Седьмой карамельный демон

Запах стоял жуткий. Кто тут только не ночевал в мое отсутствие! Но в целом так и задумано. Я специально оставлял дом в таком состоянии. Так он выглядел неприметно. Создавалось впечатление, что хозяевам важна только земля, а дом скоро будет снесен и перестроен. Мне все это было только на руку. Поначалу, когда я только обустроил там свой тайник, я дико переживал. То и дело возвращался туда, смотрел издали, понимая, что не должен там находиться. По нескольку раз проверял запертый замок, постоянно озирался по сторонам. Насколько же я, наверное, нелепо выглядел! Не подозрительно, а именно нелепо.

С бюрократической и документальной точки зрения я чист. Меня нельзя прижать к стенке (только если получится взять с поличным). Тайник для меня – все!

Убедившись, что в доме я один, я спустился в небольшой, но просторный погреб, который запирался отдельно. В погребе всегда было немного влажно и сыро, поэтому пыль там практически не скапливалась. Дойдя до конца одного из стеллажей, я уперся в крепкую металлическую дверь. Отворив ее, я двинулся вдоль небольшого коридора и наконец оказался в своей личной святыне.

Раньше здесь было электричество, но я отказался от него из-за голоса паранойи: по расходу электроэнергии можно было отследить мою активность. Конечно, такие опасения могли быть и полной ерундой, но я не смог избавиться от этих мыслей. Оттого и приобрел очень много долговечных свечей из соевого воска, которые хранил у порога.

Тайник представлял собой просторное помещение, состоявшее из двух больших комнат. Я всегда заходил с включенным карманным фонариком, зажигая свечи одну за другой. Мне очень нравилось, как свет от огня озаряет красные кирпичи старого фундамента. Лишь когда света становилось достаточно, я осматривался. Кирпичные стены впитывали свет огня, словно легкие человека впитывают воздух после долгого кислородного голодания. Окидывая взглядом помещение, я вглядывался в артефакты – эхо прошлого. Я чувствовал, как время меняло свою текстуру, свой запах, словно ручей менял направление своего движения.

Встав в центре основной комнаты, я уставился на красовавшуюся на стене возле входа картину в специальной воздухонепроницаемой рамке. Это была, пожалуй, одна из самых ценных и дорогих вещей, которые у меня когда-либо были. Если продать ее, удалось бы безбедно прожить остаток дней, ни в чем себе не отказывая. Это был оригинал картины «Бюст известного мореплавателя», авторство которой приписывалось Рембрандту.

Чуть правее располагалась картина «Сценка с известной мифологической темой», приписываемая Вермееру. Весь мир думает, что эти картины утеряны после войны или уничтожены, а они здесь, у меня… Их стоимость неизвестна, но по предварительным консультациям и аккуратным расспросам коллекционеров я прикинул, что каждая оценивается в пять—восемь миллионов долларов.

Всего на стене висели четыре картины, и все они находились внутри специальных рамок, сделанных на заказ и защищающих полотна от влаги и других воздействий. Авторство других двух картин мне не удалось узнать. На одной изображен бюст какой-то дамы, а на второй – потертый пейзаж с мужчиной, одетым в стиле XVII века, идущего в неизвестном направлении.

Картины занимали верхнюю половину стены. Чуть ниже стоял стол, на котором лежали всякие шкатулки и цинковые коробочки. Была там и еще одна комната. В ней тоже хранились ценности и артефакты. Но там по большей части лежали старые тома, редкие бумаги и документы, имеющие свою неповторимую ценность. Все артефакты были в специальных влагонепроницаемых чехлах. На стенах висели полки со шкатулками и другими реликвиями. На полу лежали снаряды, котелки, каски и другие менее ценные редкости.

Этот дом изначально принадлежал одному моему приятелю, который тайно занимался криминальными делами, от рэкета до пыток и убийств. Собственно, благодаря ему я и попал в этот мир. Это место сконцентрировало в себе столько вещей, что и вообразить сложно.

Тогда, в 90-е я был совсем юнцом, учился в медицинском колледже и готовился поступать на психиатрию. Умение оказывать первую медицинскую помощь сыграло в моей жизни ключевую роль.

Все началось с того, что однажды мне позвонил тот самый приятель и попросил о помощи. Я понятия не имел, что нужно делать, но отказывать не стал. И только приехав на место и увидев корчащееся тело братка с пулевым ранением, я понял, почему они обратились ко мне. В больницу везти его было нельзя, поэтому искали того, кто может вытащить пулю и обработать рану без огласки.

Признаюсь, я струсил, ведь операция предстояла серьезная, но пути назад не было. Все прошло гладко. Мне хорошо заплатили и потом периодически звали кому-то помочь. Так я и попал в преступный мир, который незаметно заключил меня в свои объятия.

Став частью группировки, я навидался трупов и ужасов. Впрочем, они быстро перестали меня впечатлять. Когда привык, мне даже стало нравиться отбирать что-то силой. Правда, я и тогда руки не пачкал, лишь наблюдал со стороны.

Меня особенно удивлял и завораживал поиск тайников. Иногда мы вскрывали их сами, предварительно изучив карты и разного рода упоминания, как и следует по всем канонам охоты за реликвиями. Но чаще всего мы забирали добытое у других охотников или случайных счастливчиков. Особенно часто что-то находили экскаваторщики и строители. У нас уже тогда имелись связи. Мы даже воровали из-под носа у государства.

В те времена царил самый настоящий хаос. Мы успели взъерошить уйму тайников и добыть множество драгоценных реликвий. Пока другие группировки занимались рэкетом или держали точки, нам удалось занять никому не нужную нишу по добыче артефактов.

Мне не было еще и 18 лет, но я уже видел, как сбывают артефакты в Европу, и успел познакомиться с нужными людьми. В дополнение к английскому я стал учить немецкий и обзавелся большим количеством связей за границей. Так прошло несколько лет, пока всю верхушку группировки не уложили буквально за несколько дней. До сих пор не понятно, кто их заказал. Выжившие разбрелись кто куда, но тоже долго не прожили.

Мой тайник изначально принадлежал моей бывшей группировке, так что все, кто про него знал, мертвы. После их смерти здесь осталось много ценностей, небольшую часть из которых я продал, прежде чем лететь в Москву учиться на психиатра.

Я получал образование с намерением осесть в столице, но постоянно вспоминал тайник в Калининграде. Ценностей в нем осталось еще много. Меня так и подмывало вернуться и сбыть их, но я понимал, что сделать это будет непросто. Я много раз хотел бросить учебу и уехать домой, но держался. Окончив университет, я вернулся в родной город спустя лишь шесть лет.

Я сразу же купил землю с тайником на кредитные деньги. Оформил так, чтобы ни одна нитка не привела ко мне. Когда я впервые приехал посмотреть на свое приобретение, меня ждал сюрприз – на месте дома стоял пустырь, только где-то вдали виднелись редкие дома и хижины. Пока я учился, кто-то сравнял постройку с землей.

Несколько дней я приходил туда с лопатой. В результате я нашел-таки фундамент и раскупорил тайник. Забрал мелкие золотые безделушки, кольца, серьги, редкие монеты и прочее. Очень хотелось побежать в ломбард или к антиквару и продать часть вещей. Но, проявив недюжинное терпение, я стал изучать рынок чуть ли не под микроскопом. Сидел часами, мониторил, искал, звонил, ездил, изучал. И только потом попробовал связаться с людьми в Европе, которые задорого покупали нужные им артефакты. Я получил крупную сумму за часть проданных вещей и потом боялся, что по мою душу явятся или меня поймают и посадят.

Однако ничего не произошло, и я продолжил дело своей группировки – добычу артефактов. Поле казалось непаханым. За два года у меня сформировалась большая команда со своей иерархией. Мы много искали, добывали и забирали силой. Не чурались убийств и даже пыток. Завели связи в полиции и в администрации нашей области.

Все добытое мы делили между собой. Почти. На месте подвала я возвел недострой – чтобы не бросалось в глаза, как я хожу по полю – и оставил этот тайник только для себя. Поначалу я периодически приносил в него что-то особенно ценное – то, что не успел сбыть, или вещицы, для которых было сложно найти нужного клиента. Так подвал стал мало-помалу расти, и тогда до меня дошло: я не хочу это продавать!

По сути, в какой-то момент я стал не просто утаивать предметы, а воровать их у собственной группировки. Но ничего больше из тайника я не сбывал. Только складывал, копил и приезжал любоваться.

Этот тайник стал моей страстью, причем намного более опасной, чем алкоголь или наркотики: если бы хоть кто-то меня здесь увидел, я сразу же стал бы трупом.

                                        * * *

Вырвавшись из размышлений о прошлом, я огляделся вокруг и присел в старинное кресло, смотря на картины. Тревога и боль почти сразу улетучились. На мгновение вернулась тоска и пустота, но эти чувства оставались со мной, как правило, ненадолго. Спокойствие и эйфория теперь не давали мне бояться – до такой степени, что даже если бы сейчас в комнату ворвались недоброжелатели, то я скорее всего не отреагировал бы.

Я словно под опиумом. Какая к черту паранойя и тревога? Наблюдая, как на фоне красного кирпича играют огоньки, я почему-то вспомнил свою команду, которой по праву принадлежала часть ценных реликвий, на которые я сейчас смотрел. Я распродал почти все, что раньше тут хранилось, став влиятельным серым кардиналом в мире сбыта антиквариата и артефактов. Оставшиеся ценности я должен был разделить между теми, кто со мной работал. Но я попросту присвоил все себе.

На самом деле получилось это случайно. У меня вовсе не было желания обманывать своих. Как-то раз одна бабка принесла Корону в музей металлическую коробку с непонятной дребеденью. В коробке лежали мелкие талисманы и статуэтки с непонятной символикой, выглядевшие весьма зловеще. Это был ритуальный набор чернокнижника XVI века. Бабка даже не подозревала, какими ценными вещами она обладала. Но где она все это надыбала? Корон тоже не понял, что ему принесли. Да чего уж там, я тоже не сразу разобрался. Но, когда я узнал цену, которую были готовы дать за все это некоторые сектанты из Европы, на меня словно что-то нашло, и я оставил вещицы в своем тайнике.

Корону я принес другие безделушки и дал денег – гораздо меньше того, что ему полагалось. Бедной старушке мы анонимно подкинули пару купюр. После того раза был еще один, а дальше все покатилось, как снежный ком. Тайник стал для меня одновременно проклятием и ношей. Чем больше я его пополнял, тем больше нарастал азарт и жажда поиска новых ценных безделушек. Почти каждый день я в уме подсчитывал сумму, которую могу выручить, если продам все разом, включая вещи в потайной нишей в стене.

В какой-то момент все артефакты стали проходить через мои руки. Хотя я и не показывал своего лица, мое прозвище стало известно всем, кто пытался продать или получить что-то из старого мира. Меня знали в узких кругах в Европе. К имеющимся связям прибавились новые, и так я стал знаменитостью в мире сбыта антиквариата Кенигсберга и ценностей прусских времен. Особенная популярность ко мне пришла в Германии. Когда очень везло, у меня оказывались семейные реликвии, пусть даже омраченные фашизмом. Обычные немцы и коллекционеры скупали все без остатка.

Конкуренты имелись всегда, но с самыми серьезными мы с командой разобрались. Некоторых просто запугивали, с другими обходились пожестче. Полиции не боялись, ведь никто не пойдет жаловаться, когда скупаешь или продаешь что-то в обход государства. Да и своих людей в полиции у нас хватало; правда, с каждым годом их оставалось все меньше.

Через меня прошло множество артефактов, которые по-хорошему должны были храниться либо в музеях, либо в известных частных коллекциях. Поэтому я всегда балансировал на грани жизни и смерти, и оттого существование мое было еще более изматывающим.

Меня больше завораживала история артефакта, чем его цена (хотя, сказать по правде, чем удивительнее, тем дороже). Самое интересное в тайнике находилось не на виду в комнатах подвала, а в трех хитроумно замаскированных нишах. Чтобы добраться до первой, надо вытащить из стены два кирпича (если не знать, что ищешь, то в жизни не увидишь). В ней находилась небольшая цинковая армейская коробочка. Тут я хранил самые ценные украшения: кольца, серьги с большими камнями (практически все без пары), дорогие и редкие монеты, мелкие артефакты.

Когда я открывал ее, то первым делом искал серебряное кольцо с черепом, принадлежавшее офицеру СС Оскару Дирлевангеру – пожалуй, одному из самых жестоких людей того времени. Кольцо это было подлинным. Его снял с убитого эсэсовца обычный советский солдат, но не отдал в лом, как другие безделушки. Спустя годы оно перешло его сыну, моему соратнику, который умер в 90-е вместе со всеми, кто знал про тайник. Кольцо вроде и казалось холодным и безучастным, но при этом источало что-то зловещее. Я не питал любви к нацистской символике, но меня привлекал в нем запах остановленного, забытого времени

Я положил кольцо обратно в коробку. Сняв строительные перчатки, я мельком взглянул на свою татуировку на правом запястье. Два скрещенных ключа, зубья одного из которых на фоне красного огненного пламени выглядели колоритно и казались неестественно черными.

Я встал и медленно прошелся по комнате, разглядывая ее содержимое. Снаряды, патроны, обмундирование, ценную посуду и сломанные детали было сложно продать, поэтому они так и лежали в тайнике годами. Я никогда не вел реестр и не делал никаких описей таких вещей.

Я дошел до второй комнаты, в стене которой зияла еще одна ниша. В нише, в гидростойкой коробке находились очень редкие документы и карты. Карты – самая большая ценность в нашем мире. Хотя, казалось бы, не пираты ведь! Зачем же их составлять? А нет! У людей, живших тут до прихода СССР, были на то самые веские причины. После войны проживающих здесь немцев экстрадировали в Германию, и те в спешке закапывали все свое добро в надежде вернуться обратно. Сам факт существования такой карты говорил о закопанном где-то кладе. Иногда даже имелся реестр, а иногда были просто догадки, подкрепленные чьим-то экспертным мнением историка или антиквара (да даже коллекционера – те, кажется, знали вообще больше всех). Самая ценная карта ушла у меня и моей команды прямо из-под носа. Мы поняли это уже после.

День, когда у нас из-под носа исчезла карта, имеющая наивысший потенциал для обнаружения большого тайника, начался с наводки знакомых Корона. Ключевые события произошли в одном из запечатанных подвалов особняка, который был построен во времена Кенигсберга и снесен при СССР. Подвал тогда так и не нашли, поэтому он остался под землей.

Предположительно, в нем находились какие-то личные вещи самого Наполеона времен подписания Тильзитского договора. Что за вещи, толком не известно, но вроде ничего особенного. Однако из-за имени какая-нибудь фляга с его инициалами или даже портки могли стоить баснословных денег. Нашел кто-то эти артефакты или перетащил в подвал – об этом история умалчивает. Однако эти упоминания зафиксированы в записях одного немецкого – кенигсбергского – антиквара, который не успел увезти свои ценности или перепрятать их. Он так и оставил их в сундуках в своем особняке. Видимо, за реликвиями он так и не вернулся.

После изучения всех записей у нас появилась теория о том, где могла храниться карта, и где мог стоять особняк и прилегающие к нему здания. Мы проверили все, начиная от одного коллекционера, занимавшегося сбором старинных документов, и заканчивая музеями и даже барахолками. Я звонил коллекционеру и объяснял ему, что я ищу, стараясь при этом не выдать свое желание узнать о кладе. Мы не хотели делиться информацией. Корон как директор музея стал шерстить документы и аккуратно обзванивать коллег в области. Наши люди поехали кто куда: на точки, к разным историкам и на барахолки.

В итоге произошло чудо. Крот оказался прав, и копию карты мы нашли у одного барахольщика. Оригинал мог запросто сгинуть. Барахольщик хранил очень много исторических копий документов – по большей части, ненужного мусора.

Нам позвонили люди Корона и доложили, что нужный материал у них. Корон дал указания сделать фотографии и скорее ехать к нам. В то время мы все базировались в одном из частных домов Графа. Но снимки так и не пришли. Мы не могли дозвониться до наших ребят.

Сначала появилось предположение, что ребята нас кинули. Однако с их стороны это было бы неимоверной глупостью, поэтому уже тогда казалось, что дело нечисто. Мы отправили в жилище барахольщика еще больше людей. Старшим назначили Крота. С ним поехал еще и Мадгабис. Каково же было наше удивление, когда нам оттуда позвонили и доложили, что барахольщик мертв, а вместе с ним – двое наших. Все порезаны ножом. До приезда полиции мы тщательно там прибрались. Порезы на коже от ключицы до живота барахольщика выглядели отвратительно. Такой почерк мы видели и у других жертв. Мы почти не сомневались, что это Нуллум.

Но как Призрак отыскал барахольщика? Как узнал, что наши люди там и за чем конкретно мы охотимся? На эти вопросы по сей день нет ответов. Мы до сих пор не знаем, нашел ли он то, что искали мы. Но если верить логике и интуиции, то нашел. Помимо ярости и перенапряжения нервов, я испытывал всепоглощающую досаду. Мне бы только знать, что же такое находилось в том тайнике! Какие вещи Наполеона были припрятаны в том треклятом подвале?

Это не единичный случай, когда Нуллум обходил нас. Сколько сил мы потратили на размышления! У каждого члена нашей группировки неизбежно закрадывалась мысль: а вдруг крыса среди нас? Ведь в тот момент было сложно поверить в какого-то мифического Нуллума, который собирает драгоценные артефакты и не продает их. Призрак действовал, как настоящее привидение: он как будто вообще не переживал, что его могут поймать, страшно пытать и убить.

Распознавать подвох мы стали не сразу. Почерк Нуллума стал проявляться не только в характерном порезе, который он оставлял на телах убитых. Была еще одна особенность. Всякий раз, когда Призрак раньше нас оказывался в тайниках, заброшенных домах или чьих-то ограбленных квартирах, он опустошал коробки, сундуки, ящики и все другие емкости. То есть, если Нуллум что-то вытаскивал, например, из коробки, то все остальное содержимое выбрасывалось на пол, а сама коробка возвращалась в точности на свое место, словно так всегда и стояла. В полицейских отчетах, которые отправлял нам Граф, это тоже подмечали. Так у нас появился еще один признак, по которому мы стали узнавать почерк Нуллума. В полиции эту особенность Нуллума с убийствами, кажется, не связали, не определили, что это один человек. А мы смогли. Я был поражен тем, что, оказывается, есть кто-то более жестокий, чем мы.

Я четко осознавал, что у меня много общего с этим морально обезображенным убийцей-психопатом (у которого, наверняка, еще и тяжелая патология). Самая главная схожесть заключается в том, что мы оба храним много ценных вещей. Наслаждается ли он ими так же, как и я, сидя в своей святыне, наполненной драгоценностями и редкими артефактами? Эта мысль пробуждала во мне какой-то ужас и трепет. «Такой же, как и я».

Неужели мне «посчастливилось» преобразиться в такого же морального урода? Или это просто общая черта, из-за которой не стоит беспокоиться? Мне бы действительно хотелось поймать его первым и найти все то, что он спрятал. Но больше всего мне хотелось просто поговорить с ним. Этот человек вызывал у меня не только ужас, но и любопытство, особенно когда я понял, что мы похожи.

                                        * * *

Возвращаясь в реальность я подумал об еще одной нише, которая находилась недалеко у выхода из второй комнаты, по правую сторону, за огромным плакатом. Плакат хоть и не очень вписывался в интерьер, но смотрелся достойно. На нем были изображены советские солдаты, водружающие Знамя Победы на вершину разбомбленного здания. В этой нише я держал всю секретную документацию тех времен. Письма, приказы, депеши и, самое главное, карты. Это те самые бумаги, которые имеют потенциал, но ввиду обстоятельств временно не используются и ждут подходящего времени. Еще имелись совсем древние карты. Они вряд ли могли куда-то привести, но, будучи историческими реликвиями, имели хорошую цену. Среди карт я держал еще и письма, даже заметки. Что-то среди этого было зашифровано. Иногда, по вот таким ниточкам, наводкам, мы находили что-то, чего даже ожидать не могли. Почти всегда обстоятельства нас удивляли.

В отдельном блокноте у меня есть список этих карт, а также всех возможных тайников, даже тех, которые уже нашли. Я очень люблю время от времени перелистывать его, изучать свои заметки. Это дает мне своего рода полет фантазии, и я становлюсь как мальчишка, воображая, как нахожу что-то неимоверно ценное.

Этот блокнот я хранил на работе, и, когда мелькал слух, что можно было отыскать какой-то артефакт, мои записи играли решающую роль, так как ключевой документ хранился у меня. Так, например, один раз с помощью Крота мы нашли коробку с драгоценностями, мешок монет и ценную бытовую утварью наподобие чугунных котелков и в итоге смогли это выгодно продать.

Основные деньги мне приносили мои связи с немецкими перекупщиками и коллекционерами. Система была примерно следующая. Кто-то находил ценную старинную безделушку. Это могли быть артефакты Первой или Второй Мировых войн, забытое или спрятанное добро немцев, живших на этой территории Кенигсберга. Бывали еще артефакты давно минувших веков – например, прусские. Попадались французские редкие монеты или драгоценности, оставленные войском Наполеона.

Находили ценности по-всякому. Какие-то любители брали металлоискатель и бродили с ним по полям, где раньше велись сражения. Им редко улыбалась удача: найти удавалось разве что монеты да гильзы. Их завораживал сам процесс. И это легко можно понять: сам пару раз пробовал ради забавы.

Другие – безработные или просто энтузиасты – занимались поиском кладов полупрофессионально. Такие люди считались средним классом среди черных копателей, но слухов об их удачных находках хватало. Они искали карты, изучали историю, и многим из них действительно удавалось найти что-то интересное. Но они были полными профанами в плане сбыта: могли продать ценную вещь за сущие копейки, хотя сами считали такую сумму солидной.

Дальше шли люди со связями. Те никогда не рылись в грязи и не познали романтику кладоискания, археологии да и простого авантюризма. Это были самые осведомленные люди по части историй, связанных с артефактами, и цен на редкие находки. Но и они тоже бывали обманутыми рыбой покрупнее – коллекционерами. Тем не менее, в долгосрочной перспективе они зарабатывали неплохие деньги. Они покупали предметы у чернокопателей или семей, которые в огородах находили что нибудь ценное, а потом продавали в двадцать раз дороже.

Ну и следом шли акулы вроде меня. Хотя, по правде сказать, таких фанатиков, как я, в этом деле, наверное, не найти. Разве что Нуллум? Остальные либо перекупщики, либо добытчики, либо коллекционеры.

Я ходил по подвалу, трогал и оглядывал его содержимое. Душу наполнял мерзкий, но сладкий огонь, словно я игрок, делающий ставку в казино, или молодой нищий, получивший новость о большом наследстве.

Осознание того, что я могу все это продать в течение нескольких месяцев или лет, а потом прожить жизнь, как и где захочу, согревала мою душу не так сильно, как ощущение владения этими вещами.

Ко мне периодически приходило осознание, что это очень нездоровое, даже опасное предприятие, которое, скорее всего, будет иметь для меня крайне негативный и печальный исход. Я словно сидел на пороховой бочке. Чуть-чуть искры – и все полетит на воздух. Пока будут таскать по судам, полжизни пройдет, а уж срок и штрафы… Да и перспектива сесть в тюрьму уничтожала морально. А если не сяду, меня убьют свои же люди за то, что все себе присвоил… Я частенько продавал или обменивал вещи таким образом, чтобы кусок пожирнее остался мне. Или вообще самое ценное оставлял себе, а остальным доставались крохи.

По ощущениям я пробыл в тайнике минут сорок, а фактически – три часа. Умиротворение вытеснило все тревожные мысли и чувства. Ко мне начали возвращаться рассудок и логическое мышление (а это лучшая часть меня).

Анализируя события прошедших дней – смерти от рук Нуллума и слишком смелые действия, для него не свойственные – я пришел к новым выводам. Вопреки предположениям Корона и Мадгабиса, он не загнанный в угол зверь, который из-за возраста и усовершенствования технологий слежки стал действовать открыто. Нет! Он пошел ва-банк, потому что вышел на серьезный след в поиске чего-то очень ценного.

Сейчас мне кажется бредом, что в доме Корона мы все подумали, что кто-то мог случайно его вычислить, оттого он и вышел из тени. Дело в другом. Вдруг Немец и Гид умерли, потому что вышли на след чего-то очень большого? Они нашли клад, за которым, возможно, охотился всю жизнь не только Нуллум, но и я, да и вообще все авантюристы и кладоискатели, археологи и историки, от крупных до мелких.