он не чувствовал себя одиноким.

Акт II. Осколки изумрудного сердца

Ла́йбрик с трудом приподнялся, опираясь на дрожащие руки. Каждое движение давалось с усилием. Лицо, обычно выразительное и живое, теперь казалось осунувшимся, резкие тени под глазами, слегка потрескавшиеся губы. Он чувствовал себя пустым, не просто уставшим, а вывернутым наизнанку, будто болезнь выскребла из него все силы до последней капли.

И тут – аромат.

Теплый, насыщенный, что-то съедобное. Желудок отозвался громким предательским урчанием, заставив Тейна судорожно прикрыться одеялом и отвести взгляд.

Но стыд длился недолго. Вскоре перед ним появился поднос с… чем-то.

Тейн нахмурился, разглядывая тарелку. Там лежала какая-то желтоватая зернистая масса, перемешанная с кусочками… мяса? Овощей? Он ткнул в нее ложкой и поднял бровь.

– Это… еда? – спросил он, хотя знал, что ответа не получит.

Запах был соблазнительным, но вид… Вид вызывал сомнения. Напоминало то ли корм для скота, то ли просто плохо приготовленное блюдо.

Его взгляд скользнул к Леоне, которая явно ждала реакции. Он стиснул зубы, собрав всю свою волю в кулак. Пальцы дрожали, когда он с трудом обхватил ложку. Слишком легкий инструмент, который казался сейчас неподъемным. С трудом зачерпнул немного этой массы, поднял. И тут мышцы предали.

Ложка выскользнула из ослабевших пальцев, с глухим звуком шлепнувшись обратно в тарелку. Горячие брызги разлетелись по подносу, несколько капель попали ему на руку, но он даже не вздрогнул. Просто устало уставился на свою ладонь, которая теперь лежала на одеяле, безвольно сжатая в кулак лишь наполовину.

– Черт… – прошептал он, чувствуя, как от бессилия сжимается горло.

Это было унизительно. В Эльгра́сии он мог часами читать древние манускрипты, не разгибая спины. А теперь… Теперь не мог даже ложку удержать.

Он резко откинулся на подушки, закрыв глаза. Может, если не смотреть – все окажется сном?

Но тут край постели прогнулся под чьим-то весом. Тейн приоткрыл глаза и увидел, как Леона, не говоря ни слова, зачерпывает нечто из тарелки и подносит к его губам.

Первым порывом было отшатнуться. Но он был слишком уставшим, чтобы сопротивляться. И слишком голодным.

С минуту он просто смотрел на нее, затем медленно кивнул и открыл рот.

Тейн замер на мгновение, ощущая вкус на языке. Это было… странно.

В Эльгра́сии еда всегда была функциональной. Безвкусные лепешки, пресное мясо, коренья, которые нужно было жевать до онемения челюстей. Отец считал излишества слабостью.

«Наслаждение – враг бдительности».

Воспоминания нахлынули. Холодные каменные стены трапезной, пустая миска, в которой даже следы жира считались роскошью. Горький привкус ядов на языке во время тренировок. Запах медовых пирогов, доносившийся с кухни, куда ему вход был запрещен.

А теперь…

– Ка-ша, – прозвучало над ухом.

Тейн замер.

Глаза медленно поднялись к Леоне. Она указывала на тарелку, четко артикулируя:

– Ка-ша.

Губы Тейна непроизвольно повторили движение, будто пробуя форму слова:

– Ка… ша…

Щелчок понимания. Это не просто еда. Это название. Первое настоящее слово, которое он узнал в этом мире.

– Каша, – произнес он уже увереннее, кивая головой, и в голосе прозвучала странная нота, нечто среднее между удивлением и благодарностью.

Это было больше, чем просто блюдо. Это был мостик. Первая ниточка, связывающая его с этим чужим местом.

Теплая масса обволакивала вкусовые рецепторы мягкой гармонией. Не приторно-сладкая, как те запретные десерты детства. Не пресная, как все, что он знал. Совершенно новый вкус. Уютный, согревающий изнутри.

Юноша машинально потянулся за следующей ложкой, но рука снова дрогнула. На этот раз Тейн не стал сопротивляться, когда Леона продолжила кормить его.

В уголках губ затаилась странная легкость. Он узнал это чувство. То самое, за которое отец когда-то называл его слабым. Удовольствие. И самое неожиданное – он больше не чувствовал вины за это.

– Ничего вкуснее в жизни не ел, – прошептал Тейн.

Слова сорвались с губ сами, бездумно, на родном языке.

Но по теплу, разлившемуся в груди, он понял – это была чистая правда.

С каждой ложкой в теле пробуждалась жизнь. Пальцы постепенно переставали дрожать, туман в голове рассеивался, даже дыхание выравнивалось, больше не цепляясь за ребра короткими рывками

Когда ложка заскребла по дну тарелки, он невольно склонил голову в жесте благодарности. Леона в ответ протянула ему дымящуюся кружку.

Настой обжег губы, но Тейн не отстранился. Горьковатый, с медовым послевкусием, он напомнил ему целебные отвары лекарей, только мягче. Добрее. Без ожидания боли после.

– Травяной… чей? – переспросил он позже, когда Леона пыталась объяснить название.

Его язык с трудом оборачивался вокруг этих странных звуков. Но в тот момент, пригубив напиток, он просто закрыл глаза, позволяя теплу разлиться по измученному телу.

Впервые за долгое время он чувствовал не просто сытость, а заботу, искреннюю, переданную через простую глиняную кружку. И это, возможно, было новее и страннее всего остального в этом мире.

Тейн поднял взгляд исподлобья, свел брови в жесткую складку. Его глаза сейчас отражали лишь глухое недоумение.

– Ты… очень странная. – Слова вышли тише, чем он планировал, почти шепотом. Пальцы сжали край одеяла, бессознательно мня ткань. – Я вел себя довольно грубо, а ты все равно проявляешь ко мне такую доброту. Не понимаю, зачем. А ты… – руки опустились бессильно, – кормишь. Поишь. Даже переодела, когда я был беспомощным. Почему?

Он замолчал, изучая ее лицо в поисках хоть какого-то понимания. Но встретил все ту же мягкую невозмутимость. Леона лишь наклонила голову, как птичка, услышавшая незнакомый звук.

«Она даже не понимает меня, – с горечью подумал он. – А если бы понимала? Что бы сказала?»

В комнате повисло тяжелое молчание, прерываемое лишь щелканьем странного механизма на стене. Тейн сжал кулаки, ногти впились в ладони, но эта боль была хотя бы понятна. В отличие от всей этой ситуации. В отличие от ее молчаливой доброты.

Ла́йбрик осматривал комнату, взгляд металлически скользил по предметам, словно ища спасительную нить для разговора. Внезапно перед внутренним взором всплыл образ – изумрудная брошь, переданная ему дядей в последний момент.

Он резко повернулся к Леоне, глаза расширились.

– Ты… – Голос сорвался, будто застрял между желанием спросить и страхом не быть понятым. Пальцы сжались в кулаки, потом разжались, изобразив нечто похожее на драгоценный камень. – Брошь. Зеленая. Вот такая. – Он ткнул пальцем в воображаемый предмет на своей груди, затем показал на нее, имитируя вопрос.

Леона нахмурилась, явно пытаясь расшифровать его пантомиму.

Отчаявшись, Тейн вскочил с кровати, голова тут же закружилась, но он проигнорировал это и начал лихорадочно обыскивать комнату. Швырял подушки, тряс одеяло, заглянул под кровать.

Внезапно он замер, увидев на столе свою старую, изорванную рясу. Бросился к ней, вывернул карманы. Пусто.

– Нет… – прошептал он, и в этом слове было столько отчаяния, что даже без перевода Леона поняла – что-то очень важное пропало.

Тейн уже готов был сдаться, опустив голову, как вдруг у самого уха раздался звенящий, как колокольчик, голосок.

Сердце екнуло. Он резко обернулся, и лицо тут же озарилось таким облегчением, что, казалось, в комнате стало светлее.

На его плече грациозно сидел Ру́вик. Фамильяр хлопал глазками так, будто не понимал, чем вызвал такой ажиотаж.

– Ру́вик! – Голос Тейна дрогнул. Он схватил фамильяра, прижал к груди, чувствуя, как маленькое тельце дрожит в такт его собственному сердцу. – Чертов пушистый комок, где ты пропадал?!

Ру́вик фыркнул, уж очень обиженно для существа размером с кулак, и уткнулся в щеку Хранителя, словно говоря «Да успокойся ты».

А потом – самое невероятное. Фамильяр повернулся к Леоне и продолжил что-то лепетать. На ее языке.

Тейн замер, глядя то на фамильяра, то на девушку.

«С каких пор ты…»

Но Ру́вик лишь щурился, довольный собой. В его глазах читалось: «Что, забыл, на что способен твой собственный фамильяр?»

– Думал, ты сгинул… – проговорил Тейн, и в голосе его прозвучала неподдельная тоска.

– По всем законам магии я действительно должен был раствориться в твоей душе, – Ру́вик нарочито медленно растягивал слова, – но, видимо, твое упрямство заразительно. Позвольте представиться, миледи. Мое имя Ру́вик, фамильяр этого бестолкового заклинателя. Благодарю за вашу заботу о моем непутевом хозяине.

Леона замерла, глаза округлились то ли от шока при виде говорящего… чего-то, то ли от внезапной возможности наконец понять этого странного юношу.

Тейн схватил фамильяра и поднял до уровня глаз.

– Ты… Ты говоришь на ее языке?! – В его голосе смешались изумление и подозрение. – С каких пор? И почему молчал?!

– Честно? Сам не понимаю. Кажется, когда ты бредил в лихорадке, я… впитывал звуки этого мира через нашу связь. – Он вдруг замер, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя. – Странно… Я не просто говорю. Я понимаю. Будто всегда знал этот язык.

Тейн ощутил легкий холодок вдоль позвоночника. Это нарушало все известные ему законы магии. Но куда более насущный вопрос вырвался сам:

– Ладно, мистику разберем позже. – Он поставил Ру́вика на плечо и твердо посмотрел на Леону. – Брошь. Где она?

Фамильяр мгновенно сориентировался и снова что-то забормотал.

Леона молча протянула небольшую деревянную шкатулку, взятую с письменного стола. Тейн обхватил ее руками, словно принимая священный артефакт. Крышка открылась с тихим скрипом, и там, на бархатной подкладке, лежала его брошь. Изумруд переливался в свете лампы точно так же, как в тот день, когда дядя вручил ему ее.

– Ты сохранила ее… – Голос сорвался, став тише шелеста листьев.

Когда он поднял глаза, их взгляды встретились – золотисто-зеленый и небесно-голубой. И в этот миг слова стали не нужны. Леона слегка наклонила голову, и в этом жесте читалось то, что не требовало перевода: «Конечно. Как я могла иначе?»

– Благодарю. – Он произнес это на своем языке, но Ру́вик тут же перевел. – Не только за это. За каждую ложку еды. За каждую замененную повязку. За… – Он запнулся, глядя на ее исцарапанные перевязочной тканью пальцы, – за терпение.

Фамильяр перевел и последнее, что Тейн добавил уже шепотом:

– Когда-нибудь я найду способ отплатить. Клянусь.

– Выбирай предложения покороче. Это выматывает, знаешь ли, – недовольно заворчал Ру́вик, но тут же добавил: – Она говорит, что ей ничего не нужно. Она сделала то, что делала… Нет-нет, подожди. – Если бы у него были брови, он бы точно нахмурился. – Должна была. Да, точно. Немного запутался.

В комнате повисло молчание. Тейн снова посмотрел на брошь, затем на Леону, и в его взгляде читалось то, что он пока не мог выразить словами.

«Я запомню это. Все это».

Тейн замер, его взгляд приковался к перебинтованной кисти Леоны. В памяти всплыли обрывки воспоминаний – его дикий взгляд, судорожная хватка, ее сжатые от боли губы.

Мысль ударила, как плеть:

«Как я мог?»

– Сильно болит? – Голос звучал тише обычного, почти виновато.

Он взял посох, мирно стоящий подле постели, сел и положил его на колени, словно готовя священный ритуал. Рука с раскрытой ладонью замерла в воздухе между ними:

– Позволишь осмотреть?

Ру́вик тут же заурчал перевод, и Леона, после секундного колебания, медленно протянула ему руку.

Тейн разматывал бинты с такой осторожностью, будто распутывал паутину судьбы. Один неверный рывок – и все рассыплется. Когда повязка спала, он стиснул зубы. Фиолетовые отпечатки его пальцев на ее запястье, легкая припухлость по краям, кожа, воспаленная от слишком тугой повязки.

«Это я сделал. Я».

Наконечник посоха коснулся ее ладони.

– Elmyrius lavelle…

Золотистый свет разлился по коже, как теплый мед. Синяки поблекли, затем растворились совсем, но на его собственной ладони проступили те же самые следы, словно чернильная тень.

– Теперь мы квиты, – шепотом сказал Тейн, показывая ей свою руку с идентичными отметинами.

Он опустил глаза, пальцы слегка дрожали, когда он провел ими по ее ладони. Легкое, почти невесомое прикосновение, будто боялся оставить новый след.

– Мне искренне стыдно…

На его собственной руке синяк начал меркнуть, как утренний туман под солнцем. Сначала он стал бледно-лиловым, затем желтоватым, и, наконец, кожа вернулась к своему обычному оттенку.

Но что-то в его взгляде говорило: даже когда след исчезнет с тела – память о нем останется.

Леона осторожно провела пальцами по своей ладони, где еще секунду назад были синяки. Ее глаза расширились не столько от исцеления, сколько от способа. Магия в этом мире явно не была обыденностью.

– Она что, никогда не видела процесс исцеления? – прошептал Тейн Ру́вику, наблюдая, как она поворачивает руку под разными углами.

– Думаю, дело не в этом…

– Тогда в чем?

Ответ пришел не в словах, а в движении. Леона внезапно потянулась к Ру́вику. Тейн инстинктивно напрягся, но… Странно.

В груди не возникло привычного ледяного укола тревоги. Вместо этого что-то теплое и легкое разлилось под ребрами. Он замер, позволяя ей коснуться фамильяра.

Ее пальцы скользнули по тельцу комочка с неожиданной нежностью. Тейн прикрыл глаза. Через связь с фамильяром он чувствовал это прикосновение как отголосок. Теплое, любопытное, чистое. Совсем не то, что он испытывал рядом с Великой Джафи́т. Здесь не было подвоха, лишь неподдельное детское любопытство.

Тейн поднял глаза, и мир перестал существовать.

Солнечный луч, пробивавшийся сквозь щель в шторах, упал между ними, как мост между мирами. Дыхание застряло где-то в горле. Тусклый свет озарил его лицо, и синева радужки на миг сменилась бирюзой. Словно что-то внутри него отозвалось на этот момент, на этот взгляд, на нее. Время остановилось, оставив в этом мгновении только их двоих.

Что-то сдвинулось. В мире. В нем. Между ними. И самое странное – он не испугался этого.

Бирюзовый отблеск медленно угас, вернув его глазам обычный цвет, но ощущение осталось. Теплое, тревожное и…

Прекрасное.

Акт II. Без веры в завтра

– Эм… Извини, что снова беспокою, но… здесь есть купальни? – неловко пробормотал он, искоса поглядывая на Леону.

Ру́вик перевел взгляд с хозяина на рыжеволосую девушку, затем тихо вздохнул и принялся за перевод. После долгих объяснений, что такое душ, как включать воду, какая ручка регулирует температуру, для чего нужны эти многочисленные флаконы с гелями и шампунями, – Тейн наконец остался один.

Прохладные потоки обволакивали разгоряченное тело, смывая пот и напряжение последних дней. Он закрыл глаза, позволяя воде стекать по лицу. Пальцы автоматически вспенили шампунь в волосах, и тут его осенило:

«Как же сработало исцеление, если в этом мире нет магии?»

Мысли путались, как пена в его ладонях. Возможно, законы природы здесь просто работают иначе. Или магия существует, но в такой скрытой форме, что местные жители даже не подозревают о ней.

– Любопытно… – пробормотал он, ополаскивая голову.

Чистота приносила почти детскую радость. Тейн с наслаждением провел пальцами по свежевымытым волосам. Он всегда ценил чистоту, даже в Цитадели, где после многочасовых тренировок мог отдраивать себя до рассвета, смывая пот и пыль ссадин.

Но сейчас он торопился. Мочалка скользила по телу, снимая липкий налет чужого мира. Хотя… некоторые вещи оказывались знакомыми. Он с облегчением узнал мочалку. Грубоватую, но эффективную, совсем как в Эльгра́сии. Хоть какая-то понятная вещь в этом странном месте.

Тейн бросил взгляд на дверь, представляя, как Леона нервно поглядывает на часы. В ее мире, видимо, не прижилось засиживаться в «душе», как она назвала эту удивительную купальню. Хотя… почему она вообще так терпелива с ним?

Он резко оборвал поток мыслей. Капли стекали по спине, когда он стоял, прислушиваясь к звукам квартиры.

«Любой другой давно бы вышвырнул меня на улицу».

Перед глазами всплыл образ дяди Ви́лмота.

«Ты мне как сын», – вспомнились его слова.

Грудь сжало от тревоги. Как он там? Что происходит в Эльгра́сии? Хоть дядя и был ему ближе родного отца, слово «папа» все равно застревало в горле. Слишком многое связывал Тейн с этим словом. Холодные взгляды, жесткие наказания, вечное недовольство…

За дверью послышался осторожный стук. Леона, видимо, переживала, справился ли он с этим «чудом техники». Тейн поспешно выключил воду, осознавая, сколько времени уже провел в душе.

На тумбочке аккуратно лежали чистые вещи, а рядом – сложенное вчетверо полотенце. Ла́йбрик усмехнулся.

Посох мягко стукнул по кафелю.

– Enfrancis.

Теплый ветерок обволок тело, мгновенно испаряя капли воды, волосы сами собой уложились в привычные пряди.