Когда зацветает волчий коготь

Картина была мрачной. Раненые жители деревни и постояльцы сгоревшего трактира лежали повсюду: на телегах, на земле, на импровизированных подстилках. На окраине деревни народ оплакивал погибших. У одних были глубокие раны от сабель и стрел, у других – ожоги, третьи метались в горячке. Вокруг раздавались стоны, крики и всхлипы… Вдруг Эва подметила группку морхеймских солдат в алых мундирах. Ее ноги на миг парализовал животный страх. Двое из них особенно привлекли её внимание: один был с перебинтованной головой, а у другого не хватало кисти руки, вместо нее была намотана бурая страшная тряпка. Его глаза, полные боли и ненависти, лихорадочно метались по сторонам.

Отбросив все личные переживания, травница решительно двинулась к своим сумкам и достала сокровенные припасы: перевязочный материал, припарки, порошки и склянки с бальзамами. Адам, видя ее действия, начал аккуратно переворачивать тяжелораненых, чтобы ей было удобнее обрабатывать такие сложные раны, приносил воду из колодца, оттаскивал в сторону мусор. Его движения были сильными, уверенными, но необычайно бережными, без типичной грубой силы солдата. Эва заметила, как он во всей этой суете на мгновение задержался возле растерянной маленькой девочки. Он порылся в своем поясном мешочке, достал обрывок чистого полотна и пару ниток. Несколько ловких движений – и в его больших, грубых руках родилась незамысловатая, но милая тряпичная куколка. Адам молча протянул ее девочке. Та робко взяла игрушку и прижала к груди, крупные слезы наконец потекли по ее чумазым щечкам. Адам ласково кивнул девочке и вернулся к работе. Казалось, что внутри этого большого гвардейца с жутким уродливым шрамом только что разгорелся мягкий и нежный огонек.

Работа шла быстро и слаженно. Раны были обработаны и перевязаны целебным бальзамом с эфиром лаванды, которая хоть и противна Эве до глубины души, но все же эффективно обеззараживает раны. А тем, кто бредил от испуга и боли, дали успокоительный настой из валерианы и пустырника. Травница не делала различий – ее помощь доставалась и селянину, и купцу, и тому самому морхеймскому солдату с культей. Когда она склонилась над ним, промывая страшную рану, он зарычал что-то на своем языке, плюнув в ее сторону. Девушка лишь гордо стиснула зубы, продолжая работу, а ее движения оставались точными и аккуратными. «Он просто человек. В таких обстоятельствах. Он уже лишен руки. На его долю достаточно». Вдох-выдох, и мы опять возвращаемся к работе. Томас тоже не терял время даром. Помогая пострадавшим перебраться с одной лавки на другую, он умело расспрашивал их о деталях случившегося, о жизни в деревне, о самих местных жителях. Его диалог был настолько тонко выстроен, что ни один из его собеседников не догадался, что имел дело с высококлассным профессионалом разведки. Единственное, что его чуть не выдало – неподдельное удивление бескорыстной помощи «сестры его охранника» истинным врагам.

Тем временем, Зейн сновал рядом с Эвой, словно тень. Он подавал инструменты, комментировал состояния больных, но его помощь была порывистой и неловкой, словно он и не был знахарем со стажем. Резкий запах Зейна не мог уйти от внимания Эвы. Что-то с ним было не так, но шлейф из лечебных трав все никак не давал ей понять причину таких подозрений. Она мельком ловила его пристальный взгляд на себе – то оценивающий, то растерянный, то местами звериный, нездоровый.

– Видишь этого? – Зейн наклонился к Эве, кивнув в сторону морхеймца с перевязанной головой. Его голос был низким, хриповатым, – Этот орущий, он там, в трактире… – Зейн сжал кулаки, – Я слышал от спасшихся как он веселился во всю то с факелом, то с маслом… Еле сдерживаю себя, чтобы не дать ему грибной настойки. Всего один глоток и все, а причину никто не найдет, даже по запаху. Подумают, урод истек кровью и все тут.

Скальпель чуть не упал из рук травницы после такого признания соратника. Перед ней стоял человек, планировавший убийство. Хладнокровно. Используя их общие знания, цель которых – спасать жизни.

– Зейн… – ее голос прозвучал тверже, чем она ожидала. Закончив перевязку, продолжила. – Поверь, он и так пострадал. Понимаю, что тебе сейчас так не кажется, но посмотри, он ведь самый обычный человек. Теперь еще и калека. Думаешь, этих наказаний ему мало будет? Убийство – это не справедливость. Это просто убийство.

Зейн смотрел сквозь нее куда-то в землю, а его лицо сделалось задумчивым и непроницаемым. Затем он фыркнул и махнул рукой.

– Всегда ты такая правильная, мягкосердечная. Эва, мир васильками не спасешь. Иногда лишь яд исцеляет от гнили… – Он отвернулся и направился к хижине, где, видимо, сам и проживал.

Проводив его взглядом, травница заметила, что красота его профиля, так трепетно волновавшая ее когда-то, теперь казалась холодной, почти чужеродной. Но стоило ему обернуться, взглянуть ей в глаза лисьим взглядом, улыбнуться краешком губ и еле заметно подмигнуть, как ноги предательски подкашивались, а в животе пролетали леденящие бабочки.

Сен-Мор тем временем закончил свои разговоры. Он подошел к травнице, когда та мыла руки в воде, которую принес Адам.

– Как у вас дела? – тихо спросил он. Его взгляд задержался на ее лице, скользнул по запястью, где виднелся бинт, и остановился на Адаме, который помогал перекладывать старуху в избу.

– Стабилизируем, – ответила Эва, вытирая руки. – У самых тяжелых шансов немного, но я сделала все возможное, может, и выкарабкаются. Остальные справятся точно, там испуг больше дел натворил, чем огонь и стрелы. Деревня сегодня переполнена, запасы истощены, этим людям несказанно повезло, что мы оказались здесь.

– Кто бы мог подумать, что предложение Орлана взять с собой в путь лекаря окажется настолько прозорливым. О, прошу прощения, цветочницу! – Томас с легкой улыбкой взял ведро с грязной водой и вылил его в ближайшие кусты калины. – Староста говорит, что местные верят, что вот теперь пришла настоящая война. Считают это провокацией. А еще верят в силу нашего царя, что похвально, – глаза дипломата задумчиво наблюдали за Зейном, через окно скрывшимся в хижине. – Зейн Вальроз… Он здесь что-то вроде местного целителя, да? Староста намекнул, что он не просто травник… Говорит, что тот «иногда едет крышей от своих корешков». Всё собирался уехать в Дункай, но деньжат пока не нашел. Мне он не нравится, госпожа Бовель. Будьте осторожны.

Эва вздохнула.

– Я знаю его давно. Зейн – знахарь. Это как лекари и травники, только верят в мистическую силу духов, амулетов и прочих штук… Но Зейн не верит. Не верил. Ему нравилось, какой эффект все эти атрибуты оказывают на горожан… В юности он был взбалмошным, сложным. Думаю, сейчас он поумнел, да и, скорее всего, он очень даже безобидный человек. Может быть, староста просто не понял его подходов в изучении кореньев и трав… – Томас хмыкнул, явно не соглашаясь.

– Прошу, будьте начеку. У меня есть серьезные основания сомневаться в благородстве этого человека.

Воспоминание о намерении отравить морхеймца неприятно кольнуло в памяти. Но разве можно судить о старом знакомом на основе сплетен какого-то старика? Именно на этих размышлениях из хижины вышел Зейн. Он направился к Эве, а его лицо озарилось спокойствием и радостью.

– Эвтилия! – воскликнул он. – Ты просто чудо, только посмотри на всех этих людей! Спасибо за помощь. Вся эта деревушка вовек будет тебе благодарна, лично я в том числе. Слушай, староста выделил вам с братом и тем купцом место в сенях. А я… – он сделал паузу, его взгляд стал томным, каким Эва помнила его в Лекарне, когда тот пытался что-то выпрашивать у симпатичных девчонок. – Я так соскучился по разговорам о былом! О Лекарне, наших мастерах, лабораториях. Хочу поговорить о наших соратниках, да о тебе самой в конце концов. Приходи ко мне, как освободишься. Вот там мой дом. Подходи, отдохнешь, поужинаешь после дороги, отвлечешься от этих ожогов. Вспомним былое, а! Твои спутники пусть устраиваются. – Он улыбнулся, и в этой улыбке было что-то жалящее. – У меня, кстати, есть отличное вино из Анарая!

Сердце Эвы стучало так оглушительно, что она едва слышала слова Зейна. Старая привычка – млеть от его внимания – вновь шевельнулась, но была тут же подавлена волной тревоги. Это приглашение звучало уж очень неуместно. Но отказаться… Правильный ли ход? Не вызовет ли это обиду, может, какие-то лишние подозрения в ее адрес? И, что ж скрывать, любопытство и те самые бабочки берут свое.

– Я… – начала Эва.

– Всё, всё, всё! Буду ждать, – задорно перебил ее Зейн, следом повернувшись к Адаму и Томасу. – Не беспокойтесь, господа, ваша приятельница вернется целой и невредимой, обещаю!

Эва увидела, как глаза Томаса резко сощурились. Он шагнул вперед.

– Господин… Вальроз, – произнес он с тяжелой вежливостью. – Вы так гостеприимны. Мы все, а в особенности госпожа Бовель, так устали с дороги. Думаю, вы понимаете, что я как наниматель этого охранника несу ответственность и за нее в том числе, – он повернулся к Адаму. – Проводи позже сестрицу до хижины господина Вальроза и подожди ее там неподалеку. Чтобы потом вместе вернуться. Надеюсь, это не обременительно? – Его тяжелый взгляд, устремленный на Зейна, не предполагал возражений.

Знахарь замер, его улыбка слетела с лица.

– Как угодно, купец, – процедил он. – Охраняйте. Хотя в нашей глуши было б от кого… – Он пожал плечами и скрылся в хижине.

Томас наклонился к Эве, его губы почти коснулись ее волос, дыхание было теплым, но слова – леденящими:

– Будьте настороже. Доверьтесь моему чутью. Его глаза… С ним что-то не так. Адам будет под окном. Любой шум – он ворвется. Не пейте ничего, не ешьте.

Эва кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Страх и волнение намертво сковали ее язык.

Позже, в полумраке сеней старосты, Эва аккуратно поправила волосы, стянув кожаный шнур из прически, заменив его белоснежной лентой. По силам вернула платью пригожий вид, стряхнув с него пыль и завесив пятна крови тонкой поневкой. Казалось, это были бессмысленные жесты, чтобы оттянуть момент встречи. В маленьком осколке зеркала она увидела свое лицо – бледное, с огромной тенью усталости под глазами. Эвтилия Бовель «с нюансом». Идущая на ужин к человеку, который когда-то был ее мечтой, а теперь внушал смятение и, пожалуй, легкий страх.

Она вышла. Адам ждал у ворот к хижине, опираясь на тонкий деревянный столб. Его фигура в сумерках казалась еще массивнее, надежнее. Он молча указал головой в сторону входной двери дома.

– Я буду тут, – просто сказал он, – Шуми, кричи и я ворвусь.

Эва кивнула и пошла по тропинке. Каждый шаг давался с трудом. Запах дыма и трав из хижины Зейна становился сильнее, смешиваясь с запахом сырой земли. Она подошла к двери, подняла руку, чтобы постучать.

Дверь распахнулась раньше, чем ее кулак коснулся дерева. Зейн стоял на пороге, залитый теплым светом очага. Он улыбался, но его глаза в свете огня горели каким-то необычным, жутким блеском. В руке он держал кубок, который наполнял густой темно-бордовый напиток с терпким ароматом.

– Входи, дорогая Эвтилия, – прозвучал его голос, мягкий и вязкий. – Входи. Я ждал тебя. У нас так много тем для разговора. И столько времени. Вечер, считай, маленькая вечность.

Он шагнул назад, приглашая войти. За его спиной, в глубине хижины, Эва мельком увидела убранный простенький липовый стол, накрытый парадной скатертью с вышивкой, тарелки с фруктами, ягодами, медом и медными столовыми приборами. А еще – полки, заставленные такими знакомыми и понятными ей склянками и банками с мутными жидкостями и сушеными растениями, во многих из которых она узнала сильнодействующие яды. Воздух был густым, сладковато-удушливым.

Эва переступила порог. Дверь мягко захлопнулась за ней.

Глава 5. Настоящий дурман

Дверь хижины Зейна захлопнулась за Эвой с глухим стуком. Внутри воздух стоял густой, неподвижный – копоть печи смешалась с ароматами трав, настоек, зажаристой дичи и кисловатого вина. Большая общая комната, служившая и кухней, и столовой, и кабинетом, да и гостевой, наполнилась тускловатым светом от очага и трех оплывших свечей, украшавших стол посредине. Танцующие узоры пламени выхватывали из мрака призраки былого величия: резные панели и некогда дорогую мебель, давно покрытую черной паутиной копоти, осколки изразцов на печи и массивный рабочий стол – все это напоминало о временах, когда кто-то так заботливо продумывал детали интерьеров. Сейчас же былое величие было изъедено глубокими царапинами и пренебрежением. Контраст прежнего богатства и нынешнего увядания вызывал в душе жгучую грусть.

– Проходи, присаживайся сюда, – голос Зейна прозвучал вежливо и даже нежно. Он пододвинул ей стул, поставил напротив кубок с анарайским вином. Сам сел рядом. Глаза его, блестящие в полумраке, не отпускали из виду Эву, он продолжал жадно рассматривать ее, словно толком не веря, что она здесь. – Дичь свежая, вот только из печи. Коренья свои. Скромно, но от души, будь уверена.

Профессионализм опередил поплывший разум: прежде чем пригубить, она поднесла кубок к носу. Терпкость дешёвого спирта, кислинка забродившего сока и… Её плечи рефлекторно напряглись. Что-то в этом доме пахнет не так.

– Не бойся. Может, я и не «царский лекарь», но ума хватит не подмешивать лишнего лучшей травнице Бертена, – усмешка Зейна была кривой, туго натянутой на лицо. Он отхлебнул из своего кубка, по-прежнему не отрывая от нее глаз. – Не в моих интересах травить тебя, милая.

Помня предостережение Томаса, Эва решила воздержаться от напитка, лишь сделала вид, что пробует угощение хозяина хижины. Заполняя неловкую паузу, Зейн принялся разрезать дикую утку на порции, а Эва тем временем продолжала оценивать жилище. Подход Зейна к ремеслу решительно отличался от ее принципов. На бесчисленных полках комнаты стояли десятки, а может, и сотни пузырьков, баночек, мешочков с разным наполнением. В углу, на рабочем столе, лежала груда книг, какие-то атласы и манускрипты. Хаос царил не только на полках, но и в воздухе – смесь опасных запахов, один из которых, сладковато-приторный, гнилостный, Эва наконец узнала его, и сердце сжалось.

– Зейн… Почему у тебя в доме пахнет дурманом? – ее настороженный голос звучал жестко, а взгляд с опаской вцепился в лицо собеседника. Чего тянуть с таким острым вопросом, если он все равно лежит на поверхности.

– Это настой от нервов… – отмахнул рукой знахарь. – Когда жители трактира пришли в деревню, они так кричали от ужаса, не могли и минуты спокойно усидеть, сама понимаешь. Я приготовил Дурманис, как видишь, они теперь более сговорчивы, – такое легкое и несерьезное отношение к седативной траве Эву сильно насторожило, и она невольно отодвинулась на стуле чуть дальше от Зейна. – Кстати, о Дурманисе! Помнишь нашего мастера по эликсирам? Как там его звали… Петрецио? – он вспоминал учебу в Лекарне, мечтательно прикрыв глаза.

– Да, мастер Петрецио… Он, конечно, был ужасно строг, но рассказывал интересно. И еще он без конца злился на тебя, когда разоблачал в жульничестве и списывании, – «у меня», хотела добавить Эва, но придержала язык. Сейчас, здесь, чувствуя запах дурмана, видя так близко этот нездоровый блеск во взгляде, девушке больше всего хотелось обойти любые темы, которые хоть чуточку затрагивают глубокие нотки ее души.

– Ха, да, списывал… – Зейн с хитрой ухмылкой сделал еще глоток вина. – Но стоит отметить, что лучшие слова он говорил о моих работах только тогда, когда я списывал их у тебя, что было редко… Я боялся просить тебя о помощи слишком часто, милая. Знаешь, как это было ценно, когда ты выглядывала из своей неприступной крепости? Мне было страшно потерять твое маленькое расположение своей настойчивостью.

– Да ладно тебе, какая еще неприступная крепость? Я всегда помогала с работой, если ко мне обращались, – Эва задумчиво напрягла память. Неужели вся ее влюбленность упиралась в ее же гордость? Не могло же такого быть…

– Ну нет. Ты на всех смотрела надменно. И на меня. Словно твой взгляд шел куда-то сквозь, ни улыбки, ни намека, будто я и не стою рядом… Знаешь как это сложно, ведь ты мне всегда… всегда казалась родственной душой.

Тяжелый груз лег на плечи Эве. Может быть, та гадалка была права и он действительно ее судьба? Светлые волосы, россыпь веснушек на переносице и скулах – всё ведь подходит… И что же, получается, ее и правда ждет тогда вот такое будущее? В этой заброшенной хижине в куче грязи и копоти, рядом с человеком, который не видит ничего плохого в том, чтобы пичкать пострадавших дурманом просто ради их тишины и молчания? Рядом с человеком, который готов стать палачом калеке? Неужто ему все Настолько все равно на губительный эффект, который дурман оказывает на разум? Разлагая его изнутри. Да и как она могла смотреть сквозь него? Напротив, она видела его слишком четко. Харизматичный, обаятельный, мастер остроумного слова, вечный любимец девиц… А сейчас! Как же стыдно, что она не видела дальше своего носа и блаженно растекалась от его улыбок. Эва тяжело вздохнула и нервно поджала губы.

– А помнишь как нам гадали путевые бабки-знахарки? – Словно прочитав мысли продолжил Зейн, – Мне они тогда рассказали про жизнь в деревне и жену-красавицу. Видишь, их предсказания сбылись! Почти полностью. А что они рассказывали тогда тебе, а? Еще помнишь? – он с ухмылкой откинулся на спинку стула, деловито держа в одной руке кубок с вином, другой перебирая свои амулеты на шее.

– Да чепуху любовную нагадали и все… – Румянец залил щеки Эвы, что явно было отмечено Зейном, раз его улыбка расплылась еще шире, обнажая белоснежные зубы.

– Мне даже жаль, что ты не догадывалась о моих чувствах к тебе тогда, в Лекарне, – Зейн наклонился ближе. Запах от него стал гуще: спирт, пот и тот самый сладковатый шлейф дурмана. Он заговорил почти шепотом: – Я был влюблен в тебя, Эвтилия. По-настоящему. Все мои попытки списать… неуклюжий поиск ключика к твоему гордому сердцу. Запертому от меня наглухо.

Жар снова охватил лицо. Смущение боролось с нарастающей тревогой. Почему сейчас? Зачем? Она промолчала, нервно сжимая кулаки под столом.

– А теперь… Ты царский лекарь, живешь при дворце, – в голосе прозвучала горечь. Он вновь отпил из кубка. – Скажи, милая, неужели я тебе совсем не нравился тогда? Впрочем, опустим… Расскажи лучше про ремесло свое. Какие у лекарей покои, готов поспорить, не многим лучше моих хором, а? И знать правда такая капризная, как в кабачных байках?

Эва нехотя описывала скромные комнаты, добавила пару слов про хвори, про свои припарки и бальзамы. Она чувствовала, что Зейн насквозь пропитан завистью, потому старалась придать своим словам непринужденный и скучающий оттенок. Не сложно было подметить, как его пальцы впивались в край стола, как взгляд скользил по обшарпанным стенам, залатанному рукаву. Он ненавидел эту нищету, но играл роль равного. «Я не хуже ваших дворцовых, знаешь ли!» – вырвалось у него, но фраза повисла в воздухе фальшью. Взгляд девушки упал на лежащий вокруг беспорядок, на стопки литературы на столе. Среди которой теперь была замечена одна черная книга в потертом переплете. На корешке силуэт волка. Точь-в-точь как у Томаса. Но выглядит книга немного иначе, явно массивней и толще.

– Так куда путь держите, милая ? – вопрос прозвучал внезапно, громко. Зейн уловил ее взгляд на книги, но промолчал. – Ты меня еще слышишь или тебе книги интереснее хозяина дома? Расскажи, с тем купцом и братом своим… Судя по маршруту, вы шагаете в Морхейм, угадал?

Эва замерла.

– Да, – выдохнула она, понимая, что ложь не прозвучит так же убедительно из ее уст, как частичная правда.

Лицо Зейна исказилось. Вены на шее набухли.

– Гнездо гадюк… Морхейм. Ха! Да они понимают лишь звон монеты и вкус боли – Он вскочил, зашагал, его тень заметалась по стенам. – Не надо тебе туда, милая. Останься здесь, прошу! Брось эту глупость. Останешься в Акариос, саботируешь ваши торговые делишки, вместе вернемся во дворец. Или лучше! Вместе… раздавим их. Знаешь, пару недель назад я даже пытался, они остановили свой лагерь чуть ниже по реке, я хотел отравить воды, чтоб они не успели даже пикнуть перед смертью. Но концентрация вышла не та, они легко отделались. Но сейчас, с твоими навыками…– его глаза горели лихорадочным блеском. – Ты в разы умнее Петрецио, победа будет наша!

– Зейн, нет! – Эва вскочила следом, отпрянув в другой конец комнаты. Тошнота подкатила к горлу от этой бешеной ненависти. Так может, это нападение на трактир было не жестокой волей, а местью за его выходки? Может, все эти люди во дворе умирают из-за него? – Это обычные люди. Как ты, как я. А ниже по реке есть еще не одна деревушка, о них ты думал? А о своих соседях по деревне? Может, они сейчас…

– Обычные люди?! – почти шепотом перебил он, но, увидев ее бледное, отвращенное лицо, стиснул зубы и шумно выдохнул. – Ладно… не будем, прости за всё вот это. – Он вернулся на стул, провел рукой по лицу, приводя себя в какой-то порядок, затем продолжил, не отрывая глаз от Эвы: – Просто ты… не видела того, что видел я.

– Скажи, откуда вся эта… ярость? – Девушка вернулась за стол, ее голос обеспокоенно задрожал. Каким бы Зейн ни был сейчас, он оставался ее учебным соратником, от чего душа из жалости разрывалась на клочки.

Знахарь уставился в пламя свечи. Глаза стали пустыми.

– Где-то год назад они пришли в мой дом. Ворвались в наше поместье. – Голос сорвался на хрип. – Отца и мать они забрали с собой, сестра исчезла. А я… – Он опустил взгляд на свои ладони. – Сбежал. Теперь я здесь, один, в хижине, на которую обменял свои фамильные перстни. – Взгляд его скользнул к рабочему столу, возможно, к той самой книге. – Были те… кто предложил руку помощи. Но я… – Горькая усмешка проскользнула наружу. – Им не подошел. Не вписался в их… благородные игры. Выбросили. Как отработанный жмых.

– Зато сейчас ты нашел место, где люди в тебе нуждаются. Ты становишься для них спасением и утешением. Не забывай об этом.

– Ну да, конечно… Ты права, – Зейн направил взгляд в темное ночное окно. – Слушай, так кто эти твои спутники? Брат, видно, что из гвардии, а вот купец…

– Он работает в Дункае, – Эва решила пойти наопережение со своей тактикой полуправды. – С-седрик очень закрыт, я мало о нем знаю…

В воздухе вновь повисла неприятная пауза. Зейн ушел в свои размышления. А Эва решила встать и чуть пройтись, чтобы придумать повод быстрее все закончить и вернуться к спутникам. Но когда она подходила к рабочему столу, кивнула на ту черную книгу:

– Подскажи, а что вот это? Стихи? Роман? – прозвучало вслух, хотя в голове звинел вопрос: «Что за литературные пристрастия связывают такого падшего человека, как Зейн Вальроз, и стойкого, надменного и даже величественного Томаса Сен-Мора?»

Мужчина встал и, жадно изучая лицо девушки взглядом, начал отвечать протягивая слова мягко, тихо и нежно:

– Стихи? Нет. Это… штучка посложнее. Как и мои мысли, – Он подошел поближе, – Весь вечер репетировал как именно я расскажу тебе, милая, что ты поразила меня во время нашей утренней встречи. Ты изменилась, стала ярче, – Зейн обошел девушку стороной, проведя рукой по ее волосам, – И я очень рад, что ты согласилась прийти. А слов найти не могу, представляешь? Давай начнем с начала. Мне нужна лучшая травница Бертена. Есть один сложный атлас, вот там, на столе под книгами, только на твой острый ум осталась моя надежда. Подсобишь, а?

Теперь, когда он оказался рядом, запах сладкой гнили чувствовался до боли остро. Дурманис для бедствующего народа? Точно ли для него одного? Может, и морхеймцам он его подмешивал, чтобы те понемногу спятили… Эва медленно переставляла ноги, подходя ближе к столу с атласом и черной книгой с волком. Зейн неспешно подошел сзади. Они вместе наклонилась над схемами, стараясь сосредоточиться на рисунках аконита. Его дыхание прилипало к шее.

– Видишь манускрипт? – Его рука легла ей на плечо, пальцы впились в ткань, а тихий мурчащий голос звучал прямо в ухо. – Тут редкий алкалоид…

Эва плавно отвела руку, сделала шаг чуть в сторону, подальше от Зейна. Внутри все замерло от предчувствия надвигающегося ужаса.

– З-здесь дозировка спорная. Возможно, ошибка…

– Нет! – перебил он резко. Рука жестко обвила ее талию, грубо притягивая обратно, к стене, в угол. – Ты не так смотришь! Ближе! Надо… – Голос хриплый, животный. Он прижал ее к столу, надавив всем телом, весом, сковывая движения. Холодная поверхность дерева впилась в плечи и руки девушки сквозь легкую ткань платья. Дурманящий смрад заполнил легкие. Его левая рука рванулась вниз, цепко схватив складки юбки, грубо задирая. Липкая от пота ладонь скользнула по обнаженному бедру, оставляя омерзительный тактильный след. Правая рука схватила сзади за шею, опускаясь к ребрам, к корсету.

Оцепенение длилось миг. Взгляд прошелся по столу, по знакомым этикеткам: синий витреол, белый мышьяк… Нет, это будет насмерть. Вот! Тяжелая рука сквозь шок и страх схватила баночку с белесой пылью – толченый известняк, раздражитель слизистых. С рычащим воплем, в котором смешались ярость и первобытный ужас, она швырнула пыль ему прямо в лицо, целясь в опьяненные, безумные глаза.