Другие. Новая жизнь

Аудитория зашумела. Нет, гвалта и выкриков не последовало, однако даже возникшие перешептывания по сравнению с идеальной тишиной привлекли внимание.

Преступления против человечности, которыми славились нацисты, бросали тень на Других, призванных хранить равновесие в своем мире.

На первом ряду вверх взметнулась рука:

– Да-да, молодой человек, спрашивайте! – разрешил Аристарх, пожелав, видимо, сделать паузу в занятии.

– Морозов моя фамилия. Курсант Морозов.

Я закатила глаза. Чисто для себя отыграла, потому что этот белый просто вымораживал своей правильностью.

– Скажите, мастер, неужели прорицатели Совета не предвидели возникновение полицаев? Нельзя было отвадить людей если не от создания таких отрядов, то хотя бы от подобного их наименования?

– Отвадить? – Аристарх нахмурился. – Как вы себе это представляете? Имя им дал народ. А в ход войны и протекающие процессы, как вам должно быть известно, вмешиваться было категорически запрещено. В частном порядке Другие могли выступать на той или иной стороне. Организациям грозило расформирование в случае серьезного влияния на исторические события.

– Вы же белые, наверняка, и спровоцировали Вторую мировую, как и революцию! – донеслось из дальнего угла аудитории.

– Нет здесь ни белых, ни черных! – повысил голос Аристарх, обводя суровым взором слушателей. – Забыли?! Вы все – будущие серые. Предрассудки в адрес друг друга оставляйте в прошлой жизни. А если я еще раз услышу или почувствую подобные мысли, то их автор отправится обратно – ревностно служить своей стихии!

Больше никто с вопросами и комментариями не влезал. Аристарх рассказал о самых кровавых и справедливых инквизиторах из числа людей и Других. Бывали совпадения, хоть и редко. Конечно, мы изучали именно эти случаи. У каждого из тех Карателей число сожженных «колдунов», под которыми понимались и реальные еретики, и оболганные люди, и волшебники, исчислялось сотнями.

Тот цивилизованный Договор, со всеми действующими поправками и уточнениями, что ныне принято называть Законом, насаждался трудно и долго.

После занятий в кафе на первом этаже я стала свидетельницей горячего спора между одногруппниками. И, не вникая, кто прав, кто виноват, поддела:

– Что, Морозов, слава Бинсфельда[1]покоя не дает?

Белый маг ничего не ответил, лишь укоризненно посмотрел прямо в глаза. Я выпорхнула на улицу довольная удачной колкостью, села в машину и вырулила на проезжую часть.

Очень скоро мое настроение испортилось: далеко уехать от здания Совета не удалось – проезд через Бульварное кольцо перекрыли. Люди, а вместе с ними и я, наглухо встали, очевидно, до тех пор, пока не проедет кортеж какой-то шишки.

Я не поленилась выйти и прогуляться до служивого, перегородившего дорогу потоку. ДПС-ник стоял с каменным лицом, не обращая внимания на недовольные выкрики и гудки. Наступал вечерний час-пик, и никто не хотел простоять несколько часов в пробке, потеряв в центре драгоценные двадцать минут, а может и полчаса.

Приближением правительственных машин и не пахло. Светофор вхолостую сменил зеленый свет уже трижды. Затор начинал закипать.

Я оценила ситуацию и пришла к выводу, что протащить свое авто по туманной реальности через пробку, наверное, смогу, только сил уйдет немерено. А иначе – проторчу здесь, вместе со всеми, Тьма знает сколько! Оставалось одно решение – заставить полицейского пропустить поток. Рискованно, но как же не хочется в погожий осенний вечер зависнуть в дороге.

Я осмотрелась с помощью волшебного зрения – ничего подозрительного. Покрутила линии вероятности. Нет, если я не воспользуюсь своим даром, скоро мы не поедем. А вот коли применю Силу – быстро окажусь дома. В итоге решилась.

Стоило мне прекратить воздействие на гаишника и двинуться к своей любимой машинке, я поняла, что попала. Приближение белых волшебников было стремительным. Я побежала к авто. На ходу выставила барьер, чтобы оперативники Детей Дня, если это они, а скорее всего, именно они, не могли подобраться вплотную. А уж на железном коне, я от них удеру!

Но барьер не сработал. Почему? Я проанализирую потом, сейчас главное – скрыться.

Воздух вокруг сделался вязким. Меня замедлил кто-то очень сильный. Аслан с Мурадом появились с обеих сторон и заломили руки. Я рыпнулась, собираясь перекинуться в зверя, но слева под ребра уперся боевой амулет.

– Не надо этого делать! – предупредил седовласый оперативник Дневных.

Я их называю шахматными. Во-первых, их появление на месте событий очень часто означает шах и мат в разыгрываемой партии. Во-вторых, своими шевелюрами они напоминают офицеров из интеллектуальной игры. Белые, точно покрашенные в платиновый блонд, волосы Аслана ярко оттеняли черноту головы Мурада.

Сдаваться без боя, даже им, не в моих правилах. Я оценила окружающее пространство, прикидывая, есть ли у них поддержка и как можно было бы высвободиться, когда напротив материализовался Весемир.

Ну, все, отец меня убьет!

Крепкие кавказцы встряхнули мое тело, чтобы заставить потерять равновесие, и вывернули руки до боли. Спасибо, на колени ставить не стали. А Великий Светлый бродил по мне изучающим взглядом.

– Нарушаете, Ксения Платоновна?

– Правила дорожного движения? – поерничала я, вися на руках оперативников белых.

– Статут. – Весемир деланно вздохнул. – Учитесь ради серой мантии, а Серый Светский Статут не исполняете. Неэтично.

– Уж кому бы об этичности рассуждать, так только не вам, господа Дневные!

– Хамите. Напрасно. Я думал, вы умнее. Значит, придется Константина вызывать… или все-таки лучше Платона?

Вот теперь точно убьет!

– Нет!.. Не надо беспокоить ни того, ни другого, – проговорила я, стараясь сохранять самообладание. – Я прошу прощения, Великий, за свою резкость. Давайте уладим дело в частном порядке.

– Что ж, давайте попробуем уладить. Вы же не будете отрицать, что применили воздействие третьей степени на регулировщика?

Я молча покрутила головой (вроде бы да, а может и нет), надеясь уловить в чем здесь подвох. Заставляя полицейского открыть движение заблокированному на время движения кортежа транспорту, я подтолкнула его к нарушению приказа. Пожалуй, шеф Детей Дня прав, это именно третья степень.

И по иронии судьбы Платон на днях поделился, что Шаронов раздобыл лишнее разрешение такого уровня. Отец еще радовался, дескать, очень кстати – скоро может пригодиться.

Нет, определенно убьет!

За то, что колдовала без нужды. За то, что попалась. За то, что разбазарила не мною добытое. В совсем неподходящий момент.

А если промолчать о имеющейся у меня возможности откупиться? И я предприняла наивную, маловероятную, но все же бесплатную попытку выкрутиться:

– Не то важно, Великий Весемир, какое воздействие! Существенно другое – вы не имеете права меня задерживать. Я – часть карающей системы. У нас своя служба контроля!

– Еще как имеем, девочка. Пока ты только курсант, представляющий Темную сторону. На тебя распространяются те же Правила, что и на других Детей Ночи, – он перешел на снисходительный тон. Дело запахло керосином. – Ох, слышал я, не любит ваш босс, когда на таком попадаются.

Он все сказал. У меня есть только два пути: признать правомерность задержания и огрести от отца по первое число или заявить о наличии разрешения.

«У меня есть индульгенция на воздействие третьей степени, – должна сказать я, по его мнению. – Но я не могу ее потратить».

Меня озарило. Ему не столько нужна эта бумажка. Он хочет увидеть подтверждение своей догадки, что она у нас есть и что никто меня не погладит по головке, если я сейчас потрачу ее.

Планы Платона: сорвать или узнать – вот для чего Великий Светлый покинул особняк на Тверском.

– Ну, так что? Оформляем незаконное воздействие на людей или?..

От меня ждали ответа. Важно не ошибиться в формулировке. Жаль, промолчать совсем нельзя. Как известно, молчание – знак согласия.

– У меня нет права, – начала я медленно, подбирая каждое слово, – на распоряжение индульгенциями такого уровня.

Бум! Получи! Гадай теперь: есть у нас что в загашнике или нет. И если есть – потратила бы я ее или лучше удавилась?

– Просто любопытно, – с издевкой подначил Весемир, – насколько больно бьет огненная плеть Платона?

У меня непроизвольно сжались кулаки. Сука! Она бьет очень больно, я помню.

– Что?! – раздался голос Морозова.

Будучи погруженной в напряженную пикировку с Весемиром, я не заметила приближение своего нового коллеги. Но быстро сориентировалась:

– Старая школа. – Я махнула головой в сторону шефа Детей Дня, имея в виду на самом деле и Платона тоже. – Телесные наказания для них норма.

На Игоря услышанное произвело неизгладимое впечатление. Весемир недобро сверкнул глазами. И, если до этого высказывания у меня еще был шанс как-нибудь договориться с предводителем белых, то теперь я закопалась по самую макушку.

– Аслан, вызывай Карателей. Скажи, у нас тут нарушение Протокола 17…

– Не нужно никого вызывать, – оборвал своего пока еще шефа Морозов. – У меня есть личная индульгенция второй степени. Я дарю ее Ксении. Этого же хватит?

О, видели бы вы какой злостью налилось лицо Светоча добра! Мимически сильно ничего не изменилось. Морщины стали чуть глубже, кожа немного потемнела – это кровь прилила к поверхности. Казалось, даже седые волосы зашевелились надо лбом.

Меня отпустили практически тут же. Не мешкая, я запрыгнула в свой спорткар и была такова. Между собой собачьтесь сколько хотите!

В думах о мотивах Морозова я сама не заметила, как интуитивно свернула на набережную Москвы-реки, и по ней моя черная красавица понесла меня в сторону подмосковной квартиры.

Дома я скинула одежду прямо в коридоре, у входа в ванную, и залезла под освежающий душ. Сполоснула голову с шампунем, чтобы смыть вместе с пылью и потом неприятные мысли. Испугаться я все-таки успела.

Потом набрала ванну, решив немного понежиться.

Закончив водные процедуры, накинула серый махровый халат и мягкие пушистые тапочки. Завалиться на диван и тупо пялиться в телек – вот чего мне сейчас действительно хотелось. Ну, и разве что пиццу заказать до кучи.

Войдя в комнату, пришлось раскрыть от удивления рот. На стареньком диване, закинув ногу на ногу, сидел отец. Внутри все тут же оборвалось, но я приказала себе успокоиться – не факт, что ему уже известны мои сегодняшние приключения.

– Здравствуй, папа!

– Здравствуйте, босс! – поправил он меня. – Папа тебя встретил бы дома, приди ты с повинной сама.

Черт! Черт, черт, черт! Дьявол!

– Так обошлось же все. Я хотела потом сообщить. Завтра, на работе!

– Мозги мне не делай! – прогремел отец. – Чем ты от них откупилась?

– Ничем! Морозов вступился. Личную индульгенцию за меня отдал.

Платон осадил. Удивился. Еще бы! Я тоже еще не пришла в себя от выходки белого.

– А взамен что?

– Ничего. Сказал: ты мне ничего не должна.

Долгое, неуютное молчание воцарилось в квартире. Я стояла с полотенцем в руках, не зная, что делать. Платон погрузился в собственные размышления.

– Можно сесть? – спросила я несмело.

Он только махнул пальцами, разрешая. Почитая за благо не мешать ему думать, я с неким недоумением обвела взглядом свою комнату. Старый паркет, бабушкино бра на стене, немытые окна. Конечно, дело было не в обстановке, а в гнетущем ожидании. Я почувствовала себя породистой персидской кошкой, поедающей вонючий скелет воблы на помойке.

Вдруг отец ожил:

– У тебя есть зерна?

– Какие еще зерна? – не поняла я.

– Кофейные. – Платон выдал утомленную гримасу.

– А, да, конечно. Сварить?

– Я сам. А ты одевайся. И подумай, что ты хочешь мне рассказать… – Он поднялся и направился к двери.

– Во что одеваться? – успела поинтересоваться я. Может, по лесам будет гонять за нелепую историю.

Отец остановился на пороге комнаты. Не оборачиваясь, повернул голову на девяносто градусов.

– В цивильное.

Я торопливо нашла в шкафу приличный темный костюм, и так же торопливо обдумала, о чем следует говорить, а о чем лучше умолчать. В конце концов решила рассказать все от и до.

Начиная от неоспоримых фактов и заканчивая мыслями, сопровождавшими каждое мое решение. От страха получить от него плетей до истинного ужаса предать его интересы.

Мы пили черный горький кофе и вели тихий разговор, как будто обсуждали посещение выставки художников-передвижников. После всего, такая картина выглядела особенно странно.

– Скажи, разве тебе нравится преимущественное положение белых? То, что они навязывают нам свою мораль… То, что глава Совета и глава Детей Дня, как два старых кореша, играют против черных в четыре руки?!

– Нет, не нравится.

– Тогда зачем ты ставишь под угрозу мои планы?

– Прости. Впредь я буду осмотрительнее.

– Ладно. Посмотрим. – Отец задорно потрепал мои подсыхающие кудряшки над макушкой.

– Ты не сердишься?

– Нет, я очень недоволен твоим поведением. Но дам тебе шанс исправиться. Через два часа к нам в офис приедет представитель Совета Федерации. Хочу, чтобы ты присутствовала при нашей беседе.

Так вот зачем цивильное!

___________________________________________

[1] Питер Бинсфельд (1545–1598) – немецкий инквизитор, рьяно боровшийся с колдовством и темными силами. На его счету более чем 360 сожжений «колдунов».

Глава 8 «Вакцина»

Пока мы ехали в центр, я успела подумать, насколько долго Платон ждал моего появления в комнате? Случившееся, выбесило его хуже всех предыдущих выходок, вместе взятых, тут нет сомнения. И несмотря на это, он сдержал ярость. Невообразимо: сидел и ждал, когда я накупаюсь. А ведь мог бы…

И я решилась нарушить тишину:

– Спасибо, что в ванне не утопил.

– Знаешь, очень хотелось, – произнес он пугающе медленно. У меня по спине снова пробежали мурашки.

– Понимаю, – виновато признала я.

– Нет, не понимаешь. Будут свои дети – поймешь.

На входе в башню он велел поменять дежурившего оборотня Макса на кого-нибудь более опытного. Павел прислал Артема.

Высокий гость прибыл ровно в семь вечера в сопровождении одного охранника. Встреть я его при других обстоятельствах, никогда бы не подумала, что передо мной боди-гард. Среднего роста, невыдающийся в плечах. Взгляд только напряженный, цепкий, ожидающий любого подвоха. И под пиджаком, похоже, спряталась портупея с заряженным боевыми стволом. Мой чуткий нос услышал характерный запах оружейного масла. Когда-то Андрей смазывал свой ТТ-шник таким. Говорил, что Глок и Беретта для понторезов, а Тульский Токарев – самый удобный и надежный.

Сопровождающий остался ждать парламентария в приемной. Деликатно отказался от предложенного Рыжей кофе. Вежливость – еще одна черта, по которой я определяю профессионального телохранителя. Как правило, это выходцы из спецподразделений. Они не стремятся демонстрировать свою силу или умения, и избегают конфликтов.

В кабинете у Платона член Совета Федерации незаметно, как ему казалось, огляделся, из чего я сделала вывод: он здесь впервые.

Больше всего его внимание привлекли старые фотографии на стенах. Неглупый политик, а дурни у нас выше Думы не поднимаются, должен был догадаться, что даже рекордсмен-долгожитель не мог засветиться сразу в нескольких эпохах, не будучи сильным магом.

Полагаю поэтому представитель законодательной власти не стал артачиться. Быстро и легко со всем согласился, пытался держаться уверенно, шутил, но даже меня своей псевдораскованностью не обманул.

– Что думаешь? – спросил Платон, когда люди покинули офисный этаж. Проекции их аур стремительно спускались в шахте лифта.

Я старательно и бегло оценила про себя услышанное и увиденное.

– Он мне не нравится.

– Отличная характеристика! – подтрунил надо мной Платон. – Главное – содержательная!..

– Можно я договорю?

Он сделал приглашающий жест рукой: ни в чем себе не отказывай.

– Как ты тогда сказал про Виктόра? Вертлявый?

Наши взгляды встретились. Вспоминать убитого отцом (или по его приказу) Карателя было спорной идеей. Но он – лучший пример из известных нам обоим.

– Я думаю, этот сенатор не самый надежный товарищ. Давно началось ваше сотрудничество?

Платон посверлил меня оценивающе.

– Несколько лет назад, – ответил он весьма расплывчато, но, к моему удивлению, развил поднятую тему: – Пару раз лоббировал для нас нужные законопроекты. Время от времени давал резонансные интервью, давил на болевые точки в обществе. Намечающийся проект – самое крупное из дел, что я когда-либо затевал с людьми… Что он жидкий как понос, я и без тебя знаю. Мне интересно твое мнение вот в каком разрезе: насколько быстро он захочет соскочить?..

– То есть он никогда раньше тебя не подводил? – уточнила я.

– Как ты сегодня?

– Ну, пап, я же извинилась!..

Платон саркастично улыбнулся. Понятно, что тут одних извинений мало. Но зачем ему втягивать дочь в свои схемы? Устроить обсуждение деталей в Сити, да еще в моем присутствии – явно взвешенный шаг. Хочет замазать меня в своих делишках? Мечтает, чтобы я прониклась его целями? Ну, не совета же он ждет, на самом деле, как пытается это представить…

Мой внутренний критик напрягся, балансируя между двумя противоположными суждениями: с одной стороны, хотелось малодушно ничего не знать о неприглядной стороне родителя, делая вид, что он такой же как все – порочный, себялюбивый, а в чем-то восхитительный. Блестящий ум, неизмеримая мощь и чертовское обаяние заставляли уважать его.

С другой стороны, чтобы не позволить себя использовать в темную, надо наоборот стремиться быть в курсе чаяний и замыслов босса. Почаще говорить по душам, интересоваться взглядами на философские проблемы…

– Да, все всегда четко, без накладок. Нас познакомил один гэбист со слабыми задатками Другого. Большого труда стоило убедить его остаться человеком. Он, как ребенок зажегся: хочу быть волшебником. Считал, лучше слабым, но магом, чем даже высокопоставленным, но человеком. Юра с ним работал. Нашел слова. Он вообще умеет подбирать ключики.

– Хорошие учителя были, очевидно, – уколола я.

Платон пропустил мое замечание мимо ушей.

– Так вот этот гэбист благодаря нам быстро вырос в звании. И теперь сводит с нужными людьми.

– А как же статья три Статута: «Ни один Другой не должен раскрывать людям тайну своей сути…»

– «…без весомой на то причины, – продолжил за меня цитировать отец, – или без особых на то полномочий».

– Ты, Весемир. Святогор. У кого еще есть такие полномочия?

– У членов Совета, например. Если бы кто-то не делал глупостей пару лет назад, сейчас бы не задавал подобных вопросов…

Я шумно вздохнула, признавая справедливость упрека. Бешеная кровь закипает во мне на раз. Сколько лет нужно пробыть Другой, чтобы воспринимать происходящее так же хладнокровно, как отец или Юра?

– Не знаю почему, но моя интуиция кричит, что парламентарий попробует слиться гораздо раньше, чем тебе бы хотелось…

Отец недовольно поджал губы. Следовательно, ожидал того же.

– Скажи, пап, зачем тебе влезать в процесс создания вакцины от коронавируса? – Решиться на прямой вопрос было непросто. Но Платон, словно вопреки моему дневному ребячеству, приоткрыл тайну намеченных целей, и мне подумалось, готов сделать следующий шаг, рассказав чуть больше. – Не судьба ли человечества тебя беспокоит?!

Отец оценил мою иронию – рассмеялся.

– Конечно, беспокоит: вымрут люди – кончатся и Другие. А ты – молодец, начинаешь растить в себе Карателя. Думаю, из тебя выйдет неплохой серый…

– Мне стоит начинать паниковать? – пошутила я.

– Почему же?

– Ну как? Низшие Темные говорят: хороший Каратель – мертвый Каратель.

– Я – не низший, а в общем-то наоборот, – отбил подачу отец.

– Окей, кто для тебя хороший Каратель?

– Я бы сказал, как и с остальными Другими, хороший Каратель – верный Каратель, – улыбнулся он. Своей обескураживающей улыбкой, за которой может скрываться все, что угодно.

– Верный кому или чему?

– Своим убеждениям, – произнес Платон. – Знаешь, за что я уважаю Весемира?

– Нет. За что? – заинтересовалась я.

– Он искренне верит в свою миссию и правоту. Какие бы методы ни применял – считает их честными. И он умеет держать слово, как ты не раз могла убедиться.

Да, в этом Великим не откажешь. Если они что-то обещают – делают. Не всегда в том виде, как ты ожидаешь. Но всегда так, что не прикопаешься и в обмане не упрекнешь. Просто с ними нужно держать ухо востро и четко формулировать запросы.

– И все же: почему ты хочешь, чтоб Аарон Маркович участвовал в работе над вакциной?

Платон встал из-за своего стола, похлопал меня по плечу, проходя мимо. Как делают, когда хотят сказать: глупыш, пораскинь мозгочками – и все поймешь. То есть, когда отвечать на поставленный вопрос не собираются.

Однако и тут я ошиблась: он замер у окна, разглядывая город, и проговорил:

– Опиши мне настроения в обществе на сегодняшний день.

Я встала рядом, проследила за взглядом отца и несколько растерялась. Он повернулся ко мне, подсказал:

– Ну же, о чем сейчас только и говорят люди, чего боятся?

– О новом штамме, смертности… О том, кто во всем этом виноват.

– Да, а еще?

– О спаде в экономике?

– Нет. Помнишь: не до жиру, быть бы живу?

– Ну, и об очередной вакцине.

– Та-а-ак. А прививки они согласны делать против нового вируса?

– В большинстве своем – нет.

В дверь кабинета постучали.

– Ждите, – сказал не очень громко отец, но я уверена: его услышали.

Снаружи, за окнами давно стемнело. Я прислушалась к своим ощущениям: должно быть, начало десятого. Время ежевечернего отчета Павла. Печать на шее отозвалась на аналогичный моему знак.

– И почему же они упрямятся? – отец вернул мои мысли к нашей беседе.

– Боятся, что их чипируют.

– Вот, – он победоносно вскинул вверх палец.

– Хочешь сказать, это возможно?

Платон отрицательно поцокал языком.

– Дочь, не разочаровывай отца!

– Прости, но я правда тогда не понимаю, к чему ты ведешь.

– Чипировать жидкой составляющей нельзя. – Он обреченно вздохнул, негодуя из-за моей несообразительности. – А вот ввести вместе с лекарством некий субстрат, который немного видоизменит ДНК, – можно.

– Допустим, – я сглотнула, осознавая зависимость судеб простых людей от решений кучки сильных мира сего. Особенно жутко стало на душе от понимания, что недавно уехавший скользкий сенатор в их числе. – Но нам какой с этого прок?

– Нам? – переспросил отец и пристально посмотрел на меня, как рентгеном просканировал.

Что уж он вкладывал в свой возглас: удивление, возмущение или радость – определить я не смогла. Только явно почувствовала, именно сейчас Платон решает – стоит ли раскрывать карты дальше или на сегодня достаточно.

– Люди всегда были разменной монетой в играх своих правительств. Я подумал: почему бы и мне не положить себе в рукав этот козырь в борьбе с Весемиром?! Делу Света придется нелегко, если их паства по щелчку начнет слушать, например, меня, тебя или Павла. – Платон махнул головой в сторону дубовых дверей, за которыми ждал его цепной пес. – Только представь, насколько вырастут ставки, когда появится возможность контролировать биомассу.

– Ты говоришь сейчас как фанатик.

– Знаю, звучит шокирующе, – спокойно подтвердил отец. Его взгляд был ясен, а голос тих и тверд. Ни намека на безумие, но мне стало очень страшно. – Ты ведь не думаешь, что Святогор или Весемир отказались бы использовать такой шанс?

– Я не знаю, пап, как поступили бы они. Но я знаю точно: я не хотела бы, чтобы ты превратился в эдакого Волан-де-Морта, уничтожающего волшебников и маглов направо и налево.

– Я и не собираюсь. Подобная технология будет нашей гарантией и защитой. По воробьям не стреляют из пушки.

– Да, но ядерное оружие тоже изначально разрабатывалось как мирный атом. Потом как сдерживающий фактор. Однако были и Хиросима, и Нагасаки. И Карибский кризис. Где гарантия, что вы не расшатаете ситуацию настолько, что мир начнет трещать по швам? И в итоге не натравите одну человеческую армию на другую?

– Люди и без нас с этим прекрасно справляются! – парировал Платон.

– Тем более! Сегодня Аристарх еще раз напомнил нам: во время войн Детям Дня и Детям Ночи запрещено вмешиваться в события. А ты хочешь получить возможность влиять на умы людей на генном уровне… Да тебя снова развоплотят!

– Переживаешь за меня? – усмехнулся отец.

– Ты, конечно, тот еще… крендель. Но я не хочу тебя опять потерять.

– Все будет хорошо. – Отец взял мое лицо в руки и поцеловал в лоб.

– В прошлый раз, когда ты это обещал маме, тебя убили, – напомнила я.

В приемной вместе с Матвеевым приглашения босса ждали Шаронов и Татьяна Петровна. А меня караулил Леша.