Бесконечный сад любви

Город просыпался – внизу пробежала девушка, хвост ритмично покачивался; бесшумно проскользил трамвай; где-то пробили часы. Цюрих раскинулся в своей упорядоченной красоте – улицы как шахматная доска, каждая фигура на месте. Озеро мерцало под солнцем, зеркало покоя, которое должно было успокаивать.

Но Джонни чувствовал себя отрезанным, словно часть его уже где-то в другом месте, тоскует по чему-то за пределами знакомого пейзажа. Чувство усиливалось последнее время, особенно после тридцать пятого дня рождения два месяца назад. Дата прошла без помпы – ужин с коллегами, которые звали его «Джон», хотя он не позволял такой близости, вежливые поздравления, похожие на соболезнования, повышение, означающее больше денег для жизни, полной вещей и пустой смысла.

Телефон зазвонил – Мария спрашивала о подготовке к Сингапуру.

– Вообще-то, – услышал он себя, – освободи мне утро. Кое-что появилось.

Пауза затянулась – связь прервалась?

– Вы… вы хорошо себя чувствуете, господин Мюллер? Вы не отменяли встречи внезапно уже…

– Пять лет, – закончил он. – Знаю. Я в порядке, Мария. Просто личное дело.

Личное. Когда в его жизни последний раз что-то было личным, а не служебным?

Повесив трубку, он вернулся к компьютеру, влекомый силой, которую не мог назвать. Пальцы дрожали над клавиатурой. Что он искал? Не знал, но тяга была сильнее разума. Курсор мигал терпеливо и требовательно.

Руки сами набрали: «Эрик Мюллер археолог Каир».

Результаты расцвели на экране как цветы в пустыне. Имя отца, лицо отца – постаревшее, но узнаваемое. Статьи о его работе, теориях додинастических цивилизаций, спорных утверждениях о скрытых камерах под известными памятниками. Большинство – с насмешкой, но несколько свежих – с другим тоном.

Одна, всего полугодовой давности, заставила затаить дыхание:

«Реабилитация: теории отвергнутого археолога подтверждены новыми технологиями. Спутниковая съёмка выявила подземные структуры точно там, где предсказывал доктор Эрик Мюллер в 1995 году. Научное сообщество пересматривает…»

Руки дрожали, пока он переходил по ссылкам, проваливаясь в кроличью нору теорий и вопросов. Отец работал над чем-то перед исчезновением – о древних родословных, забытых знаниях, связях между цивилизациями, указывающих на общий источник. «Маргинальная археология», – называла мать. «Позорная фантазия».

Но что, если нет?

Телефон пискнул – сообщение от Марии: «Сингапур спрашивает о конференции. Перенести?»

«Отмени, – напечатал он. – Отмени всё на две недели».

Ответ пришёл мгновенно: «Две НЕДЕЛИ? Джонни, что происходит?»

Он уставился на своё имя – за пять лет она ни разу не была так фамильярна. Его странное поведение шокировало даже невозмутимую Марию.

«Мне нужен отпуск. Настоящий».

«Куда поедете?»

Куда? Он посмотрел на открытые вкладки, теории отца о связях цивилизаций, письмо о том, что Эрик был прав. Только одно место имело смысл, только там можно найти ответы на вопросы, которые он только начинал формулировать.

– Египет, – прошептал он вслух, пробуя незнакомый трепет спонтанности. Слово – как ключ в замке, о котором он не знал. – Хургада. Первый рейс.

Остаток утра прошёл в лихорадке приготовлений. Звонки, чтобы организовать отсутствие, письма с объяснениями про «личностный рост» и «необходимый творческий отпуск». Реакции коллег – от замешательства до плохо скрытого облегчения. Возможно, они тоже заметили призрака в машине.

Финансовый директор Хендерсон даже рассмеялся: – Давно пора, Мюллер. Я уж думал, вы сложный искусственный интеллект. Куда едете?

– Египет. Красное море.

– Дайвинг? Не думал, что вы любитель приключений.

– Я тоже, – признал Джонни. – Но сегодня я полон сюрпризов.

В банке кассирша, которую он видел дважды в месяц пять лет, улыбнулась: – В отпуск, господин Мюллер? Вы выглядите иначе. Моложе.

Правда? На мониторе безопасности он поймал отражение и увидел то, чего не было утром – свет в глазах, возможность в осанке. Словно само решение искать уже меняло его.

К полудню всё было готово. Рейс на завтра вечером. Отель у пристани – рядом с дайв-центрами и, что важнее, с еженедельными лекциями Музея древностей. Тема недели заставила пульс участиться: «Додинастические тайны: новые открытия».

В тот день он ходил по Цюриху новыми глазами. Знакомые улицы казались другими, словно его решение уже меняло реальность. Он заходил в магазины, мимо которых проходил тысячи раз, купил кожаный блокнот у старого мастера, который улыбнулся понимающе, выбрал одежду невиданных цветов – глубокий синий и тёплый коричневый вместо привычных серого и чёрного.

– Едете на юг? – спросила продавщица, складывая льняные рубашки.

– Еду туда, где мне нужно быть, – ответил Джонни, удивив себя поэтичностью.

Дома он паковался с обычной эффективностью, но мысли возвращались к письму, к поисковым результатам, к вопросам, множащимся с каждым часом. Над чем работал отец? Почему выбрал исследования вместо семьи? И почему после лет дистанции Джонни вдруг нужно знать?

Фотография на тумбочке притянула взгляд. Впервые за три года он повернул её лицом к комнате. Глаза отца смотрели прямо на него, храня тайны и обещания поровну.

– Что ты нашёл там? – спросил Джонни снимок. – Ради чего стоило всё потерять?

Когда вечер окрасил небо в розовое и золотое, он оказался в тихом кафе на набережной. Заведение пряталось между двумя величественными зданиями, легко пропустить. Café Sehnsucht – Кафе Тоски. Он никогда не замечал название, но сегодня оно звало.

Внутри – тёплое дерево и мягкий свет золотыми лужицами против наступающей ночи. Аромат кофе смешивался с чем-то сладким – ваниль или мечты. Он выбрал угловой столик с видом на реку и зал, заказал эспрессо в изящной чашке с голубыми цветами.

Вытащил купленный блокнот, провёл пальцами по мягкой коже. Отец вёл дневники – мать сожгла их после поминок, говоря, что там чушь, которая только запутает скорбящего ребёнка. Но Джонни помнил мельком увиденную страницу с символами, похожими на язык, но не из известных алфавитов. Теперь, тридцать лет спустя, он думал – какие тайны стали пеплом в их камине?

Потягивая кофе, погружённый в мысли о путешествии, он услышал мягкий голос:

– Планируете побег?

Слова на немецком, но с акцентом, превращающим знакомый язык в музыку. Он обернулся и увидел женщину за соседним столиком. Её присутствие было удивительным и ожидаемым одновременно, словно она вышла из его снов.

Около тридцати, с неземным качеством, делающим возраст неважным. Зелёные глаза хранили глубины, которые он не мог измерить, обрамлённые волнами каштановых волос, ловящих свет кафе медными отблесками. Простое платье цвета полуночи, но в осанке – грация, превращающая его в произведение искусства. В ней было что-то – аура тайны, нерассказанных историй, неизведанных путей.

Но главное – глаза. Зелёные, как глубокая вода, как скрытые гроты с играющим светом. В них он видел узнавание – не его лично, а чего-то в нём. Качества, вопроса, поиска, отмечающего его как… кого? Родственную душу? Избранного? Потерянного?

– Что-то вроде того, – признал он, удивлённый откровенностью. Джонни Мюллер не говорил с незнакомками, особенно с прекрасными женщинами, появляющимися как видения в прибрежных кафе.

– Можно? – Она указала на пустой стул напротив.

Он кивнул, заворожённый. Она села с плавной грацией, словно всегда здесь была. Тонкий аромат духов – жасмин и что-то ещё, напоминающее далёкие берега и древние пряности. Когда она улыбнулась, это была улыбка человека, видевшего за завесами, о которых большинство не подозревает.

– Понимаю это чувство, – мягко сказала она, подзывая официанта. – Иногда сердцу нужно вырваться из клеток, которые мы вокруг него строим.

– Говорите по опыту? – заметил Джонни, невольно подаваясь вперёд.

Тень пробежала по её лицу, мелькнула и исчезла.

– У всех есть свои клетки, правда? Из золота, из страха, из чужих ожиданий.

Принесли её кофе – турецкий, в богато украшенном медном кофейнике. Она налила с лёгкостью привычки. Тишина между ними не была неловкой – скорее заряженной, как воздух перед грозой.

– Джонни, – представился он, протягивая руку.

– Мириам, – ответила она, беря его ладонь. Кожа прохладная, несмотря на тепло кафе, прикосновение послало дрожь по телу. – Хотя имена – тоже клетки, не так ли? Ярлыки для невыразимого.

– Довольно философский взгляд на знакомство.

– Я довольно философский человек. – Она поднесла чашку к губам. Пальцы длинные, изящные, как у пианистки. – Расскажите, Джонни-мечтающий-о-побеге, куда хочет бежать ваше сердце?

– Египет. – Слово далось легче с каждым разом. – Красное море. Собираюсь… исследовать. – Он чуть не сказал «искать ответы», но сдержался. Незачем незнакомке, пусть и загадочной, знать об отце, кризисе, отчаянной потребности понять.

В её глазах мелькнуло что-то – узнавание? воспоминание?

– Ах, Египет. Где древнее встречается с вечным. Где пустыня учит тишине, а море – глубине. – Она поставила чашку с намеренной осторожностью. – Я была там. Это меня изменило.

– Как изменило?

– Показало, что истории о том, кто мы и что возможно – просто истории. А истории можно переписать. – Она откинулась, изучая его зелёными глазами. – У вас вид человека, чья история стала тесной.

– Правда? – Джонни искренне заинтересовался. – И что бы вы прописали?

– Именно то, что делаете. Путешествие. Неизвестность. Открытость опыту, который не влезает в таблицы и отчёты. – При его удивлении она улыбнулась. – Чернильные пятна на манжете от подписания документов. И вы проверяете телефон каждые несколько минут, хотя пытаетесь не делать этого. Бизнес? Финансы? Консалтинг?

– Закупки. Управление поставками. – Прозвучало ещё скучнее вслух.

– Ах, тот, кто создаёт связи между вещами. Следит, чтобы всё прибывало куда нужно и когда нужно. – Она наклонила голову. – Возможно, поэтому Египет зовёт. Он полон связей, которые не нанести на карту, только пережить.

Они говорили, словно знали друг друга годами. Слова текли как река за окном. Она рассказала о дайвинге в мексиканских сенотах, где подземные реки хранят тайны майя. Он поделился любовью отца к живописи – страстью, которую сам не унаследовал, но восхищался издалека. Она говорила об искусстве как о живом существе, описывая цвета и текстуры с благоговением жрицы.

– Большинство людей спят наяву, – сказала она, зелёные глаза держали его с силой, от которой перехватывало дыхание. – Идут проторенными путями, не спрашивая, ведут ли те куда-то стоящее. Но иногда… – пауза, подбирая слова, – иногда вселенная посылает сигнал к пробуждению. Человека, место, момент, который вытряхивает из сна в нечто более реальное, чем реальность.

– Это вы? – спросил Джонни прежде, чем успел остановиться. – Сигнал к пробуждению?

Она улыбнулась грустно и понимающе.

– Возможно. Или просто попутчица, узнающая родственную душу, готовую сойти с проторенной дороги.

Каждое слово казалось значимым, строя хрупкую близость, которой никто не ожидал. Под мягким светом мир сузился до них двоих. Другие посетители расплылись в импрессионистское марево. Река могла потечь вспять – они бы не заметили.

– Вы что-то ищете, – сказала она после паузы, изучая его с силой, которая должна была смущать, но не смущала. – Не просто приключение. Что-то глубже.

Джонни подумал отрицать, включить защиту. Вместо этого кивнул.

– Чувствую, будто сплю наяву в собственной жизни. Всё идеально на бумаге, ничего настоящего внутри.

– Самые опасные тюрьмы – те, что мы строим сами. Те, что снаружи выглядят успехом.

Время замедлилось, каждый миг кристаллизовался в драгоценность. Её пальцы чертили узоры на столе – спирали и круги, древние символы путешествий и возвращений. Он смотрел заворожённо на изящное движение, на то, как свет ловил тонкие кости запястья.

– Скажите, – она вдруг наклонилась с заговорщицкой близостью, – чего вы боитесь больше всего в этом путешествии?

Вопрос застал врасплох.

– Наверное… боюсь ничего не найти. Что поеду в Египет, а там только песок, туристы и сувениры втридорога. Что беспокойство последует за мной туда и обратно.

– Или боитесь найти всё, – мягко предположила она. – Обнаружить, что мир намного страннее и чудеснее, чем вы позволяли себе верить. Это больший ужас, правда? Не то, что магии нет, а то, что она есть, и мы её игнорировали.

Правда её слов резонировала как колокол. Да, это был настоящий страх – что его выстроенный рациональный мир может рухнуть, оставив с чудесами, в которых он не умеет ориентироваться.

– Мне нужно идти, – сказала она наконец, хотя не двигалась. – Но могу кое-что подарить? Для вашего путешествия?

Он кивнул, не доверяя голосу.

Она наклонилась, голос упал до шёпота.

– В Египте обращайте внимание на то, что находит вас, не только на то, что ищете. У пустыни есть способ отражать то, что нам больше всего нужно увидеть. И иногда то, что мы думали потерянным, просто ждёт, когда мы вспомним, как смотреть.

Слова пробежали дрожью по спине, хотя он не понимал почему. Они звучали как пророчество, поэзия, ключ к замку, который он ещё не нашёл.

Когда они готовились расстаться, Джонни почувствовал отчаянное желание продлить момент.

– Увижу ли я вас снова? – спросил он, надежда пронизывала голос.

Она замерла, надевая пальто – струящуюся вещь, двигавшуюся как вода. Улыбка была нежной, но с оттенком, который он не мог определить. Грусть? Предвидение?

– Возможно, в другой жизни или другом месте. Но сегодняшний вечер был наш, правда?

Она протянула руку, коснулась его ладони на столе. Контакт был электрическим, тепло побежало вверх по руке к сердцу. Пальцы прохладные, несмотря на тепло кафе, и странное ощущение благословения, метки для чего-то важного.

– Кто вы? – вырвалось прежде, чем он успел подумать.

– Та, кто узнаёт искателя. Та, кто знает – некоторые путешествия начинаются задолго до первого шага.

Затем она двинулась к двери, каждый шаг уносил дальше, но отпечатывал глубже в памяти. На пороге обернулась.

– Счастливого пути, Джонни Мюллер. Пусть найдёте то, чего не знали, что ищете.

Он не называл фамилию.

Дверь закрылась с мягким звоном, и она растворилась в цюрихской ночи как дым, как сны, как сама судьба. Джонни сидел неподвижно, рука всё ещё тёплая от прикосновения, разум лихорадочно обрабатывал случившееся.

Оглянулся по кафе, почти ожидая, что всё приснилось. Но её чашка была там, полумесяц помады на краю цвета тёмных роз. Официант подошёл убрать, улыбнулся понимающе.

– Она иногда приходит, – сказал старик по-немецки. – Всегда одна, смотрит на реку. За все годы я впервые вижу, чтобы она с кем-то говорила.

– Знаете её имя?

Официант покачал головой.

– Платит наличными, говорит мало. Но в ней что-то есть, да? Будто ждёт чего-то. Или кого-то. – Он изучил Джонни глазами, видевшими десятилетия человеческих драм над кофе. – Возможно, ждала вас.

Джонни заплатил в оцепенении, оставив щедрые чаевые. На улице ночь была свежей и ясной, звёзды видны несмотря на городские огни. Он шёл домой медленно, проигрывая каждое слово, жест, момент связи.

Дома сон не шёл. Он лежал в безупречно прибранной спальне, глядя в потолок, где тени облаков сменяли друг друга. Едва он закрывал глаза, как перед ним возникала она. Её зелёные глаза хранили тайны древнее пирамид. В ушах всё ещё звучали её слова: «Следите за тем, что само вас находит».

Что же нашло его сегодня? Просто незнакомка в кафе или нечто большее? Случайная встреча или первый аккорд симфонии, которая ждала его всю жизнь?

Он думал об отце, которого тайны увели от семьи. О матери, выбравшей безопасность и контроль, но всё равно умершей в одиночестве, пока он заключал сделку в Сингапуре. О жизни, которую так тщательно выстроил – успешной, стабильной и напрочь лишённой волшебства.

Засыпая под бой часов в три, его преследовали видения песка и моря, древних камней и современных сердец, зелёных глаз, наблюдающих через невозможные расстояния. Во сне она стояла на краю пустыни, волосы струились на ветру вечности. Указывала на что-то невидимое, говорила неслышимые слова, которые он всё равно понимал.

Проснулся резко с рассветом, пульс бешеный, простыни мокрые. Утренний свет был другим – не бледной извиняющейся вещью вчерашнего дня, а чем-то смелым, настойчивым. Окрашивал белые стены в золото возможностей.

Одна мысль билась в голове, ясная как произнесённая вслух:

«Кто она, и увижу ли снова?»

Но под этим вопросом лежал глубже и тревожнее: «Что если она говорила не о Египте? Что если говорила о себе?»

Джонни встал, вышел на балкон, вдохнул утренний воздух, уже несущий перемены. Город просыпался в предсказуемых ритмах. Но он больше не был частью узора. Что-то сдвинулось ночью, фундаментальная истина перестроилась. Человек, который сядет в самолёт сегодня вечером, не тот, что проснулся вчера в красивой клетке.

Он думал о её словах про тюрьмы, которые мы строим, про пустыню, отражающую то, что нужно увидеть. Пальцы нашли визитку дайв-центра в Хургаде, распечатанную вчера. Теперь она казалась больше, чем контакты. Казалась компасом на истинный север.

Телефон пискнул – авиакомпания подтверждала рейс. Через двенадцать часов он оставит знакомое позади. Мысль должна была пугать. Вместо этого – лёгкость, которой не было годами, может, никогда.

Солнце поднималось, окрашивая Цюрих в утреннюю славу. Но взгляд Джонни был обращён на восток, к горизонту, который ещё не видел, к ответам на невысказанные вопросы, к женщине, которая могла быть сном, но чьё прикосновение всё ещё горело на коже обещанием.

Или предупреждением.

Но для того, кто провёл пять лет – может, всю жизнь – в безопасности, даже предупреждение казалось приглашением наконец по-настоящему жить.

Принимая душ, собираясь, делая последние приготовления, отправляя финальные письма, одна истина становилась яснее: жизнь разделилась на до и после, и точкой разделения была женщина с зелёными глазами, знавшая его имя без представления.

Телефон зазвонил – адвокат матери, из всех людей, о документах по наследству отца. Странное время после стольких лет.

– Есть новости, – осторожно сказал адвокат. – Нашлись бумаги в сейфе, о котором мы не знали. Они… необычные. Ваш отец оставил подробные записи о работе. И есть ключ.

– От чего ключ?

– Не уверены. Старый, точно не от современного замка. Но с ним адрес. В Каире.

Рука Джонни сжалась на телефоне.

– Отправьте всё в мой отель в Хургаде. Буду там завтра.

– Господин Мюллер, вы уверены, что это разумно? Документы… говорят о довольно фантастических вещах. Ваша мать была права, защищая вас от…

– Моя мать мертва, – резче, чем хотел. – А тайны отца ждали достаточно. Отправляйте.

Повесив трубку, он стоял в квартире – скоро бывшей, понял он, решив не продлевать аренду – и чувствовал, как нити судьбы стягиваются туже. Женщина в кафе, потерянные бумаги отца, внезапная потребность искать скрытое – всё связано, должно быть.

Перемены, понял он, не всегда объявляют о себе фанфарами. Иногда приходят как слово в строке поиска. Иногда носят полуночное платье и говорят загадками.

А иногда просто шепчут «Египет» и доверяют понять остальное.

Телефон пискнул – сообщение от Марии: «Рейс подтверждён, господин Мюллер. Также звонила женщина, спрашивала вас, не оставила имени. Просила передать: „пустыня помнит тех, кто помнит себя“».

Джонни уставился на сообщение, сердце колотилось. Как она нашла Марию? Что знала? Во что он ввязывался?

Но даже с множащимися вопросами решимость только крепла. Что бы ни ждало в Египте – ответы об отце, тайны в песке или женщина, пробудившая что-то одним касанием – он встретит.

Безопасная, контролируемая жизнь Джонни Мюллера заканчивалась сегодня. Что появится из египетского горнила – неизвестно. Но впервые за десятилетия неизвестность казалась свободой, а не страхом.

Он в последний раз оглядел квартиру, жизнь, построенную как защита от слишком сильных чувств, больших желаний, яркого бытия. Взял сумки и вышел, не оглядываясь.

Некоторые двери, закрытые раз, должны оставаться закрытыми.

А другие, он понимал, должны открываться на тайны, о которых зеленоглазые незнакомки в прибрежных кафе уже знают – они ждут.

Глава 4: Под лунным светом

Едва открылась дверь самолёта, Египет обрушился на него, словно старый друг, которого он никогда не встречал.

Яркое солнце обняло Джонни с такой силой, что мгновенно стёрло не только воспоминания о прохладной точности Цюриха, но и что-то более глубокое – годы осторожного контроля, размеренных дистанций, жизни в серых тонах. Жар проник под кожу, будто благословение, выступил потом на лбу и перехватил дыхание так странно и одновременно облегчающе. После стерильного воздуха самолёта этот зной был настоящим, живым, неоспоримым. Он требовал присутствия здесь и сейчас.

В полёте он вскрыл посылку из банковской ячейки отца. Содержимое заставило руки дрожать – не просто исследовательские заметки, а личные письма, фотографии мест, которых он никогда не видел, и тот самый ключ. Тяжёлый, древний на вид, из металла, который, казалось, поглощал свет, а не отражал его. Но именно последнее письмо перехватило дыхание:

«Сын мой, если ты читаешь это, значит, начал задавать вопросы, на которые я не мог ответить, оставаясь рядом. Работа, которую я выбрал вместо семьи, была важна не больше тебя – она БЫЛА для тебя. Для мира, который ты унаследуешь. Есть места, где завеса тонка, где то, что мы зовём реальностью, показывает истинное лицо. Женщина с зелёными глазами уже нашла тебя к этому времени. Доверься ей, но что важнее – доверься себе. Кровь помнит то, что разум забывает. – Твой отец, который любил тебя через любое расстояние».

Откуда отец знал о зеленоглазой женщине? Письмо было датировано пятнадцатью годами ранее.

Аэропорт Хургады гудел энергией, от которой сердце билось быстрее. Яркий, шумный терминал звенел заразительной жизнью – разительный контраст с безмятежной эффективностью, оставшейся позади. Если цюрихский аэропорт был весь из чистых линий и приглушённых разговоров, то здесь царил хаос, обретший форму и каким-то образом ставший прекрасным. Туристы со всего мира сновали вокруг разноцветным потоком, их возбуждение ощущалось на дюжине языков. Русский смешивался с немецким, итальянский танцевал с арабским, смех преодолевал все барьеры. Дети бегали между тележками с багажом, пока родители окликали их с весёлым раздражением. Сам воздух, казалось, мерцал возможностями.

Водитель от отеля нашёл его в этом хаосе – обветренный мужчина по имени Хассан, который говорил по-английски достаточно, чтобы быть понятным, и знал достаточно языков, чтобы быть занимательным.

– Первый раз в Египте, сэр? – спросил Хассан, ловко управляясь и с багажом, и с толпой.

– Первый, – подтвердил Джонни, хотя что-то внутри шептало, что это не совсем так. Была какая-то знакомость, которую он не мог объяснить, словно его клетки узнавали то, чего не узнавало сознание.

– А, тогда вас ждут сюрпризы, – улыбнулся Хассан. – Египет показывает разные лица разным людям. По делам? Отдыхать?

– Не совсем уверен, – признался Джонни, удивившись собственной честности. – Возможно, что-то открою для себя.

Выражение лица Хассана изменилось, стало задумчивым.

– А, один из таких. Египет иногда зовёт их – искателей. Моя бабушка говорила: песок помнит всех, кто по нему ходил. Может, вы ходили здесь раньше, в другой жизни, да?

Поездка в отель была симфонией ощущений, заставлявшей Джонни хвататься за ручку двери в равной мере от тревоги и восторга. Хассан вёл машину по улицам Хургады с непринуждённостью человека, для которого правила движения – лишь рекомендации. Они промчались мимо рынков с пирамидами апельсинов, сияющих на солнце, мимо магазинов, выплёскивающих содержимое на тротуары в весёлом беспорядке. Окна были опущены, и с каждым поворотом приходили новые запахи – жареное мясо с кумином и кориандром, солёное дыхание моря, выхлопные газы, жасмин на покосившейся стене.

– Видите там? – указал Хассан у кольца с массивной скульптурой рыбы. – Эта дорога ведёт в старый город. Очень аутентично, хорошо для покупок. Но торгуйтесь – они видят ваше лицо и сразу утраивают цену! – Он засмеялся богатым звуком, приглашающим разделить веселье. – Но это часть удовольствия, да? Танец торговли. Как флирт с коммерцией.

– А там, – он указал на другую улицу, – Музей древностей. Маленький, но интересный. Доктор Рашид читает лекции по четвергам о древнем Египте. Популярно среди туристов, которые хотят больше, чем пляжи.

Четверг. Сегодня понедельник. Три дня, чтобы подготовиться, устроиться, решить, насколько далеко он готов зайти в поисках отца. Хотя кого он обманывал? Решение было принято в тот момент, когда Мириам – если это вообще её настоящее имя – коснулась его руки в цюрихском кафе.