Дело Уоллеса

Он сразу направился к столику у входа, где сидел Бид, а рядом стоял Кэмпбелл. Его шаги по деревянному полу были тихими, но отчетливыми.

«Добрый вечер, Бид. Добрый вечер, Кэмпбелл», – произнес он ровным, негромким голосом, сняв шляпу. Капли с нее упали на пол.

«Добрый вечер, Уоллес», – ответили они почти хором.

Уоллес повернулся к вешалке у стены, аккуратно повесил пальто и шляпу, зонт поставил в угол. Под пальто виднелся аккуратный костюм, галстук сдержанного узора.

Не дожидаясь, пока он подойдет обратно, Бид поднял со стола тот самый клочок бумаги. «Вам звонили, Уоллес», – сказал он сразу, как только Уоллес обернулся. – «Минут десять назад, не больше. Какой-то мистер Квалл. Оставил сообщение. Весьма настойчиво просил передать немедленно». Он протянул записку.

Уоллес шагнул ближе, принял бумажку. Его брови чуть приподнялись над оправой очков. «Квалл?» – переспросил он, глядя на Бида, а не на записку. – «Фамилия мне ничего не говорит. Не знаком». Он опустил взгляд на текст. Сначала он просто пробежал его глазами. Затем его взгляд остановился. Он начал читать медленнее, внимательно, строчка за строчкой. Легкая складка появилась между бровей. Он перечитал адрес и время еще раз, его губы слегка шевельнулись, беззвучно повторяя слова.

«Мэннерхайм-Стрит, 25?» – произнес он вслух, поднимая голову и смотря поверх очков прямо на Бида. – «Завтра? В семь тридцать вечера? Представительство? По фарфору?» – В его обычно монотонном голосе прозвучало искреннее изумление. Он снова взглянул на записку. – «И больше ничего? Ни телефона? Ни способа перезвонить? Только адрес и время?»

Бид покачал головой. «Только то, что записано. Голос был четкий, деловой. Назвал фирму – «Мэсси и Квалл», дилеры фарфора и хрусталя. Особо подчеркнул, что слышал о вас как о человеке исключительно надежном. Хотят встретиться лично завтра в семь тридцать перед своей встречей с дистрибьюторами. Адрес – Мэннерхайм-Стрит, 25, угол с Мэннерхайм-Корт, возле Принсес-Парка. Вы знаете этот район? Знаете эту улицу?»

Уоллес покачал головой, его взгляд снова прилип к записке. «Нет… Нет, не уверен. Кажется, это далеко. За Смитдаун-Роуд, глубокий юг города. Весьма отдаленный район». Он замолчал на мгновение, его лоб снова наморщился. «Чрезвычайно странно. Почему офис дилера фарфора в чисто жилом районе? Почему встреча так поздно? И кто, черт возьми…» – он оборвал себя, резким движением сложил записку пополам, затем еще раз. Аккуратный квадратик бумаги исчез в верхнем кармане его жилета. «Хм. Ладно. Спасибо, Бид. Посмотрю завтра на карте перед выходом». Его голос снова стал ровным, но в нем чувствовалось напряжение.

Он повернулся от столика и направился к столам. Сначала подошел к партии Катоуны и Мура. Встал чуть в стороне, руки сложил за спиной. Его взгляд скользил по шахматной доске, но глаза не фокусировались на фигурах. Он смотрел сквозь них. Пальцы, сцепленные за спиной, слегка постукивали друг о друга. Он простоял так минуты две-три, не произнеся ни слова, не прокомментировав ход. Затем так же бесшумно перешел к столу, где играли Каллендер и Севелл. Встал в той же позе. Наблюдал. Но его присутствие было призрачным; мысли явно были где-то далеко, на Мэннерхайм-Стрит, 25.

Около 19:25.

Уоллес отошел от стола Каллендера и Севелла и снова направился к столику Бида. Его лицо было сосредоточенным.

«Бид», – обратился он к секретарю, снимая очки. – «Не будете ли вы так любезны? Очки запотели на улице. Не могли бы вы их вымыть? Я плохо вижу».

Бид, прервав запись, посмотрел на него. «Конечно, Уоллес. Сейчас». Он взял очки за дужки, поднялся и прошел в маленькую подсобку за стойкой. Слышался звук льющейся воды, легкое трение стекол. Через минуту Бид вернулся. Очки в его руках блестели чистыми, сухими стеклами. Он протянул их Уоллесу.

«Благодарю вас», – сказал Уоллес, надевая очки. Он поправил их на переносице, моргнул, огляделся по залу. Теперь его взгляд был четче, но выражение лица оставалось непроницаемым, отстраненным. Он кивнул Биду и медленно направился к свободному стулу в углу, не присоединяясь ни к одной из игр. Он сел, вынул из внутреннего кармана пиджака кожаный кошелек с медной застежкой и начал что-то в нем перебирать, как будто пытался стряхнуть невидимую пыль с мыслей о загадочном мистере Квалле. Записка в жилетном кармане ощущалась маленьким, горячим угольком.

Шум в клубе поутих. Большинство партий завершились или вошли в стадию эндшпиля. У стола у окна Джозеф Катоуна и Джон Мур как раз убрали фигуры в коробку. Доска была пуста.

Уильям Уоллес подошел к их столу. Его шаги были чуть быстрее обычного. Он обратился к Катоуне: «Не сыграете ли партию, мистер Катоуна?»

Катоуна взглянул на него, кивнул. «Хорошо, Уоллес. Одна быстрая партия». Они достали фигуры из коробки и начали расставлять их на доске. Уоллес взял белые. Он сделал первый ход быстро, почти автоматически: пешка с e2 на e4. Катоуна ответил зеркально: его пешка пошла с e7 на e5. Партия началась.

Первые десять ходов прошли стремительно, без пауз. Уоллес развил коня на f3, затем слона на c4. Катоуна вывел своего коня на f6, слона на c5. Уоллес сделал короткую рокировку (0-0). Позиция была ровной, классической. Уоллес играл уверенно, его движения были точными.

Двенадцатый ход белых.Уоллес поднял руку. Вместо ожидаемого продолжения развития, он резко передвинул пешку с d2 на d4. Сильный, агрессивный ход. Катоуна замер. Его взгляд прилип к доске. Он потер подбородок, задумался на полную минуту. Затем его рука потянулась к коню на f6 и взяла пешку Уоллеса на d4. Уоллес тут же ответил – его слон с c4 срубил коня Катоуны на d4. Позиция Уоллеса выглядела предпочтительнее: он выиграл темп и получил небольшое преимущество в центре.

После этого игра Уоллеса изменилась.Он сделал следующий ход – ладьей с f1 на e1 – заметно медленнее. Его взгляд скользнул вверх, к большим круглым часам на стене над дверью. Катоуна, не задерживаясь, ответил отходом слона на b6. Теперь Уоллесу нужно было защищать пешку e4 или развивать другую фигуру. Он замер. Его пальцы сжались на коленях. Он снова посмотрел на часы. Стрелки показывали без двадцати восемь. Он наклонился к доске, его взгляд метался по фигурам. Наконец, он передвинул коня с f3 на g5 – атакующий, но рискованный ход.

Катоуна ответил немедленно, без раздумий: пешка с h7 на h6, атакуя коня. Уоллес отдернул коня обратно на f3. Катоуна тут же сыграл ферзем на f6, нацеливаясь на пешку f2 и одновременно усиливая давление на центр. Уоллес поморщился, как от зубной боли. Он защитил пешку f2, поставив ферзя на e2. Но его позиция сразу стала тесной, пассивной. Инициатива перешла к черным.

Следующие ходы.Катоуна развивал атаку. Уоллес снова задумался перед своим ходом. Его глаза опять потянулись к часам. Было пять минут девятого.

«Что-то беспокоит, Уоллес?» – спросил Катоуна, откидываясь на спинку стула. – «Или мой скромный уровень игры внезапно стал для вас неинтересен?» В его голосе звучало не столько раздражение, сколько искреннее любопытство.

Уоллес взглянул на него поверх очков. «Извините, Джозеф. Да, тот звонок…» – он понизил голос. – «Странное предложение. Непонятный адрес где-то на юге города. Вечерняя встреча…» Он коротко, скупо пересказал суть сообщения от мистера Квалла. «Как будто кто-то решил подшутить… или что-то гораздо хуже.» Его пальцы нервно постукивали по краю стола.

«Заманчиво звучит, если правда», – заметил Катоуна, делая ход ладьей на e8, укрепляя позицию. – «Но адрес действительно сомнительный. Жилой квартал. Будете ехать?»

«Не знаю», – сказал Уоллес, передвигая пешку на a3. Ход был пассивным, почти бессмысленным в этой позиции. – «Наверное, да. Надо же разобраться, что за чертовщина. Посмотрю завтра, где это…» Он не закончил фразу, его взгляд снова потянулся к часам. Стрелки показывали 20:10.

Катоуна, видя ослабление королевского фланга белых, немедленно сыграл ферзем на g6, создавая двойную угрозу. Уоллес попытался защититься, выведя слона на e3. Это была фатальная ошибка. Катоуна не стал раздумывать. Его рука уверенно протянулась к ферзю и срубила беззащитную пешку g2. Ферзь черных встал на g2. Слон на b6 прикрывал его. Белый король на g1 был окружен своими же фигурами. Пути отхода отрезаны.

Мат.

На доске воцарилась тишина. Уоллес замер. Он несколько секунд смотрел на позицию, словно не веря глазам. Его лицо оставалось непроницаемым, но шея слегка покраснела. Наконец, он медленно протянул руку через доску.«Хорошо сыграно, Катоуна», – его голос был ровным, монотонным, но в нем не было обычной, пусть сдержанной, теплоты. – «Сегодня вы были сильнее. Мат в один ход… Неловко. Совершенно неловко.»

Катоуна пожал протянутую руку, кивнул. «Бывает, Уоллес. Мы все сегодня немного… рассеяны. Спасибо за партию.»

Уоллес встал так резко, что его стул отъехал назад с резким скрипом. Он посмотрел на часы. Было 20:20. «Мне пора. Холодно, да и завтра… Этот странный визит.» Он быстрыми шагами направился к вешалке, схватил пальто, стал натягивать его с непривычной поспешностью, почти суетливо.

«Вы уходите рано, Уоллес», – заметил Бид, поднимая голову от журнала.

«Да», – отрывисто бросил Уоллес, застегивая пуговицы пальто. – «После того сообщения как-то не по себе. Хочется домой. Нужно подготовиться к завтра.» Он кивнул в сторону зала, не глядя ни на кого конкретно: «Доброй ночи, господа.»

«Доброй ночи, Уоллес», – раздалось несколько голосов. Джеймс Кэмпбелл и Томас Дьюхерст переглянулись. В их взгляде читалось недоумение.

Уоллес схватил зонт и вышел, не оглядываясь. Холодный, пропитанный туманом воздух Кальдер-стрит обжег лицо. Он повернул направо, быстрым шагом направился к трамвайной остановке на Ричмонд-Парк. Он стоял под тусклым фонарем, переминаясь с ноги на ногу, дыхание превращалось в пар. Через несколько минут показались огни трамвая №7. Уоллес заплатил кондуктору, сел на жесткое деревянное сиденье у окна. Трамвай тронулся, скрипя рельсами, в сторону Энфилда. Уоллес сидел неподвижно, уставившись в запотевшее, темное стекло. В отражении мелькали смутные огни города, но его взгляд был устремлен куда-то внутрь себя, в предчувствие завтрашнего вечера на Мэннерхайм-Стрит.

Трамвай №7 скрежетал по рельсам около двадцати минут. Уоллес сидел у окна, неподвижно, лицо было обращено к темным, проплывающим улицам. Он вышел на своей остановке, недалеко от Вулвертон-Стрит. Холодный, сырой воздух обволакивал его сразу. Туман был гуще, чем в центре. Он застегнул пальто на все пуговицы, поднял воротник. Его шаги по пустынным, плохо освещенным улицам Энфилда были быстрыми, целенаправленными. Фонари отбрасывали расплывчатые желтые круги света, между которыми лежали островки глубокой темноты. Он свернул на Вулвертон-Стрит, подошел к знакомому фасаду дома №29. В окнах гостиной и кухни горел свет – желтый, уютный, домашний. Он вынул связку ключей из кармана брюк, нашел нужный, вставил в замок «Йель» входной двери. Замок щелкнул, дверь открылась. Теплый воздух смешался с холодным.

«Джулия, это я», – позвал он, переступив порог прихожей. Его голос звучал чуть громче обычного. Он снял пальто, затем шарф, аккуратно стряхнул с них невидимую влагу. Пальто повесил на вешалку рядом с дверью, шарф перекинул через крючок. Снял галоши, поставил их на подставку в углу. Зонт поставил рядом, ручкой вниз.

Джулия Уоллес появилась из гостиной. На ней было простое темно-синее домашнее платье, поверх – вязаный кардиган. Лицо было бледным, под глазами легкие тени усталости, но она улыбнулась слабой улыбкой. «Добрый вечер, Герберт. Как клуб? Как партия?»

«Добрый вечер, дорогая», – ответил Уоллес, поправляя очки. – «Как обычно. Играл с Катоуной.» Он сделал короткую паузу. – «Проиграл. Глупо.» Он засунул руку в карман только что снятого пальто, вынул бутылку молока. «Принес молоко. Вчерашнее, думаю, уже на исходе.»

«Спасибо,» – сказала Джулия, принимая холодную бутылку. – «Да, как раз заканчивается. Иди погрейся у печки, ужин почти готов. Овощной суп.» Она направилась на кухню, держа бутылку.

Уоллес прошел в гостиную. Комната была скромно обставлена: диван, кресла, книжная полка, каминная полка с часами. Он подошел к невысокой печке-буржуйке, протянул к ней руки. Тепло было приятным. «Сырость сегодня ужасная. Пронизывает. В клубе тоже едва топят, дубак.»

«Да, я весь день зябла,» – отозвался голос Джулии с кухни. – «Не выходила.»

Через несколько минут Джулия поставила на кухонный стол две фаянсовые тарелки с дымящимся овощным супом. Рядом – тарелка с нарезанным хлебом. Уоллес пришел на кухню. Они сели друг напротив друга за стол. Запах супа заполнил маленькую комнату.

Уоллес взял ложку, попробовал суп. «Как ты себя чувствуешь сегодня?» – спросил он, глядя на Джулию поверх тарелки. – «Боль в боку прошла? Ты утром жаловалась.»

Джулия слегка поморщилась, приложив руку к левому боку. «Немного лучше, наверное. Но все равно слабость. Весь день читала, дремала. В магазин не ходила, холодно и… не хотелось.»

«Правильно,» – сказал Уоллес, отламывая кусок хлеба. – «Отдыхай. Завтра, если надо, я схожу за хлебом или чем еще.»

Во время ужина, после нескольких ложек супа, Уоллес вынул из кармана жилета тот самый смятый клочок бумаги. Он разгладил его пальцем на столе и осторожно подтолкнул к Джулии. «Странная вещь случилась сегодня, Джулия. Пока меня не было, в клуб звонил некий человек. Оставил сообщение для меня. Бид записал.»

Джулия отложила ложку, взяла записку. Она наклонилась ближе к свету лампы, висящей над столом. Ее глаза пробежали по строчкам. «Р. М. Квалл?» – прочитала она вслух. – «Фирма «Мэсси и Квалл»? Фарфор и хрусталь?» Она подняла взгляд на Уоллеса, в нем читалось недоумение и настороженность. «Никогда не слышала таких имен. И адрес… Мэннерхайм-Стрит, 25? Где это? Это звучит… Герберт, это звучит жутко странно. Совсем не похоже на правду.»

«Где-то возле Принсес-Парка, за Смитдаун-Роуд,» – пояснил Уоллес, его голос был ровным, но взгляд не отрывался от лица жены. – «Бид сказал, что звонивший говорил четко, по-деловому. Предлагают стать представителем их фирмы в Ливерпуле. Уверяли, что слышали обо мне как о человеке исключительно надежном. Просят прийти завтра вечером, ровно в семь тридцать. Обсудить детали контракта перед их собственной важной встречей с дистрибьюторами.»

Джулия нахмурилась сильнее. Она снова посмотрела на записку, как будто ища подвох в словах. «Вечером? В такую даль? На окраине? И фирма неизвестная…» – ее голос дрогнул. – «Герберт, это кажется… опасным. Кому ты мог перейти дорогу? Почему встреча не днем? Почему не в центре, в нормальном офисе?»

«Я тоже так подумал сразу,» – согласился Уоллес, доедая суп. – «Но Бид записал точно. Адрес, время, имя… Возможно, это шанс подзаработать… Или…» – он замолчал на секунду, – «…или кто-то хочет меня туда заманить. С какой целью…»

«Тогда тем более не ходи!» – воскликнула Джулия, ее рука непроизвольно сжала записку, смяв уголок. – «Позвони им завтра! Выясни!»

«Номера нет,» – покачал головой Уоллес. – «Только адрес. Надо проверить, Джулия. Надо понять, что это за чертовщина. Посмотрю завтра на карте. Если найду улицу – схожу. Осторожно. Посмотрю на дом.»

«Будь очень осторожен,» – повторила Джулия, ее голос стал тише, но в нем слышалась тревога. – «Незнакомый район, темнеет сейчас так рано… Туман… Пожалуйста, не ходи… Мне страшно.»

«Я поеду на трамвае,» – ответил Уоллес, избегая ее пристального взгляда, убирая свою пустую тарелку. – «До Смитдаун-Роуд, а там пешком, как указано. Посмотрю на место. Если что-то не понравится – развернусь и уеду.»

Они закончили ужин в тягостном молчании. Джулия встала, собрала тарелки и ложки. «Я помогу вымыть?» – спросил Уоллес, поднимаясь.

«Нет, спасибо,» – сказала Джулия, уже наливая воду в раковину. – «Иди отдохни. Я сама быстро управлюсь.»

Уоллес кивнул и вернулся в гостиную. Он подошел к книжной полке, снял толстый, в темно-синем переплете, атлас Ливерпуля и окрестностей. Принес его к обеденному столу в гостиной, зажег настольную лампу с зеленым абажуром. Свет упал на полированную столешницу. Он открыл атлас на подробной карте города, листал страницы, пока не нашел район Эвертон и Принсес-Парк. Его указательный палец медленно, методично скользил по переплетению тонких линий, обозначающих улицы. Он водил пальцем вдоль Смитдаун-Роуд, затем свернул на одну из боковых улиц, сравнивая названия.

«Нашел?» – спросила Джулия, заходя в гостиную и вытирая руки о фартук. Она подошла к столу.

«Кажется, да,» – указал Уоллес на карту. Его палец остановился на короткой улочке, отходящей от Мэннерхайм-Корт. – «Вот, здесь. Мэннерхайм-Стрит. Довольно далеко. От трамвайной остановки на Смитдаун-Роуд нужно будет идти минут десять, наверное. Может, больше, если туман.»

Джулия наклонилась над картой, ее тень легла на страницу. «Далековато, Герберт. И вечером, в такую погоду… Ты уверен, что хочешь идти? Может, все же не стоит?»

«Думаю, да,» – сказал Уоллес, не отрывая взгляда от карты, изучая расположение домов. – «Если это реальное предложение… Нужно проверить. Вернусь, как смогу. Не задержусь.»

Джулия вздохнула, пряча руки в карманы фартука. «Как знаешь. Я пойду почитаю немного в кровати. У меня голова болит. И эта… новость не добавила спокойствия.»

«Хорошо, дорогая,» – сказал Уоллес, все еще склонившись над картой. – «Выпей аспирина.»

Джулия молча кивнула и ушла в спальню. Уоллес остался один в гостиной. Перед ним на столе лежал раскрытый атлас. Он еще раз внимательно проследил маршрут: трамвайная линия, Смитдаун-Роуд, поворот, Мэннерхайм-Корт, Мэннерхайм-Стрит, дом 25 – предположительно угловой. Он мысленно прикидывал время. Закрыл тяжелую книгу, поднялся и аккуратно поставил ее на прежнее место на полке между другими томами.

Уоллес прошел на кухню. Джулия уже ушла. Он подошел к окну над раковиной. Форточка была закрыта. Он проверил задвижку – металлическая щеколда была плотно задвинута в паз рамы. Он дернул ручку форточки – она не поддалась, была заперта изнутри. Он выключил свет на кухне. Комната погрузилась в темноту, лишь слабый свет из гостиной падал на порог.

Затем он подошел к входной двери в прихожей. Он проверил верхнюю задвижку – тяжелый металлический штырь плотно сидел в проушине на дверной коробке. Нижняя задвижка, более короткая, также была надежно заперта. Он дернул на себя дверную цепочку – звенья цепи натянулись, кольцо на двери уперлось в паз на коробке. Он повернул ручку замка «Йель» – язычок вышел с глухим щелчком и убрался обратно плавно. Все было в порядке. Он выключил свет в прихожей.

Уоллес зашел в спальню. Джулия уже лежала на своей стороне широкой двуспальной кровати, повернувшись на правый бок, спиной к дверям. Она была укрыта стеганым одеялом до плеч. В руках у нее была раскрытая книга – сборник стихов Кристины Россетти в темно-красном переплете. Свет настольной лампы-ночника с розовым абажуром падал на страницы. На дубовой тумбочке рядом стоял стакан с водой.

Уоллес подошел к своему стулу у туалетного столика. Снял пиджак, аккуратно расправил его и повесил на высокую спинку стула. Затем снял жилет. Его рука нащупала в правом кармане жилета записку от Бида. Он вынул смятый клочок бумаги, разгладил его на ладони, прочитал еще раз при тусклом свете: "Р.М. Квалл. Мэсси и Квалл. Мэннерхайм-Стрит, 25. Завтра 19:30. Представительство." Он сложил записку обратно вчетверо и положил в тот же карман жилета. Жилет он повесил поверх пиджака на спинке стула.

Он сел на стул, снял туфли, поставил их аккуратно рядом, носками к кровати. Снял носки, сложил их. Переоделся в пижаму: темные брюки и светлую рубашку с длинными рукавами. Потушил основной свет в спальне, оставив только розовый ночник на тумбочке Джулии. Подошел к кровати, приподнял одеяло с своей стороны и лег. Повернулся на спину, уставившись в потолок, слабо освещенный отраженным светом ночника. Тиканье будильника на каминной полке в гостиной доносилось сквозь приоткрытую дверь спальни – размеренное, неумолимое. Джулия перевернула страницу книги, бумага слегка шуршала.

«Нашел дорогу?» – спросила она, не отрываясь от книги, голос был тихим, усталым.

«В общих чертах,» – ответил Уоллес, не двигаясь. – «До Смитдаун-Роуд на трамвае. Потом пешком. Дом на углу, как писали. Должен быть заметен.»

«Надеюсь, оно того стоит,» – тихо сказала Джулия, откладывая книгу на тумбочку и поворачиваясь на спину. Она потянулась к выключателю ночника.

«Посмотрим,» – ответил Уоллес. Он услышал, как щелкнул выключатель. Комната погрузилась в темноту. «Спокойной ночи, дорогая.»

«Спокойной ночи, Герберт.»

В доме воцарилась глубокая тишина, нарушаемая только мерным тиканьем часов в гостиной и редким завыванием ветра в щелях оконных рам за окном. Уильям Уоллес лежал на спине в темноте, глаза открыты, глядя в черноту над кроватью. Джулия Уоллес, измученная тревогой и недомоганием, скоро уснула, ее дыхание стало ровным и тихим. Записка с адресом лежала в кармане жилета Уоллеса, висевшего на спинке стула в двух шагах от кровати. Свет погас. Где-то на улице, в саду или у калитки, громко скрипнуло дерево – как будто кто-то наступил на половицу или дернул защелку. Уоллес резко повернул голову на звук, замер, прислушиваясь, напряженный в темноте. Больше звуков не было. Только ветер. Он медленно перевернулся на бок, спиной к окну.

Глава Вторая: Утренняя рутина 20 января 1931 года.

Будильник на каминной полке в спальне прозвенел ровно в семь часов утра. Уильям Уоллес открыл глаза. Он потушил звонок, встал с кровати. Джулия спала, повернувшись к стене. Уоллес надел халат и тапочки. Он вышел из спальни, спустился в прихожую первого этажа.

Первым делом он подошел к задней двери, ведущей в крошечный двор. Он проверил верхнюю задвижку – штырь плотно сидел в петле. Нижняя задвижка также была заперта. Замок «Йель» щелкнул при проверке ручки. Дверь была надежно заперта изнутри. Уоллес прошел на кухню.

На кухне он открыл дверцу угольной плиты. Зола от вчерашнего огня была холодной. Он совком достал несколько кусков угля из ведра у плиты, положил их в топку. Сверху положил смятые газеты и щепки из коробки рядом. Он чиркнул спичкой, поджег бумагу. Когда щепки занялись, он прикрыл дверцу, оставив заслонку поддувала открытой. Пламя разгоралось.

Он наполнил чайник водой из крана над раковиной, поставил его на плиту рядом с разгорающимися углями. Достал из шкафа металлическую кастрюльку, насыпал в нее полчашки овсяных хлопьев из бумажного пакета. Залил хлопья двумя чашками воды из-под крана. Поставил кастрюльку на плиту, на край, где было менее жарко. Достал из хлебницы половину буханки черного хлеба. Отрезал два ломтя. Положил их на решетку над углями, чтобы подсушить.

Пока плита разогревалась, Уоллес вернулся в прихожую, поднялся на второй этаж. Он прошел в ванную комнату. Умылся холодной водой из крана. Побрился безопасной бритвой, используя кисточкой кусок мыла из мыльницы. Вытер лицо и руки полотенцем, висевшим на крючке. Причесал волосы гребнем. Оделся в чистую рубашку, жилет, брюки, носки и туфли. Пижаму и халат сложил на стул в спальне. Джулия проснулась, пока он одевался. Она села в кровати, опираясь на подушки, и закашлялась.

Уоллес спустился на кухню. Вода в чайнике закипала. Овсянка на плите булькала. Он помешал ее деревянной ложкой. Ломти хлеба подрумянились. Он снял их с решетки щипцами, положил на тарелку. Намазал тонким слоем маргарина из жестяной банки. Выключил плиту под овсянкой. Разлил кипяток из чайника в заварной чайник, где уже лежала ложка сухого чая. Накрыл чайник грелкой. Налил овсянку в миску. Положил ломоть хлеба рядом. Поставил миску, тарелку с хлебом и пустую чашку на поднос. Налил в чашку крепкого чаю. Добавил в чай одну ложку сахара из сахарницы. Своего завтрака он не стал подслащивать.

Он поднялся в спальню с подносом. Поставил его на тумбочку рядом с Джулией. «Доброе утро», – сказал он.Джулия кашлянула еще раз. «Доброе утро». Ее голос был хриплым. Она посмотрела на поднос.

«Чай с сахаром. Овсянка. Хлеб», – перечислил Уоллес. – «Как спалось?»

«Плохо, Уильям», – ответила Джулия. – «Кашель не давал уснуть до самого утра. Спина болит». Она взяла чашку двумя руками, сделала осторожный глоток чая. К еде не притронулась. «Я только чай попью. Спасибо».

«Тебе нужно принять лекарство», – сказал Уоллес, указывая на два пузырька и коробочку с пилюлями на тумбочке рядом со стаканом воды. – «Я оставлю тебе обед на кухне. Вареная картошка и говядина. И лекарства здесь. Я уезжаю в офис, потом по делам к клиентам, потом… к этому Кваллу. Вернусь поздно. Ты уверена, что справишься?»

Джулия кивнула, отпивая чай.

«Да, да. Я буду отдыхать. Миссис Грин заглянет днем, спросит, не нужно ли чего. Она обещала вчера. Не беспокойся».Уоллес кивнул. «Хорошо. Постарайся поесть хоть немного». Он не поцеловал ее, не обнял. Развернулся и вышел из спальни.

Он спустился на кухню. Достал из шкафа глубокую тарелку. Положил в нее три очищенные, сваренные накануне картофелины и кусок вареной говядины. Накрыл тарелку другой, чуть меньшего размера, чтобы еда не заветривалась. Поставил тарелку на кухонный стол. Убрал со стола свою миску из-под овсянки, вымыл ее. Вымыл ложку и кастрюльку. Протер стол тряпкой. Потушил огонь в плите, прикрыв заслонку поддувала. Выпил свой чай, стоя у окна. Погода была пасмурной, моросил дождь. Он поставил чашку в раковину.