Секс, наркотики и спинальная амиотрофия

Сам Артемий, или же просто Тёма представлял из себя личность во всех смыслах выдающуюся. Накаченный гомофоб с тонкой ранимой душой котёнка, Артемий по замыслу родителей должен был всесторонне развиваться, а потому черный пояс по самбо соседствовал с законченной музыкальной школой по классу флейты. Выпирающий подбородок, мясистые губы, короткостриженый череп и нос, словно победитель всебелорусского чемпионата «Мая Ахромная Картоха 2002» составлял фенотип человека, более произошедшего от неандертальца, нежели кроманьонца.

Нас познакомила бывшая Тёмина девушка Лена, с которой мы познакомились на пропагандистском фестивале молодёжи Таврида в Крыму. По иронии судьбы, в оккупированном Крыму я оказался буквально через месяц после победы на оппозиционном политическом проекте на Дожде. Со всех сторон сомнительный для репутации поступок. Но мне было дико необходимо море, а самым главным даром той поездки в моей жизни остался именно Артём. С его бывшей девушкой мы потеряли друг друга, а вот Тёмочка остался в моей жизни.

Наши отношения сложились из трёх пунктов: 1) Артемия как выдающегося физика так же, как и меня будоражила тема вселенной, смысла жизни и божественной предрасположенности. Нам стало интересно друг с другом с первой же встречи. В наших вселенских беседах Тёма отвечал за прикладную сторону вопроса – физику во всех её ипостасях, я же больше черкал знания из философско-эзотерического осмысления бесконечности космоса. 2) Как-то после моей тет-а-тет прогулки с Леной Тёма по ерунде приревновал её ко мне, в результате чего меня прокатили с приглашением на совместное празднование Нового года, на которое я очень рассчитывал. При следующей встрече Тёма самостоятельно поднял эту тему, признал, что был не прав и извинился за излишнюю реакцию. Красоту жеста, на которую способен отнюдь не каждый я оценил. 3) Артемий оказался владельцем абсолютно отбитого и конченного чувства юмора, которым я так дорожу и который так редко встречаются. С этим чёртом можно шутить над всем от карликов и *********** до геноцида Армян и холокоста. Что мы неоднократно и делали. В общем интеллект помноженный на внутреннее благородства, с ушатом помойного юмора сверху сформировал в моей жизни такое мало с чем сравнимое явление, как Артемон Каткушевский.

Путь до Тёминого дома в то время – это история эксплуатирования физических способностей моего папы. Утром после туалета я снова лежу на кровати, где папа натягивает на меня брюки. Затем он берет меня на руки аккуратно, как невест выносят из ЗАГСа, и пересаживает на коляску. Верхнюю одежду мама натягивает там. Затем мы с папой выходим из квартиры. Он везёт меня по коридору, немного надавив на ручки коляски так, чтобы перепрыгнуть порожек в коридоре только задними колёсами. На лифте вниз с третьего на первый этаж. В подъезде тринадцатиступенчатая лестница. Папа ещё сильнее нажимает на ручки кресла, передние колёса взмывают в верх. Пока здороваюсь с консьержкой, откидываюсь всем телом назад, чтобы не дай бог не выпасть. Это необязательно делать, папины руки крепки и эту операцию он проделывает много раз в день. Но страшно каждый раз. Вниз намного быстрее и легче для него. В трезвом виде это практически всегда безопасно, однако по возможности я всегда прошу кого-нибудь подстраховать – поддержать коляску спереди. Нет, не надо тянуть, просто страхуйте. Каждый подъём и спуск по лестнице – это игра в русскую рулетку с одним патроном в огромном барабане. Шанс, что кто-то поскользнётся и ты выпадешь очень мал, но результат близок к фатальному.

На улице папа оставляет меня перед подъездом, чтобы поближе припарковать машину. Вечером он вставал на пустынное место, однако в утра машина зажата слева и справа другими автомобилями. У папы получается протиснуться, даже несмотря на солидно выпирающее пузо. Вместе со мной на руках мы бы не влезли. Паркуется ко мне задом – так удобнее закидывать коляску в багажник, и хоть я сегодня не на электрической, привычка – вторая натура. Открывает переднее пассажирское. Берет на руки, пригибается, чтобы я не ударился головой о потолок. Сначала засовывает попу, затем делает поворот корпусом и мои ноги встают в назначенное место. Берётся руками за подмышки и подтягивает назад. Не спрашивая, закидывает мне левую ногу на колено и застегивает ремень. Всё это он делает автоматически и молча. Профессионализм не пропьёшь. Мощный хлопок моей двери. Из коляски вытаскиваются деревянные доски служащие каркасом, поднимается подушка под попой, туда же подушка от спинки. Выбив подножку наверх и сложив все прибамбасы на кресле, папа одним движением сплющивает её, делая в три раза уже. Шутя закидывает металлический костяк кресла в багажник. Садится за руль, включает «Авторадио», приоткрывает окошко, закуривает. Мама не разрешает курить в машине. Он клянется, что и не курит никогда. Пап, не кури пожалуйста, меня чего-то мутит. Открывает окошко побольше и начинает целенаправленно дымить только туда. Пока наш фольксваген рассекает по дорогам Москвы, переписываюсь с Тёмой и Ваней. Первому пишу, что в рюкзаке лежат две настолки, у второго уточняю будет ли сегодня Лиза. Ваня уже который раз пытается притащить её к Тёме на поигранки, но каждый раз что-то срывается. Говорит, что будет.

В Строгино проезжаем мимо дома моего педагога по вокалу. Звони, даёт команду папа. Ещё пара поворотов и мы у Тёмы. Два гудка. Фамильярно раскатистое «Дааа» в трубке. Выходи – коротко бросаю я. Есть мой фюрер – отзывается Тёма. Паркуемся у подъезда. Сквозь стекло вижу двух больших парней, первый скорее накачен – это Тёма, второй скорее полноват – это Даня. Папа здоровается с обоими. Разбирает коляску, вручает пакет с играми Дане. Тёма стоит в подготовленной борцовской стойке, руки полукругом от накаченных мышц. Пунцовые уши конфужено сверкают. Смеюсь. Из машины видно, что Тёма хочет помочь, но не может сообразить как. Открывается дверь, отстёгивается ремень, папа выковыривает меня из машины и сажает на заранее собранную коляску. Здороваюсь с парнями. В подъезде Тёма придерживает. Ты не тяни только, предупреждает папа. Да давайте поднимем, так проще. Проще ему, так не безопасно – вставляю я. Бестолку, уже несут. В прихожей помогая мне раздеться и отказываясь параллельно от чашки кофе, предложенной Тёминой мамой, папа уточняет во сколько меня забирать. Давай не поздно только, завтра на работу. Давай в десять примерно. Ну постарайся пораньше. Ладно.

Пока Тёма носит с кухни какие-то пирожки с мясом и странноватые салаты порубленные мамой, объясняю Дане правила настолок. С Даней у нас мало общего, наши миры соприкасаются только на Артёме. Он так же, как и Тёма учится в Бауманке на физика, а потому между ними существует миллион локальных мемом которых я не понимаю. Они вместе ходят в качалку и имеют околофутбольный бэкграунд. Суровое консервативное Строгинское дворовое воспитание не даёт Дане адекватно воспринимать мой **** активизм, а посему моё геепотворничество является предметом миллионов шутеек. Тёма относится к теме так же, но слишком дорожит мной, а потому шутит тоньше и всё чаще наедине. За большую форму и туповатое лицо Тёма называет Даню – Дядя-вепрь. Пожалуй, он единственный, кто может пережрать Артёма в Бургер Кинге не только по скорости, но и по массе съеденных бургеров. Вообще Даня тоже очень остроумен, и достаточно циничен, так что я хотел бы с ним подружиться. Но вероятно слишком многое во мне и моём жизненном опыте было для него вне рамок комфорта. С Тёмой же они были не разлей вода и меня это бесило. Тёмочку я ревновал. Пропуская мимо ушей очередную туповатую шутку про гачи-мучи перевожу своё внимание на Яну – девушку Дани тоже оказавшуюся в квартире.

С ней у меня приятные отношения. Она умна, как и все ребята из Бауманки, но в отличии от Кабана и Кайзера (древнее погоняло Артёма) ещё и отличается учтивой обходительностью, столь свойственной всем белорусским девушкам. В её компании очень комфортно находится, и она была бы даже красивой, если бы не выпирающие вперёд челюсти, постоянно заставляющая задуматься о грехе её бабушки с белой акулой. Вышеупомянутая особенность, а также наличие Дани перекрыло для меня даже возможность думать в её сторону в качестве возможной любовной авантюры, однако, между нами, нет-нет да проскакивал тонкий намёк на флирт, что в общем моё иссохшееся на тот момент без девушки сердце могло с лёгкостью перепутать и с обыкновенной светской учтивостью. Мой мозг эротомана не мог отказаться и от её нагого образа, старательно выпихивая за рамки картинки толстопузого кабана с болтающимся баклажаном. На тот момент у меня уже около года не было девушки, а посему любой субъект женского пола рассматривался мною по дефолту как будущая мать моих детей. В отношении Яны меня интриговала мысль наречь её «моим белорусским дранником». Так углубляясь в правила настольной игры «Эволюция» и отгоняя видения её широко разведенной челюсти и закатанных глаз во время оргазма я совсем не заметил звонка в дверь, ознаменовавшего приход новых гостей.

Следующими пришли Дима и Илья, Тёмины друзья детства и соседи. Дима был худым скромным парнем с большим носом. Каждый раз, когда он что-то говорил, застенчиво улыбаясь, посылал звук куда-то в глубь огромного шнобеля. По интонациям он был очень похож на Рамзана Кадырова, выучившего русский язык. Дима увлекался фотографией и постоянно затаскивал победные очки за правильные ответы по рок музыке и сериалам в нашу команду на бар-олимпиадах. Илья, тихий любитель Доты с внешностью алкоголика был постоянным объектом Тёминой абьюзиной любви. На каждой нашей встрече Илья неуверенно отбрыкивался от звания «Пёс» или «Граф-Гав» и неумело ругался в ответ. Заканчивалось всё неминуемо обрабатыванием приёмов самбо, в которых тщедушный Илья не мог ничего противопоставить восьмидесятикилограммовой Артёминой туше. Мне было его немного жаль, но он или привык или не обижался. По крайней мере, судя по всему, в его собственной семье мама относилась к нему и вовсе как к продолжению мебели, ибо в моей голове не укладывается как иначе двадцатиоднолетнего парня можно без его ведома увезти на дачу нарушая все его планы.

К уже накрытому столу и разложенной первой коробке появилась Дарья Дмитриевна, Дашенька, Даша. Она – гвоздь на которой вращается вся вселенная нашей компании. Мы познакомились в восемнадцать лет на подготовительных режиссерских курсах ГИТИСа и у меня тотально снесло крышу от этого человека. Помесь изящных манер, шокирующего интеллекта и экстремального бэкграунда. Дарья была глотком свежего воздуха в океане ординарности. Это стала первой ********* в моей жизни, которая во многом и повлияла на моё увлечение **** активизмом. Слушая её истории о несчастных любовях и дискриминации, я не мог не находить параллелей, между нами, моя особенность была физической, её сексуальной. К слову, её сексуальная особенность не помешала ей выйти замуж в гетеро-брак за сына известного беллетриста, обладающего слабостью к скандалам в театрах. К тому времени у меня была капитальная размолвка с её вялотекущим мужем, что, впрочем, никак не сказывалось на наших с ней отношениях. Мы с ней ненавидели друг друга. В наших жизнях не было людей, знающих друг друга ближе и лучше. Корень нашей беды – моя безраздельная влюбленность в Дашенькин образ, не имеющий ничего общего с реальной Дарьей. Мы разругивались в хлам и не общались годами, пока в телефоне неожиданно из неоткуда не появлялось смс «Женя, как твои дела?», и новый кружок ада набирал обороты. Даша, женщина – яд. Человек, которого необходимо любить, человек, который не умеет любить. Однажды Дарья, в очередной раз отказывая мне в начале отношений заявляла, что Женя, я же настолько эгоистична, что кончаю только когда мастурбирую. Более точной характеристики ей дать невозможно, впрочем, моя боль пылает о ней не из-за этого. Она никогда не верила в меня, и поэтому каждый раз искренне удивлялась моим триумфам. Она никогда этого не признает, а я никогда этого не прощу. И так мы сидели друг напротив друга, и вели подчёркнуто светский диалог, пряча в каждой интонации кинжалы лишь нам понятных запрятанных смыслов. Диалог с ней – фехтование по израненным местам. Если в мыслях о Яне, её бедра всё чаще сжимали мой скользящий в неё великорусский член, то в мечтах о Марии единственное что сжималось, это мои руку на её по-тургеневски белой шее.

Звонок телефона, это Ванечка опять заблудился и спрашивает, как добраться. За столом беседы об экспериментальной лаборатории Бауманки, фильмах Фон-Триера и пересказы ВГИКовских вписок. Иван пришёл с традиционно отхлёбнутым пивом. Одарив всех собравшихся грациозной улыбкой трёхдневной небритости, особенно галантно поздоровался с дамами, не обделив комплиментом и Тёмину маму. Пренебрегая свободными стульями во круг стола артуровского типа, Ваня завалился на кресло в уголке недалеко от меня. Банка пива расположилась на подлокотнике, вейп же был забанен под страхом физической расправы со стороны Артёма – у нас не курят. Женя, ты должен попробовать одну штуку. Мне на прошлой неделе принёс Юшкевич, кладёшь под язык и через пол часа происходят чудеса. Под этой штукой так комфортно общаться, кхем кхем кхем. Этот звук – взвод Ваниного мотора, то ли кашель, то ли гортанная колика. Подчёркивая интонационно, Ваня активно выбрасывал руки вперёд, убеждая меня в достоверности своих слов. Женя, трава просто ерунда по сравнении – увлеченно шептал Иван, брызгая слюной. У меня с собой можешь попробовать. Диалог с собеседником становится очень плотным и глубоким, а главное никаких побочек. Ваня, ты что, с собой это носишь? А как ты в метро ездишь? В носке? Не знаю чел, ты поосторожнее с этим. А если не слезешь? Ладно, давай потом. Кстати, почему ты один?

Скорбно разведённые руки не выдали мне внятного ответа. Что-то про родителей, какие-то проблемы. Не знает, будет или нет. О Лизе я был наслышан. Милая рыжая девочка, по описанию Вани маленького роста. Мой интерес ко всем подругам моих друзей пламенел эротическим огнём. Я не верил в дэйтинг приложения. Это не для меня, я не смогу выставить фото, на котором не заметно коляску, да даже если и смогу… Детское круглое лицо, хило растущая борода, тонкие как у заключенного Аушвица руки и не пропорционально короткое тело. Шансов влюбить в себя по фотографии не было. Я не конкурентоспособен. Потому я искренне считал, что мои шансы стоит ловить в компании друзей-друзей, делая ставку на яркость моего темперамента, остроумие и положительный фидбэк от друзей, способный переломить фрустрацию от вида коляски при первой же личной встречи.

С Лизой примерно так и получилось. Если бы Ваня был нормальным человеком и прислал ей по какой-нибудь причине моё фото, у нас с ней вероятно кроме дружбы ничего бы не получилось. Но Ваня был долбоёбом, а потому вместо фото прислал ей рентгеновский снимок моей спины. Я не верю в любовь с первого взгляда, но приходится верить в любовь с первого рентгена. Для студентки четвертого курса факультета фундаментальной медицины металлоконструкция подобная моей в позвоночнике друга одноклассника являлась весомой причиной познакомиться. Я резонно предполагал, что от анатомического интереса до эротического рукой подать. И зная себя и Ваню верил, что наши общие знакомые не могут быть без припизди и проблем с башкой. А значит у меня был шанс.

Мы играли уже около часа в «Сопротивление». Каждый игрок получает карту роли, ты либо благородный сепаратист, либо имперский шпион. Каждый ход новый игрок, являющийся Капитаном выбирает людей, которые пойдут на миссию. Все игроки голосуют за или против этого состава. Затем утвержденный состав вскрытую голосует удалась миссия или нет. Задача сопротивления – провести три удачные операции. Задача имперских шпионов саботировать миссии, кидая карты красного цвета.

Игра была в разгаре. Я виртуозно планировал охоту на ведьм, создавая сложные психологические схемы, и втираясь в доверие к Тёме и Ване. Под моей тарелкой с пирожками лежала карта предателя. Дарья Дмитриевна вела игру, предлагая слово то одному, то другому участнику. Даша знала меня хорошо, Даша мне не доверяла. Но люди доверяли Даше ещё меньше. Тёма строил альянсы пользуясь положением хозяина и тем, что все люди за столом были его близким кругом друзей. Он был единственным капитаном, которому доверяли, и чьи составы единогласно утверждали. Ваня избрал роль мудрого старца, он сидел преимущественно тихо, многозначительно всматривался в лица людей и старался не отсвечивать. Даня вёл активную пикировку со мной и своей девушкой. Во мне он видел сильного игрока, в Яне – угрозу, чувствующую, когда он врёт. Дима работал миротворцем, пытался сглаживать конфликты, чем лишь заработал точную уверенность, что вот именно ему и нельзя доверять. Громче всех об этом заявлял Илья, если относительно Ильи вообще можно употреблять слова «громко» и «заявлял».

Партия подходила к кульминации. Мною уже была сорвана первая миссия, а общественное мнение относительно моей роли ещё не было сформировано. Стол пришел к консенсусу, что Дане можно верить, и это давало мне отличный шанс на подлянку. Нужно убедить партию поставить меня с ним на миссию, и кинув красную карту переорать его, что я бы так палиться не стал. Выбив Даню, оставался бы только шаг до победы. Третьим с нами пошёл Илья, чья благонадёжность была математически доказана прошлыми успешными операциями. Перед голосованием прозвучал звонок в дверь. Пришла… не она.

Явилась Тёмина одноклассница Ася, называемая им «Моя рыба». Одного быстрого взгляда мне хватило чтобы понять, что ловить тут мне нечего. Скучающее безэмоциональное лицо, жидкие блёклые волосы и круглые очки. Образование то ли почвоведческое, то ли статистическое. При всей тоскливой как вой таёжного ветра фактуре, тело у неё было маленькое, подкаченное, с подчёркнутой джинсами вкусной попкой, и манящими полукругами грудей. Однако энергетически мы имели дело с призраком. Про таких Дарья Дмитриевна говорила «об чём тут трахаться?».

Пока Ася тихо вжималась в угол комнаты, отбирая звание самого непримечательного человека у Ильи, стол взорвался приступом звериного смеха. Первая вскрытая карта предателя заставила нас с Даней заверещать друг на друга. Вторая же вскрытая карта предателя задушила нас в истерическом припадке. Стараясь подставить друг друга, мы оба оказались ренегатами. Стол аплодировал нашей «виртуозной» игре. Грациозная Дарья Дмитриевна ржала конём. Ваня подавился пивом. Тёма медленно и молча аплодировал, широко разводя локти. Мы с Даней по-джентельменски пожали друг другу руки.

Пока на столе менялась декорация из настолок, радостно прокрякал домофон. Лиза пришла! Ваня пошёл встречать её в коридоре и через пару минут вернулся с ней в комнату. Первые две мысли, появившиеся у меня в голове, это явно не та романтическая история, которую родители рассказывают своим детям отвечая на вопрос: а как вы познакомились? Мои первые мысли, когда я увидел Лизу, были: 1) в смысле она на голову ниже? 2) Господи, вот это жопа.

Отринув лишь на полтора метра от земли, покрытая ровным тёмно-рыжим каре, Лиза смущенно улыбалась присутствующим глубокими кедровыми глазами. В мимике её лица сквозило что-то нервозное, напоминающее маленького грызуна, застигнутого врасплох неожиданно включенным на кухне светом. Аккуратно выщипанные брови с пухлой родинкой, тонкий аристократический нос, маленькие бледные губы и россыпь, поле, океан, галактика ярких веснушек, покрывающих всё пространство от уха до уха. Статная походка, основанная не на уверенности в себе, а на идеально отточенных манерах. Слабый запах табака, раскрывающий волнение человека, впервые представшего перед новой компанией. Опоздав более чем на час, Лиза, чтобы скрыть своё волнение примерила столь знакомую для себя маску холодности. Обладая удивительно хрупкой талией, Лиза поражала своим исполинским задом. Вся её прохладность и аристократичность создавали впечатление старинного и дорогого инструмента, скрипки Страдивари. Голос без фальши, с лёгкостью задевающий недостигаемые ноты человеческой души.

Перемена игры, сопровождалась передвижение людей, а потому, по роковому стечению обстоятельств Елизавета села не с хорошо известным Иваном, а со странным парнем на коляске, чей рентген позвоночника она видела. Здравствуйте сударыня, я о Вас наслышан. Протягиваю руку. Жмет быстро, с плохо скрываемым любопытством. Слегка смущена, но пытается побороть. Приняла правила игры, общаемся высокопарно, интеллектуально и искусство, но без сердечности. За весь день мы обменялись, пожалуй, лишь парой фраз. Самой запомнившейся из них стала, почему-то, моя просьба «Лиза, собери фишечки». Позднее моя обезьяна признается, что села со мной рядом снедаемая любопытством потрогать мои тонкие руки. Ещё одна ебанутая реклама от Вани. После приятного вечера Лизу мучил вопрос, добавлять ли меня в друзья вконтакте? Пальцы бегали по сенсорным клавишам ксяоми, пролистывая мою страницу. И в тот момент, когда чаша весов вроде уже склонилась к отрицательному результату, поступил мой запрос дружбы. Позднее он станет запросом любви, жизни, будущего.

Моя любовь к Лизе родилась из каких-то мелочей – общие друзья, увлечение оперой, сексуальная неудовлетворенность. Но проходили дни с нашей первой встречи, и я замечал, что в длинном ряду всех моих подруг подходящих на роль потенциальных девушек, Лиза всё ярче и ярче подсвечивалась внутренними софитами моего подсознания. Прошла всего лишь неделя, а я уже думал о Лизе каждый день. Я мечтал о Лизе каждый день.

Мечта.

Я мечтал о том, как Лиза приземлится на мой упругий член.

Свет наполняет мою комнату, на часах наверное около двенадцати. Сладко потягиваюсь. Тепло и уютно. Нахожусь на той невесомой грани между сном и реальностью, проделываю свой любимый фокус – обвожу комнату закрытыми глазами. Я научился делать это ещё в детстве, чаще всего это получается после недолгого дневного сна. Лежишь весь согретый затаившимся под одеялом теплом. Воздух какой-то особенно свежий. Лежишь, в гармонии с миром и чувствуешь тишину, лишь нарушаемую лёгким ветром и тихим пением птиц за окном. Настолько тепло и ярко, что солнечный свет пробивается через веки. Что происходит дальше – неизвестно, но я вижу мою комнату. Я вижу её словно в архетипичном виде, вся мебель стоит на своих местах, я могу повернуть голову и посмотреть на стол, или же обратно уставиться в шкаф. Всё происходит с закрытыми глазами. От реальности этот образ отличает пара мелочных аксессуаров, игрушки, фотографии, какие-нибудь недавно принесенные предметы. Ещё одна отличительная черта – свет. Это трудно описать словами, комната наполнена ярким светом, и это тёплый свет, но с бледно синеватым оттенком. Это невозможно, скажите вы. Я согласен, но это именно так, как освещается комната в моих закрытых глазах. Я не знаю, что это – моё воображение, осознанное сновидение или же выход в тонкие слои. Мне не хочется верить, что это астрал, потому что ещё никогда я там никого не встречал. Но каждый раз, когда такое путешествие с закрытыми глазами происходит, я наполняюсь радостью, я чувствую, что кроме нашего сиюминутного материального мира, есть ещё что-то. Такие моменты – мой контакт, то ли с действительностью, то ли с той частью нашего мира, что обычно находится за ширмой восприятия. Это комната в комнате. Я не знаю, что это за пространство, но в нём тихо, светло, спокойно и уютно. Как в счастливых детских снах.

Магия рассеивается открытием глаз. Комната та же, всё на своих местах. Детали. Их в тысячу раз больше, чем при закрытых глазах. Может быть, они и вовсе не важны, потому под задёрнутыми веками мозг их не замечает. Свет обычный, общечеловеческий, струится из занавески. Волшебство растаяло, но из закрытой двери, вдоль по коридору, направо мимо туалета и ванной, за стеклянной дверью на кухню раскаляется сковорода с опрокинутым на нею маслом и тестом для блинов. В физическом мире тоже есть свои плюсы, и некоторые их них лучше всего употреблять со сгущёнкой или сметаной.

Утренняя ломота компенсируется ощущением жизненной силы, разливающейся по моему телу волнами пульсирующей энергии. Её центр легко проследить, словно антенна, принимающая сигналы из космоса во внутреннюю ткань моих трусов, упирается во всём своём великолепии его величество утренний стояк. Едва разбуженное ото сна сознания, повинуясь голосу тела, тут же находит уместный образ для синхронизации духовного и телесного. Этот образ конечно же Лиза. Вот уже который день подряд, просыпаясь с рвущимся в небо членом, моя первая мысль только о ней. Я представляю её, здесь, на моей кровати, медленно, медленно, пожалуйста, ещё медленнее, садящуюся на мой упругий, накаченный утренней жаждой член. Ткань моих трусов трещит, имитируя вожделенную Лизину плоть. Я не знаю, какая она внизу, я не знаю какая она внутри. Мы вместе лишь пару дней, и единственной с чем я знаком это с нежностью её розовых губ, разливающих ласку поцелуев на моём лице. Лиза говорит, что я очень вкусно пахну, особенно за ушами. Заушье, тёплое и уютное. Сама же Лиза пахнет домом, мягкостью и комфортом. Скошенная трава, утро в деревенском старом доме, смола, проявляющаяся на срубленной дедом стене дачного домика. Тишина знойного дня. Я представляю её спиной, скользящей ко мне. Я вижу, как её раскрытые бёдра опускаются, закрывают мой взор и заполняют собою моё сознание. Рукой нащупываю свою круглую головку сквозь бельё. Упираюсь и давлю на себя, имитируя плотность контакта. Запустить руку в трусы и начать методично избавляться от этого напряжения. Нет, томление слишком опьяняюще. Сегодня он будет принадлежать лишь ей. Сегодня вся любовь будет петь гимны нашему единению. Сегодня мы останемся дома одни. Сегодня я распрощаюсь с одиночеством. Теперь она моя девушка, теперь я её парень. Потомись ещё немного, утренний соловей, сегодня пред тобой раскроются гущи небесные. Сегодня мы опустимся в ад без Вергилия. Сегодня та часть божественного, что возможна лишь в парном постижении, заполнит всю реальностью своим первородным откровением. Женя, нельзя дрочить, а то в самый ответственный момент свистулька не встанет.