Секс, наркотики и спинальная амиотрофия

Двадцать седьмое

Почему-то в памяти осталось, что расторжение брака стоит дороже, чем заключение. И оплатить брак можно с карточки прямо на месте, а вот если разводиться, то только через банк. Удобно, скрепно. Да ну на фиг с этими банками связываться, давай ещё вместе поживём.

Нарядная женщина с пышной причёской. Я в свитере, Лиза в блузке. Нет, без свидетелей.

Нет, колец тоже не будет, только мы. Читает какой-то поздравительный стих. И в горе, и в радости. Сумбурная церемония, но глаза радостные. Не потому, что брак – это важно, не потому что это какой-то статус, а потому что мы сделали это вместе, а нам всегда клёво делать что-то вместе. Согласны ли Вы Елизавета? Согласна. Согласны ли Вы Евгений? Согласен. Властью, данной мне Кутузовским ЗАГСом города Москвы объявляю вас мужем и женой, можете поцеловаться. В принципе разрешение нам и не требовалось. Нас так однажды в Большом Театре одёрнули капельдинеры. Молодые люди, успокойтесь! Слишком энергично целовались. Но в этот раз поцелуй был другой. Он был нежный. Светлый. Лёгкий. Я целовал мою жену. Ничего не изменилось, кроме двух штампов в паспорте и красивой бумажки со словом «Свидетельство». Упираемся лбами друг в друга, большие глаза сверкают радостью, тихой, но всепобеждающей. Муж. Жена. Шепчем губами, новые, красивые слова. Целуемся опять. И опять. Даже нарядная женщина с пышной причёской кажется искренне улыбается. Сразу видно, что у нас по-любви. Хочется обернуться к ней, и сказать, что она это ради бесплатного проезда на автобусе по социальной карте москвича, но ума хватает не портить таинство.

В коридоре моя жена помогает мне надеть куртку. Всё ту же красную, уже изрядно подмокшую от растаявшего снега. Говорю охраннику «прощайте», «до свидания» кажется каким-то нелепым, мол «ещё вернёмся». Перед ЗАГСом Лиза курит теперь как замужняя женщина. Муж и не против. Сидит, смотрит влюблёнными глазами. Паспорт не съел, время ушло, теперь придётся холить и лелеять, чем я в общем-то и занимался на тот момент уже два года и один месяц ровно. Двадцать седьмое. Расписались мы в марте. Двадцать седьмое. Лиза впервые приехала ко мне домой играть в настолки с друзьями. Это был январь, и я не знал, что у неё оказывается день рождения. Двадцать седьмое. Был февраль, и я предложил ей встречаться. Двадцать седьмое. Ровно год, с убийства Немцова. И я выбрал не идти на марш памяти, я выбрал пойти с Лизой в ресторан, а потом предложить ей встречаться. Борис Ефимович, ангел хранитель нашей любви. Мученик своей родины и провозвестник нашего счастья. Двадцать седьмое. Эту дату мы будем отмечать в каждом месяце, не удосуживаясь посчитать, сколько прошло месяцев с похода в Большой театр или Кутузовский ЗАГС. Двадцать седьмое. Просто наш день, день нашей семьи и нашей любви.

Мы встретились на Камергерском, в маленьком французском ресторане. Куда можно сводить девушку недалеко от МХАТа? – бомбардировал я вопросами однокурсниц. Хотелось почему-то всем рассказать, что у меня теперь есть девушка. Вернее, будет. Она ведь об этом пока не знает. Я не сразу влюбился в Лизу. Сначала она меня просто очень заинтересовала как человек. И несмотря на первое сумбурное впечатление, раскрывшийся общий интерес к музыкальному театру заложил крепкие основы наших отношений. Первый наш поход состоялся на Аиду в Станиславского. Пришёл я на оперу со дружеско-эротическими чувствами, а ушёл наполненный любовью. Лиза сразу поразила меня невыразимой внутренней интеллигентностью. Понятно, что мы пришли в оперу, куда большинство людей ходит не чтобы послушать музыку, а для подтверждения собственного статуса и демонстрации лучшей версии себя. Но Лиза, Лиза! Лишь сняв своё серо-шерстяное пальто, и оставшись кажется в лёгком бежевом коктейльном платье, она поразила меня своими величавыми августейшими манерами, доброжелательностью и чуткостью. Мы расхаживали по Стасику как король и королева, её маленькая лапка норовито прошмыгнув в мою подмышку ловко цеплялась за управляющую коляской руку. Её грация и интеллект, сдержанность и манеры, наконец красота и аристократичность не оставили мне шанса не влюбиться. Я подарил ей томик Кундеры, с тремя любимыми романами, подписав что-то вроде «Надеюсь у нас будет много общего», поймав её на неловкости, она то не приготовила ничего взамен.

Ах, Лиза, Вы приготовили себя! Моё изъеденное прошлым расставанием сердце вновь почувствовало любовь. Знаете, Елизавета, как Вы были подписаны у меня в телефоне, до того, как превратиться в Базю? Базя – имя нарицательное, сокращённое от Бульбазявр, означающее высшее проявление любви и близости, выпестованное годом позднее, летом на даче, когда мы бегали по кустам ловя в одноименной программе карманных монстров. Но до родного и семейного Базя, Елизавета, Вы были подписаны как «девочка-ренессанс». И не смотря на все наши игры и бесконечные прозвища друг друга, будь то Базя, Ланяша, обезьяна, Бу, манки-манки, мой детский сад, дурында или даже собака некрещённая, мои чувства к Вам всегда будут охарактеризованы тем первым образом, родившимся в моей голове, после грандиозной «Аиды» Питера Штайна зимой 2016 года в Музыкальном театра Станиславского и Немировича-Данченко. Ты – моя «девочка-ренессанс».

Но впереди ещё лежал большой путь, и мы по-прежнему были всего лишь друзьями. Мы были так скромны, что наш физический контакт не превышал лишь вежливого вопроса, как именно на мне застегнуть куртку. Молния или пуговки? На куртке молния, на ширинке пуговки. Конечно, я этого не сказал. Ты тогда в моих глазах была лишь сплошной невинностью, и атмосфера музыкального театра навевала куртуазность конца девятнадцатого века. Молнию или пуговки? Что тебе хочется, ангел мой, только дотронься до меня. Пожалуйста, натягивай мою куртку ещё медленнее. Я люблю медленно. Пусть этот миг не кончается. Да, нажми пожалуйста на локоть, иначе рука не войдёт в рукав. Не бойся, я не сломаюсь. Спасибо, я тоже чудесно провёл этот вечер. А какие у тебя планы на следующую субботу? У меня есть одна идея, пожалуйста, не планируй ничего на двадцать седьмое.

Драгоценности

Итак, мы на Камергере. Сижу в уютном французском ресторанчике, жду её. В голове заново перебираю весь план. Она идёт на встречу со мной, зная, что впереди будет какой-то спектакль. Я сказал, что это будет сюрприз, только на вечер ничего не планируй, посидим в камергере, а потом пойдём в театр. Нет, не на папе, там недалеко, сами справимся. Она почему-то побаивается моего папу. Большой, угрюмый, молчаливый. Они уже пересекались в музее современного искусства, и с Аиды тоже он меня забирал. Он вообще не угрюмый, просто больше любит молчать. Стоит, курит, смотрит, думает.

Она опаздывает. Это плохо, это очень плохо. Я волнуюсь так, что практически уверен в неудаче. Есть очень маленький шанс. Очень небольшая возможность. Очень тонкий коридор вариантов. И по нему надо пройти. Я всё подготовил, я подготовил даже больше, чем сам мог представить. Интуиция подсказала, что сначала надо поговорить с Ваней. Нельзя заходить на чужую территорию. А у меня всё серьёзно. Я и поговорил, мастерски. Переговоры состоялись днём ранее, в одном из кафе неподалёку от Камергера. Ваня выслушал, Ваня понял. Ваня благословил. Пафоса в моменте не было, но ситуация была чувствительной. Я впервые увидел её тонкие руки на фото из бара, на фоне пенящегося стакана с пивом. Ваня, а это ты с кем? А, это Лиза, моя бывшая одноклассница. Лиза. Бывшая. Одноклассница.

Она опаздывает уже практически на час. Но я был хитрее. Спектакль в семь. Мы встречаемся в четыре. Сейчас около пяти. Куча времени. За окном мелькнул воротник знакомой шубки, стуча каблучками, улыбаясь и оправдываясь она приносит с собой в ресторан аромат зимнего мороза и сигарет. Нет, что-ты, что-ты, я тоже недавно только пришёл. Очень рад тебя видеть.

Меню дорогое. Впереди долгий вечер. Я волнуюсь. Мой живот сводило ещё лишь в моменте ожидания. А сейчас она здесь, и я должен предложить ей это. Попросить её об этом. Умолять её об этом. Нет конечно, ни в коем случае. Ни она первая, ни она последняя. На ней жизнь не закончится. Она лишь одна из множества общих знакомых. Не получится с ней, получится с кем-нибудь другим. Нет, всё не то. Это лишь волнение. У меня ощущение важного момента. Я полностью сосредоточен и прекрасно готов. Чувствую себя на сцене во время гала концерта. Ощущение чего-то важного и большого, какой-то поворот в жизни. И я не боюсь. Волнуюсь, но не боюсь. Это ощущение поезда, несущегося на всех порах по рельсам. Так предрасположено судьбой. Я поезд. Я не могу свернуть с рельсов.

Она не голодна. Да, мы вместе читали меню, она тоже видела местные цены. Может по бокалу вина? Заказываем два белого. Закусываем шоколадкой, которую она принесла с собой. Мой живот охеревает от такой дерзости. Вино с шоколадом против гастрита! Пока она звонит маме, достаю из паспорта таблетку иммодиума, запиваю вином. За любовь! Живот по-прежнему урчит-ворчит, но я знаю, что никаких неожиданностей теперь не случится. Никакого беспокойства. Никакого расстройства. Ты понял, кишечник? Я тут главный.

От вина теплеем. Она уже более расслаблена. Мои шутки льются нескончаемым потоком. Наши руки лежат рядом друг с другом, всего какие-то сантиметры. Давай, сейчас, дотронься, дай понять, что мы на свидании, это не просто дружеская встреча. Нет, рано, спугнешь. У неё новая стрижка, и новый свитер. Я слишком нервничаю чтобы замечать такие пустяки. Но похоже для неё этот вечер тоже важен. Телефон показывает 17:50. Давай просить счёт?

На улице мороз. Снова Лиза натягивает на меня куртку, на этот раз более тёплую. Рука тонет в пуховых складках, делая ситуацию уже достаточно неловкой. Твою мать, ты же должен быть самостоятельным, не показывай, что ты слабый. Вы в доступном кафе, вы идете в доступный театр. Всё сам. Даже папа не нужен. Ты взрослый, независимый парень. Она не увидит во мне инвалида, мы проскочим френдзону на полной скорости моей электрической коляски. Я тонко и пошло шучу, я рассказываю про свои успехи и достижения, я умный и самодостаточный. И блядская рука не хочет лезть в рукав блядской пуховой куртки, которую пришлось надеть из-за блядского холода и снега. Начинаю немного закипать. Лиза подчёркнуто холодно игнорирует эту неловкость, прикладывает чуть-чуть больше силы и вот я уже одет. Слава Богу! Дальше по плану.

Из ресторана выезжаю спиной, там небольшой порожек, Лиза страхует. Передние колёса со стуком падают на асфальт. Всё, дальше уже всё доступно. Приступаем. Итак, Елизавета, как я Вам и обещал, впереди нас ждёт постановка. Но пусть это останется маленьким сюрпризом до самого конца. Вы мне доверяете? Отлично, тогда, пожалуйста, завяжите себе глаза шарфом и протяните мне руку. Заинтригованная улыбка. Мимо по сугробам ковыляют потоки прохожих. Повязка на глазах. Её холодные пальчики касаются моей руки. Ладошка маленькая, помещается полностью в моей руке. Я не надел перчатки. Мне наплевать на холод. Я держу её за руку. Наш первый контакт за вечер. Друзья не держатся за руки. Она мне доверяет. Она, наверное, догадывается. Может быть, она даже сама этого хочет.

Не бойся, мы пойдём медленно. Я тебя веду, мы ни в кого не врежемся. Страшно? А мне то, как, ты не представляешь. Осторожно яма! Извини, не смог удержаться. Всё, больше не буду, обещаю. Правой рукой медленно выжимаю джойстик коляски, левой аккуратно тяну её за собой. Зрелище инвалида ведущего по камергеру девушку с закрытыми глазами не остаётся незамеченным прохожими. На взгляды по привычке не обращаю внимания, а Лизины глаза и вовсе в объятиях темноты. И часто ты по Москве ходишь с закрытыми глазами? Первый раз? Да ну, не может быть, у тебя так отлично получается! Не спеша бредем по Большой Дмитровке. Ловлю её улыбку, выбивающуюся из-под шарфа, сползающего с завязанных глаз. Московская иллюминация создаёт ощущение мистической сказки. Увлекаю её за собой в проулок перед Новой Сценой Большого Театра. Здесь крутой спуск и плитка похуже. Но вокруг ни души. Разговариваем о нас. Проверяю время. На экране двадцать минут. Телефон предательски скользит по коленке, и падает рядом с правым передним колесом. Чёрт, сам я его не подниму. Лиза в повязке не найдёт. Снимать – рушить сюрприз. Чёрт. Как из неоткуда навстречу прохожие – пара. Даже сказать ничего не успеваю, девушка ловко присаживается справа от меня и протягивает мой телефон. Благодарю лишь глазами. Все возлюбленные говорят на одном языке.

Большой пылает всем миллиардным великолепием отреставрированных огней. Мы стоим около фонтана. Если снимать про нас кино, то кадр идеальный. Поворачиваю её лицом к театру. Итак, Елизавета, вы готовы увидеть сюрприз? Аккуратно снимает повязку. Так, Большой, здорово. Лиза в растерянности. Я озвучиваю заготовленную подводку.

Елизавета, Вы абсолютно прекрасны и достойны того, чтобы Вам дарили бриллианты, алмазы, рубины. Но сейчас я, всего лишь студент-нищеброд, поэтому из всех Драгоценностей, которых Вы заслуживаете, я могу подарить Вам лишь пригласительное на одноименный балет Баланчина. Есс! Критический успех! Счастливое и поражённое лицо. Эффект достигнут. Лиза в восторге. Вино расслабило, завязанные глаза заинтриговали, Большой поразил. Впереди самое сложное.

Заходим в огромные двери. Уверенно иду за контрамаркой. Школа-студия МХАТ, Ляпин + сопровождающий. Владимир Георгиевич Урин, директор Большого Театра и по совместительству мой мастер курса, ещё на знакомстве с учениками заявил, что мы как продюсеры обязаны часто ходить в театры, а потому все генеральные прогоны премьер Большого, а иногда и сами спектакли были для нас открыты. Поэтому вопрос куда пригласить девушку, чтобы поразить, для меня совсем не стоял.

Проходки, естественно, выписывали на одного студента. Но не в моём случае. Я же на коляске. Я же не могу один. Мне же нужен сопровождающий. Поэтому, как только я поступил в Школу-студию мне удалось провести на разные оперы и балеты мирового класса по одному маму, папу, бывшую девушку, подругу из ГИТИСа, подругу детства, соседку, и наконец настал Лизин черёд. Наверное, меня можно назвать предприимчивым. Я же о себе чуть более скромного мнения, и лишь замечу, что стараюсь эффективно распоряжаться подворачивающимися мне возможностями и ресурсами. А билет в Большой театр для неработающего студента – это ой какой ресурс, в том числе и для налаживания собственной личной жизни.

Сквозь лабиринты гардеробов, буфетов и лифтов следуем за капельдинершей. Левую боковую дверь почему-то она открывает ключом, хотя вроде уже было два звонка. Партер Большого театра! Худшее из возможных мест, чтобы слушать оркестр и лучшее, чтобы видеть сцену. Когда мы позже просекли с Лизой эту фишку, то после первого антракта на опере обычно забирались на третий или четвертый ярус амфитеатра, хоть в кармане и лежали более пафосные места прямо перед сценой. Но сегодня мы были на балете, а потому очень скоро нашли себя в окружении очень солидно одетых джентльменов и девушек с пластиковой внешностью на огромных каблуках. Я был в свитере, Лиза в блузке. Звуки разыгрывающегося оркестра заполняли зал наполняя нас предвкушением бравурной радости. Для моей коляски было оставлено место на уровне десятого ряда. Лизу капельдинер посадила на седьмой. Мой план начинал сыпаться. Я хотел признаться Лизе в чувствах прямо перед началом балета, или же даже тихонько на ушко во время. Задумано было неплохо. Но вот я сижу один и любуюсь красивым Лизиным затылком. Гул голосов наполняет зал. Жестами и глазами обсуждаем наряды безвкусно одетых дорогих девиц и их папиков. Выключается свет.

Гром аплодисментов ознаменует начало первого антракта. Надо собраться с решимостью и признаться ей прямо сейчас. Ну как тебе бриллианты? Да, очень чувственное наслаждение. К слову, Елизавета…. Женя, это Вы? Здраааавствуйте!

Я не сразу понимаю кто передо мной. В изящном шарфе и тоже на коляске передо мной сидит красивая женщина с очень умным и знакомым лицом. Память моя напрочь отказывалась вспоминать, где именно я её видел. После некоторых вопросов про маму и университет, понимаю, что виделись мы летом на даче у Дмитрия Крылова. Передо мной – Ирина Ясина. Журналистка, дочь Евгения Ясина, министра экономики России Ельцинского правительства

Когда мне было семь лет, в первый класс моей школы пришёл режиссер документалист Тофик Шахвердиев. Он задавал всем детям глупые вопросы и тыкал в лицо огромной бандурой с горящим красным огоньком. Я был разговорчивым, игривым и любвеобильным, а самое главное для Тофика – совершенно не боялся видеокамеры. Результатом полугода съемок в школе и дома стал двадцати трёхминутный фильм «О любви». Через несколько лет этот фильм увидел автор и ведущий «Непутевых Заметок» на Первом Канале – Дмитрий Крылов. Он отвез меня с родителями и мою одноклассницу Женю с бабушкой на неделю в Израиль, где снимал очередной выпуск. Я был на коляске. Женя – девочка, родившаяся без рук. В Иерусалиме миллион христианских святынь. Картинка получилась очень сочная и концептуальная. Так с Дмитрием Дмитриевичем мы и подружились, после чего раз в пару лет собирались у него на даче в компании интересных людей. На последней встрече мы и познакомились с Ириной Ясиной.

И вот в антракте Драгоценностей вместо того, чтобы признаться Лизе в чувствах мы стоим болтаем про «Марш памяти Немцова», мою победу в телепроекте на Дожде, и приближающиеся выборы в Думу. Ирина в прекрасном настроении, и вроде бы под парой бокалов вина. Лиза больше молчит и скромно улыбается. Я быстро адаптировавшись в ситуации бравирую перед Лизой множеством контактов, упоминаю в разговоре знакомых публичных политиков, в общем создаю впечатление. Звонок ознаменует приближение второй части. Желаем друг другу приятного просмотра и расходимся по своим местам.

Надо что-то делать. Надо что-то делать. Если Ирина подойдет к нам ещё раз, у меня не будет возможности. Тут необходима интимность и отсутствие свидетелей. Ладно, если вдруг всё повторится, просто под каким-нибудь предлогом уведу Лизу в сторону. На сцене продолжали происходить чудеса хореографической мысли, которые я совершенно не помню. Разум мой был сфокусирован лишь на одной цели – Лиза должна стать моей. На протяжении всего второго действия я прокручивал в голове самые разные фразы и пестовал собственную решимость предложить ей встречаться. Стоит ли говорить, что как только начался второй антракт от решимости моей не осталось и следа?

По иронии судьбы Ирина Ясина в этот день была как никогда общительна и активна. Весь второй антракт мы обсуждали в этот раз балет, оперу и искусство. Тут уже Лиза как заядлая театралка чувствовала себя увереннее и активно участвовала в беседе. Я же судорожно соображал, что делать. Разговор тёк настолько естественно, что прервать его не было никакой возможности. В голове кружились идиотские сценарии разыграть приступ или упасть в обморок. Из оцепенения меня вывел лишь третий звонок. Свет уже начинал гаснуть, когда я практически Лизе в след выплюнул те слова, что уже несколько дней крутились у меня на языке.

Елизавета, Вы знаете, мне с Вами так хорошо, комфортно и интересно, что я хотел бы предложить нам с Вами стать чем-то больше, чем просто друзьями…

Наверное, это был совершенный провал, поскольку и по форме, и по моменту выглядело это как просьба передать в маршрутке за проезд или предложение попить пива после работы. Тем не менее Рубикон был перейдён. Оу, неожиданно. Это были единственные слова, произнесенные девушкой, о которой я круглые сутки думал вот уже несколько недель. Вид у Лизы и правда был более чем ошарашенный. Чтобы хоть как-то скрасить неловкость момента я попробовал включить внутреннего тамаду. Вот-с, мол, да, такая вот идейка, вы подумайте пока, приятного просмотра. Наше Вам, блять, с кисточкой. Кушать подано-с. Тьфу. Дурак. Лизино недоумение было скрыто от меня потемневшим залом и залпом оркестра. Меня обуревали сложные эмоции. Помесь гордости и гадливости. Я был рад, что это наконец-то закончилось и «разговор» состоялся. Но тот неудачный момент, та оправдывающаяся интонация, последовавшая за предложением… Наконец чертов Баланчин со своим третьим актом, отделившим меня от ответа на вопрос. Я не знаю, что думала и чувствовала Лиза в тот момент, но мне было совершенно не до балета.

Поклоны. За нами приходит капельдинер. Машу рукой Ясиной. Идём к раздевалкам. Обсуждаем с Лизой финал. Два пропущенных от папы и смс «ты скоро?». Вал дорогих шуб устремляется на улицу. Лиза держит меня под руку, идём к метро болтая о несущественном.

– Кхм, Евгений, относительно Вашего вопроса…

Вот он момент, которого я ждал и боялся.

– Мне тоже с Вами необыкновенно интересно и хорошо…

Но сейчас будет «но». Всегда бывает какое-то «но».

– Дело в том, что я не знаю, как на это может отреагировать Ваня…

Женя, какой же ты, блять, молодец! Золотая ты голова. Чуечка-ка то сработала. Всё, включаем маркетинг – работа с возражениями. Быстро перехватываем инициативу.

Елизавета, Вы знаете, я ожидал, что Вас может обеспокоить этот вопрос, поэтому я взял на себя смелость, не сочтите за бестактность, но так уж получилось, что греха таить, так уж произошло, что я уже обсудил этот вопрос с Иваном, и у него не возникло никаких возражений…

Что мы несли? Причём тут вообще Иван? Ёбаный в рот, Лиза! Нахуя ты вообще, когда тебе встречаться предлагают несёшь какую-то чушь про общего друга? Какую я тут чувствительную ситуацию увидел? Какие я переговоры вообще провёл? Тоже мне, блять, Риббентроп. Предлагает девушке встречаться, будто ковёр покупает. И тем не менее, весь озвученный сюр не помешал случиться главному – лёд был растоплен, намерения заявлены, предложения сделаны.

Лиза, уже в который раз ошарашенная за сегодняшний вечер, не сказала ничего кроме «а, да?». Стоило дожимать. И я дожал.

Поэтому Елизавета, если Ваше сомнение заключается только в этом, и Вы не ищете красивого способа меня отшить, то я не вижу никаких оснований, мешающих нам попробовать сделать с нашими жизнями нечто общее и прекрасное. Радостная и уже пришедшая в себя Лиза поспешила заверить, что у неё и в мыслях не было меня отшивать, а поэтому она с радостью принимает моё предложение. Это была победа. После которой стало ещё более неловко.

Час был поздний. Папа проявлялся непринятыми вызовами, намекая что пора идти к машине. Под сумбурные изъявления о том, как я рад, и как мне теперь легко и счастливо я довёл Лизу до входа в метро. Мы стояли неловко улыбаясь, как бы примеривая на себя новый статус не просто друзей. Мы договорились о новой встрече через пару дней и говорить в общем-то было уже не о чем.

Целоваться будем? – неожиданно услышал я свой голос. Ну правильно Женя, надо все точки поставить над i в первый день. А то вдруг она не поняла, что вы больше не просто друзья? Давай, получи доказательство, что вы теперь встречаетесь.

Лиза вроде приняла это предложение с улыбкой и готовностью. Как два пингвинчика мы примостились друг к другу, неловко в первый раз сопоставляя её стоячий и мой сидячий рост. Лиза не догадалась пригнуться, отчего мне пришлось активно тянуться к ней вверх, благо из-за её низкого роста тянуться было недалеко. Я навсегда запомню её горьковатый запах табака на губах и едва открывающийся маленький ротик. У меня было ощущение, что я целуюсь с какой-то крохотной птичкой, у которой вместо пухлых губок маленький клювик. Чирик-чирик. Наш первый поцелуй. Чирик-чирик. Позвони мне пожалуйста, как приедешь домой. Чирик-чирик. Я люблю тебя – не сказал я, ибо она уже упорхнула на пересадочную ветку метро. А я счастливый как дурак поехал к папиной машине, припаркованной поблизости.

Папа пересадил меня на передней сиденье, сложил коляску, нашел прохожего, помогшего ему закинуть эти шестьдесят килограммов металла в багажник. Жень, сейчас пробки такие, не знаю, как мы поедем. Моховая вся стоит. Мама уже звонила. Как ты долго сегодня.

Я ничего не слышу. Я лучезарю улыбкой, печатая Лизе смс о том, какой чудесный это был вечер. Папа, ты знаешь, похоже у меня новая девушка.

Иконы

Дом Катковых поражал не столько своей шестикомнатностью недалеко от метро Строгино, сколько бесконечным рядом коллекционных вещей, разбросанных по стеллажам и полкам разных комнат. Корешки книг по искусству, гобелен со значками и медалями, природные камни разной геологической ценности, холодное оружие эпохи первой мировой, гильзы от патронов наполеоновской эпохи, фигурки кошечек и гномиков и конечно православный иконостас, размежёванный фотографиями членов семьи. В самом центре гостиной весел портрет Тёминой матери, красивой женщины с итальянскими корнями и таким же профилем. Резиденция Катковых расположенная всего в четырёх станциях метро по синей ветке от меня неоднократно становилось альтернативным сборищем настольных поигранок. Если мы хотели поиграть во что-то увесистое и серьезное, часа на четыре, собирались конечно у меня и на целый день. К Тёме же ехали на коллекцию несложных настольных игр, венчаемую бессмертными «личностями».