Преданная и проданная: Цена тела жены

Боль стала такой невыносимой – я осмотрелась в ванной, на сосках были трещины – что я невольно убрала его руку сама.

Он замер и холодно спросил:

– Что это значит?

– Виталь! – Взмолилась я, – ну мне очень больно! Я тебя хочу, но у меня всё болит. Давай завтра, а?

– Хорошо, я не буду трогать тебя, сразу перейду к делу, – пошёл муж мне навстречу, переворачивая меня на спину.

– Нет, нет, подожди! – лежать на попе было по-прежнему больно, а уж тереться ею о кровать будет невыносимо. К тому же я намазала её той лекарственной мазью, – не надо, я не могу сегодня.

– В смысле не можешь? – В голосе Виталика отчётливо послышалась угроза, – значит, с чужим мужиком смогла, а мне после него и объедков не достаётся уже? Так я найду себе! – Вдруг заорал он, вскакивая с кровати, – невелика потеря!

Но я, несмотря на боль, резко пронзившую тело, тоже вскочила и успела ухватить его за руку. Со своей стороны, он прав – это мой муж и у меня есть супружеский долг перед ним. Конечно, ему обидно слышать отказ со стороны жены. В конце концов, можно и ещё потерпеть. Но в душе и мне было обидно. Мог бы дать мне сегодня отдохнуть. Он же видит, в каком я состоянии. Даже Захар Григорьевич понял, что мне надо немного восстановиться.

– Постой, Виталь, прости меня, – мне хотелось расплакаться, настолько я чувствовала себя уязвимой, никому не нужной и непонятой. Со мной все могут делать, что угодно, а я никак не могу защитить себя, – я просто имела ввиду – давай не лёжа. У меня попа… я не могу на неё лечь.

– Хорошо, – буркнул муж, – но из-за твоих выкрутасов сама видишь, что с ним стало. Сколько тебе раз говорить, что мне нельзя на нервы капать? Я тебе не толстокожий туповатый дядя Ваня из деревни Тутуево, я эмоциональный человек! Я гораздо тоньше всё чувствую! Давай, становись теперь на колени и соси мне. Надеюсь, так не больно?

Я выполнила его просьбу. Конечно, мне было больно. Но хотя бы самые повреждённые места никто не трогал.

– Достаточно, – скомандовал сквозь зубы Виталик.

Он поднял меня за плечо и подвёл к кровати, намекая, чтобы я стала на её край на колени. Я так и сделала, облокотившись на локти.

Виталик вошёл в меня, как мне показалось, без особой охоты. Как будто лишь хотел подтвердить своё право на моё тело. Мне в этот раз тоже совершенно не хотелось, так как теперь попа давала о себе знать от прикосновений его паха, а грудь дёргалась под резкими точками, тоже вызывая раскаты боли по верхней части тела.

К тому же я буквально засыпала. Мне хотелось оттолкнуть его от себя, отползти от его назойливого тела, чтобы он, наконец, оставил меня в покое и дал отдохнуть.

Я думала об одном: скорее. Но так как его желание тоже не отличалось страстью, скорее не получалось. Я стонала уже не притворяясь, чтобы не обидеть его, а от реальной замученности.

Когда всё закончилась, я буквально свалилась, как мешок, на своё место, свернулась в клубок и подтянула на себя одеяло.

Я слышала, что Виталик тоже, обиженно пыхтя, повернулся ко мне спиной, не сказав ни слова. Надо было что-то сказать – но у меня тоже не было слов. Пустота в мыслях, презрение к себе, вросшая в душу обида.

Я больше не чувствовала себя человеком.

Глава 10. Роксана. Как быть?

Утром меня разбудили нежные лучи солнца. В первые минуты я пребывала в расслабленном состоянии полусна. Мне захотелось как следует потянуться, чтобы размять ещё сонные ручки и ножки. Я перекатилась на спину, тут же почувствовав боль. Сразу же вспомнились все вчерашние события, и весь вызванный ими негатив вернулся в мою душу.

Я, в тот же момент лишившись сил и настроения, лежала на спине и перебирала в памяти случившееся. Захар Григорьевич был прав – они не дадут мне избавиться от этой работы. Деньги – вот что им нужно. Мои желания, чувства, психологическое состояние никого не интересуют.

С другой стороны, вопрос с работой меня уже не так волновал – первый шаг всегда самый страшный. И я его уже сделала огромной ценой для себя. Раз я смогла один раз – второй уже будет легче.

Кроме того, сейчас, на более свежую голову, я почему-то больше верила директору, чем вчера. Может быть, потому, что по сравнению с Виталиком Захар Григорьевич вёл себя с большим пониманием и лаской. Сейчас я, наконец, обратила на это внимание.

Да, он сильно напугал меня и делал больно. Но. Потом попросил прощения, всё объяснял – он, директор крупной компании, у обычной девчонки, которую мог просто выкинуть за дверь после использования – и обещал больше не бить. Если я буду слушаться. Да, я верила ему.

Я буду слушаться. Я боюсь боли.

Что же касается Виталика, то при одном воспоминании о его вчерашнем поведении мне хотелось плакать, не прекращая. Где-то глубоко внутри меня я ощущала неприятное чувство какой-то неправильности, и оно пульсировало, не давая мне покоя.

Хотя мужа можно понять, уговаривала я себя, найти объяснение каждому слову и поступку. Но всё равно, в груди, в самом сердце, как будто засела какая-то заноза и ныла, не переставая.

Я перебирала в памяти каждый вчерашний момент, и каждый момент вызывал у меня какие-то сомнения и боль в душе. Я старалась оттолкнуть их от себя, забыть в конце концов. Убедить себя, что всё могло мне показаться в состоянии стресса. Ведь мой Виталя, конечно, тоже тяжело переживал эту ситуацию. Отсюда и непонимание.

Но, как я ни старалась переосмыслить всё, что произошло между нами вчера, в душу неуклонно вползала безнадёжность. Предчувствие шептало о том, что как раньше уже не будет. Что-то порвалось между нами. Возможно, навсегда. По-крайней мере, у меня. А у него… Возможно… возможно… возможно, у него никогда этого и не было.

Я всхлипнула. Вчера я подверглась ужасному для меня испытанию, можно сказать, насилию – физическому и моральному – а мой муж не сделал ничего, ничего, чтобы хоть как-то поддержать меня. Хоть чем-то! Более того…

Я не хотела больше думать, видеть, слышать. Закрыла глаза и уши и уткнулась головой в подушку.

В этот момент рядом со мной сел Виталик.

– Проснулась, зайчонок? Уже десять часов, – сообщил он мне, старался говорить ласково, но мне послышалось еле уловимое раздражение в его голосе.

Или не послышалось?

– Пора вставать. Я уже позавтракал, прошлось самому себе готовить бутерброды и чай, – с укором сказал он, – но теперь, раз уж ты не пошла на работу, мне нужно, чтобы ты мне позировала. Основу я зарисую часика за два-три, а потом ты сможешь уже спокойно заниматься домашними делами. Дальше уже я сам продолжу. Мне сейчас главное – самую суть ухватить, так сказать, вдохновиться, понимаешь? То, что ты вся в синяках – не переживай. Не думай об этом. Я постараюсь не обращать на них внимание. Надеюсь, это не отвлечёт меня от общей картины. В конце концов, не ты же испортила своё тело. Я тебя не виню.

Меня почему-то снова неприятно поразили эти слова, хотя по сути, он не сказал ничего плохого, наоборот, поддержал меня. И дал поспать. Но я почувствовала какую-то внутреннюю досаду.

Я рассчитывала полежать, как предлагал Захар Григорьевич, посмотреть фильмы, полазить в инете. Ведь у меня всё болит. Хотела вечерком сходить в магазины, купить себе шарфик – завтра на работу, а на шее страшные фиолетовые синяки. И туфли – я заметила, что у всех девушек в нашей организации очень красивые (и, видимо, дорогие) туфли. На каблучке. Мне тоже захотелось такие. Но пяти тысяч на это не хватит, а Виталик больше не даст.

А теперь оказалось, что вместо отдыха придётся позировать, а потом заниматься домашними делами.

Я нехотя слезла с кровати и поплелась на кухню. Попа болела уже не так сильно, а вот соски – ещё сильнее. Я помазала их после ванных процедур той же мазью, и вложила в лифчик ватные кружочки. Стало легче.

Позировала я три часа. Стоя в неестественной позе – спиной к Виталику, полуобернувшись и подняв руки вверх (на картине девушка будет стоять у старинной колонны) – я чувствовала, как ноет каждая мышца тела. Кроме того, оно онемело.

Под конец я уже едва терпела. Моё тело как будто стало каменным от обездвижения. Но в этом камне сосредоточилась такая же устойчивая, невыносимая, каменная боль.

Мне хотелось послать к чёрту мировую известность и просто лечь в постель. Но я прошла эту пытку до конца. Ведь на кону стояла состоятельность моего мужа, как художника с мировым именем. Я не могла подвести его. В конце концов, все модели проходят через такие неудобства, я это знала.

Наскоро убрала комнату, приготовила еду, и побежала в магазин.

Купила милый шарфик и туфли тоже. Конечно, не такие, как у девчонок, но похожие. Если не присматриваться, то можно принять за фирменные.

Вечером у меня даже осталось время посмотреть фильм. Виталик весь день не обращал на меня внимания, занятый своей картиной. И я была рада этому. Мне сегодня не хотелось общаться с ним. Я сильно запуталась в своих чувствах, наших отношениях и хотела перерыва, чтобы всё обдумать в более спокойной обстановке. Когда немножко приду в себя.

Я молилась, чтобы он не полез ко мне сегодня.

Он не полез.

На следующий день я сидела и слушала объяснения Оли. Тётя была права – мне было всё понятно, ничего сложного не было. Даже интересно.

Когда я училась, даже в голову не приходило, что бухгалтерия может быть такой увлекательной – как игра, в которой всё должно в итоге сложиться, как пазл. И моя учительница вела себя дружелюбно, с симпатией, каждый раз спрашивала, всё ли я хорошо поняла. Мне тоже была симпатична эта красивая и добрая девушка. Я забыла о своих невзгодах, когда Наталья Никитична вдруг оповестила своим непререкаемым тоном:

– Новенькая – к Артёму Константиновичу.

Я сразу растерялась и посмотрела на Олю, в надежде, что она как-то объяснил этот вызов. Но та быстро опустила глаза.

Страх ознобом побежал по моей коже.

– Ну! – Поторопила меня начальница, – шевелись, ждать тебя никто не будет!

Я предстала перед сальным взглядом директора по финансам, стараясь не смотреть на него прямо.

– Где вчера была? – Лениво спросил он, как и в первый раз, небрежно расположив своё оплывшее тело в кресле и шаря по мне глазами.

– Мне Захар Григорьевич дал выходной, – тихо сказала я.

Он вперил взгляд на мою шею, окутанную прозрачным светло-сиреневым шарфом, под цвет фиолетовой юбки-карандаша. Сверху на мне была белая блузка.

– Выходной, значится, – как мне показалось, с язвительным пониманием усмехнулся Артём Константинович, – а за какие это такие заслуги со второго рабочего дня – выходной? Меня почему в известность не поставила? Своего непосредственного начальника?

Я смутилась. А надо было?

– Я… я не знала. Что… должна. Думала, Захар Гри…

– Думала, что директор сам будет забивать себе голову выгораживанием какой-то шлюхи, которую он использовал для избавления от лишней спермы и нервного напряжения после работы?

Эти слова стегнули меня так, что в глазах потемнело, и я автоматически сглотнула пересохшим горлом. В виски что-то стукнуло, и я покачнулась, потеряв равновесие и сделав шаг, чтобы не упасть на месте.

Он вдруг громогласно заржал.

– От Захар! В своём репертуаре! Наверное, наплёл тебе с три короба, да? Он умееет по мозгам ездить вашему брату, умееет, тот ещё рассказчик! Хочешь, сам расскажу тебе, как было дело, раз не признаёшься? Он вломил тебе по первое число, а потом внезапно стал няшкой.

Я задрожала и не знала, что отвечать. Неужели Захар Григорьевич ему всё рассказал? Я не знала, куда девать глаза. Мне хотелось выбежать из этого кабинета, этого здания, этого города и бежать-бежать-бежать куда глаза глядят, подальше от всех этих людей.

Я склонила голову как можно ниже, и слёзы стали падать из глаз прямо на пол.

– Да ничё он мне не говорил, не ссы, – внезапно грубо, со злостью, выплюнул отвратительный мужик, – просто он всегда с такими вот шмарами, как ты, всегда применяет такие методы. Они у него разработаны до мелочей. Подопытных мерзопакостных лабораторных крысок, вот таких, как ты, которые за деньги, было много, так что не удивляйся его искусству морочить вам пустые головы.

Я просто окаменела на месте. Два слова болезненно впились мне в сознание. Всегда? Шмарами? Так будет ВСЕГДА?

Боже, все, все в этом офисе знают о том, что произошло. И Оля. И Маша. Все.

Я знала это и раньше. Просто старалась спрятаться от этого понимания. Но слова Артёма Константиновича ударили по глубоко спрятанной во мне ране, и она сразу закровоточила. Что обо мне думают люди?

Увлекшись этими переживаниями, я не замечала ничего вокруг. Как вдруг обнаружила, что прямо передо мной стоит он и пожирает меня глазами.

Первое, что мне бросилось в восприятие – это запах пота. Я даже бессознательно отступила на шаг, но он шагнул следом же, снова сократив расстояние между нами и заставив меня дышать им.

От страха я не смела поднять глаза выше его груди. Артём Константинович взял меня за подбородок и поднял моё лицо. Я отметила при этом черноту под его нестриженными ногтями. Мне захотелось смахнуть его руку. Но я боялась – а вдруг он тоже начнёт меня бить?

– Хочешь попробовать со мной, Рокси? Я женщин не бью, не люблю этого, не понимаю таких мужиков вообще. Извращенцы какие-то, реально. Я не такой мудила, вот хошь верь, а хошь проверь! Тебе понравится со мной, зуб даю! Я буду ласковым. Хочешь? – В его голосе слышалась какая-то жалкая надежда, он так напряжённо ждал моего ответа, что было понятно – он очень важен для него.

Мне стало как-то жалко его. Показалось, что он очень несчастен. Но, его грязные руки водили по моему лицу, его вонь уже окутала меня с головы до ног, его блестевшее жиром лицо находилось прямо перед моим. Маленький мокрый рот постепенно приближался к моим губам… Я в панике отвращения дёрнула головой, вырвалась из его хватки и отступила ещё на шаг.

– Артём Константинович, – я вся дрожала, у меня мутилось в голове. Я не понимала, что происходит. Директор сказал, меня никто не обидит, – я замужем! У меня есть муж. Я так не могу.

Обрюзглое лицо начальника стало наливаться краснотой, приняв свекольный цвет.

– Ах ты сука, – прошипел он с бешенной яростью, и я инстинктивно сжалась в комок, со страхом следя за каждым его движением, – с Захаром, значит, можешь, а со мной нет? Иди сюда, тварь подзаборная! Ты у меня ещё сосать будешь, причмокивая, и на коленях благодарить, что в рот дал!

Он быстро шагнул ко мне. Мои нервы не выдержали, я повернулась, и побежала к выходу.

За собой я слышала его тяжёлые шаги.

Глава 11. Роксана. Одна среди хищников

Он поймал меня прямо перед дверью, схватив своей лапой сзади за воротник блузки и волосы. Изо всех сил дёрнув меня так, что я впечаталась в его отвратительное пузо, второй рукой он обнял меня спереди за талию, прижимая к себе. Я дышала, как загнанная лошадь и так себя и чувствовала. Сердце выскакивало у меня из груди. Ладно ещё Захар Григорьевич, он хоть симпатичный, умный и иногда ласковый. Но этот!

Меня вырвет, если он дотронется до моего тела. Может быть, мне закричать?

Артём Константинович склонился над моей шеей, вдохнул мой запах, и прошипел:

– Думаешь, вся эта беготня тебе поможет? Нет, Рокси. Всё равно ты окажешься подо мной. Поэтому последний раз предлагаю по-хорошему: перестань кочевряжиться и раздвинь свои быстрые ножки. Я тебя трахну и спокойно пойдёшь работать. Все будут счастливы. Иначе я сделаю твою жизнь на этой работе невыносимой. Настолько невыносимой, что сама приползёшь на четвереньках. А тогда я ещё подумаю, что с тобой сделать за выпендрёж.

Его рука поползла к моей груди. Задыхаясь от ужаса и стараясь вырваться, я выдавила из себя:

– Я буду кричать! Отпустите, иначе я сейчас закричу!

Он рванул мои волосы. Я пискнула от боли.

– Не надо кричать. Всё равно никто не придёт. Но мне ты такая не нужна. Я подожду. Ноги мне потом будешь целовать, чтобы я согласился трахнуть тебя, сука драная! Пошла!

Он открыл дверь и вышвырнул меня вон.

Я вылетела в общий кабинет, не удержалась на ногах и упала, стесав колени.

Я, чуть приподняв голову, оглядела присутствующих. Готова была сгореть от стыда. Что теперь подумают мои новые коллеги? Как мне дальше работать здесь?

Слёзы обожгли глаза. Я пыталась подняться, но не могла. Просто копошилась на полу, как какое-то насекомое с переломанными ногами.

Однако все сделали вид, что ничего не произошло, не посмотрев на меня. Они продолжали работать, как ни в чём не бывало. Даже Наталья Никитична не обращала на моё странное присутствие ни малейшего внимания.

Я всё еще сидела на полу, пытаясь прийти в себя от шока и размазывая слёзы и макияж по лицу, когда все вдруг стали собираться куда-то. Я поняла, что настало время обеда.

Все вышли, осталась только Маша, которая занимается со мной после обеда. Она подошла ко мне и протянула руку.

– Вставай. Пойдём, пообедаем вместе.

Мы сели за столик в столовой для работников организации.

– Расскажи, что у тебя происходит, – мягко спросила Маша, – может быть, я смогу дать совет. У нас немного необычная организация, наверное, ты и сама уже это поняла.

Я, благодарно посмотрела на неё и, постоянно всхлипывая от унижения и страха, которые мне пришлось снова пережить сегодня, рассказала ей всё.

– Если Захар Григорьевич сказал тебе обращаться к нему, так и сделай, – сочувственно глядя на меня, посоветовала Маша, – пока ты под его защитой, ничего он тебе не сделает. Но мстить всё равно будет какими-нибудь мелочами, с которые не пойдёшь к директору. Он очень злопамятный.

В груди накипала тяжёлая туча гнева. Ну почему всё идет наперекосяк? Почему все считают своим долгом воспользоваться мной? Моим телом? Что мне делать? К кому обратиться?

Внезапно где-то внутри меня как будто сорвался какой-то спусковой крючок. Из груди вырвались рыданья, которые я пыталась сдержать, но не могла. Я закрыла лицо руками.

Все обернулись на меня, но лишь мельком. Я уронила голову на стол, не размыкая рук, и старалась заглушить звуки, уткнувшись в стол.

Маша вскочила, подхватила меня сзади за подмышки и помогла подняться. Она повела меня куда-то, а куда – я не видела.

Очнулась я уже в директорском холле, оттого, что в нос ударил резкий запах. Он исходил от кусочка ваты, который мне сунула под нос Светлана.

– Посиди немного, – сказала Маша, – Захар Григорьевич сейчас на обеденном перерыве. Когда он приедет, расскажи ему всё. Я пока посижу с тобой.

Директор вошёл, бросив мимоходом на меня взгляд. Он направился к секретарю, нагнулся и тихонько что-то сказал ей, после чего скрылся в кабинете.

– Роксана, заходи.

Я поднялась, испытывая страшную слабость. Я не представляла себе, как буду рассказывать обо всём этом ему. Ноги налились тяжестью, как будто в кабинете меня ждал топор палача.

Я немного приоткрыла дверь и втиснулась с образовавшуюся небольшую щель. Как обычно, остановилась на пороге, не в силах ступить дальше и не понимая, что я здесь делаю. В голове у меня мутилось.

– Да, кошечка, – дал мне понять, что слушает меня, Захар Григорьевич.

– Я… хотела… – начала, но не смогла продолжить я. Моё тело сотрясала дрожь, я не могла стоять на ногах. Мне уже ничего не хотелось: ни жаловаться, ни убегать, ни сопротивляться. Пусть делают со мной, что хотят. Скорее отстанут.

От физически ощущаемого бессилия мне тяжело было просто стоять, и я привалилась спиной к двери, откинув назад голову. Я смотрела уже не на директора, а на потолок. Мне казалось – именно там я найду ответы на свои проблемы.

Он подошёл ко мне вплотную, внимательно посмотрел в глаза и погладил ладонью по лицу. Затем мягко подхватил меня на руки и отнёс на диван, сев рядом. Он не прикасался ко мне, просто поправлял волосы, пропуская пряди между пальцев.

– Ну давай, детка, что случилось, – ласково спросил он, – расскажи папочке. Он решит все проблемы своей девочки. Не бойся. Ты правильно сделала, что пришла ко мне. Можешь без подробностей. Просто скажи имя – кто? И он больше не будет тебя беспокоить.

Почему-то эти слова с такой силой подействовали на меня, что я почувствовала… такое облегчение, какое никогда ещё не испытывала. Меня сразу как бы обернуло коконом безопасности. Я давно (никогда?) не ощущала такой защищённости. От всего. Мне захотелось доверить этому мужчине все свои беды, сомнения, несчастья.

Наверное, все эти чувства отразились в моём благодарном взгляде, потому что он улыбнулся лёгкой понимающей улыбкой, которая тоже вселила в меня частичку уверенности в том, что этот человек позаботится обо мне.

Он наклонился к моему лицу и едва заметно прикоснулся к моим губам, нежно лаская их. К моим щекам прилила кровь, и я тоже потянулась к нему – как замёрзший до полусмерти человек тянется к теплу.

Захар Григорьевич охватил мой затылок и некоторое время наши губы наслаждались друг другом. Только в этот момент я поняла, что значит целоваться с мужчиной. Раньше я таких чувств не испытывала.

Он постепенно завершил поцелуй, несколько раз мимолётно поцеловав меня в щёки, глаза и нос.

– Имя, детка, – негромко сказал он.

– Артём Константинович, – прошептала я еле слышно, краснея от смущения.

– Хорошо. Не переживай. Ты хочешь сегодня прийти ко мне после работы? Я обещал не трогать тебя сегодня, так что решать тебе.

Мне настолько хотелось почувствовать себя окружённой мужской заботой, что я решилась кивнуть. Мне было так одиноко, холодно и страшно!

Захар Григорьевич улыбнулся уже заметнее.

– Ты моя беленькая кошечка! Жду тебя в пять, – он погладил меня по голове и ещё раз поцеловал в нос.

Мы с Машей вернулись в наш кабинет. На нас по-прежнему никто не обращал внимание, и мы продолжили работу. Настроение у меня улучшилось.

– Надо отнести договора на проверку в юротдел, – сказала Маша, – пошли, я покажу тебе, где он находится.

Она с пачкой договоров зашла в большой кабинет и сказала:

– Добрый день! Знакомьтесь – наша новая сотрудница – Роксана.

– Здравствуйте! – Смущённо сказала я.

Как это было принято здесь, все бросили на меня взгляд, кивнули и уткнулись в свою работу.

Кроме одного человека.

Он стоял возле какого-то сотрудника и, казалось, просто распространял вокруг себя уверенность и власть. Взгляд его чёрных глаз подавлял, заставляя буквально склонить перед ним голову. Он пугал.

У меня по коже пробежал мороз. Почему-то он пугал меня больше, чем даже Артём Константинович.

– Что надо? – довольно низким и каким-то вибрирующим голосом, который будто бы физически волной прошёлся по всему моему телу, спросил он Машу.

– Я документы на проверку принесла, Дамир Тимурович, – робко произнесла Маша.

– Отдай Алексею и иди. Тут не сайт знакомств.

– Простите, Дамир Тимурович, – покорно пискнула Маша, не смотря ему в глаза.

Я снова осмелилась мельком взглянуть на него и поймала такой жестокий взгляд, что ощутила то же, что бывает, когда тебе делают горячий укол – обжигающий жар между ногами, как будто описалась.

Мне захотелось как можно скорее убраться из-под взгляда этого человека и моё желание быстро осуществилось, так как Маша, несомненно, чувствовала то же самое.

Мы почти бежали по коридорам офиса, и Маша шептала мне:

– Это племянник директора. Начальник юротдела. У Захара Григорьевича нет своих детей, поэтому он хочет сделать Дамира Тимуровича своим преемником. Сейчас он его зам. Смотри – не дай бог тебе вызвать его гнев. Он настоящее чудовище.

Час от часу не легче. Хотя тут, как мне показалось, было проще – я не имела отношения к юридическому отделу, и похоже, заинтересовала его не больше, чем жужжащая на окне муха.

Когда рабочий день подошёл к концу, я уже смелее входила в кабинет Захара Григорьевича.

Он при виде меня поднял голову и похлопал себя по колену. Я подошла и села.

– Ты помнишь мои советы, Ксюша?

– Да, Захар Григорьевич.

– Повтори их.

Я смутилась.

– Эээ… быть послушной во всём.

– Умничка, кошечка, – одобрительно сказал он, – дальше?

– Ну… Не бояться?

– Не бояться, девочка. Я не сделаю тебе ничего плохого, я принял меры. И ещё?

Я не знала, что ещё.

– Считать все игрой, Ксюша. То, что между нами происходит – всего лишь игра. Когда ты это поймёшь, тебе она понравится, поверь мне. И я хочу, чтобы она тебе понравилась. Понимаешь? Запомнила?

Мне вдруг снова стало страшно. Зачем я согласилась прийти к нему сегодня? Ведь все его ласки и забота – всего лишь ловушка!

Мне стало нечем дышать. Я сделала попытку встать.

– Нет-нет, кошечка. Всё будет хорошо, если ты будешь помнить эти три правила. Мы немного поиграем, и ты спокойно уйдёшь домой.

Мне ничего не оставалось, как делать так, как он говорит.

И вот мы снова сидим в спальне, только на этот раз я в красном белье и чулках на поясе сижу на коленях Захара Григорьевича. Он снова целует меня, и я наполняюсь тем самым чувством защищённости, надёжности, уверенности.