Дом семи ветров

Сдавив нежные стебельки под марлечкой, Игорь взглянул ей в лицо и сказал:

– Вы так похожи с той девушкой…

– Это моя сестра, – улыбнулась Виолетта, – Василина.

– Можно было бы и догадаться, – как бы про себя проговорил Игорь Икончиков. – И глаза у неё – синие, – заметил. – А ты говоришь, пόшло – приносить тебе фиалки. Кстати… – и протянул ей букетик.

– Спасибо. Очень красивые.

Игорь встал как бы по стойке «смирно».

– Я пришёл извиниться. Я был пьяный, должен себя держать в руках… Ты мне тогда… очень понравилась.

– Не надо оправдываться, – отрезала Виолетта.

Она хотела поставить фиалки в вазу, но случайно заметила занявшего её кровать Тихона.

– Ты с котом? – обратилась она к Игорю, проводя белой ладонью со звенящим браслетом по подставленному боку Тихона. – Вам опять негде жить?..

Игорь обречённо развёл руками.

Виолетта подошла к нему вплотную, обдавая запахом ночного августовского леса, как фиалка. Она была значительно ниже Игоря Икончикова, поэтому чтобы видеть его лицо, вытянула шею и подняла голову. Чувственными губами, просящими повторить ту крамолу, из-за чего Игорь Икончиков и предстал здесь, перед ней, она сказала:

– Ты можешь остаться у нас, если Дом примет тебя.

Игорь Икончиков растерялся, ловя своё зыбкое отражение в безбрежном космосе её глаз. А она вздохнула, томно вздымая грудь, приподнялась на мысках и прильнула к нему, обволакивая во флёр таинственного лесного запаха. Игорь Икончиков закрыл глаза, и ему почудилось, что он в лесу или – лес в нём (этого точно он никак не мог понять). Что точно было – это близкое дыхание Виолетты, скользящее по щеке, и влага её мягких губ.

– Ты прощён, – прошептала она сквозь поцелуй.

Когда Виолетта отстранилась, всё стало, как прежде, и она стала – прежняя. Только Игорь Икончиков косился на белую кровать под пологом и раздосадовано думал, что было бы очень неплохо согнать оттуда кота и лечь туда с Виолеттой.

А она поправила непослушные локоны обеими руками, всё ещё не выпуская букетика фиалок. Стояла перед ним – простая, близкая, в одном белом кружевном платье с открытыми плечами, или это вообще была ночная рубашка. Под бретелями виднелись острые веснушчатые плечики, тонкие ключицы. Белая, Виолетта, как невеста, легла бы в свою белоснежную постель – и этот образ не отпускал Игоря Икончикова.

– Ты останешься? – осторожно спросила Виолетта.

Всё ещё заворожённый фантазией о том, как прекрасна она была бы на этой кровати, без платья, и как сладко стонала бы ему на ухо, Игорь Икончиков уверенно ответил:

– Да.

Виолетта повернулась к нему прямой спиной и поплыла вдоль кровати, краем платья задев лёгкий полог. Белая материя слегка покачнулась.

– Пойдём, – позвала Виолетта.

– Куда? – не понял Игорь.

Виолетта оставила букетик в круглой вазочке на белой прикроватной тумбе, одарила его пристальным взглядом через плечо и пояснила:

– Я покажу тебе дом.

– Зачем?..

Фиолетовые глаза знакомо описали окружность и застыли во взгляде под верхние веки.

– Ну, ты же собираешься здесь жить?! – вздохнула Виолетта. – Или я неправильно поняла, и ты расценил моё предложение остаться как приглашение выебать меня?

«Блять», – подумал Игорь Икончиков и прикрыл лицо ладонью, надеясь спрятать выступивший смущённый румянец.

– Нет, ты всё правильно поняла, пойдём смотреть дом, – на одной ноте, как отходную, проговорил он.

Первое впечатление об этом старом доме только подтвердилось: в нём действительно преломлялось пространство и время. Из своей комнаты Виолетта провела Игоря Икончикова через душную комнату-лабораторию – попутно ещё пояснила, что это её мастерская – и толкнула зелёную дверь. Они с Игорем Икончиковым оказались на галерее, как та, которая нависала над залом-прихожей, но вместо прихожей внизу Игорь увидел книжные стеллажи, и пахло здесь старой обмахрившейся по краям бумагой. Книжные корешки твердыми брусками пестрели и вдоль галереи. Игорь скользил взглядом по полкам, пытаясь различить стершиеся названия.

– Это наша библиотека, – сказал Виолетта. – Книг здесь больше, чем я могла бы прочитать, но все равно хочется прочесть их все, – и улыбнулась. – Сто лет назад этот дом построил себе один актёр, наш далёкий пра-прадед, и принёс сюда свои книги.

– Интересно, – оценил Игорь Икончиков. – Что за актёр?

– Лавр Бельский.

– Не слышало таком…

Виолетта развела руками.

– В своё время он был довольно известным. Но он играл, в основном, в театре и в паре немых фильмов, которые не сохранились. А вон – его портрет!

Виолетта перевесилась через ограждение галереи и указала на серую продолговатую картину в аскетичной раме, висевшую на клочке стены, не закрытом книжными шкафами. Игорь Икончиков увидел изображённого в полный рост, вальяжно облокотившись на задрапированный столик, мужчину в тёмном костюме по моде конца позапрошлого века. Лицо мужчины, украшенное щегольскими чёрными усами, было слегка развёрнуто ванфас, и он как бы искоса смотрел на художника лукавыми черными глазами.

– Написал Репин, – добавила Виолетта.

– Непло-о-охо… – протянул Игорь, приподнимая одну бровь.

Виолетта повернулась к нему, сложив руки на деревянном ограждении, её волосы опали вниз.

– Здесь собирались разные известные люди: поэты, художники – богема тех лет. Недалеко – дача Станиславского, Цветаевой. Здесь было популярное дачное место, прямо как Переделкине: вот – Болшево, Куракино… Лавр Петрович любил проводить свободное время в компании поэтов и художников, а женился – представляешь?! – на простой продавщице из «Мюр-и-Мюрлиза»!

– Интересно, – кивнул Игорь. – «Мюр-и-Мюрлиз» же – это там, где сейчас ЦУМ?

– Да, – кивнула Виолетта и продолжила. – Варвара Павловна была сильно моложе его, и эта разница в возрасте так не давала всем покоя, что люди думали, что она дочку на самом деле родила не от мужа, а от какого-то неизвестного художника. Но это не так!

Игорь как-то как будто пристыженно опустил глаза долу.

– Ну, у меня в семье никого таких именитых не было. Да и у нас как-то не рассказывают.

– Жаль, что не рассказывают, – печально вздохнула Виолетта.

Они обошли библиотеку по галерее. Виолетта приоткрыла дверь, но так, чтобы Игорь Икончиков не мог ничего увидеть. Дохнуло пыльным запахом старых вещей.

– Тут живет деда, – сказала Виолетта, – но туда лучше не соваться, потому что можно заблудиться и не найти выхода.

– Как мне кажется, это справедливо для всего вашего дома…

– Нет, не совсем, – парировала Виолетта.

Другая дверь – в центре галереи.

– Это мамин кабинет.

Небольшая комната с одним окном-фонарем, смотрящим в сад. Обстановка напоминает комнату путешественника – какого-нибудь такого, из старых приключенческих книжек. У окна висит механический барометр, как в рубке корабля. Словно обои, стены покрывают топографические карты в различных масштабах. На книжных полках, на столе – сверкают причудливые минералы. Рядом со столом аметистовая жеода, вытянувшаяся под полметра, разевает стеклянно-лиловую пасть.

Рядом с минералами на полках – сухой мох, ягель, финка с рукояткой из кабаньего копытца. Над шкафом на стене – оленьи рога, а рядом, как лунный диск, круглый бубен, с которого свисают перья. На полу, под ногами – оленья шкура. В углу комнаты Игорь приметил пару меховых сапог вроде тех, какие носят коренные народы Севера.

Игорь чувствовал себя как в музее.

– Здесь красиво, – сказал он. – А кем работает твоя мама?

– Она – геологиня. Уезжает в вахты на полгода разведывать полезные ископаемые.

– Ничего себе! – изумился Игорь Икончиков. – Сейчас она тоже в вахте?

– Да. Сейчас же лето, у них самый сезон. Она где-то на Урале. Ищет медь.

– Геологиня… – тихо повторил Игорь. – Геологиня… Круто, но всё-таки, почему не «геолог»?

Виоллета привычно закатила глаза и ничего не ответила.

Они прошли кабинет насквозь и очутились на лестнице, ведущей вверх. Пахло чердаком. Они поднялись и очутились в просторной, но душной комнате, в которой у окна стоял верстак. На верстаке, помимо всех инструментов, Игорь увидел увеличительное стекло на складном штативе. Газовый паяльник, тиски на краю верстака, молоточки, формы… На подоконнике разложены сверкающие гранями минералы, как в кабинете мамы-геологини, перламутровые створки раковин.

– Это мастерская сестры, – пояснила Виолетта, проводя Игоря Икончикова вдоль развешенных на стенах акварельных и графических рисунков с узорами, кольцами и серьгами.

– Василины?

– Ну да.

Посередине чердака – труба изразцовой печи, вокруг которой натянута бечёвка, а на ней сушатся букетики трав. Внизу сложены квадратные бумажные свертки.

– Ну, а тут – кусочек и моѐй мастерской, – улыбнулась Виолетта.

Был ещё всякий хлам, какой обычно валяется на чердаке. Была стенка с дверью. Виолетта сказала, что там комната её брата.

По лестнице они спустились на первый этаж и оказались в узком коридорчике, ведшем к двери в сад. По стенам коридорчика также было несколько дверей – две с одной стороны и одна напротив.

– Туалет, ванная, – говорила Виолетта, показывая на двери, – кухня.

Они вошли в кухню. Она была довольно тесная, в углу возвышалась, как монолит, изразцовая печка. В печке была выемка – плита с чугунными комфорками. На приставленном рядом столике – двухкомфорочная электрическая плитка. У окна покрытый льняной скатертью стол, над ним деревянные часы с кукушкой. В углу за столом большой холодильник, которого не видно за пёстрыми магнитами, в него упирается столешница, собранная, кажется, из осколков керамической плитки. Такая же мозаика поднимается по стене, упирается в навесной шкафчик. Под потолком покачивается люстра в широком витражном абажуре.

Игорь оглядывался, видел: мойку, тостер, микроволновку, блендер, электрическую духовку, электромясорубку и тут же – рушник над отрывным календарём, расписные в кониках досточки на стенах, овальный поднос, на котором размашистые мазки складывались в цветы. На полке, под которой висят вафельные полотенца – туески и квадратные жестянки, алые в белый горошек, стеклянные банки с крышками на проволоке. Там соль, сахар, крупа, макароны…

Виолетта сложила локти на спинке стула (Игорь обратил внимание, что стулья тут разные, но все – старые: есть совсем старинные, как из музея, с резными спинками, а есть приземистые, со странными спинками, как бы обхватывающими за спину с двух сторон) и сказала:

– Вообще, здесь мы только готовим, а едим на террасе или в столовой. Потому что нас много.

– Уютно у вас тут.

– Да. Что-то осталось ещё от Лавра Петровича, а что-то мама покупала у старьевщиков, – проговорила Виолетта и гортанно хохотнула. – Ещё деда приносит всякую всячину.

За следующей дверью – продолговатый зал, в центре которого протянулся дубовый стол. Такие Игорь видел в фильмах про Средневековье, когда показывали пиры в рыцарских замках. Вдоль стен – застеклённые витрины с посудой, фарфоровыми статуэтками, подсвечниками и прочей утварью. И так много всего – как в музее. Чтобы рассмотреть всё, что есть на этих полках, и целого дня не хватит, но только от зеркал в задних стенках витрин кажется, что всякой всячины здесь ещё больше, чем есть на самом деле. А от того, как преломляется свет в этих зеркалах, гранях хрустальных бокалов и хрустальных же подвесках роскошной люстры, у Игоря Икончикова пошла кругом голова.

Из столовой они вышли в овальный зал-прихожую. Игорь был впечатлен, а ещё очень утомлён этой экскурсией, так что в его голове все зеркала, часы, лестницы, перила, пологи, портьеры и всё-всё-всё слилось в одну массу. Архитектурный кошмар и эстетический хаос – эклектично-пресыщенный. Он бы не удивился, если бы за какой-то из этих дверей оказался выход в зал Эрмитажа, где выставлены знаменитые часы «Павлин» или, что более вероятно, Янтарная комната.

Виолетта, как будто издеваясь, провела его на галерею и указала на оставшиеся двери на втором этаже.

– А здесь живёт Василина. Это комната Вералики, – продолжила она.

– Кто такая Вералика? – поинтересовался Игорь.

– Наша младшая сестра.

– А, кажется, я видел её.

– Да, – кивнула Виолетта.

– Виолетта, Василина, Вералика, Варвара, – задумчиво перечислил Игорь Инкончиков имена, прозвучавшие сегодня в этом доме. – У вас в семье так принято – всех женщин называют на В?

Виолетта мягко улыбнулась.

– Как-то так, – отрывисто бросила она. – Сначала никто не замечал, случайно получилось: Варвара Павловна назвала дочь Викторией, а та свою – Владленой. Маму, вот, Вера зовут, ну и – мы…

– Забавно.

Виолетта встала, подбоченившись, и серьёзно оглядела Игоря Икончикова.

– Так, значит, ты будешь жить здесь, – вынесла она свой вердикт и отворила дверь в одну из комнат над кухней.

Игорь Икончиков замешкался. Сначала он пошутил, игриво гладя на Виолетту:

– Так скоро?.. – но потом сделался серьёзным. – Слушай, а вот – никто не будет против?

– А кто должен?

– Ну – как? Дед твой, мама… Сестра, в конце концов!

Виолетта улыбнулась и помотала головой.

– Это семейная традиция. Ещё со времён Лавра Петровича. Мы приглашаем гостей или даём нуждающимся кров.

Ужин

Застучали друг о друга пластмассовые бусины на входе, когда в овальную прихожую ввалился неповоротливый Кошатник – тот самый бомж из перехода. Игорь Икончиков очень удивился, если бы вдруг увидел, но только в это самое время он со своим телефоном в руках валялся на кровати в предоставленной ему комнате и думал о том, что перина под ним уж больно мягкая, а в ногах у него мурлыкал теплый комок кот Тихон.

Между широкой фигурой Кошатника и косяком в прихожую просочился юркий, как золотая рыбка, рыжий Тишенька. Кошатник грузно опустился на банкетку и принялся стягивать свои заношенные жёлтые ботинки. Тишенька разувался стоя и причитал:

– Деда, ну сколько можно? Мы же договаривались! Молись просто, чтобы девочки не видели – а то они и мне голову снесут!

– Девочки! – легкомысленно присвистнул Кошатник. – Дома сидят твои девочки. А я вот – принёс, – и в руке, пальцы которой торчали из чёрных, сделанных из перчаток митенок с необработанными краями, показал горстку мелочи. – Оле-оп! – и с этим цирковым возгласом другую руку он протянул к Тишеньке, и за ухом у того бумажно прошелестела купюра. – А это тебе на мороженое.

Кошатник держал перед носом внука смятую сторублёвку. Тишенька нехотя улыбнулся, отвёл глаза и вытянул купюру двумя пальцами.

– Спасибо, деда…

Он сунул, еще сильнее смяв, сотку в карман широких штанов, а потом строго посмотрел на Кошатника.

– Теперь иди мой руки. А перчатки дай мне. Я завтра верну.

Кошатник нехотя стянул с рук засаленные митенки-обрезки. Тишенька принял их, быстро осмотрел сыплющиеся петли, затем смял в руке.

– Пойду. Приходи к ужину, – сказал он деду и хотел уже было идти, как заметил подозрительно ощерившегося серого кота Маркиза.

Присмотрелся. Хотевшему было встать с банкетки деду Тишенька подал знак – без резких движений. Кошатник остался сидеть, поверх чёрных очков проследив за тем, куда направлен взгляд Тишеньки.

Кот Маркиз сосредоточенно обнюхивал обувную кучу.

Тишенька заметил незнакомые затоптанные белые кроссовки, присел на корточки – чтобы получше их рассмотреть.

– У нас гости, – радостно констатировал он.

– Да ну, – удивился Кошатник, складывая толстые губы трубочкой. – Никак мамка ваша, что ли?

Тишенька помотал рыжей головой и показал ему на белый кроссовок.

– Гляди ты! Может, это наконец-то приехал ленинградский жених за нашей Хозяйкой Медной Горы, а? – покосился на внука Кошатник.

Тишенька звонко рассмеялся и подхватил:

– И завтра он увезёт её в Питер, а мастерская достанется мне!

Кот Маркиз презрительно метнул на него взгляд раскосых зелёных глаз.

На подоконнике кухни, подобрав под себя передние лапки, устроилась аккуратная трёхцветная кошечка Марса. Когда вошёл Тишенька, она нехотя повернула голову и бесстрастно поглядела на него жёлтыми глазами.

– Привет, Марса, – сказал Тишенька кошке. – Девочки приготовили что-нибудь на ужин?

Кошка молча отвернулась к окну.

– Ясно, – разочарованно протянул Тишенька, поднимая одну за другой крышки и заглядывая в кастрюли, сковороды и сатейник. – Как обычно… Что ж. За дело берётся профессионал!

Ему в руки со спинки одного из стульев послушно скользнул лоскутный передник. Тишенька повязал его вокруг пояса, выдвинул ящик и торжественно водрузил на стол у окна поваренную книгу. Вытянув веснушчатый нос, он посмотрел в окно прямо перед собой, про себя загадывая страницу и строчку, затем наклонился, открыл книгу и принялся листать. Открыв на загаданной странице, Тишенька пробежался взглядом по развороту и заявил:

– Сегодня у нас на ужин бефстроганов! – и как бы обращаясь к кошке, растерянно спросил: – У нас же есть мясо?..

Когда стоявшие в прихожей часы с маятником отбили семь, Игорь Икончиков услышал робкий стук в дверь отведённой ему комнаты. Он отложил телефон, спустил ноги и сел на кровати.

– Да! – крикнул он.

Спавший на кровати кот Тихон, поднял голову, едва разлепив глаза, и возмущённо взмуркнул.

Дверь приоткрылась – и он увидел девичью голову с коротким чёрным каре.

– Ужин готов, – коротко сказала девушка и исчезла за дверью.

Игорь подскочил на ноги и выбежал из комнаты, подгоняемый желанием нагнать Василину и сообщить ей о том, как проголодался и как вкусно тянуло грибным соусом с кухни. Только Василины уже след простыл, как будто её и не было.

Боясь спутать двери, Игорь завернул в узкий коридор, заглянул на кухню и, удостоверившись, что это и впрямь кухня, прошёл её насквозь. Густой и нежный запах мяса дразнил его аппетит, и желудок в животе пусто и протяжно выл от голода. Шутка ли – Игорь нормально не ел с самого утра!

В столовой оказалось на удивление пусто. Даже стол – пустой. Игорь выдвинул тяжёлый стул с краю и сел. Решил подождать. Сидя в столовой один, он расслышал, как тиканье часов отдается звоном в стекле.

Тик-дзынь. Тик-дзынь. Тик-дзынь.

Никто не идёт.

Пусто. В столовой только Игорь и ещё бесконечное число зеркальных Игорей в витринах с посудой.

– Ты здесь? – услышал он девичий голос.

Ожидая увидеть Виолетту, Игорь повернулся и увидел в дверях с кухни чёрную фигуру с коротким каре. Впрочем, может быть, это Виолетта – но только надела парик с чёрным каре.

– Да, здесь, – отозвался Игорь, облокачиваясь на угол стола и подпирая скулу кулаком. – А где все?

– Все тебя ждут. На веранде, – коротко бросила Виолетта-Василина и черной тенью скользнула в кухню.

Игорь встал, со скрипом задвинул тяжелый резной стул и тоже проследовал на кухню. Ни одной из девушек там не было. Только чёрная кошка Клякса сползла на стол с холодильника. Игорь замер, а кошка, как из кромешной темноты, пренебрежительно поглядела на него жёлтыми глазами. Игорь отшатнулся, схватился за ручку двери, которая вела в коридорчик, потянул её на себя и увидел просторный зал столовой.

Желтоглазая кошка Клякса, развалившись на столе, смотрела на него, как на дурака. Игорь глянул на неё через плечо и поджал губы.

– Ну и что ты вылупилась? Сказала б лучше, как выбраться из этой чертовщины.

Он снова уставился на дверь, ничего не понимая. Долю секунды назад он был свято уверен в том, что за этой дверью должен быть коридор, потому что заходил он сюда из столовой точно через другую. Не может же, в самом деле, быть такого, чтобы две двери по разные стороны одного помещения вели в одно и то же место, тем более, что ещё сегодня одна из этих дверей открывалась – в совершенно другое?

Пока Игорь об этом думал, кошка Клякса выпрыгнула в открытую форточку, а на кухню из коридора бесшумно зашла Виолетта. Она увидела задумчиво сгорбленную спину Игоря и позвала:

– Иди сюда!

Игорь испуганно вздрогнул, опасливо обернулся, но увидев Виолетту, выдохнул. А она – улыбнулась.

– Что ты там стоишь? Мы тебя уже заждались! Всем есть хочется.

– Вы не начинаете без меня? – удивился Игорь.

– Ну да, а что? Ладно. Пойдём.

Виолетта развернулась и собралась переступить порог. И пока она не пропала из его поля зрения, Игорь в один прыжок перелетел пол кухни и остановился у девушки за плечом. Она обернулась и лукаво глянула на него.

– Теперь – пойдём, – сказал Игорь. – А то мне уже здесь просто страшно.

– Боишься потеряться?

– Да.

– Понимаю… Я тоже.

– Что-о? – опешил Игорь, когда до него дошёл смысл сказанного Виолеттой. – Ты сама боишься потеряться в собственном доме?!

– Нет! – смешливо возразила она. – Я – вообще, в целом.

Звякнули бубенчики – это её мягкая рука нашла руку Игоря. Он вцепился в неё, как маленький ребёнок вцепляется в мамину руку, боясь оторваться и потеряться.

Его и правда – все ждали: за столом на небольшой веранде, куда вела задняя дверь, и дальше уже начинался сад. Единственная стена, на которой держался навес, была сложена из кирпича, и её уютно освещал жёлтый электрический свет лампы в форме старинного фонаря. Кирпичную стенку как бы продолжал густой девичий виноград, цепляющийся за решётку из морёных досок, и вечером его распятерённые листья на просвет казались листами сусального золота.

На дощатом полу в сени девичьего винограда в полудрёме развалилась кошка Клякса, легла щекой на вытянутую лапу и лениво смотрела на людей. Только внимательное чёрное ушко поворачивалось, уловив писк комара ли, какой-то недосягаемый человеческому слуху инфразвук… На карнизе окошка, выходящего с кухни, села стройная, как статуэтка, кошка Марса, вытянулась и замерла, глядела, не мигая, раскосыми глазами.

Смеркалось. К лампе в виде старинного фонаря прибивалась мошкара.

В ожидании трапезы Кошатник чесал устроившегося у него на коленях рыжего кота Чубайса, а тот запрокидывал морду, подставлял подбородок под коричневые пальцы деда, вытягивался, а в горле у него что-то вибрировало. А Игорь Икончиков был много удивлен, узнав среди сидящих за столом Кошатника из перехода. Только тот был без своей знаменитой шапки, и на его вытянутой голове лохмато торчали заострённые седые прядки. Грузный Кошатник, развалившийся на визуально хлипком стульчике, занимал довольно много места, и создавалось впечатление, что ещё и за пределами его крупной фигуры действует как бы гравитационное поле, как у особо крупных космических тел, из-за чего другие не приближались к нему меньше, чем на определённое расстояние. Исключение составлял только рыжий смельчак Чубайс.

Просто другого объяснения открывшейся его взору картине Игорь Икончиков не нашёл: Кошатник сидел один у длинной стороны прямоугольного стола, а у короткой справа от него теснились Вералика и рыжий, как солнечный кот, пацан лет тринадцати, а то и пятнадцати. Волосы у него были курчавые, до плеч, и Игорь Икончиков мог поклясться, что до сих пор не видел настолько бессовестно рыжих людей. Он даже поначалу принял, грешным делом, этого рыжего за девчонку. Проблему восприятия его пола усугубила и яркая кофта из разномастных лоскутков, но всё-таки Игорь и сам время от времени не отказывал себе в цветастых рубашках.

Напротив Вералики и Рыжего сидела Василина. Включенный телефон освещал белесоватым излучением её лицо и делал похожим на молодую Луну.

На столе по клеёнке расставлены приборы на шесть персон. В центре, на резной деревянной подставке, укутанная полотенцами и пёстрыми лоскутными прихватками, ждёт закопчённая утятница. Рядом с ней, так же замотанная в полотенце, алюминиевая кастрюля.

Виолетта остановилась, притянула Игоря к себе, ухватив под локоток и звонко объявила:

– Кто ещё не знает – деда! Тишенька! – это Игорь. Поживёт с нами какое-то время.

Кошатник пристально взглянул на гостя поверх кругленьких чёрных очков, причмокнул толстыми губами и протянул:

– Тю-у, глядишь – ещё один! Этому даже всё честь по чести – за стол сажаете. Эй, Тишка! Прав ты был, насчёт гостя-то. Да не по Васькину душу, – и метнул лукавый взгляд на внука.

Игорь Икончиков заметил, как Виолетта с Василиной быстро напряжённо переглянулись. А Кошатник завершил свой монолог, как какой-нибудь сказочный князь на пиру:

– Садись с нами. Гостем будешь.

Рыжий Тишенька с интересом и неподдельным, совершенно детским восторгом смотрел на Игоря. Игорь тоже поглядывал на него. Мальчишка был такой же конопатый, как и его старшие сёстры, но из-за рыжих волос и пронзительно-зелёных глаз казался подкидышем в этом семействе. Также на фоне задумчивых, отрешённых и медлительных сестёр он отличался резвостью и энергичностью. Только Игорь Икончиков уселся, ещё не пододвинулся на стуле ко столу, как над ним возник Тишенька, прихваткой и стёганой рукавицей придерживавший утку, от которой аппетитно пахло нежным мясным соусом.