Когда зацветает волчий коготь

Эва кивнула, благодаря за его простую поддержку. С платочком и небольшим ножом она спустилась к воде. Прохлада речного воздуха окутала ее, запах ила и растений заглушил на мгновение внутреннее напряжение. Она работала быстро, ловко: срезала верхушки мяты, аккуратно выкапывала нежные розетки золототысячника на расстеленный платок. Каждое движение было мастерски отточенным.

Рядом с речной мятой Эва подметила кустик юной полыни, путь к которому перекрывали стебли крапивы. Годы практики и ожогов научили травницу с ней обращаться. Девушка присмотрелась к стеблю и нашла часть, где ворсинки самые-самые короткие, аккуратно взяла голыми пальцами и оторвала ту часть крапивы, которая не давала подлезть к полыни, а сами листочки бережно сложила в платок. Лишним не будет.

– Ты в порядке? К-как ты это сделала? – прозвучал низкий голос сзади. Эва даже не сразу поняла, о чем идет речь. Но, сообразив, ответила:

– Знаешь, как говорят? Каждая девушка, словно лунный камень, должна иметь загадку. – Эва рассмеялась, увидев лицо Адама, который по-детски наивно рассматривал крапиву в ее руках, совершенно не слушая слов. – Да не больно мне! Мы с травками говорим на одном языке.

– Тебе правда не больно?

– Да, конечно. Ты же не режешь руки, когда хватаешься за меч. Здесь, считай, то же самое.

– Ну даешь!

После диалога девушка принялась аккуратно укладывать растения в платке, краем глаза наблюдая за путниками. Адам, удивленно усмехаясь, вернулся к коням, позволяя им пить и щипать молодую травку. Он что-то негромко говорил своему вороному жеребцу, гладя его по крутой шее. Движения его рук были простыми, уверенными, без вычурности. Видно было, что с животными он на «ты» с детства. А Томас тем временем стоял, прислонившись спиной к стволу осины, погруженный в чтение. Солнечный луч пробивался сквозь листву, золотя страницы. Его лицо было сосредоточенным, темные брови чуть сведены. Что он читал? Исторический трактат, мемуары? Его лицо, казалось, слегка оживилось, губы шевелились, будто он что-то повторял про себя. Это выглядело слишком… увлеченно для сухого отчета.

– Мне, разумеется, приятно, когда девушки так пристально рассматривают мое лицо. Но лучше уберите-ка сперва из рук крапиву, – сказал Томас с едва заметной ухмылкой, даже не глядя на Эву.

Подойдя чуть ближе к своему коню, Эва не удержалась:

– Интересная книга, господин Сен-Мор? Увидела волка на корешке. Это, наверное, история Бертена? – Она старалась звучать нейтрально, даже с легкой долей иронии. Весь этот лед и напряжение в пути казались невыносимыми, она изо всех сил, переступая гордость, пыталась найти к Сен-Мору подход.

Томас замер на мгновение. Затем сложил книгу, его взгляд сразу подметил платок с травами и вежливое любопытство девушки.

– Волк? Ах да, здесь… Нет, госпожа цветочница Бовель, не история. Просто… художественная безделица. Стихи, пожалуй. Или роман с какой-нибудь плачевной концовкой. Про любовную любовь и бесстрашных рыцарей, что-то такое. Дипломатам тоже дозволено читать для удовольствия, верите ли? Чтоб не зачахнуть совсем. – Его губы тронула короткая усмешка, а в тоне звучала нарочитая легкость. Но Эва уловила зажатость Сен-Мора, едва заметную оборонительную ноту. Он явно не хотел говорить о книге, и эта попытка отшутиться, принизить ее значение, вызвала у Эвы странное чувство – смесь досады, любопытства и даже стыда, словно она вторгалась куда-то в очень личное. «Стихи»? Очень сомнительно.

– Конечно, – сухо ответила она, отворачиваясь, чтобы аккуратно уложить платок с добычей. – У каждого свой способ не зачахнуть… – Она почувствовала, как он на мгновение задержал на ней взгляд, прежде чем легко вскочил в седло.

– В путь, – скомандовал Томас, уже обращаясь к Адаму. – Нам нужно наверстать время. «Ключики» ждут.

Трактир «Ключики» стоял на развилке, уютный и крепкий, из темного бревна, с яркой вывеской, изображавшей два скрещенных ключа. Запах жареного мяса, свежего ржаного хлеба и сладкого дыма встречал путников еще на подъезде. После долгой дороги в седле трактир казался верхом блаженства! Им выделили три небольшие, но чистые комнаты наверху. Пока Адам и Томас переносили вещи, Эва успела умыться ледяной водой из колодца во дворе, смывая пыль и следы речного ила.

В трапезной царило оживление. Запахи стали почти осязаемыми: шкварчащее рагу, свежий хрустящий каравай, запеченная птица с молодой зеленушкой и тертым перцем. Адам, уже сидевший за столом, широко улыбнулся Эве:

– Садись сюда! Я уже заказал. Здесь очень знатно кормят. И мед у них – просто песня! Хоть чарочку попробуй.

Кивнув, села. Усталость давала о себе знать, да и голод был зверски силен. Вскоре на столе появился кувшин с золотистой жидкостью. Адам налил себе и ей в глиняные кружки.

– Пробуй. Настоящий, с травами.

Эва сделала осторожный глоток. Сладкий, обволакивающий вкус мгновенно сменился терпкой, почти горькой волной, которая обожгла горло и ударила в нос. Она сглотнула с усилием, едва сдержав кашель. Это было ужасно… Она зачем-то сделала еще глоток и откусила кусок хлеба.

– Это было… неожиданно, – прокомментировала Эва, стараясь быть вежливой.

Адам засмеялся:

– Крепковат, да? Но славный.

– Цветочница явно не из робкого десятка, раз согласилась пить эту жижу, – раздался голос Томаса, подошедшего к столу. – Но все же рекомендую не увлекаться. Местный мед знаменит своей… прошибаемостью. – Он налил себе воды.

Томас быстро поел и удалился «для бумажной работы» к трактирщику. Адам, осушив еще пару кубков, погрузился в задумчивое созерцание дальнего угла трапезной. Его лицо сильно изменилось, словно в этот миг он вспоминал что-то действительно ужасающее из его жизни. Взгляд уходил в никуда, брови так нахмурились, что почти перекрывали ему обзор, а губы сжались в тонкую полосу. Эва не решилась спросить его о происходящем, решив уделить внимание атмосфере в «Ключиках». Музыканты заиграли что-то бойкое, народ потянулся плясать. Отодвинув свою еду подальше, Эва пыталась изо всех сил расслабиться, но ее внимание привлек разговор за соседним столом. Двое мужчин, явно пропустивших не одну кружку, громко спорили.

– А я тебе говорю, дурачье там осталось! – бубнил один, стуча кулаком по столу. Лицо у него было красное, потное. – Миадет, тьфу ты! Кому нужны эти земли теперь? Ни Бертену толком, ни Морхейму. Сидят как крысы в ловушке. Надо было валить, пока границы не сторожили! А они ждут незнамо чего, видать, пока их царек-батюшка вызволит. Ха!

– Да уж, – поддакивал второй, с хитрым взглядом. – Был бы я там, каждому в лицо сказал бы, что лишь дуралей будет сидеть в этой гнили.

– Хитросделанные туда-ма понаехали со всех щелей, пока город торговым был. А теперь-то кто они? Ни свои, ни чужие. Дурачье безмозглое да оборванцы, тошно думать про эти тупые рожи.

Слова прозвучали как пощечина. Эва сжала кулаки под столом. Жар гнева прилил к лицу. Ее Миадет. Ее люди. Ее семья!

– Эй! – Она резко вскрикнула, подойдя к их столу. – Ну что, как вам моя рожа? Достаточно тупая и безмозглая?

Мужики опешили. Краснолицый оправился первым, презрительно оглядев ее с ног до головы.

– А тебе-то что, девка? Иди других донимай, не мешкайся здесь.

– А что ж это вы так попятились? Минуту назад горячо желали высказать в лицо жителю Миадета всё, что гложет душу. Какой шанс, а? Почему же молчите? «Был бы я там» – да ведь и не был. И не видел. Не знаешь, каково это, когда твой город сперва грабят и разоряют, а затем приходят люди в форме с развернутой грамотой, в которой стоит печать короля Морхейма. «Были земли ваши, стали наши». А Бертен говорит: «Не ваши, но уже и не наши». Ничьи в итоге! И не забрать их обратно, и не отдать. Не выйти, не войти. Попробуй выйти – и тебе конец, солдаты или повстанцы вмиг прибьют. Жить охота? Значит, всё-таки сидишь и приспосабливаешься, надеешься на лучшее…

– Да что ты тут заливаешь, а? Раз так оно всё, ты-то откуда здесь упала? Ты же не там. А такую песню начала, ля… Вы посмотрите! Говорю же, дурачье. Так и передай своей родне миадетской, что было бы всем проще и лучше, если б они все сдо…

Краснолицый не договорил. Эва, не помня себя от ярости, схватила его полупустую кружку и плеснула тому в лицо всё содержимое. Липкая пряная жидкость залила ему глаза, стекала по бороде. Он взревел от бешенства и боли, отшвырнул лавку. Его товарищ резко встал из-за стола. Эва инстинктивно отпрянула, но споткнулась о ножку лавки. Сильная, грубая рука краснолицего схватила ее за запястье, сжимая до боли. Она вскрикнула сквозь зубы.

– Амелинда! Родная, что случилось? – Спокойный голос Томаса разрезал гвалт. Он возник словно из ниоткуда, плавно встав между Эвой и разъярённым мужиком. Он возвышался над краснолицым, его осанка и холодный взгляд заставили мужика инстинктивно сесть обратно на лавку. Рука дипломата легла на плечо девушке, твёрдо защищая. Мужчина с красным лицом, вытирая глаза, бушевал: – Твоя баба с ума сошла! Облила меня ни за что!

– Ни за что, пф… – фыркнула Эва, выдирая руку из цепкой хватки. Боль в миг пронзила запястье. – Они оскорбляли…

– Молчи, – тихо, но с невероятной силой приказал Томас, не глядя на нее. Его глаза были прикованы к нападавшим. Взгляд был тяжёлым, изучающим. – Мы оплатим ваш счет и весь ущерб. Все разлитое, побитое – считайте компенсированным. – Он сделал паузу, его пальцы слегка сжали плечо Эвы, будто предупреждая. Мужики все еще пылали, но что-то в тоне и осанке Томаса заставило их притихнуть. – Уверен, ваша благодарность не знает границ. И еще… – Томас наклонился чуть ближе к краснолицему, его голос стал тише, но от того только пугающе. – Я знаю, откуда вы. Откуда сбежали и куда едете. И знаю, что здесь неподалеку до сих пор ждут не дождутся двух дезертиров. Царскую казну обокрали, а золотых монет у них при задержании не нашли. Странно, да? – Он выдержал паузу, глядя, как кровь отливает от лица мужика, сменяя гнев животным страхом. – Возьмите эти три серебряка. – Томас бросил на стол три звонкие монеты, одна из которых была с белым рисунком на гербе. Взгляд одного из мужиков в миг округлился. – Исчезните. Сейчас же. Пока я не передумал и не отправил гонца к ближайшим патрульным. С такими приметами вас найти – час работы.

Мгновение тягостного молчания. Затем мужики, бормоча что-то невнятное, схватили монеты и бросились к выходу, оставив на столе недопитые кувшины и остатки трапезы.

Томас отпустил руку с плеча Эвы, но тут же предложил ей свой локоть, сказав властное «пройдемся», не предполагающее выбора со стороны девушки. Она неловко взяла его за локоть, едва дотрагиваясь до складок одежды. Эва шла следом за Томасом дрожа, чувствуя жгучую боль в запястье и леденящий стыд. Он вывел ее во двор, в прохладную ночную тишину, подальше от любопытных глаз. Отпустил руку. Его лицо в лунном свете казалось особенно мрачным.

– Они вас тронули? Ударили? – спросил он резко, его взгляд тщательно изучал ее, остановившись на запястье, где уже проступали красные пятна от сильных пальцев мужика.

– Всё в порядке, только схватили… – Эва показала запястье, голос дрожал. – Они оскорбляли мою семью и мой город. Он сказал… он сказал, что там живут…

– И что вы решили сделать? Доказать обратное своей пылкой речью? И как успехи? – Томас живо перебил ее. Эва опустила глаза вниз, подобно наказанному ребенку. Ей нечего было сказать, она прекрасно понимала, что поступила безрассудно. – Что делал Адам?

– Он сидел за столом. Может, он не заметил потасовку сразу… – Эва хотела добавить, что Адам в это время был в своих странных мыслях, но решила оставить такую подробность в стороне.

– Не заметил? – Томас сжал кулаки, его скула резко дернулась. – Гвардеец. Это его обязанность – заметить. Его «не заметил» чуть не стало угрозой для вас и для всей миссии! – Он резко выдохнул, пытаясь взять себя в руки. Его взгляд снова упал на ее запястье. На долю секунды в его лице мелькнула жалость, но тут же погасла, сменившись спокойным непроницаемым видом. – Приложите что-нибудь холодное к руке. – Он отвернулся, его голос снова стал ровным, но невероятно усталым. – А теперь слушайте меня внимательно, «Амелинда». То, что я вам скажу сейчас, вам точно не понравится. Но я все равно скажу. Вы поступили безрассудно и очень глупо. Лезть в разговор беглых каторжников, провоцировать их на скандал, рисковать быть опознанной, избитой, а то и… того хуже.

– Каторжников? – ногти Эвы впились ей в ладони, она до сей поры не осознавала, насколько опасной была ситуация.

– В следующий раз, когда вам захочется поспорить с пьяным мужиком, перепроверьте, нет ли у него наколок на костяшках пальцев и следов от кандалов.

– И все же, они унизили мою семью и всех жителей Миадета, – вырвалось у Эвы, слезы наконец подступили к глазам. – Разве я могла промолчать?!

– Да! – Его ответ прозвучал как удар. – Промолчать. Потому что вы сейчас – не Эвтилия Бовель из Миадета. Вы – часть дипломатической миссии короны Бертена. Большинство гостей «Ключиков» давно догадались, что мы едем из Дункая, а наиболее разумные смекнули по нашему виду, что мы едем из дворца. Каждое ваше слово, каждый жест – это будущее мнение о нас, о царе, о государстве, которое эти люди составляют прямо сейчас в своих умах после встречи с нами, а затем понесут это мнение дальше, в свои города и села. Вы хотите, чтобы по трактирам пошла молва, что особа из царского корпуса чуть не подралась с пьяными дебоширами, защищая честь политически спорного оккупированного города? Это безрассудство для дворянина, для политика – смерть. Наша задача – быть безупречными, незаметными, благородными и тихими. Не нарываться на скандалы. Не обливать людей пойлом. Иначе… – Он сделал паузу, глядя ей прямо в глаза. – Иначе вы станете угрозой миссии. И мы будем вынуждены оставить вас здесь, вернув с попутчиками в Дункай. Долго ли вы там задержитесь после такого? – Он не ждал ответа. – Приложите холодное к руке. И ложитесь спать. Завтра рано утром встаем.

Эва стояла во дворе, дрожа от обиды, стыда и страха. Боль в запястье пульсировала. Слёзы наполнили глаза, но она старательно скрывала их от дипломата. Что-то заставило его продолжить свой диалог:

– Ваш поступок, в каком-то смысле, делает вам честь. Это смело и многое говорит о вашем чувстве преданности родным землям, что в жизни дорогого стоит. При других обстоятельствах, я бы поступил также, – он запустил пальцы в свои чёрные густые волосы, затем добавил: – К счастью, это не худшее, что могло произойти с вами сегодня. И я уверен, вы понимаете, почему я вынужден был провести с вами всю эту нравоучительную беседу. В пути мы играем свои роли. Можете молчать, как Адам. Мой способ вам вряд ли подойдёт, ищите свой. Давайте попробуем обойтись в пути без драк с бандитами. И прошу, никакого мёда.

На этих словах дипломат Сен-Мор оставил легкий поклон на прощание, развернулся и ушел в трактир. Он был прав. Ужасно, невыносимо прав. Ее ярость поставила под удар не только ее жизнь, но и всю миссию. Эва подошла к колодцу, зачерпнула пригоршню ледяной воды и прижала мокрую ладонь к воспаленной коже. Холод притупил боль. Она смотрела на освещенные окна трактира, за которыми слышались смех и музыка. Там был Адам, который не защитил. Там был Томас, который защитил, но унизительно отругал. Там были люди, для которых родной Миадет был просто притоном уродов.

Она поднялась в свою комнату. Тишина оглушала. Разбирая вещи, чтобы сделать перевязку запястья с лечебным бальзамом, ее пальцы наткнулись на маленький пузырек из темного стекла, спрятанный в глубине сумки с инструментами. «Ночная Тень». Бесцветная, почти без запаха жидкость на основе корня мандрагоры. Капля – глубокий сон. Две – сон станет вечным. Ее рука дрогнула. Она смотрела на пузырек, этот крошечный, холодный символ абсолютного контроля, абсолютной защиты. И абсолютной тьмы. Что ж, игры. Куда они заведут?

Она знала, что едет в Морхейм. В государство, которое притесняло и разрушало ее родной город, ее семью. Страх и ненависть сжали горло. С пузырьком в руке она чувствовала себя чуть сильнее. Чуть спокойнее. Но… какой ценой? Она бережно положила пузырек обратно, в самый дальний угол сумки, с надеждой, что никогда не придется им воспользоваться. Но знать, что он есть… было необходимо.

Обработав запястье, она погасила свечу. В темноте, под шум голосов снизу, она думала о словах Томаса. «Безупречными. Незаметными. Благородными. И тихими». Может, тоже молчать, как Адам? Или… учиться врать и выкручиваться, как Томас? Как притворяться другим человеком, которым ты не являешься? Эва не знала ответа. Знала только одно: путь в Морхейм ощущался теперь еще длиннее и опаснее. И она теперь была готова на многое, чтобы пройти его до конца. Для Бертена. Для себя. И, возможно, даже для Миадета.

Глава 4. С россыпью веснушек…

Дорога на запад тянулась уныло. После инцидента в «Ключиках» напряжение между путниками сгустилось, как грозовая туча перед ливнем. Эва ехала, уткнувшись взглядом в гриву коня. Запястье под бинтом ныло тупым напоминанием о ее глупости, а слова Томаса жгли изнутри. Прошло всего два дня, но ей искренне казалось, что за плечами годы смирения, не уступающие по тяжести ноше монахов. Всем нутром она желала вырваться отсюда и очутиться в родной светлице, среди своих стеллажей, любимых больных и возле окошка с видом на царский сад. Лишь напоминания о масштабе и ценности их миссии для всего Бертена и для Миадет в частности давали ей силы идти дальше.

Адам, обычно разговорчивый, тоже молчал, погруженный в свои мысли, изредка бросая на Эву виноватый взгляд. Сен-Мор был непроницаем, как стена, о чем он думал после той стычки, можно лишь догадываться. Но Эва чувствовала, что Томас ей не доверяет, пристально следит за каждым шагом и обязательно всплывает рядом, если с Эвой в трактире кто-то заводит диалог. Лучше бы взяли какого-то полевого врача, а ее оставили в покое. Все равно толку от нее здесь немного, пока из раненых лишь она сама.

Кони сбавили темп. Именно Адам первым заметил неладное… Он резко поднял руку, говоря об остановке. Впереди, у развилки, где по карте должен был стоять следующий трактир «Золотое кольцо», вился тонкий столб дыма, сливающийся с низким серым небом. Не уютный дымок очага, а тяжелый, жирный, с запахом горелого дерева и… железа?

– Останьтесь здесь, – на правах гвардейца приказал Адам, его голос был тише обычного, но жестче. Он двинулся вперед, оставив Эву с Томасом в небольшой рощице. Сен-Мор нахмурился и достал свою небольшую дорожную карту, искусно сделанную на срезе тонкой кожи, чтобы еще раз сверить маршрут.

Минуты тянулись мучительно. Воздух был пропитан гарью, нарушаемой лишь тревожным карканьем ворон и перелистыванием карты дипломата. Когда Адам вернулся, его лицо было бледным. В общем-то, он мог дальше ничего и не объяснять, путникам по одному его виду все стало ясно. Но он все же произнес:

– Трактир сгорел. Вот буквально недавно. Стены еще дымятся. Внутри… следы боя. Много крови. Ни тел, ни живых… Нужен другой путь.

Сердце Эвы сжалось в ком от страха. Морхеймские патрули? Повстанцы? Грабители? Любая версия была ужасающе плоха.

– Ближайшее пристанище – деревня Акариос, к югу от тракта, за час управимся, – сказал Томас, сворачивая карту. – Пойдем через лес. Будет медленнее, но явно безопаснее ночевки на пепелище или дальнейшего пути по открытой дороге. Решено?

Эва и Адам молча кивнули.

Лес встретил их сырой прохладой и густыми сумерками, запах пожара отступал. Царский тракт остался позади, дальше шла узкая, разбитая телегами колея. Эва едва успевала за уверенным шагом коня Адама, ее мысли метались между страхом и переживаниями о людях из трактира, что только усугублялось от гнетущего молчания спутников. Томас ехал позади, его присутствие ощущалось как незримый дозор.

Когда сквозь деревья показались первые покосившиеся избы Акариоса, Сен-Мор пришпорил коня, поравнявшись с Эвой.

– Госпожа Бовель, – его голос был низким, почти шепотом, но каждое слово падало с весом свинца. – Помните «Ключики». Здесь мы не царские послы. Мы – купец Седрик Флинт со своим охранником Адамом… Да-да, не удивляйтесь, имя капитану оставим, иначе он не сможет вжиться в образ. Вы станете его сестрой, скажем… Алтеей. Запомнили? Ложь для анонимности воспринимайте как щит, а не порок. Горькая правда может стать смертным приговором для миссии, да и для нас с вами. Держите язык за зубами, наблюдайте, помогайте, если можете, но не раскрывайтесь. Деревня Акариос может оказаться не такой простой, какой кажется на первый взгляд.

Эва кивнула, чувствуя, как начало пересыхать в горле. Алтея. Ну, допустим, будет так.

Над крышами деревенских домов тоже вился дым, но, на облегчение, печной, жилой. У колодца толпились женщины с осунувшимися лицами, дети жались к юбкам, их глаза были большими и напуганными, а бровки и носики красными от недавнего плача. Возле самой большой избы, очевидно, дома старосты деревни, стояли в рядок телеги, на которых лежали люди – перевязанные, бледные, стонавшие. Запах крови, пота и дыма горечью ощущался в воздухе. Но на этот раз Эва подметила знакомые ароматы зверобоя, календулы, лаванды и, кажется, ромашки. Запах борьбы за жизнь.

К путникам направился старик с длинной бородой, завязанной в узел, чтобы та не мешалась. Томас спешился с коня и пошел навстречу к мужичку.

– А вы кто такие, а? Нет у нас торговцев, трактиров, ступайте, людцы. Горе у нас…

– Да куда ж нам ступать, отче, ваш трактир… впрочем, вижу, что вы и так знаете, что с ним, – на этот раз Эва отчетливо видела, как Томас старался незаметно уловить каждый изгиб брови, каждый тяжелый вздох собеседника. Он считывал старика как одну из своих карт.

– Верно. Нет больше трактира! Спалили гады морхеймские… Так а вы кто, что надо вам здесь?

– Нам бы ночку перекантовать у вас, мы поможем чем сможем. Меня зовут Седрик, я из купчих, может, слыхали про отца моего – Олафа Флинта, нет? Едем вот к рынку, хотим успеть до начала ярмарки. А это Адам, моя охрана. Та блондинка – его сестра Анте…

– Эвтилия? Бовель, это ты? – не успел Томас договорить свои складные сказки, как из толпы вышел он.

Эва не могла поверить своим глазам. Высокий, все еще славно сложенный, его светлые пряди спадают на миловидное лицо с той самой россыпью веснушек на скулах, что когда-то так сводила ее с ума. Зейн Вальроз. Это он! Лицо его чуть осунулось, в глазах виднелась усталость, а вокруг губ залегли глубокие складки. Но это точно был он! Его одежда сейчас была проще, вдобавок испачканная землей и темными пятнами, похожими на кровь или травяные настои. На его шее, как всегда, красовались защитные амулеты и медальоны: змеи, лунные символы и прочие знахарские штучки.

– Неужели это и правда ты? Здесь, в Акариосе? – радость в его голосе звучала так звонко, что можно было на миг забыть об окружающем хрупком ужасе вокруг.

Сердце Эвы тяжелым ударом отозвалось в груди, к лицу подкатил румянец. Весь мир сузился до этого лица, такого знакомого. Внутри всё закипело от смешанных, трогательных чувств. Она плавно слезла с коня, чувствуя, как подкашиваются ноги. Мечтала о встрече в лучшие дни? Пожалуйста, держи, куда уж лучше.

– З-Зейн? – ее собственный голос прозвучал чужим. – Что… Что ты здесь делаешь?

Он уже был рядом. Схватил ее за руку своими горячими и липкими из-за настоя зверобоя пальцами. Он ласково погладил ее ладонь, словно держал самого родного и драгоценного человека.

– Работаю, – он махнул рукой в сторону телег. – Знахарем. После Лекарни… после всего… Осел, знаешь ли, здесь. Как правило, в Акариосе скучно и стабильно: то баба рожает, то дед помирает. Но ты приехала как раз на… веселую пирушку, – он с жалостью оглядел людскую суету вокруг. – А ты? Царский лекарь, слышал! Каким ветром занесло в нашу глушь? – Его взгляд скользнул по Адаму и Томасу, оценивающе, настороженно. Всё тот же лисий взгляд, которым он когда-то оценивал выгоду в академии.

Эва почувствовала, как рука Томаса мягко легла ей на локоть, едва заметно, но уверенно и твердо. Это было напоминание. Купец, охранник, сестра и так далее по сюжету…

– Мы… Мы с братом Адамом, – Эва кивнула на капитана, который уже спешился и внимательно наблюдал за диалогом, – сопровождаем господина Седрика. Купца. Сбились с пути после… После встречи трактира. Искали ночлег.

– Вы видели тот мрак, что остался от «Золотого кольца»? – лицо Зейна потемнело. – Да, там были… Морхеймские уроды. Напали втихую. Кто-то успел бежать сюда, к нам. – Он снова повернулся к Эве, и в его глазах вспыхнул прежний, знакомый игривый блеск, но теперь он казался не таким чарующим, а скорее пугающим. – Но ты-то здесь! Какое счастье! Твои знания… Уф, они сейчас бесценны, поверь! Пойдем, поможешь. Э-гей, старик, – он обернулся к старосте деревни, – смотри какое чудо! Что же такое хорошее ты сделал в этой жизни, раз в нашу дыру приехала сама Эвтилия Бовель, лучший травник Лекарни, да и в целом всего Бертена!