Где кончается ночь

Соло стоял у барной стойки. Спокойный, как всегда. Весь в чёрном, в одной руке – стакан, в другой – сигара, которую он так и не зажёг.

Я смотрел на него и вспоминал, как много он сделал – не словами, а делами. Он был первым, кто увидел во мне что-то большее, чем кулаки. Первым, кто молча дал понять: ты – не мусор. Ты – человек. Свой.

Когда я решил забрать с Кубы Хуана – моего друга, с которым мы росли в одном доме, – Соло даже не спросил зачем. Просто кивнул и сказал:

– У него есть семья?

– Только я.

– Этого хватит. Забирай его к нам.

И всё. Без бюрократии. Без допросов. Он знал, как это – когда у тебя никого нет, кроме тех, кто делил с тобой хлеб и страх. Он знал, что иногда нужно просто забрать кого-то с собой, даже если сам ещё не уверен, куда идёшь.

С тех пор я знал: он – мой человек. Даже если мы почти не говорим. Даже если в его молчании – больше, чем в чужих речах.

Я подошёл.

Мы обменялись взглядом.

Он смотрел на меня так, будто видел всё насквозь.

Каждую трещину, каждую ноту в голосе, которую я пытался скрыть.

И, как всегда, сказал всего одно:

– Ты живой. Это – уже больше, чем вчера.

Я кивнул.

Слова не были нужны.

– Береги себя, Габриэль.

А потом ещё тише:

– И забудь прошлое. Оно не стоит тебя.

После этого мне стало странно. Тяжело. Пусто.

Джуно. Она всё ещё сидела у меня в голове. Не голосом – тенью. Не воспоминанием – занозой. Призрак. Яд. Запах, который невозможно выветрить.

Это моя бывшая. Если вы ещё не поняли. Манипулятор. Лгунья. Абьюзер.

Она из тех, кто раздевает до костей – не телом, душой. Разбирает тебя по частям, ласково, почти нежно, а потом смотрит, как ты собираешь себя обратно и говорит: «Видишь? Без меня ты никто».

С ней боль – как наркотик. Противный, грязный, но вызывающий зависимость. Ты ненавидишь каждый укол, но жаждешь новой дозы, потому что она – единственное, что ещё чувствуешь.

Я думал, что она любит. А на самом деле – просто кормила мою пустоту, чтобы потом вывернуть меня наизнанку и сказать, что я дырявый. Как будто это не она порвала.

Чёртова ведьма. Красивая. Холодная. С глазами, в которых ты утонешь – и никто не бросит тебе спасательный круг.

Я выжил. Но даже сейчас, когда всё давно кончено, иногда в голове вспыхивает её голос. Шёпотом. Уверенно. Отравлено:

«Ты всё равно ко мне вернёшься. Кто ещё будет тебя терпеть таким?»

Иногда мне кажется, что я ненавижу её. А иногда – что до сих пор боюсь. Потому что есть любовь, которая исцеляет. А есть та, которая калечит. И Джуно была из второй категории.

Я хочу забыть последние восемь лет своей жизни. Просто стереть. Выключить, как неудачный эпизод сериала, к которому больше не хочется возвращаться.

Но это не так просто, когда шрамы всё ещё на теле – и не только те, что видно в зеркале. Когда имя всё ещё висит в номерах быстрого набора, как мина, на которую можно случайно нажать в полусне.

Восемь лет. Тысячи дней, когда я пытался заслужить любовь, которая изначально была ядом. Меня предали. Не единожды – системно. Меня ломали. И каждый раз я думал: «Может, сейчас она скажет, что любит». Взамен она только давила сильнее.

Она растоптала моё сердце, а потом выставила меня идиотом перед самым важным человеком в моей жизни. Перед тем, кто доверял мне. Кто видел во мне человека. И теперь, когда я смотрю назад, вижу только одного врага. Одну женщину. Одну ошибку, растянутую на восемь лет.

Я попрощался со всеми. С собой – прежним. С ней – навсегда.

Плотно сжал челюсть, словно удерживал в себе всё, что не должен был снова выплеснуть, и направился в кабинет Ванессы. Пора было узнать, кто такая Люси. Потому что впервые за восемь лет… мне хотелось не выживать, а жить.

Ванесса не задала ни одного вопроса. Просто кивнула в сторону двери, которую я хорошо знал. Я толкнул её – и снова оказался в святая святых.

Эта комната была не просто кабинетом. Это было логово хакера. Стены оплетены проводами, как сосуды. На полках – техника, от которой даже ЦРУ бы заколебалось. Каждая кнопка тут – как спусковой крючок.

Ванесса могла найти кого угодно. Что угодно. Не всегда по правилам. Зато всегда – в точку.

На столе меня уже ждало досье. Толстое, как роман, которого лучше бы не было в моей библиотеке. Я сунул его под куртку. Бумага хрустнула глухо – будто что-то в прошлом снова не выдержало давления.

Когда вышел на улицу, у крыльца меня ждала Булка. Наша ленивая, ворчливая, всеми любимая псина. Она встала и потянулась, а потом, увидев меня, медленно подошла и ткнулась носом в бедро. Хвост лениво качнулся влево-вправо. Типа поехали?

– Нет, – сказал я тихо, поглаживая её по макушке. – Сегодня я один.

Она как будто всё поняла. Вздохнула и улеглась обратно на коврик у двери, укрывшись крылышками, в которые его нарядили.

Я надел шлем, сел на мотоцикл. Двигатель глухо зарычал. Я выехал с парковки, держа руль чуть крепче, чем нужно.

Ветер бил в грудь, как жизнь: глухо, честно, без права остановиться.

Я чувствовал себя подонком.

Вторгаться в чужую жизнь.

Без разрешения. Без повода.

Кроме собственного беспокойства, которое жгло изнутри, как кислотой.

Я почувствовал, как всё тело сжалось.

Словно внутри – тугая пружина.

Грудная клетка давила, будто кто-то изнутри упёрся руками и не хотел выходить.

«Тихо, Габи. Лучше молчи. Меньше видят – меньше трогают.»

Голос матери.

Не яркий. Не злой.

Просто… усталый.

Так она говорила, когда отец поднимал руку.

Когда я рвался защитить.

А она запирала меня в подвал —«наказание», чтобы не слышать,

как я кричу.

Теперь я не кричал.

Просто дышал.

Резко. Слишком медленно.

Слишком больно.

Это не то, чему учили.

Не то, что делают "свои".

Я не имел права.

Не после того, что она уже пережила.

Не после того, что я уже не сказал.

Но я привык доверять инстинктам.

Они спасали меня раньше, когда не спасал никто.

Они шептали в спину, когда рядом были только ножи.

А сейчас —они не шептали.

Они орали.

Узнай.

Проверь.

Убедись, что она в порядке.

Плевать, насколько это некрасиво.

Плевать, насколько это личное.

Иногда – лучше быть подонком,

чем тем, кто снова опоздал.

Я знал, что нарушаю её границу.

Но я также знал: если с ней случится что-то, а я не остановлю —

я себя не прощу.

Дом встретил тишиной. Вонючка радостно выбежала ко мне, запрыгнула на задние лапы. Я потрепал её по голове. Мы прошлись по кварталу. Я выкурил сигарету. Дым немного успокаивал. Вернувшись, я налил себе ром со льдом и уселся в кресло. Собака свернулась у моих ног.

Я открыл досье.

Имя: Люси Августина Смитт

Возраст: 26 лет

Рост: 173 см

Вес: не указан (визуально – спортивное, стройное телосложение, без признаков хронических заболеваний)

Внешность: шатенка, глаза серо-зелёные, ближе к серому. Европейский тип. Выражение лица – наблюдательное, местами отстранённое.

Родители: нет официальных данных. Возможно, сирота. Возможность запроса информации в агентство по усыновлению. (По косвенным признакам – воспитывалась без постоянной опоры. Эмоционально рано взрослая.)

Интересы:

– Фильмы о гангстерах

– Женская проза (по переписке в форумах – предпочитает эмоциональные драмы, часто комментирует сцены спасения)

– Том Харди (да, у нас совпадают форумы – странное совпадение)

– В кулинарном чате подписана на рецепты простых блюд. Участвует редко. Любит супы.

Семейное положение: не замужем. Постоянных партнёров не зафиксировано. За последние 5 лет – два краткосрочных контакта (по внешним признакам – неуспешные). (Похоже, не ищет. Или боится искать. Есть признаки разочарования в близких отношениях.)

Образование:

Окончила медицинский университет, факультет хирургии. Финальный практический экзамен не сдан. Причины – неизвестны. Есть гипотеза: эмоциональная перегрузка или страх перед ошибкой (проверить через преподавателя Стэна Милтона). Особая отметка: вылетела с отличной успеваемостью. Нелогично. Значит – что-то сломалось внутри.

Работа: Официантка в ресторане итальянской кухни (по факту – администратор, кассир, курьер, иногда повар). Руководство отзывается хорошо. Ни одного конфликта. Причина смены профессии – не указана. (Очевидно избегает всего, что связано с ответственностью за жизнь других. )

Приводы: отсутствуют. Зависимости: не зафиксированы. Алкоголь: умеренно, по праздникам. Наблюдение: в домашней аптечке – ромашка, магний, что-то для сна. Всё – растительного происхождения.

Транспорт: отсутствует. Передвигается исключительно на метро. Один и тот же маршрут более трёх лет. (Поведение повторяющееся, стабильное. Привычки важны. Новое пугает.)

Финансы: Счёт в банке – около 200 долларов. Траты минимальные. Нет кредитных историй, долгов, карт рассрочки. Оплачивает жильё и еду. Ни одного онлайн-заказа за последние 12 месяцев. (Живёт скромно. Как будто прячется. Или учится контролировать всё до последнего цента. )

Присутствие в сети: Минимальное. Нет личных соцсетей. Есть технические аккаунты на форумах и в почте. TOR не использует. VPN – временами. (Так живут те, кто хочет остаться незамеченным. Или те, кто слишком давно понял, как их находят.)

Психологический профиль:

– Замкнута

– Избегает публичности

– Тревожна, но не параноидальна

– Не склонна к агрессии

– В ситуации угрозы – уходит, а не конфликтует

– Эмпатична (по отзывам коллег – часто берёт смены других, не жалуется, подменяет без лишних слов)

– Потребность в контроле выражена через быт – внутри квартиры сохраняет хаос, но на микроскопическом уровне (косметика, кружки, бельё) – порядок.

Вывод: Осторожна. Воспитана на внутренней боли. Больше наблюдает, чем участвует. Именно поэтому – так опасна. Она может заметить тебя раньше, чем ты сам себя поймёшь. (Или – именно поэтому она мне интересна.) – (пометка на полях)

И это только первые два листа. Ванесса вложила в это душу. Было ещё десять страниц наблюдений, банковских транзакций, скриншотов. Фотографии.

Я смотрел на фото Люси – сделанные с камер наблюдения, улиц, метро. И мне стало неуютно. Как будто я ворую чью-то уязвимость.

Вроде обычная девушка… Но в ней было что-то, что зацепило меня сильнее, чем любая модель или актриса. Она была… живая. Без позы. Без фальши. Без фильтров. И в этом – опасность.

Я взял телефон. Долго смотрел на экран.

«Ты не можешь этого делать, Габи». Но пальцы уже печатали.

Габриэль: спасибо за суп

Через пару минут: «прочитано». Ответа не было.

Я усмехнулся. Всё логично. Я выглядел, как придурок.

Я опять написал:

Габриэль: как твой день?

Сообщение зависло на экране. Молчание. И вечер, пахнущий ромом, бумагой и разбитым сердцем.

И тишина. Просто серое молчание на экране. Может, это вообще не её номер? – эта мысль грызла, как щенок кость.

Позвонить – не решился. Я не настолько отчаянный… хотя всё шло к этому.

Досье я аккуратно убрал в сейф. Закрыл на код, как будто прятал не бумагу – сердце. Люси… кто ты такая, черт тебя побери?

Она была крепкой.

Упрямой.

С грудью, которой бы позавидовала любая уличная дворняга с лидерскими амбициями.

И с таким взглядом – как у философа после бутылки рома и тяжёлого жизненного пути.

Немного грусти, немного мудрости.

И полное отсутствие церемоний.

Да, звали её Вонючкой.

Не потому, что она плохая.

А потому что – искренняя до последней молекулы воздуха.

Если она входила в комнату, ты понимал это по запаху раньше, чем по шагам.

Но как бы парадоксально это ни звучало – это был её способ говорить:

«Я рядом. Я с тобой. Я настоящая. Не нос зажми – а сердце открой.»

И она действительно врывалась в твою жизнь – с любовью,с душой,

и с фирменным шлейфом, который ты, как ни странно, потом начинал считать родным.

Что ж. Последую её примеру. Я лёг. Не спал.

Всю ночь думал: почему она? Почему мне важно, чтобы именно она ответила? Почему её тишина резала сильнее любых слов?

Утром стало хуже. На следующий день – ещё хуже. Я не просто ждал. Я слушал каждый звук телефона. Я ловил себя на мысли, что пересматриваю переписку с ней – как будто в ней спрятан ключ к пониманию. Но его не было.

Прошла неделя.

И я, сам того не заметив, начал превращаться в сталкера.

Немного стильного, немного жалкого.

Очень – настойчивого.

Я писал ей почти каждый вечер.

Не то чтобы планировал.

Просто… как только день заканчивался и становилось тихо —

рука сама тянулась к телефону.

Иногда писал всерьёз.

Что скучаю. Что думаю. Что в доме снова пахнет супом, хотя никто не готовил.

Что Вонючка заглядывает в дверь, будто ждёт, что Люси войдёт с пакетом в руках и словами:

«Я только на минутку, не радуйся раньше времени.»

Иногда писал с сарказмом.

Типа: «Если не ответишь сегодня, я напишу тебе стих. Рифмовать буду «собака» с «атака»."

(она бы оценила. наверное.)

Иногда – просто чтобы не сойти с ума.

«Ты спишь?»

«Я жив.»

«Вонючка съела твой тапок. Придётся возвращаться – на правах пострадавшей стороны.»

Она читала.

Иногда.

Иногда – нет.

И каждое её "прочитано" было как маленький укол в грудь.

Не от злости.

От надежды.

Которая всё ещё, чёрт возьми, жила.

Я не знал, зачем продолжаю.

Может, хотел доказать, что не все исчезают.

Может – просто боялся, что, если замолчу, она подумает, что я сдался.

А я не сдавался.

Я просто учился ждать.

Без гарантий.

Без ответа.

Просто… быть на той стороне экрана,

куда она всегда может вернуться.

Габриэль: моя собака скучает по тебе – и это была правда.

Габриэль: Вонючка передаёт привет. (Да, я так назвал свою собаку. Я бы рассказал тебе историю этой идиотской клички, если бы ты, чёрт возьми, ответила мне.)

Иногда я стирал текст, не отправив. Иногда отправлял – и жалел.

Габриэль: твоё молчание меня возбуждает – зачем я это написал?

Габриэль: ты сама напросилась

После последнего сообщения я смотрел на экран минут десять. Какой же ты идиот, Габи. Настоящий взрослый мужчина. Главарь боевиков. А ведёшь себя как подросток.

Я допил ром. Закурил. Вонючка подошла, ткнулась в колено. – Да знаю я, знаю… Она слишком хороша для меня.

Телефон молчал.

Но внутри уже просыпалась одержимость. Не опасная – та, что от голода по близости. По свету. Я уже знал, что Люси – не просто девчонка из ресторана. Она была моим шансом. И я чувствовал – он либо уплывёт, либо сожжёт меня заживо.

Глава 3 Люси

Я читала эти сообщения.

Каждое.

Сначала – с раздражением.

Он что, не понял?

Что я ушла, потому что так надо?

Что это не игра в молчанку, а попытка дышать?

Потом – с интересом.

Он писал странно.

Глупо. Смешно.

Иногда как подросток.

Иногда – как старик, который уже всё понял, но не сдался.

А потом…

Потом – с этим странным, неприятным теплом.

Которое застревало где-то между сердцем и горлом.

Как будто кто-то ложкой заливал внутрь горячий мёд.

И ты не знаешь —

то ли это приятно,

то ли ты захлёбываешься.

Потому что мёд – он не спрашивает.

Он просто – течёт внутрь.

И становится частью тебя.

Так и с ним.

Я не хотела привыкать.

Но ловила себя на мысли:

а вдруг он не напишет сегодня?

А потом – снова читала.

И снова – не отвечала.

Потому что боялась.

Что если скажу одно слово —

не смогу остановиться.

Габриэль: моя собака скучает по тебе, Я вслух фыркнула. – Ну конечно, только собака. А сам – ни-ни?

Габриэль: Вонючка передаёт привет (да, я так назвал свою собаку…) Я покачала головой. – Что за идиот. Но мило.

Габриэль: твоё молчание меня возбуждает. Вот тут я вздрогнула. Не потому, что пошло. А потому что смело. У кого-то большие яйца, – подумала я. И быстро положила телефон. Потому что щеки начали гореть. Да, чёрт побери, я покраснела.

Габриэль: ты сама напросилась. Вот тут я села. Закрыла глаза. И впервые за неделю ответила:

Люси: во-первых, не всем нравится, когда их преследуют молчащие бандиты с собаками по имени Вонючка. Во-вторых, если ещё раз напишешь, что тебя возбуждает моё молчание – я тебя заблокирую. А в-третьих… …суп ты доел?

Спустя минуту:

Габриэль: Ты сломала меня этой последней фразой. Да, я доел. Даже вылизал миску.

Люси: надеюсь, ты говоришь о миске, а не о чём-то ещё, мачо.

Габриэль: Тебе нравится слово «мачо». Признайся.

Люси: Мне нравится, когда люди умеют быть живыми. Даже если они странные, грубые, пьют ром на завтрак и носят пистолет в полотенце.

Габриэль: Querida (Возлюбленная), я могу не носить полотенце ради тебя. Вообще. Никогда. Но тогда придётся тебе взять на себя ответственность за всё, что случится после.

Я не отвечала ему неделю. Не потому, что не хотела. А потому что не знала, что сказать.

Что ты скажешь человеку, который пьяный усаживает тебя на колени, гладит по подбородку, целует так, что земля уходит из-под ног – а потом пишет тебе, будто всё нормально?

Что ты скажешь, если сгораешь от желания… и от страха одновременно?

Он был странным. Он был опасным. В его взгляде было слишком много боли. Как будто он всю жизнь жил с занозой в сердце, и привык к ней.

Я не привыкла к таким мужчинам. Обычно они исчезают после «ты мне нравишься». Габриэль не исчезал. Он написывал каждый день. Не злился. Не умолял. Не играл в кошки-мышки. Просто… писал.

Про собаку. Про суп. Про молчание, которое его возбуждает. (Какого чёрта, Габи?!)

И мне это нравилось. Это злило. Это пугало. Это будоражило.

Я даже начала ждать этих сообщений. Проверяла телефон с утра. Придумывала ответы, которые никогда не отправлю.

А если отправлю? А если… откроюсь?

С ним всё будет сложно. С ним не будет «пошли в кино и поженимся». С ним будет, как будто ты танцуешь на краю крыши. Но, чёрт возьми… Я устала сидеть на безопасном диване своей жизни.

Может быть, риск – это и есть начало?

Я взяла телефон. Набрала ответ. Удаляла. Переписывала. И в итоге – отправила.

Когда отправилось – я села на кровать. И впервые за долгое время почувствовала лёгкость.

Не потому, что он ответит. А потому что я перестала убегать.

– Ты чего улыбаешься, как будто тебе Том Харди личный привет передал? – Азалия выглянула из кухни с ложкой в руке. – Что там у тебя на телефоне, давай колись.

– Ничего такого, – я быстро заблокировала экран. Слишком быстро.

– Ага, «ничего». У тебя либо новая книга, либо новый мужчина. Хотя… по твоему лицу – второе.

Я молчала. Слишком опасно говорить при Азалии, когда она уже включила свой режим допроса. Но она – хищник. Учуяла.

Она подошла, выдернула из моих рук телефон и ткнула пальцем в экран. – Габриэль? Кто такой Габриэль?

– Азалия, отдай!

– Подожди. «Твоё молчание меня возбуждает». О-о-о! Девочка, он пошёл в наступление! – она хохотнула, а потом остановилась. – Подожди, это не тот псих с пистолетом и полотенцем?

Я кивнула. Мрачно.

– Люси. Мать твою. Скажи мне, что ты не поехала к нему на доставку!

– Я… я отвезла суп.

– СУП?! – Азалия сплеснула руками. – Ты что, Золушка из мафиозной доставки? Он тебя обнял? Или ты мне не все рассказала? Было что-то еще?

– Поцеловал. – буркнула я.

Она замерла. Присела рядом. Положила ладонь на моё плечо. И с максимально серьёзным лицом произнесла:

– Ну… он хоть стоил того?

– Азалия!

– Что?! Я должна знать, с кем мы теперь играем в «русскую рулетку». У него хотя бы животное есть?

– Бультерьер. По кличке Вонючка.

Азалия уставилась на меня. Потом уставилась в потолок.

– Ты притягиваешь самых странных мужчин на свете. Я не знаю, что это за дар, но, если он тебя когда-нибудь съест – я поставлю табличку: «Умерла, но не без страсти».

– Спасибо, ты как всегда «вдохновляешь».

– Детка, – сказала она, обнимая меня. – Я просто знаю тебя. Ты вляпываешься только по-настоящему. Если этот парень тебе понравился – значит, он с хорошими шансами. Но я всё равно проверю его. И если он тронет тебя – у меня есть кастрюля и перцовый баллон.

– Я люблю тебя, знаешь?

– Знаю. И именно поэтому мы с тобой выживем в этом сериале под названием «жизнь».

Азалия села на подоконник, поджала ноги и закурила.

– Видела сегодня Соло. Всё такой же… только лицо как будто потускнело. Стал как человек после пожара. Целый, но не прежний.

Я наливала чай, не оборачиваясь.

– Он всегда был с привкусом дыма. Ты сама мне это говорила.

– Я ведь его тогда понимала. Лучше всех. – Азалия смотрела вдаль и была немного грустной.

– Ты же помнишь, каким он был?

– Помню. Заходил, как шторм. Все сразу замирали. А он – будто и не замечал. Смотрел сквозь людей. Иногда – даже сквозь себя.

Азалия кивнула, задумчиво смотря в окно. – Я тогда думала, он просто мудак в костюме. А он, похоже, просто не знал, как жить.

– Он кого-то любил, – тихо сказала я, села напротив. – Мегги. Там была настоящая штука. Не красивая. Не лёгкая. Но реальная. До крови, до костей. И закончилось, как обычно – слишком поздно.

Азалия сделала глоток чая.

– Ты сама сейчас с ним бы смогла?

– С Соло? Нет. Он из тех, кто любит красиво, но всегда уходит в туман. А мне нужен тот, кто останется, даже когда свет вырубит.

Азалия посмотрела на неё. Долго.

– У тебя есть такой?

Я улыбнулась – чуть-чуть, по-настоящему.

– Думаю, да. С ним я впервые не боюсь молчания.

– Вот и хорошо, – тихо сказала Азалия. – Только не потеряй себя. Даже в любви. У нас это семейное.

Я рассмеялась. – У нас вообще всё семейное, хотя семьи не было.

– Вот именно. Поэтому мы есть друг у друга. И ты не забудь – если он хоть тронет тебя не так, я разрежу ему шины. А потом душу.

– Азалия, это почти романтично.

– Я стараюсь. (затягивается, выдыхает) А теперь давай жрать булки. Я голодная, как после допроса ЦРУ.

Азалия сидела на подоконнике, закуривала очередную сигарету.

Я бросила на неё раздражённый взгляд и со вздохом хлопнула шкафчиком.

– Серьёзно? Опять? Ты же обещала.

Азалия закатила глаза.

– Люси, ну не начинай. Утро тяжёлое, день хреновый, люди бесят.

– Люди бесят, а ты себе гроб коптишь. Ты кашляешь уже, как дед с шахты. Ты хочешь, чтобы у тебя в тридцать лёгкие сдохли?

– Да ладно тебе. Это просто привычка.

– Привычка – это зубы чистить. А это – самоубийство в рассрочку.

Азалия выдохнула дым и посмотрела на меня сверху вниз.

– Ты злишься, потому что тебе не всё равно, да?

– Конечно, не всё равно, дура ты. Ты мне как семья. Последняя, что у меня есть. Я не хочу сидеть у больничной койки и слушать, как ты сипишь.

Азалия затушила сигарету в чашке, где когда-то был кофе.

– Ладно. Всё. Обещаю. Брошу.

– Серьёзно?

– Серьёзнее некуда. Если ещё раз возьму – дай мне по голове.

– Договорились. И знаешь – я не промахнусь.

Азалия усмехнулась, потянулась и шутливо ткнула меня носком в бок.

– А теперь иди сюда и обними свою почти-здоровую подругу.

Я подалась вперёд и обняла её крепко, без слов.

Азалия прошептала:

– Спасибо, что не сдаёшь меня. Даже когда я – хреновый проект.

– А ты – не проект. Ты – дом. Просто с дурацким запахом дыма.

Мы обе рассмеялись. И в этот момент всё было правильно.

Азалия ушла спать первой. Оставила кружку с недопитым чаем и запах табака в воздухе. Я долго ещё сидела в тишине. Прокручивала в голове всё – взгляд, голос, прикосновение, тот поцелуй. Как будто что-то сломалось и одновременно встало на место. Но вместо ясности – туман. И чем больше времени проходило, тем сильнее я чувствовала: он оставил в моей жизни не след, а вмятину.

Прошла неделя.

Ровно семь дней с того поцелуя.

С того утра, которое началось как похмелье,

а закончилось – тишиной.

Но с его тенью – в каждом дне.

Он не писал сразу.

И я почти выдохнула. Почти убедила себя:

всё, конец. Просто момент. Просто ошибка.

Но потом пришло первое сообщение.

Без давления.

Без претензий.

Просто… его голос на экране.

И с этого началось другое ожидание.

Глупое. Детское. Упрямое.

Семь дней, за которые я успела раз сто сказать себе:

ну и пусть.

Ты не обязана ни скучать, ни отвечать.

И ровно столько же —

заглядывать в дверь с надеждой.

Будто он появится.

Будто скажет: