Где кончается ночь

А я…

смотрела в потолок и не могла понять,

что чувствую.

И вдруг – по щеке скатилась слеза.

Тихая. Одинокая.

Без крика.

Без всхлипов.

Просто… течёт.

И не спрашивает, можно ли.

Откуда она?

Не знаю.

Мне было… стыдно.

Не потому что мы были близко.

А потому что он вдруг стал далеко.

Словно я отдала ему не тело,

а какую-то часть себя,

которую не планировала показывать.

Я не знала, что с этим делать.

С этой наготой.

Не внешней – внутренней.

Медленно поднялась.

Словно двигаясь через вату.

Трясущимися пальцами застёгивала рубашку.

Одна пуговица.

Другая.

Ткань дрожала вместе со мной.

Как будто тоже не знала —

что теперь?

Я искала джинсы.

На полу. Под креслом.

Словно в этом хаосе я могла снова найти равновесие.

Он не смотрел.

Просто стоял.

Просто молчал.

Как будто слова были слишком тяжёлыми,

чтобы их вытащить наружу.

Я не знала —

в его молчании больше боли или страха.

Но знала точно одно:

сейчас мне нужно собрать себя по кусочкам.

И не расплескать тишину.

Я подошла к нему. Опустилась на колени. Обняла за шею, уткнулась в ключицу.

– Спасибо за вечер. Ты ничего не испортил. Я попыталась встать, но он резко прижал меня к себе, обнял так крепко, что внутри что-то хрустнуло.

– Я не тот принц, о котором ты мечтаешь, Люси, – выдохнул он. – У меня нет замка, белого коня и миллиона на счёте. У меня только… только мои чувства.

– Ты снова отталкиваешь меня.

– Да. Думаю, так будет лучше. Меня кроет рядом с тобой. Я боюсь. Серьёзно боюсь, Люси.

– Разберись со своими демонами, Габриэль. В тебе есть что-то… что-то не отпущенное. Что-то, что съедает тебя изнутри. Я поеду. Такси уже тут. Спасибо ещё раз за вечер.

Я вышла, села в машину. Он не остановил меня.

И вот я еду… с ощущением, будто оставила часть себя в его квартире.

Я ушла. Он ничего не сказал мне вслед. Не окликнул. Не дёрнулся. Даже не взглянул.

А чего я, собственно, ждала? Что он сорвётся с места, схватит меня за руку? Что прижмёт к себе так крепко, будто мир рушится, и скажет: «Останься. Я не отпущу. Никогда.»

Как в книжках. Как в тех слащавых, бессовестно прекрасных фильмах, которые я тайком люблю. Где мужчина находит нужные слова, даже если раньше молчал. Где любовь всегда побеждает. Где всё заканчивается под дождём и с поцелуем, который всё прощает.

Но только моя жизнь – не роман. И точно не комедия. Это мать его суровая, хмурая, шумная реальность. Здесь не носят шлемов с гербами. Здесь надевают броню под рубашку. Здесь принцы не приезжают на белых конях. Они либо застревают в пробках, либо боятся выйти из собственной тени.

И я стою под этой небесной пустотой, одна, и понимаю: всё снова на мне.

Здесь не дают гарантий. Здесь не обещают "навсегда". Здесь ты – либо сама себе опора… Либо – никто.

И я уже слишком взрослая, чтобы ждать "навсегда" от тех, кто даже не сказал «подожди».

Я сидела в такси, вжавшись в угол, будто расстояние от стекла до реальности могло меня спасти. Город проносился за окнами, как лента чужой жизни, и казалось, всё в нём мимо. Мимо меня. Мимо нас. Мимо того, что почти получилось.

Единственное, чего я хотела – оказаться снова в его объятиях. Уткнуться носом в грудь, услышать, как стучит его сердце. Как будто его ритм мог вернуть мой.

Но вместо этого – только холодное стекло, слёзы на щеках и ощущение, что я снова стала той девочкой, которую не выбирают.

Я открыла плейлист, и пальцы сами нажали Blink-182 – “All the small things”. Старая, шумная, резкая. Но вдруг – настолько в тему.

Blink-182. Глупая старая песня. Я помню, как в школе надевала наушники и делала вид, что ничего не слышу. Что меня нет. Что никто не может докричаться. Это был мой способ спрятаться. И теперь – она снова играет. И я снова прячусь. Только уже не от мира. А от себя.

All the small things, true care, truth brings…

(Все маленькие вещи – в них настоящая забота и правда).

Песня звучала, как издёвка. Как напоминание о всём простом и настоящем, что мы так часто сливаем в унитаз ради гордости.

Я смеялась сквозь слёзы. Не громко. Не от счастья. От абсурда.

Я – в такси. Он – где-то, молчит. И всё, что, между нами, как эта песня: глупо, громко, искренне. И, чёрт возьми, по-настоящему.

Песня всё ещё играла в наушниках, но я уже почти не слышала её. Гул в голове был громче. И в этом гуле – мысли, обиды, страх, и почему-то… надежда. Та самая, упрямая, что никогда не сдаётся первой.

Я вытерла щёку. Глупо, по-детски. Как будто это могло стереть всё.

– Господи… – прошептала я и смахнула слёзы тыльной стороной ладони. – Я такая размазня.

Такси остановилось. Водитель даже не спросил – просто взглянул на меня через зеркало и кивнул. Словно понял всё без слов. Или, может, сам не хотел говорить. – Уже приехали? Отлично.

Я заплатила и вышла. Ночь была прохладной, но я ничего не чувствовала. Ни ветра, ни воздуха, ни себя.

Только пустоту.

Дверь квартиры закрылась за мной. Щелчок замка. Пауза. И – тишина.

Пусто. Во мне. В комнате. В мире.

Азалии не было – она, вероятно, снова на свидании со своим новым мистером Дарси. Так мы его и прозвали. А я… я даже имени его не знала. Габриэль. Это всё, что у меня было.

И внезапная пустота, которая осталась после него.

Глава 4 Габриель

Твою мать. Что за хрень я только что сморозил?

Она ушла. А я… сидел, как кусок камня.

Мёртвого камня.

Ни слова. Ни жеста.

Ни взгляда.

Просто курил, словно это могло сжечь ту дыру, что разрослась внутри.

Великий Габриэль.

Сложнейшая из простых задач: сказать,

что тебе больно – и ты хочешь, чтобы она осталась.

Но нет.

Я опять выбрал молчание.

Свою любимую броню.

Я строил из себя великомученика.

Гордого.

Сдержанного.

Брутального до идиотизма.

Вместо того чтобы встать.

Подойти. Взять её за руку.

Посмотреть в глаза и сказать: «Останься.

Я не хочу, чтобы ты уходила.

Мне страшно без тебя. Я не умею быть один».

Но я не сказал.

Потому что внутри меня до сих пор жил тот мальчик из подвала,

которому говорили:

«Не ной. Не лезь. Сам виноват».

Я чувствовал, как в груди всё сжимается.

Будто кто-то снова захлопнул ту чёртову дверь.

Без замка. Без щели. Где ты один, и весь мир – снаружи.

Я остался сидеть.

С пеплом на губах и затылком, опущенным в ладони.

И думал только об одном: можно ли будет ещё когда-нибудь это починить. И захочет ли она. После того, как я опять промолчал там, где надо было кричать.

Чёрт.

Меня кроет, и я даже не пытаюсь это скрыть. Глупо было бы делать вид, что всё в порядке, когда внутри – свалка из боли, злости и бессилия.

Я не умею быть нормальным.

Просто не умею.

Это как просить у волка вести себя как щенок.

Да, он может лечь у ног. Но внутри – всё равно хищник. Всё равно со шрамами, даже если их не видно.

Я не про лёгкость. Не про «как прошёл день?» и «поехали на выходные».

Не про завтраки в постель.

Не про плед и какао. Не про фото в интернете с сердечками. Я про выжженные нервы.

Про ночи, когда хочется исчезнуть, но ты всё равно держишься – за что-то, за кого-то.

Про слова, которые не можешь сказать, и молчание, которое звучит громче крика.

Я про руки, в которых дрожь. Про голос, который срывается, когда рядом тот, кто важен.

Я – не безопасный. Я не тот, кого приводят домой и говорят: «Вот, мам, смотри. Он будет меня любить».

Я про тех, с кем тонут – либо учатся дышать заново. И знаете что? Я устал. Не от себя. А от того, что всё время притворяюсь другим. Чтобы не спугнуть. Чтобы не разрушить. Чтобы просто… остаться. Но Люси… Она этого не заслужила.

Она смотрела на меня так, будто я – дом. А я просто молча дал ей уйти, как будто мне плевать. Как будто я камень, а не человек, у которого внутри рвётся что-то на части.

И всё из-за Джуно. Всё. Чертова Джуно.

Одна ведьма на всю мою душу. Одна женщина – и столько пепла. Она выжгла там всё добрым напалмом: сначала шептала «люблю», потом предала, а в финале – вытерла об меня ноги. Сделала это медленно, с улыбкой. И ушла.

И я… Я до сих пор не выкарабкался. Собираю себя заново по кускам. Каждый день.

Но знаешь, что самое обидное?

Я почти смог. Почти стал другим. Почти открыл сердце Люси. Почти выдохнул.

И снова всё просрал. Своими руками. Своим страхом. Своим этим «я сам не знаю, как быть хорошим».

И если я её потеряю… То уже не из чего будет собирать обратно. Вообще.

Вонючка скулила у двери. Она чувствовала, что я не в порядке. Я подошёл, сел рядом и уткнулся лицом ей в шею.

Зазвонил телефон. Номер босса. Соло.

– Габриэль.

– Да, я слушаю.

– В мой дом кто-то вломился.

– Что?

– Пароли. Камеры отключены. Кто-то знал всё изнутри.

– Я выезжаю, – сказал я, не дослушав.

Я собрался за три минуты. Реально за три. Футболка, куртка, ключи. Телефон – в карман. Пистолет – за пояс. И Вонючка.

Оставлять её не стал. Она чётко чувствовала, когда я собирался на войну, и садилась у двери раньше, чем я её открою. Сейчас она стояла, глядя на меня снизу вверх, с тем самым выражением: я с тобой, куда бы ты ни пошёл.

– Поехали, – сказал я ей. – В этот раз будет весело. И это была ложь.

Я был зол. Нет – кипел. Каждая мышца под кожей – напряжена до дрожи. Мысли – как оборванные провода. Искрят. И тревога… глухая, плотная, липкая. Та, которая не ошибается. Та, которая приходит перед настоящей бедой.

Это была дикость. Такое не должно было произойти.

Каждый дом семьи Стоунов защищены как Форт Нокс. Каждая дверь, каждая камера, каждая система слежения – на несколько уровней глубже, чем у спецслужб. Я сам помогал Касперу и Ванессе внедрять часть системы. Я знаю, что там и как.

Никто не должен был туда попасть. Никто.

А если попал – значит, либо человек из самой семьи… либо тот, кого кто-то слил. Осознанно. Холодно. Точно зная, куда бить.

И вот тут внутри меня что-то сжалось.

Потому что я знал, если это правда – если кто-то предал их изнутри – то всё, что мы считали прочным, – уже трещит по швам.

И я не собирался ждать, пока рухнет. Я – Габриэль. Я – шёл в пекло первый. И если кто-то посмел тронуть моих, они пожалеют, что вообще родились.

И если я прав… это значит, у нас завёлся крот. Или хуже.

Когда мы приехали, я сразу понял: здесь не было цели что-то украсть. Беспорядок – да. Но техника, документы, ценности – всё на месте.

Вонючка зарычала и осталась у порога.

Я зашёл в дом, люди уже прочёсывали этажи, а в центре этого хаоса стоял Соломон. Немного помятый, с усталым взглядом. Но собранный. Он держался, как всегда. Но я знал: внутри него всё рушилось.

Я знал, почему. Знал, кто. И знал, что он не оправился. До конца. Мы одинаковые, Соло и я. Только в разной упаковке.

Я зашёл в его кабинет.

Там уже колдовала Ванесса. С ноутбуком, в очках, сосредоточенная как чёрт. На ней было мягкое худи, волосы завязаны в пучок. И всё равно она выглядела как богиня.

– Привет, Габи, – даже не подняла глаз.

– Привет, Несс. Что нашли?

Она быстро отпечатала что-то по клавишам.

– У нас либо внутренний слив, либо кто-то получил доступ извне, очень грамотно. Камеры вырубились одновременно с отключением световой защиты. Но вот что интересно – сигнал шёл с Греции.

– Греции? – я поднял брови.

Всё внутри напряглось. И когда услышал «Греция» —

Но это была не моя тайна. Потому что я знал:

если правда всплывёт —

кто-то обязательно сгорит.

И, может быть, этим кем-то стану я.

Это была тайна Джоно.

Тихая, жгучая. Спрятанная глубоко – под формальными речами,

старыми клятвами и выцветшими фотографиями.

Но это было ложью.Пусть все думали, что с Грецией давно покончено.

Что всё утихло. Что прошлое осталось в прошлом.

И ждала. Греция жила. Дышала.

Как война, о которой договорились молчать.

Как пепел, скрытый под мрамором.

Как рана, зашитая наспех.

И теперь я держал в руках ту самую спичку.

Я посмотрел на Соломона. Он не отреагировал. Лицо – камень.

В голове уже формировался список вопросов. И подозреваемых.

– Мне нужно будет кое-что проверить, – сказал я. Соло кивнул.

– Делай, что нужно.

Я перелистал страницы распечаток, когда услышал, как Ванесса отодвигает стул. Она сняла очки, встала из-за стола и подошла ближе.

– Габриэль… – она посмотрела на меня чуть мягче, чем обычно. Не как на подопечного, не как на бойца. А как на… человека. Это раздражало ещё сильнее. Потому что выбивало из равновесия.

– Что? – я всё ещё держал в руках папку. Бумаги шуршали между пальцами, будто напоминали: ты открыл дверь – теперь не закроешь.

– Тут про девушку? Несс указывала на папку в моих руках.

Я застыл. Секунда. Две. Три. Не дыши. Не отвечай. Не моргай.

– Какую ещё девушку? – выдал, как будто голосом не своим.

– Ту, что ты искал. Люси. Та, что не выходит у тебя из головы. Ты думаешь, я не вижу, как ты смотришь в стену, когда думаешь, что один? Как не отвечаешь на звонки, чтобы не отвлекаться от мыслей, которых не хочешь что бы они были в твоей голове?

Я фыркнул.

– Я просто проверяю, кто окружает нас.

– Ну да. Сначала суп, потом досье. Логично. Прямо стандартная процедура безопасности: проверить, почему у тебя сердце зашлось.

Я резко поднял глаза.

– Ты лазила по моему телефону?

Она вздохнула, как будто я её снова разочаровал.

– Габриэль. Я хакер. Не забывай, кто тебе всё это нашел и распечатал.

Пауза.

– И… я нарыла ещё кое-что. Она подошла, поставила кружку с чаем на стол.

– Но решила не показывать тебе сразу. Хотела посмотреть, ты справишься сам… или как обычно – в лоб, с разбега, без разбора.

Я медленно опустил папку на стол. В голове уже не шуршали бумаги. Шуршала злость. И что-то ещё. Страх, может. Или надежда.

– Что ты нашла?

Она улыбнулась – чуть-чуть. Почти с нежностью.

– Не волнуйся, ничего криминального. Наоборот. Она слишком чистая, чтобы быть настоящей. А это… это значит, что ты попал.

И черт возьми, она права.

В этот момент в дверь заглянул Каспер. Услышал последние слова. И, конечно же, не упустил момент.

– Ага! Так значит, у тебя появилась женщина? – он зашёл в комнату с самодовольной ухмылкой и банкой колы в руке. – Я всегда знал, что ты не вечный солдат.

Я вздохнул.

– Не твоё дело.

– Так это правда! – он рассмеялся. – Несса, он влюбился!

– Я не влюбился.

– Ага. А вот эта папочка с её данными просто ради хобби.

– Я должен был понять, кто она, – отрезал я. – Мы не живём в мире единорогов и бабочек, как ты любишь говорить Каспер.

Каспер подошёл ближе, заглянул через плечо в досье.

– А выглядит она, кстати, очень мило.

– Не лезь, Каспер.

– Ладно, ладно, – он поднял руки. – Просто знай, если она разбила тебе сердце – я за неё. Редкость теперь не красота. Редкость – характер.

Ванесса улыбнулась и снова надела очки.

– Если хочешь мой совет, Габи, – сказала Несс уже спокойнее, – не ищи в ней предательство, пока она его не совершила.

Я молчал. Они оба ушли. А я остался с тишиной, папкой… и этим непонятным чувством в груди.

Я забрал Вонючку из рук Каспера, кивнул Ванессе и вышел. Моя работа выполнена – дом под охраной, Соломон в порядке. Но, похоже, моя собственная безопасность только что пошла под откос. Я ехал домой, давил на газ так, что стрелка тахометра зашкаливала. Вонючка ехала на переднем сиденье и смотрела на меня, будто спрашивала: «Что на этот раз, Габи?»

Как только дверь хлопнула за мной, я сорвался к ноутбуку. Пароль. Вход. Биометрия. Всё – на автомате. Пальцы бегали по клавишам, как в бою. Я проверял камеры, систему наблюдения, логи доступа.

И вдруг – экран мигнул, и я увидел это. Маленькую красную строку в правом углу. Объект «JUNO» – сигнал потерян.

Я не верил своим глазам.

Сердце будто резко врезалось в грудную клетку.Датчик на Джуно был отключён. Физически. Руками. Блять. Я замер.

Пальцы перестали двигаться.

Глюк системы. Переход вышки. Что угодно.Нет.

Не может быть.

Это… ошибка.

Но воздуха не хватало. Я резко откинулся на спинку стула.

Глубокий вдох.

Глубже. Ещё.Глубже.

Чистый, как выстрел в спину. Это был не просто сбой.

Это был сигнал.

Не исчезла. Не спряталась. Не отступила.

Она снова вышла на тропу войны.

Она ждала.

Выжидала.

Интуицией. Той самой, которая никогда меня не подводила.

Я чувствовал это кожей.

Не мозгом. Не логикой.

Потому что Джуно вернулась. Я знал.

С этого момента – всё, что было до, можно забыть.

чья-то жизнь.И если она снова в игре —

то на кону, как всегда,

Это либо серьёзнейший сбой системы, либо… она снова вышла на тропу войны.

Джуно исчезла. Или так казалось. Но теперь… всё может начаться заново.

Если бы Джуно захотела, она бы и Папе Римскому устроила такие эмоциональные качели, что он бы сидел в углу, качался и брыкался ножками, с крестом в одной руке и слезами в другой. Она умеет. Её талант – не просто ломать. А делать так, чтобы ты сам себя ломал, думая, что это любовь.

Я схватил телефон и начал набирать её номер. Пальцы скользили по экрану – то ли от волнения, то ли от злости. Не дозвонился. Взял бокал, плеснул рома. Выпил залпом.

– Сколько еще гнили ты способна вылить, Джуно?.. – прошептал я вслух, хотя в комнате, кроме меня и пса, никого не было. Вонючка подошла, положила морду мне на колени. Как будто знала, что я на пределе.

Если это она. Если Джуно слила координаты дома Соло – всё. Это финал, который я не заслужил..

Он не простит. Не потому, что мстительный. А потому что семья – это святое. И я не просто подставил себя. Я подставил их. А это уже не слова. Не обиды. Не "разберёмся потом". Это – кровь. Та, которая льётся быстро и остаётся на руках навсегда.

У меня не было времени на истерику. Не было права на панику. Надо было решать.

Я вызвал людей. Своих. Проверенных. Тех, кто не задаёт вопросов, а делает. Поставил награду. Официально. Через каналы. Всем, кто когда-либо пересекался с ней – быть на чеку.

Мы объявили охоту. По-настоящему. Без сантиментов.

Я больше не буду ждать. Не буду оправдываться. Не буду надеяться, что она "оставит нас в покое".

Я найду эту суку. Или упеку её за решётку, где она сгниёт без свиданий и манипуляций. Или закопаю. Тихо. Чисто. Навсегда.

Потому что если она тронула Люси… если хоть на шаг приблизилась – я забуду, как звали мою совесть.

И чем громче она становилась, тем сильнее я чувствовал: что-то не так. А теперь – тишина. Глухая, как в затопленном тоннеле.

Я ждал каждый день. Искал каждый след. Каждую тень, каждый шорох, каждое чьё-то «кажется, видела» – хватал, как голодный. Но всё впустую.

И тогда я пошёл туда, где хоть на мгновение переставало болеть.

В среду я, как обычно, заехал к Крессиде в бар.

У нас с ней появилась странная традиция.

Каждую неделю – одна сигарета. На крыше.

Без лишних слов, без объяснений.

Иногда – молча.

Иногда – разговариваем.

О жизни, о боли, о том, как не свихнуться в этом дерьме.

Она всегда ждёт меня с запасной сигаретой.

Даже если говорит, что бросает.

Я всегда приношу с собой спички.

Даже если знаю, что у неё зажигалка.

– Опять весь в мыслях, Габриэль? – спрашивает она, когда мы уже сидим на бетонном парапете, свесив ноги.

– Я всегда в мыслях, Кресс. Просто иногда делаю вид, что не так, – отвечаю, затягиваясь.

Она хмыкает.

Кладёт голову мне на плечо.

Смотрит на огни города, как будто может разглядеть в них правду.

– Кто тебя так загрузил на этот раз?

– Джуно, – выдыхаю.

– Ох, – только и говорит она. – Тогда ты имеешь право молчать хоть всю ночь.

Тишина между нами – настоящая, не неловкая. Мы сидим.

Город под нами.

Сигареты почти догорели.

Крессида вдруг поворачивает голову. Смотрит на меня внимательно, в упор.

– Ты странный, Габриэль. Даже страннее меня.

– Это комплимент?Я поворачиваюсь к ней, приподнимаю бровь.

– Это факт, – усмехается она. – Но знаешь, что ещё?

– Что?

– Я тебе верю. Не знаю почему. Может, потому что ты единственный, кто не пытается выглядеть живым, когда дохнешь изнутри.Она тушит сигарету о парапет, встаёт.

Я смотрю ей вслед, как она спускается вниз по пожарной лестнице, и только потом шепчу:

– Спасибо.

Наклонилась ко мне и усмехнулась: Крессида уже скрылась из виду, когда вдруг остановилась.

– Кстати, птичка на крыше нашептала мне одну историю.

– Да? – хмыкнул я, вставая. – Интересно, что ты слышишь от этих своих птичек.

– Очень упрямая. Очень милая. И явно не понимает, с кем ввязалась. – Говорят, где-то в городе появилась некая Люси.

На полвдоха. Я застыл.

На полшага.

– Птички сплетничают?

– Нет, – пожала плечами она. – Они просто любят смотреть. А крыши, знаешь ли, видят многое.

Просто проводил её взглядом.Я не ответил.

И с мыслью: А потом снова остался один на крыше.

С догоревшей сигаретой.

значит, я точно влип. Чёрт.

Если даже Крессида знает – а иногда это уже многое.

И эта ночь – как и все наши ночи на крыше – не спасает.

Но даёт выдох.

Думал, что станет легче. Я спустился с крыши.

Не стало.

Даже когда не говорит прямо. Крессида знает.

Слишком многое чувствует.

Как спичка, вот-вот готовая вспыхнуть. А Люси…

Её имя теперь живёт во мне,

Но не Люси сейчас была главной.

Та, кого я не хотел больше ни видеть, ни слышать. А она.

Прошло две недели. ДВЕ. ЕБАНЫЕ. НЕДЕЛИ. Джуно будто испарилась. Ни одного следа. Ни одного глупого поста, ни одной ошибки. Я звонил её подружкам, родителям, даже её сводной сестре – все клялись, что не видели её. Сука знала, как прятаться. Я проверил все возможные каналы, все контакты, даже старые брошенные адреса. Пусто. Телефон завибрировал.

Я поднял трубку – почти машинально.

– Это я, – голос был глухой, серьёзный. – У меня зацепка. Кажется, Джуно засветилась.

Я замер.

Мгновенно.

– Где?

– Старый мотель на окраине. “La Espera”. Ничего не бронировала. Просто заселилась под левой фамилией – Саэнс. Пару часов назад выехала. Но успели запомнить лицо.

– Адрес.

Он продиктовал.

Я уже собирался бросить трубку, когда услышал:

– Габриэль. Она знала, что её найдут.

Может быть, это ловушка.

– Отлично, – выдохнул я. – Значит, я в её правилах. Наконец-то.

Мотель был именно таким, как я и представлял.

Пыльный. С запахом хлорки и табака.

Окна с обрывками штор. Потолки – как карта старых шрамов.

Я прошёл на второй этаж.

Комната 207.

Хуан уже был там – со своими.

Он кивнул, впуская.

Внутри – пусто.

Но не совсем.

На тумбочке лежала фотография.

Распечатанная.

Смятая по углам.

На ней – я и Люси. На нашем первом свидание в ресторане.

На углу – пепел. Свежий.

И обожжённый край.

Будто она почти сожгла… Но передумала.

– Думаешь, это она оставила? – спросил Хуан.

– Да, – ответил я.

Она бросила.

Чтобы я нашёл.

– Что дальше?

Я смотрел в это фото, и ощущал, как в груди растёт не ярость, а холод.Медленный, липкий. Как предчувствие.

– Теперь она хочет, чтобы я начал охоту.

И знаешь, что, Хуан?..

Он поднял бровь.

– Я начну.

Я не видел Люси. Ни разу. Ни в ресторане. Ни в кафе на углу. Ни случайно в толпе. Как будто исчезла. Или, может, это я стал невидимым для неё.

Пару раз заезжал к Альфредо – под предлогом, что хочу взять еды на вынос. Он не дурак. Всё понимал, но молчал. Только однажды сказал:

– Она ходит, как тень.

Я спросил:

– Что значит – как тень? Он посмотрел на меня так, будто впервые хотел ударить.

– Это значит, что улыбка ушла. И взгляд стал стеклянный. Она как будто всё ещё здесь, но будто бы без себя. Понял?

– Понял.

Я снова и снова прокручивал тот момент, когда она стояла у двери. Когда я мог что-то сказать. Когда должен был.

Но молчал. Потому что испугался. Потому что Джуно ещё сидела в моей голове, как призрак. Потому что я не верил, что заслужил кого-то, кто смотрит на меня, как на дом, а не как на оружие.

Теперь вот – пустота. Я ждал, как дурак, что она сама придёт. Что появится, улыбнётся, бросит что-то колкое. Как раньше.