Полная версия
Король Георг VI. Жизнь и царствование наследника Виндзорской династии, главы Британской империи в годы Второй мировой войны
«Это эксперимент! – писал он матери в Мальборо-Хаус. – Я сижу в кресле, а мои ноги в новых шинах лежат на стуле. Я получил специальный стол, замечательно удобный для чтения, но на данный момент несколько неудобный для письма. Я жду, что смогу к нему привыкнуть».
Помимо этого, шины вызывали определенные душевные муки у мистера Хенселла. «Утренние занятия принца Альберта оказались почти бесполезными из-за шин, которые, должен сказать, подходят ему, видимо, гораздо больше и уже приносят пользу, – сообщал он. – Однако в таких условиях даже совсем небольших результатов можно достичь лишь ценой огромных усилий со стороны учителя» (21 мая 1904 г.). И еще: «Практически все занятия принца Альберта со мной проходят в шинах. Теперь стало совершенно ясно, что такое сочетание невозможно» (2 июля 1904 г.). Однако позднее мистера Хенселла успокоил тот факт, что сэр Френсис Лейкинг распорядился, чтобы злополучные приспособления использовались только ночью, а день оставался свободным для умственного развития. К счастью, лечение оказалось успешным.
Однако не надо думать, что детство принца Альберта проходило в атмосфере, описанной в романе Флоренс Монтгомери «Непонятый». Возможно, он бывал переменчив и мог вести себя бурно, но существовали длительные периоды светлой безмятежности. Семейный круг Йорк-Коттеджа и Мальборо-Хаус был наполнен счастьем. Вечерами принцесса Уэльская садилась за фортепиано и все пели детские песенки. Были и другие сельские развлечения. Мальчики учились ездить верхом, с подачи мистера Хенселла участвовали в мистериях и играли в гольф. В Лондоне наставник водил их по традиционным достопримечательностям, включая зоопарк, Белый город и крикетные матчи.
В ходе подготовки к коронации их дедушки 26 июня 1902 года два принца получили первый опыт королевских развлечений и впервые познакомились со своим историческим наследием. С мистером Хенселлом они ходили в лондонский Тауэр, чтобы посмотреть на драгоценности короны, которые затем надевали их дедушка и бабушка, и в Вестминстерское аббатство, чтобы увидеть коронационное кресло, на котором в течение последних шестисот лет их предков короновали в соверены Англии. Вместе с Британией и всей империей они пережили болезненный шок, разочарование и до какой-то степени тревогу в связи с внезапной болезнью короля и отсрочкой коронации. Но когда 9 августа этот великий день наконец настал, они сидели в аббатстве – два маленьких мальчика, каждому из которых предстояло стать королем, но только одному суждено было короноваться, – в королевской ложе, предназначенной для принцев, одетые в «балморалские костюмы» под присмотром мистера Хенселла и Финча. Очевидцы вспоминали, что они ерзали и постоянно перешептывались, но с благоговением наблюдали, как их отец присягал вновь коронованному королю. Однако катастрофа, случившаяся с одной из их двоюродных бабушек, которая в один из напряженных моментов церемонии со страшным грохотом уронила свою лежавшую на перилах ложи тяжелую тисненую богослужебную книгу в большой золотой сосуд, стоявший внизу, оказалась слишком сильным раздражителем для их чувства приличия и вызвала такое бурное веселье, что принцу Уэльскому пришлось их жестко осадить.
Из всех переездов, в которых дети следовали за своими родителями, они больше всего ждали ежегодной летней поездки в Шотландию. Там, в прекрасном романтическом замке XIV века Абергелди, расположенном в нескольких милях от Балморала, они избавлялись от любых ограничений. Все недели, остававшиеся до отъезда из Лондона, они считали дни. А потом был восторг от ночного путешествия на королевском поезде, раннее пробуждение и подглядывание из-за зашторенных окон в ожидании первого проблеска утренней Шотландии, переезд со станции Баллатер и, наконец, дорогой, прекрасный, чарующий Абергелди. Там принцы и их сестра дружно обследовали суровый ландшафт по берегам реки Ди и по ходу дела осваивали мастерство ловли лосося, охоты на рябчиков и травли оленей. Они с восторгом и страхом думали о том, что в башне замка обитает дух несчастной женщины, которую сожгли как ведьму, и приходили в радостное возбуждение, проходя в ветреный день по качающемуся подвесному мосту через Ди. Однако самое большое удовольствие доставляла головокружительная езда на велосипедах, когда на полном ходу, пригнувшись к рулю, они бесстрашно рисковали свернуть себе шею, а Финч, следовавший за ними по пятам, охрипшим голосом выкрикивал бесполезные предостережения. Постепенно длинные дни становились короче, и впереди маячила грусть, сопровождавшая последнюю неделю перед возвращением в Лондон, прощание с любимыми местами, печаль от отправки велосипедов на поезде в Сендрингем и, наконец, безысходная тоска от расставания с Шотландией до следующего года.
Эти ежегодные поездки в детстве зародили у принца Альберта любовь к Балморалу, соперничавшую с его любовью к Сендрингему. Эти чувства он сохранил на всю жизнь, став первым королем, унаследовавшим от королевы Виктории глубокую и сильную привязанность к этому шотландскому дому.
В 1905 году, вскоре после возвращения со своих шотландских каникул, принц и принцесса Уэльские снова расстались со своими детьми. С середины октября до начала мая они были с государственным визитом в Индии. Принцы и их сестра снова остались на высочайшем попечении своих бабушки и дедушки, а непосредственно под властью мистера Хенселла и мадемуазель Дюссо. Нынешняя ситуация несколько отличалась от той, что была четыре года назад. Король Эдуард больше занимался государственными делами, чем в 1901 году, когда он заменял им родителя. В 1905-м трения с партией консерваторов вынудили Артура Бальфура уйти в отставку, и подавляющее большинство, которое сэр Генри Кэмпбелл-Баннерман и либеральная партия получили на всеобщих выборах 1906 года, принесли с собой первые невнятные отзвуки тех яростных конституционных бурь, которым суждено было омрачить последние дни царствования короля Эдуарда и начало царствования его преемника.
По этим и другим причинам король и королева бывали в Сендрингеме реже, чем раньше. Но когда они приезжали, прекрасные отношения между ними и внуками возникали снова, и их сказочно прекрасные визиты из Йорк-Коттеджа в Большой дом возобновлялись. Путы дисциплины снова слабели. «Из-за того, что они так поздно возвращались из Сендрингема, стало практически невозможно провести экзамены», – писал мистер Хенселл. А тяга к обществу бабушки и дедушки заставляла принцев пренебрегать, или в любом случае отвлекаться от их сыновних обязанностей по написанию писем родителям. Эта оплошность немедленно вызвала выговор из Дели. «Вы с Дэвидом, похоже, не поняли, что мы хотим, чтобы вы оба каждую неделю писали маме и мне по очереди, как это делает Мэри», – увещевал принц Уэльский своего второго сына. «Дэвид должен был написать мне на прошлой, а не на этой неделе. Не понимаю, как произошла такая путаница». А мистеру Хенселлу он написал: «Мальчики должны писать принцессе и мне каждую неделю по очереди, так чтобы оба писали еженедельно».
С возвращением родителей дисциплина укрепилась, но всем было ясно, что в классной комнате Йорк-Коттеджа не все благополучно. Принц Эдуард стал слишком взрослым для такой формы обучения, а принца Альберта начинало раздражать превосходство старшего брата. «Это удивительно, но присутствие одного влияет на другого как своего рода красная тряпка», – сообщал мистер Хенселл (18 января 1907 г.). Назревшая проблема разрешилась весной, когда принц Эдуард уехал, чтобы поступить кадетом в Королевский военно-морской колледж в Осборне. Его место в классной комнате занял принц Генри. «В прошлый понедельник мы серьезно приступили к летнему триместру в нашей новой классной комнате, – написал мистер Хенселл 11 мая. – Теперь принц Альберт стал старшим мальчиком, а принц Генри занял место второго. Я очень рад сказать, что принц Альберт дал обещание смотреть на свои обязанности серьезно и разумно».
Но успех такой несколько необычной организации частного обучения, где был «капитан» и второй мальчик, по-прежнему ускользал от мистера Хенселла. К концу года он с грустью сообщал принцу Уэльскому: «Я должен сказать, что принц Альберт не сумел оценить положение „капитана“» (20 декабря 1907 г.).
Правда заключалась в том, что принцу самым прискорбным образом не давалась математика, предмет, элементарное освоение которого было необходимо, чтобы пройти вступительный экзамен в Осборн, ожидавший его через год. По-видимому, ему не давались самые основы, а сложности и вовсе ускользали от его понимания. Кроме того, он не любил этот предмет, хотя прекрасно сознавал и стыдился своей неспособности к нему. Когда, несмотря на все его старания, задачи одна за другой отказывались решаться, его охватывало отчаяние, и в конце концов он разражался злыми слезами. «Ты непременно должен перестать злиться, когда делаешь ошибку в сумме, – писал ему отец. – Мы все иногда совершаем ошибки. Вспомни, что тебе уже почти двенадцать лет и ты не можешь вести себя, как маленький шестилетний мальчик». Это письмо он дополнил наказом мистеру Хенселлу: «Вы должны быть очень строги, заставить его проявить упорство и много работать».
Благодаря титаническим усилиям Мартина Дэвида и во многом вследствие развивавшейся у принца усидчивости, непокорный предмет был освоен, во всяком случае, до той степени, которая позволяла ему сдать экзамен. 5 ноября 1908 года он предстал перед комиссией на устном экзамене, и, хотя все согласились с тем, что он был самым робким и нервным кандидатом, принц Альберт проявил ту способность к мобилизации в критический момент, которая характеризовала его на протяжении всей жизни. Он начал сильно заикаться, но по мере того, как его уверенность росла, он справился с волнением и ответил на вопросы «ясно и правильно».
Через месяц он сдал письменный экзамен и получил оценки «очень хорошо» по английскому, истории и французскому, а его устный французский был почти идеален. Как и большинство кандидатов, он посчитал, что работа по географии превышает его знания, но по роковой математике его работу прокомментировали так: «Действительно очень хорошо, за исключением того, что по геометрии он, видимо, справился хуже среднего». Таким образом, эти суровые испытания принц Альберт прошел «самым похвальным образом».
Это был не последний раз, когда принц Альберт проявлял выдающиеся качества. Вероятно, его можно описать как человека, которому было трудно что-то начинать, который очень нервничал перед тем, как приступить к делу, и скептически относился к своим способностям, а в раннем детстве еще и имел склонность лениться. И все же, как только начало было положено, как только он оказывался лицом к лицу с реальностью, он всегда принимал необходимые меры. Он относился к тем, кому для проявления своих лучших качеств требовался толчок, вызов со стороны реальности.
Итак, к концу двенадцатого года для принца Альберта закончился второй этап его жизни. Первый – детская – прошел под любовным присмотром Лаллы Билл, на втором – в классной комнате – доминировали Финч и мистер Хенселл. Но над всем этим царил верховный авторитет родителей. Жизнь, которую он вел, была очень уединенной. Принц никогда не был предоставлен самому себе, никогда не контактировал с внешним миром, никогда не общался с мальчиками своего возраста, не считая тех благопристойных футбольных матчей с учениками сендрингемской школы, о которых принц Эдуард впоследствии писал: «Нет сомнений, что свисток мистера Джонса служил для того, чтобы сдерживать естественное превосходство других мальчиков». Изодранные ноги, глаза, заплывшие от синяков, и разбитые в кровь носы, с которыми большинство мальчиков сталкиваются до достижения двенадцатилетнего возраста, не имели к нему никакого отношения, как и умение учиться, которому его по-настоящему не учили. И вот теперь он, такой нежный и неподготовленный, оказался в суровом мире конкуренции, где использовались критерии достижений, весьма схожие с теми, что установлены для физического умения, и где тот факт, что он был сыном принца Уэльского, не давал ни преимуществ, ни защиты. Как и его старшему брату, знакомство с этим миром не показалось принцу Альберту приятным.
«…Я могу утверждать как факт, что он достиг стандартов во всех областях, – гласил последний отчет мистера Хенселла принцу Уэльскому, – но мы должны помнить, что в настоящее время он легкомысленный и рассеянный юноша, и совершенно невозможно сказать, как он справится… в Осборне под влиянием всех волнений, сопровождающих новую жизнь… Как и его брат, он не сможет обойтись без „небольшого пинка“, и после нашего опыта с первыми двумя семестрами принца Эдуарда я надеюсь, что он не будет слишком предоставлен самому себе. На сегодняшний день они должны получать определенную индивидуальную помощь и поддержку. Слишком буквальная интерпретация дирекцией того, что к ним следует относиться точно так же, как к другим мальчикам, которые до этого два-три года обучались в частных школах, непременно приведет к катастрофе. Однако я полагаю, что этот опыт следует получить и что принцу Альберту он пойдет на пользу… В то же время ему нужна твердая рука, хотя в этом отношении прекрасная дисциплина Осборна – это как раз то, что ему требуется. Я всегда считал его очень прямым и благородным мальчиком, очень добросердечным и великодушным, и он наверняка будет любим другими ребятами».
Глава 2
Осборн, Дартмут и «Камберленд»
1908–1912
IВ 1844 году королева Виктория и ее муж, в то время молодые двадцатичетырехлетние супруги, искали какую-нибудь загородную усадьбу, которая, располагаясь бы не слишком далеко от Лондона и правительства, могла дать им возможность на время скрыться от гнетущего великолепия двора и вести относительно простую и спокойную жизнь, которой жили другие люди. На самом деле им хотелось иметь свой дом и, говоря словами биографа принца-консорта, сэра Теодора Мартина: «Простые вкусы королевы и принца и их искреннее восхищение красотой природы рождали в их случае сильное желание иметь какое-нибудь тихое пристанище».
В процессе этих поисков сэр Роберт Пил обратил их внимание на северное побережье острова Уайт, которым тогда владела леди Изабелла Блэтчфорд. Впервые посетив это место в октябре 1844 года, они были очарованы его покоем и уединением, великолепным видом на море и Портсмут с огромным, прекрасным спидхедским рейдом и чудесным берегом, идеальным для купания. Переговоры о покупке начались сразу же и завершились быстро, и в начале нового года королева и принц приблизились к осуществлению своей мечты об обретении собственного дома, которая была оплачена из личных фондов королевы и начала реализовываться без помех и препятствий. «Это звучит так приятно и уютно, – писала королева Виктория, объявляя о покупке своему дяде Леопольду, королю Бельгии, – иметь свое собственное место, тихое и уединенное, не зависящее ни от каких лесных департаментов, которые суть настоящая напасть в жизни человека».
Ни купленный дом, ни территория не удовлетворяли потребностям королевской семьи и их хозяйства, и вскоре было приобретено соседнее поместье Бартон-Менор и еще несколько небольших участков, общая территория которых составила 2080 акров. Под личным руководством принца-консорта мистер Томас Кьюбит спроектировал новое более обширное и впечатляющее здание в необычном итальянском стиле, в котором сделал в некоторой степени успешную попытку воспроизвести на прелестном зеленом ландшафте острова Уайт экзотическое очарование Итальянской Ривьеры.
«Поместье, – писал сэр Теодор Мартин, – давало принцу простор для применения его навыков в обустройстве территории, посадке растений и совершенствовании приемов сельского хозяйства… Результат полностью оправдал его труды. Его насаждения, среди которых было много самых разных хвойных растений и цветущих кустарников, радовавших глаз своим активным и пышным ростом, стали приютом соловьев, „рассыпавших свои трели длинными летними ночами“. Среди всех птичьих песен эти принц любил больше всего. Ему нравилось слушать их во время „счастливых мирных прогулок с королевой Викторией и самому насвистывать долгую причудливую мелодию, на которою соловьи неизменно отвечали“, или по ночам слушать их песни, стоя на балконе».
Неудивительно, что после смерти принца-консорта для королевы Виктории, сохранившей эти счастливые воспоминания, Осборн стал любимым домом, вторым после Балморала, который они тоже приобрели вместе и вместе спланировали строительство. Именно в Осборне двор ежегодно пребывал с 18 июля по 23 августа и с 18 декабря по 23 февраля. Здесь ежегодно на рождественские праздники пожилая королева собирала своих детей, внуков и правнуков. Среди этих правнуков, чинно игравших в коридорах с мозаичными полами, на стриженых лужайках и в солнечной гостиной, где легендарная Ганган сидела в окружении фотографий своего семейства, были принц Эдуард и принц Альберт. Во время их последнего визита туда была сделана знаменитая фотография – последняя прижизненная фотография королевы Виктории с маленьким принцем на руках. Здесь 22 января 1901 года королева умерла.
Королева Виктория страстно желала, чтобы ее старший сын сохранил Осборн как официальную резиденцию, но лишь немногие из ее детей разделяли ее любовь к этому месту – один из них даже называл его «фамильным некрополем» – и одним из своих первых актов король Эдуард VII избавился от него. Проконсультировавшись со своими советниками, он с согласия принца Уэльского передал все поместье Осборн нации. Официальные помещения и земли были открыты для публики, а оставшаяся часть дома с личными покоями королевы Виктории, которые должны были остаться закрытыми, передали для использования в качестве «Дома для выздоравливающих офицеров вооруженных сил».
Однако это не все. В рамках реформы Гошена – Селборна – Фишера в отношении образовательной системы военно-морского флота было принято решение построить в Дартмуте военно-морской колледж взамен старинного освященного временем училища военно-морских офицеров на тренировочном корабле Britannia, где в семидесятых годах получили свои первые навыки принц Эдди и принц Георг. В марте 1902 года король Эдуард VII заложил первый камень в основание нового колледжа, но, поскольку согласно знаменитой схеме Селдорна вступительный возраст для кадетов изменили с четырнадцати с половиной до пятнадцати с половиной лет на двенадцать лет, возникла необходимость найти дополнительное помещение, где их можно будет обучать. Сделать это оказалось непросто.
Проблема Адмиралтейства была решена непредсказуемым флотским гением, адмиралом сэром Джоном Фишером, в то время вторым лордом Адмиралтейства, который предложил королю Эдуарду использовать для младшего отделения Королевского военно-морского колледжа оставшуюся часть поместья Осборн. Он предложил переделать каретный и конюшенный корпуса в классные комнаты, а в верхней части парка устроить игровые поля. Другие помещения для спален, оружейных комнат и офицерских квартир нужно было построить заново, как и большой зал «Нельсон», который мог бы служить для общих собраний. Королю очень понравилась эта идея, и строительство пошло так быстро, что хотя фундамент заложили не раньше марта 1903 года, все здания удалось довести до такого состояния, что 4 августа того же года они были официально открыты королем, которого сопровождал принц Уэльский. Оба остались довольны тем, что предстало их глазам. «Мы с папой поехали смотреть новый кадетский колледж в Осборне, и он оказался совершенно замечательным… – писал принц принцессе Уэльской с яхты „Виктория и Альберт“, – мне захотелось снова стать кадетом, чтобы там пожить».
Как мы видим, косвенным образом через его сыновей это желание принца Уэльского исполнилось. Принц Эдуард поступил в Королевский военно-морской колледж в феврале 1907 года, куда его лично сопроводил отец, как член курса «Эксмур». Спустя два года за ним последовал принц Альберт.
IIТаким образом, «кадет его королевское высочество принц Альберт Уэльский» – так он записан в книгах колледжа – имел определенную связь с миром старого Осборна, но в новом мире, обитателем которого он внезапно стал, принц Альберт был в значительной степени чужаком. Он оказался на курсе «Грейнвиль», как и семьдесят других тринадцатилетних мальчиков, значительное большинство которых имели перед ним существенные преимущества – физические, умственные и психологические, приобретенные за три, а в большинстве случаев за четыре года обучения в частных школах. Принц Уэльский не преминул дать указание, чтобы к его сыну относились во всех отношениях так же, как любому другому кадету. Эти указания имели целью предотвратить любые проявления фаворитизма в отношении принца Альберта как сына наследника трона и, как предполагалось, должны были поставить его в равное положение с другими мальчиками, чего с очевидностью не было. Фактически он оказался в невыгодном положении по сравнению со сверстниками. Помимо того что он был робким, нервным и больше других тосковал по дому, он никогда всерьез не играл ни в крикет, ни в футбол, никогда не сидел в классе, где было больше трех человек, и никогда по-настоящему не испытывал жажды знаний. Более того, его заикание провоцировало природную грубость, характерную для мальчиков такого возраста, и среди его товарищей кадетов нашлось немного тех, кто не поддался искушению похвастаться, что хотя бы раз пнул или ударил принца королевской крови.
Помимо этих индивидуальных трудностей, внезапный переход к жизни в военно-морском колледже с ее жесткой рутиной и напряженным существованием, к которому достаточно трудно было привыкнуть обычному мальчику, выглядел еще более странно и приводил в смущение того, кто рос в лоне семьи, каким бы строгим ни был родительский авторитет. Таким образом, принцу Альберту предстояло многому научиться, наверстать много упущенного и, несмотря на бравое заявление, сделанное в его первом письме домой матери: «Теперь я уже совсем освоился здесь», а также заверения принца Эдуарда в том, что «у Берти все в порядке», требовалось достаточно много времени, чтобы он смог сориентироваться. Принц Уэльский проявил изрядное понимание в отношении трудностей, с которыми столкнулся его сын, и написал мистеру Хенселлу, который был на прямой связи с руководством колледжа: «Нет сомнений, что понадобится один или два семестра, чтобы Берти по-настоящему освоился».
С точки зрения разделения власти Королевские военно-морские колледжи в Осборне и Дартмуте больше всего напоминали «величественный Лакедемон – город двух королей». В колледжах имелся командующий, отвечавший за администрацию, дисциплину и обучение военно-морским навыкам, и директор, руководивший учебным процессом в более широком смысле, и это деление отражалось на жизни любого кадета. У каждого мальчика был тьютор – учитель, который на протяжении всего курса обучения фиксировал его успеваемость и писал отчеты, но фактически его непосредственным наставником являлся офицер курса (Term Officer) – исполнительный лейтенант (executive lieutenant) примерно двадцатишести-двадцатисемилетний мужчина, выбранный благодаря своему характеру и своим техническим или физическим достоинствам. Именно офицер курса задавал тон и формировал характеры кадетов, за которых он отвечал. Он хвалил их или ругал, когда это требовалось, он был организатором всех игр и исполнителем наказаний. Отношения с ним имели для кадетов чрезвычайную важность. Если воспитатель в общеобразовательной школе мог нравиться мальчикам и пользоваться их уважением, но мало кто из них старался подражать ему, то кадеты сознательно или инстинктивно копировали своих курсовых офицеров. В конце концов, этих полубогов было всего шестеро, но отбирали их в кают-компаниях всего военно-морского флота. Таким образом, неудивительно, что четыре сотни потенциальных героев-флотоводцев только что со школьной скамьи находили в них невероятные достоинства. «Их пример и влияние, – писал некий морской офицер, – были той формой, в которой год за годом отливался жидкий металл будущих офицеров военно-морского флота, которым предстояло пройти по семи морям, закалиться ветрами и невзгодами и, когда Богу будет угодно, выдержать высшую проверку».
Принцу Альберту в Осборне исключительно повезло с начальством. Командующий, капитан Кристиан, и директор, мистер Годфри, были людьми высочайших достоинств в своих сферах ответственности, непосредственно заинтересованными в его благополучии и развитии, насколько это было возможно с их олимпийских высот. Его тьютор, мистер Джеймс Уатт, заместитель директора и руководитель научного департамента, обладал способностью стимулировать умственную деятельность ученика. Но самое сильное влияние на жизнь принца в Осборне, несомненно, оказал офицер курса «Грейнвиль», лейтенант Уильям Фиппс, характер и темперамент которого естественным образом делали его идеальным образцом для подражания среди подопечных. Кроме того, что он был отличным спортсменом и поборником строгой дисциплины, лейтенант Фиппс обладал тем тонким пониманием человеческой слабости, которая делала его справедливым и восприимчивым наставником. Но самое главное, он был способен отличить законченного лентяя от того, кто искренне растерялся. К первым он был беспощаден, для вторых при необходимости мог стать другом. Принц Альберт искренне восхищался своим офицером курса и помнил его долгие годы.
