Седьмой карамельный демон

Я чувствовал, как пульсируют мои виски, и мне пришла идея прошерстить свои записи о любых упоминаниях крупных кладов, которые мы искали, но так и нашли. Эти записи были в моем большом блокноте. Возможно, мне удастся обнаружить что-то, что я смогу связать с маршрутом Немца, который пришлет мне Граф. Хотя, честно говоря, это маловероятно.

Мне, наверное, даже не совсем важен клад, а важно поймать самого Нуллума. Инфернальный убийца, ловкий и умный, закрытый от всего мира и от глаз, делающий все, что хочет в маленьком регионе. Он не просто не пойман, а за десятилетия нигде толком не упоминался. Это загадка не меньше, чем поиск мифической янтарной комнаты, которая если и была, то по моим данным сейчас находится где-то в США.

Призрак больше похож на паука, который должен где-то плотно осесть и иногда выходить на охоту, поэтому скорее всего вся эта история случайно с ним переплелась. Ее запустил как раз Немец. Видимо, поэтому Немец и рыскал в местах обитания Нуллума, около его логова или в поле его зрения. Ох, много над чем придется подумать! Сердце снова забилось. Я снова жив. Охота началась, и, судя по всему, это действительно последняя и самая важная партия.

Собираясь уходить, я протер везде пыль влажными салфетками, потушил свечи и навел порядок. Запирая все замки, проверял каждый по одному разу. Выходя, в очередной раз осознал, что после посещения моей тайной комнаты все мои голоса и высокая степень нервозности на время умолкают. Хотя мне все равно нужно проверять по несколько раз комнаты и дом. И вот я уже на улице. Опасаясь, что кто-то наблюдает, я медленно раскрываю обертку конфеты, которая, оказавшись во рту, дала мне возможность остановить этот безумный цикл проверок и пойти дальше. Не все так просто, конечно. Конфета не была лекарством: я все так же ощущал весь спектр сомнений. Она, скорее, служила якорем. Пока я чувствовал во рту ее вкус и текстуру, осознанно подходя к вопросу детализации, меня медленно отпускало.

Возвращаясь обратно, я чувствовал себя так, словно оказался под водой. На душе прохладно и спокойно. Я знал, что это состояние не продлится долго, потом снова придет волнение и постоянная паранойя, которая сведет меня с ума и уничтожит меня прежде, чем мой тайник вскроют. Дождь с градом за окном и работающие дворники давали усыпляющий эффект. А спать нельзя, разве что через пару часов, когда буду дома. Нуллум никогда еще не был так близко, когда есть современные камеры, к которым сейчас большим чудом еще есть доступ. Вернее, пока что есть. Надо сделать все.

Дыхание участилось, сердце забилось чаще. Я очередной раз чувствую, что это финальная часть всех событий, которые вели к этому моменту все последние двадцать лет.. Не знаю, почему я так чувствовал, но я в это поверил. Становилось страшно. Я вообще не хотел «схлопнуться» во всей этой истории. Будущего как такового я не видел, даже не знал, что меня ждет дальше. Ни жены, ни детей, ни малейшего шанса почувствовать себя живым.

Этот тайник съедает во мне все человеческое и обрекает на страдание. Ведь прежде, чем в него войти, я переполнен паранойей и демоническим шепотом. Меня терзают всевозможные чувства, а мое нутро обжигает страх. Когда вхожу в эту комнату, эти чувства дополняются паскудным сосанием под ложечкой. А потом, словно я пустил героин по вене, наступает тишина, спокойствие. Мол, если и зайдет кто за мной, пускай. Только оставьте меня, спасите меня. Почему я сюда хожу? Меня кто-то зовет? Кто-то ждет? Я ведь психиатр. Какова природа моей нездоровой тяги к этому месту? Неужели здесь есть что-то потустороннее? Может, этот шепот, звучащий на языке, не понятном смертным, вовсе не в моей голове, а вполне реален? Я помотал головой, чтобы оклематься.

Пискнул мой кнопочный телефон. Взглянув на дисплей, я увидел лишь «3/3». Что означало, что в нужном месте, недалеко от моего дома, я найду записи камер наблюдений на флешке и смогу попытаться найти Нуллума сам, если не захочу ждать отчеты моих людей, поделивших между собой части архива записей камер для просмотра.

Когда я возвращался обратно, уже темнело. По дороге назад я пришел к выводу, что прежде чем забрать видеозаписи, нужно заехать на работу. При анализе видеозаписей мне может потребоваться моя записная книжка. Но не та, в которой велась опись тайника и которая была зашифрована, пусть и довольно простенько. Этот блокнот хитро и со вкусом спрятан дома.

Речь шла про ту книжку, в которой я вел заметки по поводу потенциального клада или перспективного места, с подробными упоминаниями из нескольких источников. Все это пригодится, когда я увижу примерный маршрут, по которому двигался Немец и его гид. На работе взаимодействовать с этим блокнотом легче. Я занимался им, когда в рабочем процессе наступало затишье и нужно было убить время.

А дома я обычно размышлял над тем, что уже имею, поэтому полет фантазий я позволял себе только на работе. Блокнот невозможно толком прочесть, если не знать, о чем именно там идет речь. К тому же, за безопасность переживать нет смысла. В кабинет заходила только уборщица, которая со страхом и трепетом относилась ко всем моим бумажкам и записям. Да и спрятан этот блокнот был под рабочими документами в ящике с замком.

Я оставил машину там же, где и взял, около заброшенного Дома Советов. Окрыленный после посещения тайника, я пешком добрался до места работы. Психиатрическая клиника находилась в пятнадцати минутах ходьбы от парковки.

Народу в центре оказалось предостаточно, несмотря на холод. На территории лечебницы меня не покидало поганенькое чувство, не похожее на привычную паранойю. Словно сильный холодный ветер принес бессвязные, неслышные слова. Это было чувство тревоги, ничем не подкрепленное и очень слабое, почти незаметное. В пустом открытом дворе становилось жутковато.

Охранник, впустивший меня внутрь одного из многочисленных зданий на территории лечебницы, где находились кабинеты врачей и комнаты для собраний и групповых терапий, как-то загадочно, даже с ухмылкой неожиданно выпалил:

– Сегодня точно призраки гуляют по этим старым коридорам. Тут такая тишина стоит, что можно услышать пробегающую мышь. Но сегодня духи явно разыгрались: от шума два раза даже поднимался проверять. Страшно конечно, но я должен охранять покой даже от мертвых… Хе-хе… – мерзко рассмеялся охранник, а потом прокашлялся и продолжил: – Если увидите дух какой-нибудь, то сразу кричите, я мигом приду на выручку.

– Непременно, – не придав значения его словам, сухо процедил я, поднимаясь по лестнице на третий этаж.

Коридор был широким и длинным. У нас тут стояла только одна камера наблюдения – наружная, выходившая на шлагбаум и большую каморку охранника. Но это не имело значения: на работе никогда не происходило ничего захватывающего.

Дверь в мой кабинет находилась практически в конце коридора, и, надо признаться, сегодня ночью здесь было особенно жутко. Страх и удивление не пересилили мое желание включить свет в коридоре. С фонарем на телефоне я дошел до своего кабинета, открыл дверь ключом и, прежде чем войти, обернулся и посветил назад. Тишина.

Внутри все как обычно: кабинет обустроен по-современному, но весьма просто. В нем не было ничего такого, что бросалось бы в глаза. Много полок, книг и папок с документами. Включив свет, я плюхнулся в свое большое офисное кресло. Немного переведя дух после напряженного дня, я просидел несколько минут в тишине. Затем открыл ключом ящик стола и приподнял папку с документами, которая служила отводом для глаз, скрывающим основное содержимое ящика. Мое сердце неистово заколотилось, когда под папкой я не обнаружил свой красный потертый блокнот.

Глава 3. Пробуждение

Эрнст

За год до основных событий

Где-то на берегу холодного моря, в теплый безветренный день на пристани стоял маленький мальчик. Широко открытыми глазами он завороженно смотрел, как по небу рассыпались звезды, словно бисер на деревянный паркет. Считать их не имело смысла. В его душе горел такой яркий огонек, что, казалось, он никогда не потухнет, и мальчик пронесет это тепло через всю свою жизнь.

Он жадно искал глазами падающую звезду. Дед рассказал про сегодняшний звездопад, а мальчик доверял ему больше всех на свете. Хотя стоял он долго, ему показалось, что прошло лишь несколько мгновений. И вот наконец он увидел не одну, а целых две падающие звезды.

Тогда мальчик решил, что ему можно загадать два желания. Первое, красивое и по-детски наивное, он знал очень хорошо. Он мечтал своими глазами увидеть все семь чудес света. Он видел их в энциклопедии по истории, и думал, что однажды станет археологом. Вместе с экспедицией он найдет в недрах Египта очередное захоронение возрастом в несколько тысяч лет или где-нибудь в Греции под землей отыщет древний город.

Но мальчик не ожидал, что у него появится возможность загадать еще одно желание, поэтому его пришлось придумывать на ходу. Он вспомнил слова деда: «Никогда нельзя терять внутренний огонь, даже когда будет очень тяжело!» Мальчик не совсем понимал, что это значит, но слова так впечатались в его память, что он попросил у второй падающей звезды, чтобы он не потерял свой огонь. В ту минуту ему казалось, что он испытывает самое настоящее счастье.

Если бы мальчик только знал, что спустя почти двадцать лет от огня в его душе останутся лишь холодные угли, напоминающие о давно погасшем августовском костре! Что умрет в нем кладоискатель, археолог, студент, спортсмен, да и попросту обычный человек. Вряд ли бы он поверил, что дальше России его нога не ступит, а единственным местом, где он побывает, кроме своей родины, будет граница с Литвой.

Сколько боли почувствовал бы тот светлый, чудесный ребенок, выросший в любви и заботе, если бы магическим образом он увидел то, во что он превратится спустя столько лет! И виной тому будет он сам.

Наверное, любой человек может представить что угодно, кроме глубины своего падения.

Мальчик явился Эрнсту во сне после очередной дозы героина. Этим ребенком и был он. Огонек в груди, спавший уже очень долгое время, внезапно вспыхнул, полоснув душу невообразимой болью.

Широко открыв глаза, Эрнст вздрогнул и огляделся вокруг. Он лежал одетый в ржавой ванной. Эрнст вспомнил, что он находится в притоне, а точнее, в загаженной квартире.

Притон вобрал в себя все самое омерзительное, что может впитать место, где обитают потерянные души. Вонь разложения, болезней и слабости людской плоти была настолько сильной, что казалось, будто это запах разложения самой души. Кровь, рвота, чей-то кашель в соседней комнате – такой силы, словно легкие сейчас выскочат наружу. Разбитый кафель и раковина. Шприцы и иглы в крови. Воздух пропитан отчаянием. Сама смерть задержала бы дыхание перед тем, как сюда войти.

Очередная доза Эрнста почти выветрилась, и к нему начал подкатывать ужас. Но не от происходящего, а от увиденного во сне. Воздуха словно не хватало, неистово жгло в области сердца. Эрнст схватился за грудь, пытаясь успокоиться. Он не понимал, что с ним происходит, но мелькнула безумная мысль, что желание, загаданное в детстве, внезапно нагнало его и сбылось. Огонь снова нашел душу того мальчика, когда ему уже казалось, что никакой души вовсе и нет.

Боль от «возвращения» сковывала дыхание. На Эрнста внезапно нахлынули воспоминания и чувства прошлых лет, когда он был еще открыт миру и так много чувствовал. Эрнст ошарашено огляделся вокруг, словно тому мальчику у моря приснился кошмар и двадцать лет ада в его жизни – это всего лишь мгновение, которое никогда не происходило.

Только вот оказалось, что он не спит.

Боль терзала не только душу, но и стучала молотками по вискам и затылку. Эрнста вырвало прямо в ванну. Подойдя к треснувшему зеркалу и обильно умывшись в холодной воде, он начал разглядывать свое отражение в зеркало. Белые до синевы губы контрастировали с черными волосами, а судя по бледному, осунувшимуся лицу с глубокими морщинами казалось, что ему около пятидесяти, хотя на самом деле ему не было и тридцати. А если точнее, пару месяцев назад Эрнсту исполнилось 29 лет.

Он понимал, что видит в зеркало типичное лицо героинового наркомана, если не считать одну деталь – удивленные, ожившие пару минут назад глаза. Часто моргая, Эрнст ощущал себя в пустой ванной так, словно он оказался абсолютно голый посреди сцены. Ему хотелось бежать. И он побежал.

Быстро миновав комнаты, вонь которых чувствовалась даже несмотря на задержанное дыхание, Эрнст оказался у двери. Пришлось повозиться, прежде чем нервными движениями он открыл замок и вылетел на улицу.

На улице он глотнул свежего воздуха и попытался успокоиться. Погода в Питере как обычно была хмурая. Серое небо и колышущиеся деревья без листьев. Эрнст всегда любил Питер: люди вокруг не выглядели счастливыми, и он мог по-настоящему смешаться с толпой.

Эрнст быстрым шагом шел по набережной, и к нему начало приходить осознание, что скоро доза выветрится. А денег нет даже на сигареты. Ад стал немного ближе.

Хотя последнее – не проблема. Он стрельнул парочку сигарет у нескольких прохожих, но вот что делать со всем остальным, он понятия не имел. Прошлое начало просачиваться неожиданно, изо всех уголков прошедших лет, которые не были в полной мере омрачены одурманенными днями.

Телефона у Эрнста не было, что объяснялось несколькими причинами. Одна из них – банальное отсутствие денег на связь. Пачка сигарет для Эрнста по приоритету выше еды.

Да и еще кредиторы с коллекторами прохода не давали. Долгов было много: и за наркотики, и за азартные игры. Долги пытались выбить даже старые приятели и бывшие друзья, но без связи это дело оказалось безнадежным. Успехов никто не достиг: Эрнст лихо от всех ускользал.

Но была еще одна причина – пожалуй, самая главная. Звонить ему было абсолютно некому. Разве что бабушке, чей номер он благополучно забыл. Да и она наверняка слушать его не захочет после того, что он натворил.

Эрнст бездумно бродил по городу, не понимая, что ему делать дальше. Он просрочил аренду комнаты, поэтому месяц назад его с вещами выставили за дверь. Он жил, как бродяга: скитался по притонам, спал, где придется, и проводил время с такими же бедолагами, как и он.

Здоровье было единственным, что ему удалось сохранить. Подростком он много занимался спортом и вел правильный образ жизни. Сейчас даже вспомнить смешно, но именно это позволило ему годами разрушать себя и не коснуться смерти в полной мере.

Но сейчас он чувствовал, что его жизненные силы подходят к концу. Все в его существовании даже не намекало, а громко кричало прямо в ухо: «Это тупик!» Продать было больше нечего, разве что потертое черное драповое пальто с длинным воротником, всегда поднятым, чтобы закрыть шею от пронизывающего ветра. Но продать пальто означало умереть от холода. Разум хоть и заигрывал с суицидом, но этот флирт никогда не превращался в навязчивую идею.

Но сейчас Эрнста больше интересовало не что делать дальше, а что за тепло разливалось у него в груди. Конечно, час назад там бушевало пламя – да такой силы, что, казалось, оставило ожоги. Но даже сейчас – несмотря на путавшиеся мысли и попытки привычной пустоты вытеснить тепло, словно это было инородное тело – он ощущал себя живым человеком. Вспомнился дед, который воспитывал и любил Эрнста больше всех. Он умер, когда Эрнсту исполнился двадцать один год. Столько лет прошло! Почему именно сейчас воспоминания вернулись?

Он вспомнил, как дед работал на заводе, почти не пил, но часто выбирался на поиски клада, надеясь однажды разбогатеть. Он любил рассказывать истории про минувшие эпохи, одержимых страстями людей, мистические небылицы, и, самое главное, истории про клады и их поиски.

Дед посещал барахолки, да и сам, бывало, чем-то приторговывал. Маленький Эрнст часто ходил с ним, без интереса разглядывая медали, монеты и побрякушки. Правда, когда дед находил что-то особенное и его взгляд менялся, словно он смотрел на предмет через магическую призму, Эрнст сиял вместе с ним.

Держась за сердце, Эрнст остановился. Его организм настолько истощился, что, казалось, он вот-вот упадет прямо здесь. Как он раньше этого не замечал? Ощущая всю обреченность своего существования, он захотел сдаться. Отдаться во власть чего-то высшего, сильного, справедливого. Словно преступник, которого догрызла совесть и усталость от постоянных преследований, идет в полицейский участок, чтобы явиться с повинной. Только вот идти некуда. Разве что в монастырь…

В эту минуту Эрнст снова подумал о бабушке. Их последний разговор он не мог вспомнить без стыда: он клянчил у нее деньги. Он едва мог припомнить, зачем они ему были нужны – скорее всего, на дозу. Сейчас, почти замерзнув на улицах этого промозглого города, он надеялся, что она жива. Но последний раз они разговаривали по телефону больше трех лет назад. За это время всякое могло произойти.

Слабый огонек в груди нашептывал Эрнсту идти именно к ней, к единственному родному человеку. Но он не представлял, откуда взять деньги на билет домой, что там его ждет и не прогонят ли его с порога. Эрнст тщетно прокручивал в голове варианты, как достать билет домой. На самолет у него точно не хватит, но можно попробовать добраться до Калининграда на пароме.

Такие мысли роились у него в голове, пока он, голодный и усталый, бродил по улицам. В Питере Эрнст жил уже лет десять. Друзей в свое время у него водилось предостаточно, но сейчас людей, к которым он мог обратиться, попросту не было. Доверие израсходовано до суха. Ничего не оставалось, как идти и просить милостыню у прохожих людей: может, кто-то сжалится?

Мозг впервые за долгое время начал работать. Он прокрутил в голове разные варианты и решил вернуться в притон, собрать все пожитки и отправиться на паром. Придется наклянчить нужную сумму. Возможно, даже удастся что-то поесть. Пока он не соберет деньги на билет, ему нужно будет где-то ночевать, а, может, он даже замерзнет от холода.

Еще день назад Эрнст не боялся смерти, но сейчас ему стало страшно, и все это из-за внутреннего огонька внутри, к которому он оказался не готов.

После выветривания дозы организм продержится еще дня два, а может, даже три, если добыть алкоголь. Но что делать дальше, он не знал. Дальше – ад. Он тешил себя иллюзией, что если добраться поскорее домой, то случится чудо. Конечно, Эрнст понимал, что это неправда, что никакое чудо его не ждет. Но пути назад нет.

Дальше все было как в тумане. Он не помнил, как забрал остатки вещей из притона, как попросил у случайного прохожего мелочь на метро. Выйдя из метро, он доковылял до паромов. С каждым шагом ему казалось, что силы его оставляют. На вокзале он зачем-то посмотрел расписание, хотя понимал, что сегодня уже не уплывет. Ближайший паром до Калининграда отходил в 15:14. Пусть так.

Несколько часов Эрнст шатался возле вокзала, ловя безучастные и презрительные взгляды. Столько желчи ему приходилось видеть впервые, а точнее, обращать на нее внимание. Люди косились и лишь редко подкидывали мелочь.

Спустя час он насобирал на буханку хлеба и пачку сигарет. Выветривающаяся доза чуть настойчивее напоминала о себе, шепча Эрнсту, что, если очень постараться, можно за пару дней и на новую дозу накопить.

Голод подкидывал грязные мысли, предлагая украсть сумку у пожилой женщины или рюкзак у зазевавшегося студента. Так низко Эрнст еще никогда не опускался. Грязи в его жизни хватало, но еще никогда он не прибегал к воровству. От такого количества отвратительных идей ему хотелось передознуться или прыгнуть в воду и не выныривать, но тепло в сердце продолжало куда-то звать, поэтому он раз за разом прогонял дурные мысли.

Эрнсту неистово повезло, когда проходящий мимо худой пожилой мужчина с глубокими морщинами, строго посмотрев на него, замедлил шаг. Он не отрывал от Эрнста глаз, и вдруг его взгляд наполнился жалостью. Мужчина остановился, как будто не в силах противиться этому порыву, и Эрнсту показалось, что прохожий заглянул ему прямо в душу и увидел тот самый огонек.

Когда прохожий узнал, на что Эрнст собирает деньги, то купил ему недешевый билет эконом-класса. Он сказал ошарашенному, что потерял из-за наркотиков сына, и поэтому при виде Эрнста у него сжалось сердце. Он купил Эрнсту горячий обед в привокзальной кафешке, отсчитал небольшую сумму на еду и ушел. Мужчина попросил не благодарить его.

– Не завяжешь – сдохнешь, как подзаборная крыса. Крепись. Дорога открывается идущему. Жизнь – штука непредсказуемая. Глядишь, выкарабкаешься, – напутственно сказал он и удалился.

«Да мне кажется, что я уже и не живой совсем», – подумал Эрнст, капая слезами в тарелку с тостами и омлетом. Ковыряя вилкой фасоль с помидорами, он пообещал себе, что обязательно выживет и, несмотря на туманное будущее без перспектив, будет двигаться к искуплению, стараясь изо всех сил не терять огонь, который так ярко и неожиданно вспыхнул, спустя столько лет напомнив, что такое быть живым.

После почти десятилетней спячки в один обычный день Эрнст проснулся. В родных краях он оказался спустя примерно сорок часов, и каждую минуту – и на пароме, и после прибытия в родной город – его не покидало чувство искреннего удивления: как же он все-таки на это решился? Чудеса воистину возможны.

                                        * * *

Эрнст

Пасмурный день в родном городе. Я полюбил эту погоду не сразу, а лишь тогда, когда одиночество стало моей неотъемлемой частью. Эмоции и боль, которые я испытывал, находясь в трезвом состоянии, смягчались только серым небом и холодным ветром.

Прошло ровно два дня с тех пор, как взошел на паром. Я не курил и ничего не употреблял. Я принял решение (по ощущениям, довольно хлипкое) завязать со всем, от чего я завишу и что меня убивает: сигареты, алкоголь, наркотики, азартные игры. Бутылку водки, припасенную для смягчения наркотической ломки, я отдал грузчикам.

Процесс очищения очень болезненный, но сейчас притупляется мощной тягой покурить. Пока я плыл, я все думал о том, что скажу бабуле, когда увижу ее. Я почему-то был уверен, что она жива, чувствовал это всей душой.

Интересно, я вообще смогу посмотреть ей в глаза? Как бы то ни было, я очень хотел поскорее пройти этот этап позора и порицания. В конце концов, я ее единственный близкий человек, а она – мой. Правда, таких родственников, как я, и врагу не пожелаешь.

Легкие снова разрывало, словно я оказался на дне реки, прикованный к камню. Только вместо того, чтобы сделать жадный глоток воздуха, хотелось затянуться крепкой сигаретой. Я ощущал легкость. Это было даже по-своему хорошо, но предстоящая встреча с бабулей пугала настолько, что мой организм ослабил сопротивление.

Я слышал много разных советов, как пережить ломку: про глубокое дыхание, про то, что первые две недели самые трудные. Но все это полная чушь. Нигде не сказано, как не закурить, когда ты вот-вот увидишь человека, последнего по-настоящему близкого, родного человека, которого ты подвел и предал. Что говорить? «Привет»? Или нет, наверное, просто молчать, скукожиться и ждать. Правда, не совсем понятно, чего ждать: слезы, осуждение или захлопывающуюся перед лицом дверь?

Помимо страха и ломки, подступала грусть. Все, кого я знал и любил, ушли. Кроме бабули. А я был в состоянии вечного дурмана и не смог никого по совести оплакать.

Я пил свою жизнь, словно дешевый перебродивший портвейн, а теперь, судя по всему, очень долго буду отходить после тяжелого похмелья. Что ж, если на Земле и есть ад, то одна из его интерпретаций скоро начнет происходить в моем организме. Я знал, что дальше будет хуже и мое решение измениться скоро начнет ослабевать.

Я смотрел на свои руки: дрожь усиливалась вместе со страхом. Не знаю, чего я боюсь больше: отказа от зависимостей, который сулит еще больше мучений, или новой жизни.

                                        * * *

Моросил мелкий дождь. Я шел, мечтая о двух вещах: стрельнуть сигарету у прохожего, а потом добраться домой и просто лежать на кровати. К остановке подъехал нужный мне автобус, но войти в него получилось не сразу: тело стало ватным и неповоротливым, словно сопротивляясь тому, что я еду к бабушке.

Я наскреб нужную сумму, вручил кондуктору и уселся в самом конце салона. Через какое-то время город за окном сменился полями и лесами. Я не испытывал ностальгии, но у меня не хватало сил на рефлексию, чтобы понять, почему.

Когда я, наконец, приехал, уже смеркалось. Быстро дыша от волнения, я двинулся в сторону родного дома, словно на расстрел. За годы город изрядно изменился из-за реконструкций старых немецких зданий и появления современных застроек. Контраст был впечатляющий.

Возле дома я прислонился к дереву, чтобы отдышаться. Я ощущал себя так, словно пробежал марафон. Только перегрузка была не физическая, а эмоциональная. Воистину, убивает не казнь, а ожидание.

Я увидел свой дом. В нем было два этажа. На первом этаже горел свет, и я подумал, не сдает ли бабуля комнаты квартирантам. Деньги-то ей наверняка нужны.