Холодное полнолуние

Идея созрела неожиданно. Петрос оделся и направился к соседу… Рано утром теща прибежала в их комнату с телеграммой в руках.

– Заруи, твоего муженька срочно вызывают в Москву!

– Ка-а-ак в Москву?

– «Ввиду исключительной ситуации дорогому подполковнику Сариняну надлежит без промедления прибыть в Москву к месту службы. Президент Кочарян», – зачитала теща.

Петрос закрыл глаза и отвернулся к стенке. Исполнитель перестарался и слегка напутал. Мало того, что телеграмму «подписал» президент Армении. Так еще и переизбранный …дцать лет назад, когда виски дяди Тиграна лишь начали отливать благородной сединой. «Слишком много коньяка выпили вчера».

– А-а-а-а-а-ай… Как не краси-и-и-во, Петрос, – ударила ладошкой по мужниному плечу жена. – Как ты мог!

Ее мама убралась восвояси, но оставила щель в дверях… Для контроля.

Призывы к совести супруга длились не менее получаса, но настоящего мужчину сломить невозможно. Когда педагогический запал начал ослабевать, Петрос подмял жену под себя и тоже преподал пару удачных уроков.

– Ла-а-а-адно… Сразу после Нового года полетим домой, – согласилась жена и была задержана Петросом еще на двадцать минут… Для поощрения!

Теща вдохновенно гремела кастрюлями на кухне.

«Интересно, мне одному это напоминает исполнение музыкантом-любителем военного марша?» – задумался Саринян.

41. Шевелим мозгами

Областной город Киров. Двадцать пятое декабря 2023 года, понедельник

Буря просилась на ручки. Отказать невозможно. Ася взяла ящерицу, погладила по гребню, потрепала за щеки.

– Скучаешь, пацанка? Понимаю… Ну прости! Дела оказались сложнее, чем думалось. Зато Новый год буду встречать с тобой. Только ты и я. Все! Мне пора.

Буря потопала в душевую кабинку составлять новогоднюю программу.

Казарян развалился на кресле в фойе гостиницы. После двух дней активного, во всех отношениях, отдыха он выглядел вялым.

– Забег на длинную дистанцию оказался коротким? Или вообще фальстарт?

Армен фыркнул и закатил глаза.

– С таким же выражением морды меня проводила на работу Буря, – рассмеялась Ася.

– Просто я немного устал. Говорю же, Ксения – огонь.

– Так, старший группы, ты мое сообщение о подтверждении алиби Белкиной и Сорокина получил?

– Ворожцова, естественно, все сделаю! Погнали! – сказал Армен и поплелся к выходу.

– Елена Борисовна в субботу тебе звонила. Отчеты требовала.

– Боюсь, не сегодня, – зевнул Армен.

– Пять дней до конца командировки. Просила уложиться. В Москве новое дело. Мне показалось, что серьезное.

– Принято. А как твои выходные прошли?

– Затейливо. Ладно, соберись! По дороге введу тебя в курс…

Пока ехали, Ася поделилась открытиями и мыслями по поводу расследования.

– Слушай, ты прекрасно справляешься. Серьезно. У меня тоже есть успехи. Что касается личности отправителя дела в Москву, договорился с секретарем, она обещала найти данные в журнале учета отправлений. Теперь о ведьме с зонтиком. Прогулялся по двору дома Огнии еще раз и нашел камеру! Кто красавчик? Я красавчик! Она не городская, в системе не посмотреть. Установлена на грузовик. Пишет круглосуточно, сохраняет в облако.

– О-о-о, давай глянем!

– Стопэ! Уехал водитель на другой машине за мандаринами к Новому году, приедет двадцать седьмого. Жена его мне сигнализирует. У нее к файлам доступа нет.

– Казарян, то есть все, что ты сделал, это договорился с двумя симпатичными женщинами?

– Не надо принижать мои заслуги… Это не все. Я нашел еще одного свидетеля, подтвердившего показания студентки Ларисы.

Они вошли в кабинет.

– Рассказывай! – попросила Ася.

– Да, пожалуйста! Сама посмотри, – разрешил Казарян. – А я пока сгоняю за кофе и круассанами.

– Надеюсь, не в Париж?

Армен отправил файл и, подмигнув желтым глазом, умчался.

Ворожцова запустила видео и погрузилась в просмотр.

– Кто это тебя отоварил? – усмехнулся сухонький старичок.

– Отец, ты же понимаешь, где я работаю… Брали опасного рецидивиста, а у него силища медвежья. Мне только синяк поставил, а второму оперу руку и челюсть сломал, – прозвучал за кадром голос Казаряна.

– Неспокойное время, сынок. Ты береги себя. Ну? Включил свой телевизор? Я готов, – старичок пригладил поредевшие седые волосенки, подобрался.

– Камера! Мотор! Погнали… Назовите ваше имя, возраст, адрес.

– Шустов я, Семен. Одинокий пенсионер. Семьдесят восемь лет. Живу в Вятке с рождения, – мужчина говорил спокойно, уверенно. Назвал адрес. Поругал администрацию за хреновую работу, похвастал установленным за счет жильцов автоматическим освещением у входов в подъезд. – А то осенью страсть как темно. Ладно я – куда мне вечерами шастать, а вот работающие граждане страдают. Особенно женщины.

Последнее слово он произнес с почтением.

– Когда, говорите, установили систему управления освещением?

– Четырнадцатого сентября.

– Как вы это запомнили?

– Так у меня именины в этот день. Считай, подарок сделали. Вообще-то, приезжали в дом напротив, во-о-он тот, десятиэтажный, две тысячи седьмого года. Наш-то пятьдесят четвертого, трехэтажный, к нам не ездят. Бесперспективно. Мы сами подсуетились, теперь и у нас умный свет с антивандальной защитой.

– Хорошо. Расскажите, что вы видели в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое сентября?

– Сплю я мало, былые грехи мешают. Иной раз полночи в окно смотрю. А тут ведь как интересно, вышел человек, и лампочка включается. Внимание привлекает. Вечером народу порядочно ходит, а ночью в основном молодежь. Примелькались жильцы за пятнадцать лет. По именам, конечно, не всех назову, а вот по внешности отличаю.

– Что видели?

– Дак что… Почти во всех окнах свет выключился. Только у студентки на третьем сияла полная иллюминация. Видел ее днем, с тортом и цветами бежала. Праздник, стало быть. Вдруг лампочка вспыхнула. Смотрю и дивлюсь. Старуха прется. Это ночью-то! Не наша, я тут всех знаю. Столб телеграфный! Руки длинные! Вышагивает с зонтом молодежным. Шапокляк, одним словом. Уверенно марширует, не по возрасту. Интересно мне стало. Квартирка у меня угловая, окна на две стороны выходят. Подбегаю к другому окну и вижу… Старушка шасть между домов – и за руль.

– Марка автомашины?

– А вот здесь, извини, товарищ оперативник, не помогу. Что видел – то рассказал. Все. Вырубай телевизор!

«Интересно, а у Георгины есть водительские права? За рулем она не ездит, по статусу не положено, но это не исключает наличие навыков вождения, – думала Ася. – Мало я знаю про бабушку».

– Ну как кино? – спросил Армен и поставил перед Ворожцовой стакан с кофе и десерт.

– Спасибо. Отличная работа. Надо получить данные городской системы видеонаблюдения. Лучше без официального запроса.

– Понимаю. Мы с местными по разные стороны баррикад. Придумаю что-нибудь.

– И выясни, есть ли водительские права у моей бабушки.

– Извини, еще в пятницу запрос отправил…

– А мне вчера результаты экспертизы пришли… Мать – с вероятностью девяносто девять целых девяносто девять сотых процента.

Асин телефон подпрыгнул.

– Ворожцова, призови всех своих духов, – зашипела в трубку Свистушкина. – Мы всю квартиру перевернули. Ни-че-го!

– Лоджию осмотрели?

– Начали с нее. Думай! Меня Саринян живьем съест, когда узнает!

– Покажите мне. Именно… Ага-а-а… Есть картинка. Теперь разверните камеру, хочу видеть потолок. Вы говорили, что это верхний этаж дома?

– Так и есть.

– Люк открывали?

– Бли-и-ин! Наберу! – Елена Борисовна сбросила звонок.

– Что это было? – не понял Казарян.

– Следственные действия по делу о вещем сне Розы Аркадьевны.

– Издеваешься?

– И не думала. Привыкай. В ОСС и дела соответствующие.

– Я рад, Ася, что экспертиза подтвердила твое родство с Березкиной.

Они помолчали.

Снова ожил телефон.

– Ты права, Ворожцова. Внучок уже покаяние пишет. Эксперты начинают работу. Убил, упаковал, затащил на крышу и сделал вокруг тела кирпичную кладку. Руку мне хотел прокусить, наркоман проклятый. Хорошо, ребята вовремя вмешались, – ввела в курс Елена Борисовна.

– Ты ванговала? – спросил Казарян.

– Сканировала по фотографиям, – поправила Ася.

– Моя помощь тебе нужна?

– Вот тебе телефон соседки по даче Крюковой. Съезди, побеседуй. Она старушку с зонтом тоже видела. Да, в поликлинике опроси лечащего врача, узнай: жаловалась ли Инна Викторовна на здоровье. И еще… Покажи свидетелям фотографию Георгины, снимок я тебе сейчас пришлю.

Последнее предложение далось Асе с трудом. Она закрыла кабинет и направилась в каморку Рудича.

– Здравствуйте, Александр Александрович! – приветствовала Ворожцова архивариуса.

– Проходи, заждался, – отозвался Саныч.

– Что-то интересное нашли?

– Ишь, уже уши навострила… Есть маленько.

– Не томите. Я же взорвусь от любопытства!

– Избавь старика от мучений соскребать с пола твои ошметки. Я уборку сам делаю, – усмехнулся Рудич.

– Ладно-ладно, слушаю…

– Начали мы с поиска доказательств, что Виктор Сергеевич – сын Сергея Зарянова. Удалось в его анкете найти сведения об отце. Тютелька в тютельку. Все подтвердилось.

– Отлично! Начало мне нравится.

– Потом занялись Августой Тимофеевой. Я привлек специалистов из разных архивов. У нас с ними нечто вроде кружка по интересам и своя методология поиска. Все выходные работали. После окончания гимназии следы Тимофеевой теряются. Пришлось мозгами пошевелить. Потянули за новые в деле фамилии – Никрашевич и Верухин. Перескажу своими словами, ладно? Никрашевич оказался фигурой заметной.

– Жандарм?

– Опять опередила старика… Да, Ася Савельевна, верно говоришь… Ротмистр Вятского губернского жандармского управления. Из докладной начальника ВГЖУ от второго марта семнадцатого года следует, что на службу Никрашевич не явился. Полагаю, дезертировал, хотя доподлинно это узнать невозможно. Через несколько дней корпус жандармов расформировали. Сама понимаешь, власть менялась. В Санкт-Петербурге ошалевший от предчувствия свободы народ жандармов на куски рвал. В Вятке, к счастью, такого безобразия не случилось.

В архиве отыскали рапорт самого Никрашевича, согласно которому для агентурной работы им завербована гимназистка Тимофеева. Внимание! В мае десятого года.

– Сторговались? Ротмистр отпустил Августу в обмен на работу агентом?

– Похоже… В местных архивах, кроме уже найденных, других упоминаний о краже драгоценностей нет.

– Думаете, Никрашевич воспользовался показаниями Тимофеевой?

– Варианты есть… Допустим, бумаги уничтожили заинтересованные лица…  Или дела просто пропали, ведь такая неразбериха творилась! Тонны материалов утратили по самым разным причинам,  пока у нового государства дошли руки до сохранения документов. Ты понимаешь, какую ценность представляли эти сведения? Архив и сейчас – бомба замедленного действия. Поверь, никому не хочется прославиться, как потомку убийц, предателей, информаторов. Так вот… Не исключаю, что дела некоторых своих агентов Никрашевич взял с собой. С какой целью? Да мало ли как могли повернуться события! Ты не забывай, ротмистр – человек образованный, с большим опытом работы. А ну как, зачуяв зловещие перемены и разочаровавшись во власти, действовал с корыстными целями. Многие считают, что украсть у вора не так грешно. Эта нитка пока оборвалась.

– Как же быть?

– Начали поиски Петра Верухина. В ВГЖУ о нем упоминали, как о представителе эсеров. В одной из телеграмм обнаружили, что он вышедший из-под контроля агент Санкт-Петербургской жандармерии. Запросил утром сведения в Питере. Не поверишь… Везение неимоверное! Специально будешь искать – не найдешь. Оказалось, на днях оцифровали уголовное дело капитана госбезопасности НКВД Петра Верухина. Вот, читаю… «Расстрелян по обвинению в принадлежности к троцкистской организации, превышении должностных полномочий и мародерстве при производстве обыска у инженера Станислава Гриндовича». В уголовном деле имеется обстоятельный рапорт его начальника. Кого бы ты думала?

– Саныч, не томите…

– Сергея Зарянова! В деле есть и сведения о семье Верухина. Жена – Августа, в девичестве Тимофеева. Из подшитого в дело прошения Августы известно, что она просит о помиловании супруга – «как жена, носящая под сердцем его ребенка». Напоминает о «вкладе их семьи в дело революции» сначала в Петрограде, потом в Москве, избегая при этом каких-либо подробностей. Чем они занимались, остается только догадываться.

– Сергей учился на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета, возможно, это помогло ему подвести Верухина под расстрел.

– Боюсь, правовая сторона в те годы не была решающим фактором, – покачал головой Саныч. – Хотя… Рапорт убедительный. С фамилиями и фактами. Доказательства собраны тщательно.

– Я пролистала копии архивных документов, которые исследовал для Маргариты Белкиной заявитель Филипп Горностаев. Там указано, что в мае тысяча девятьсот десятого года эсера Верухина и студента Зарянова видели на станции Вятка, – припомнила Ася. – А есть фотография Петра в уголовном деле?

– Да, сейчас… Гляди! – Саныч протянул Асе копию.

– Ущипните меня! – прошептала Ворожцова.

– С удовольствием! – Рудич смачно впился пальцами в бедро девушки.

– Вообще-то, я фигурально выразилась! – прыснула Ася.

– Объясняй уже, что увидела!

Девушка порылась в прихваченных копиях документов и достала семейную групповую фотографию, датированную 14 марта 1910 года.

– Полагаю, это семья Заряновых. В центре – Дуня, позади нее – Сергей. Вот это родители. На заднем плане представительница старшего поколения. Ровесники родителей – друзья или родственники. В белой блузке – Августа. А вот и Петр. Похож?

– Хоть и не получился человек этом фото, но уверен – он! Значит, Дуня, Августа, Сергей и Петр хорошо знакомы. Посиди-ка… Отдохни, – архивариус присел к компьютеру.

Ася взялась читать копии присланных Рудичу материалов. Прошло не менее получаса.

Наконец, Саныч довольно потянулся.

– Нашел! Дуня родилась тридцатого марта одна тысяча восемьсот девяносто третьего года. Значит, четырнадцатого марта празднуют ее именины. Следующие – только в августе.

– Это как?

– Именины – это день памяти святого, имя дают при крещении, выбирают ближайшее к числу рождения. Дни рождения тогда не праздновали.

– Поняла… Мне вот что покоя не дает. Получается, что мужчина в форме в моем видении – и есть Петр Верухин. Описанная мной одежда соответствует обмундированию сотрудников органов НКВД?

– Да! Я проверил. Судя по всему, это год тридцать шестой – тридцать седьмой.

– Так вот… Он велит Августе принести саквояж. Опираясь на сведения уголовного дела и учитывая видение, напрашивается вывод, что Сергей Зарянов заставил своего подчиненного вернуть драгоценности, но все равно его посадил. Он не мог не понимать, что статья расстрельная.

– Ты смотри, как их судьба сводила. Получается, в твоем видении Петр дал понять Августе, что семью Никрашевичей он уничтожил. Это значит, нашел ротмистр Верухина и завладел саквояжем. Убивать не стал. Пожалел. Где они снова встретились? На какой узкой дорожке? Может, жандарм пытался попасть на пароход в Европу? Вероятно, по какой-то причине Никрашевич откупался от Верухина. А тот и саквояж забрал, и жизни. И опять шито-крыто.

Сделали перерыв. Попили чаю с местными пряниками. Отвлечься не получалось, оба мысленно анализировали сведения.

– Сан Саныч, а есть дата расстрела Петра?

– Интересная мысль… – Рудич зашуршал бумагами. – Тридцать первое мая тридцать седьмого.

– А когда родился первенец?

Саныч углубился в чтение.

– И снова попадание в цель, Ася Савельевна. Та же дата!

42. Мятежный март

Губернский город Вятка – Петроград. Конец февраля 1917 года – март 1917 года

Ротмистр не спал уже несколько суток. Телеграмма за подписью члена четвертой Государственной думы Бубликова с объявлением приказа по Министерству путей сообщения о взятии власти в стране Исполнительным Комитетом Государственной думы поступила на станцию «Вятка I» в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое февраля 1917 года и вызвала у одних восторг, а у других растерянность. Как человек неглупый и отлично осведомленный, ротмистр понял сразу: это конец. Очевидно, что жандармерия попадет под удар одной из первых, не столько как символ прежней власти, сколько как организация, обладающая щепетильной информацией, опасной слишком для многих. Сведения из столицы подтверждали, что он прав. Времени оставалось мало. Ясно, что Вятка, несмотря на стабильность, при таком положении дел не останется в стороне.

Степан Никрашевич принял решение. Он достал из шкафа папки с делами, которые курировал. Оделся, засунул за пазуху две самые важные – агента Петра Верухина и гимназистки Августы Тимофеевой – и вышел на улицу.

Солнце расстаралось, обманчиво обещая скорое тепло и вселяя надежды. Тут же к ноге прильнул рыжий ефрейтор, нарезая восьмерки и оставляя шерсть на форменных брюках. Посчитав, что уделил ротмистру достаточно внимания, привычно сел рядом. Оба закрыли глаза, втягивая в себя будоражащий запах перемен. Никрашевич вздохнул и сделал уверенный шаг к другой жизни. На место, где он стоял секунду назад, ухнула с крыши ледяная глыба, похоронив под собой кота и последние иллюзии.

Седьмого марта Временное правительство расформировало корпус жандармов, рекомендовав офицеров и нижних чинов отправить в распоряжение воинским начальникам. Вопрос Вятского губернского комиссара об уплате жалованья офицерским и нижним чинам жандармской полиции в связи с расформированием корпуса остался без ответа.

К этому времени Степан под видом мелкого служащего уже отвез жену и сына к сестре в Вологду, где их никто не знал, и в первой декаде марта прибыл в Петроград. Именно там, по имеющимся сведениям, в последний раз видели Верухина. Никрашевич был уверен, что украденный у приказчика Никулина саквояж с драгоценностями купца Зарянова по-прежнему находится у Петра.

Столица ошеломила Никрашевича. Вчерашний чопорный Санкт-Петербург превратился в бурлящий котел. Митинги, крики, стрельба, грязь… Но по-настоящему его поразили вооруженные дети, с каком-то надрывным весельем бегущие вместе с разномастным сбродом по улице. Никрашевич схватил одного за руку.

– Эй, малец, погодь… Это что у вас происходит?

– А ты кто будешь, дядь? – подросток нагло рассматривал мужчину.

– Вологоцкие мы, в конторе писарем служим, по делам в столицу приехамши, а тут эвон чево… – отчитался перед мальчуганом Никрашевич.

– Ну и не боись! Нынче только фараонам хана! – парень выдернул руку и побежал нагонять своих.

Степан решил, что надо держаться подальше от оживленных улиц. В Петрограде он рассчитывал найти знакомого, тоже из жандармов, и обратиться к нему за содействием. Добрался до нужного дома к ночи. Поднялся на второй этаж, постучал тихонько, прислушался: в квартире напряженно гудела тишина. Он ждал. Дверь бесшумно приоткрылась, и огромная рука, схватив за грудки, втащила Никрашевича внутрь.

– Едва узнал тебя, братец! – большой мужчина крепко обнял Степана. – Видишь, до каких времен дожили? Прячусь, как запечный таракан. Того и гляди, соседи сдадут. Не лучшую ты пору для гостей выбрал. Уж извини! Обязан тебя предупредить. В Петрограде теперь живых жандармов меньше, чем мертвых.

– Мне все равно идти некуда, дело у меня здесь. Давно взаперти сидишь?

– Почитай неделю…

– Голоден, Ефим? – Степан только сейчас отметил впалые глаза и щеки некогда цветущего здоровяка. Полез в мешок, достал хлеб и банку тушенки.

Подкрепились молча.

– Ты, поди-ка, поручика получил? – поинтересовался Никрашевич.

– Штабс-ротмистра… На Рождество… Да чего уж теперь, – горько улыбнулся Ефим Кузнецов.

– А семья?

– Трое у меня. Все парни. Отправил к тетке, авось не узнают. Младший, Мишка, больно востер. Ни в какую ехать не хотел, прибежать обратно грозился. А ты?

– Жена и сын. В Вологду увез.

– Про царя слышал?

Никрашевич кивнул.

– Давай, говори, что задумал.

– На лихое дело отважился, Фима. Слыхал ли ты про Петра Верухина?

– Нет… Кто таков? – насторожился Кузнецов.

– Агент «Шестаков». Эсер. Та еще тварь. С Лобовскими одно время плотно общался.

– Сам знаешь, агентов тщательно скрывали, берегли.

– Предавши раз, предаст снова. В десятом году украл он драгоценности… – начал рассказ Никрашевич. Изложил Кузнецову план и закончил словами: – Недоброе то, я знаю, но как прикажешь жить и семью содержать, если все, во что мы верили – рухнуло? А у вора отобрать не так противно. Если затея выгорит, предлагаю разделить добычу поровну, приобрести в Финляндии жилье, вывезти семьи, а уж потом вернуться. Чую, нынешний март – предвестник братоубийства.

– Согласен, Степа, хоть душа и противится.

Они выходили в город ночами… Рискуя жизнью, покупали у вчерашних осведомителей информацию. Расчет оправдался, но ждать удобного момента пришлось не один день. Выяснили, что Петр попеременно живет с двумя бабами, то с женой Василисой, то с Августой – той самой – из Вятки.

Для начала решили обыскать жилье. «Авось выгорит». Никрашевич сделал ставку на ту квартиру, что снимала Тимофеева. Как только Петр и Августа ушли, Ефим, повозившись, отпер замок отмычкой. Саквояж нашли быстро, но пустой. Перевернули все: простучали полы и стены, стол, окна, прощупали стулья, матрас кровати, осмотрели полотна дверей, но драгоценностей не обнаружили.

– Так… Давай-ка подумаем, куда спрятать четыре пары серег, ожерелье, брошь, часы, браслет и музыкальную шкатулку? Могли, конечно, что-то продать…

– Шкатулка крупная, я бы от нее в первую очередь избавился.

– Согласен. А что, если в ножки кровати спрятали? Внутри они полые, чем не тайник? Ну-ка откручивай набалдашники.

Открутили один – ничего. Второй – тот же результат.

– Зря стараемся, Степа!

– Проверяй!

– Я говорил, что напрасно время тратим, – проверил Ефим и третью ножку.

– А давай еще одну!

– Да он намертво приржавел!

Металлический набалдашник тонул внутри ладони штабс-ротмистра, но не сдавался.

– А вот я тебя! Погодь… Ты смотри! Ловко сработано!

В мешочке с длинной веревочкой лежало ожерелье.

Раззадорившись, вытряхнули горшки с геранью, залезли в холщовый мешок с крупой. Нырнули ложкой в кадку с квашеной капустой, истекли слюной от кислого запаха с нотой аниса.

– Пора закругляться. Могли остальное и загнать.

– Жадные они до чужого добра. У родителей своих друзей эти драгоценности украли. А ведь и мы теперь с ними в один ряд встаем… – по лицу Никрашевича пробежала тень.

– Рассказывал мне знакомый городовой, как искали кольцо приметное у одного марвихера. Вот так же все переворотили и не нашли. Жена сдала паразита, избил он ее накануне. Гляньте, говорит, в чернильнице! – Ефим взял баночку на столе.

– Забавно…

– Выплеснули содержимое, – продолжил Кузнецов, перегородив горлышко склянки вилкой, сливал чернила в помойное ведро. – А под чернилами залитое парафином изделие. Э-эх… И здесь пусто!

На улице стремительно темнело.

– Проверю крышку буфета, вдруг двойная, – встал на стул Никрашевич, и его взгляд задержался на керосиновой лампе.

– Смотри, Ефим, какая странность… Лампа новая, фитиль – тоже, а стекло закопченное. Да и часто ты в таких скромных съемных квартирках две керосинки встречал?

Кузнецов взял лампу, потряс и расплылся в улыбке. Еще десять минут они потратили на извлечение драгоценностей из емкости, предназначенной для керосина.

– Давай, складывай все в саквояж. Уходим!

У них почти получилось, но, распахнув дверь подъезда, они лицом к лицу столкнулись с Петром и Августой.

– Ты смотри, Петенька, какие люди с нашим саквояжем! – узнала Никрашевича девушка и выхватила наган из-за полы полупальто.

– Кто такие? – спросил у нее Петр, тоже доставая оружие.

– Знаю вот этого! – Тимофеева небрежно повела дулом в сторону Степана с кольтом в руках. – Жандарм из Вятки, что прихватил меня после экса.

– Не после экса, а после воровства, – поправил ее Никрашевич.

– А ты, стало быть, пришел справедливость восстанавливать? – ухмыльнулась девушка. – Как думаешь, Петя, сами шлепнем или товарищей позовем? Нынче за мертвого жандарма – почет.

С улицы все ближе доносились голоса.

– Не стесняйся, Тимофеева, тебе и друзей продать – как горсть семечек. Только я товарищам вашим о себе весточку и с того света пришлю. Если в условленное место не вернусь, отнесут им ваши дела с волеизъявлением стать агентами. Так что оставлю подле себя местечко… Следом за мной ляжете.

– Пусть идут, – произнес Петр, косясь на завалившую во двор группу с красными бантами.