Преданная и проданная: Цена тела жены

Захар Григорьевич не положил, а грубо швырнул меня на кровать. От удивления я сразу открыла глаза, но не успела понять в чём дело – он как тигр бросился на меня сверху.

Но он не лёг, как я ожидала, а сел мне прямо на грудь. Схватив мою руку, он протянул её куда-то вверх и в сторону. Я услышала щелчок. Не успев сообразить, что со мной происходит, я ощутила, что и вторая моя рука прикована к спинке кровати.

Я лежала абсолютно беспомощная под чужим, практически незнакомым мужчиной. Я на секунду оцепенела от страха, а потом стала изо всех сил вырываться.

Конечно, я не смогла этого сделать. А он продолжал сидеть на моей груди, с удовольствием наблюдая за моим бьющемся под ним телом.

– Пустите, – завизжала я в панике, – пустите меня!

Но Захар Григорьевич только усмехнулся, сполз по мне ниже и впился в мои соски. Зубами.

Я громко вскрикнула.

– Больно! Отпустите меня! Вы извращенец что ли?!

И сразу почувствовала сильный удар ладонью по лицу. Потом по одной груди. И следом по другой. Он перевернул мои бедра набок, сел на мои голени, чтобы я не могла вырваться и стал шлёпать по попе. Так сильно, что кожа на этом месте загорелась огнём. Я стонала от жгучей боли, потом стала визжать, но это не помогало. Босс отрывался на мне по полной программе. Ужас накрыл меня с головой – а если я умру от болевого шока? Я уже чувствовала себя на грани потери сознания.

– Захар Григорьевич, – я инстинктивно перестала извиваться, сопротивляясь ему, и постаралась расслабиться, заскулив как можно жалобнее, – пожалуйста, пощадите меня! Не бейте! Мне очень больно! Я сделаю всё, что вы прикажете мне, только не бейте, пожалуйста!

Слёзы катились по моим щекам, и я не могла даже вытереть их. Я чувствовала себя самым несчастным и уязвимым существом на этом свете. Которое некому защитить.

– Поняла, наконец, тупая дырка, что меня надо слушаться и уважать? – Грубо сказал он, не прекращая наказания, – оскорблять нельзя! Не слушаться – нельзя! Единственное, что тебе можно – слушаться во всём! Запомнила, коза?

Я разрыдалась, вздрагивая всем телом от каждого обжигающего воспалённую попу удара, кое-как пытаясь терпеть жуткую боль.

– Да! Да! Простите! Я больше так не буду!

– Ну смотри у меня! А то я тебе покажу извращенца! Я сказал: мне всё равно! Работать ты всё равно будешь – и в офисе и здесь. Только себе хуже сделаешь.

Он прекратил избиение и снова приступил к тому, на чём остановился – к укусам моей груди. Это было очень больно, но всё же не так, как побои.

Я плакала, не переставая. Попа ужасно горела, было больно на ней лежать. Но я больше не пыталась вырваться или кричать. Просто терпела. Из моей груди помимо моей воли вырывались стоны и всхлипы, но, видимо, такое проявление страданий мой босс не считал непослушанием.

Он переместился к моим губам и начал мучать их. При этом он одной рукой сдавливал мою шею, так что я временами совсем не могла дышать, а второй рукой проник мне во влагалище, действуя зачем-то ими, как членом.

По моему телу побежали неприятно-приятные ощущения. Это было ужасно противно. Мерзко. Всё было ещё хуже, чем я себе представляла. Хуже даже той ночи, когда я лишилась девственности.

Но тут я вообще не могла никак противиться – я была прикована к кровати и меня буквально продали этому человеку. Он мог делать со мной что угодно. Мне оставалось только хныкать.

Вдруг он слез с меня и с кровати, расстегнул ремень, ширинку и снял штаны с трусами. Надел презерватив и снова сел мне на грудь – почти на шею – и стал тереться своим членом о моё лицо, губы, волосы и глаза.

Я покорно лежала и никак не протестовала. Это было противно, но хотя бы не больно.

Он сполз им на шею, грудь, долго тёрся о соски и, наконец, стянув с меня трусики, засунул между моих ног, ложась сверху. Я вздохнула в надежде, что это скоро закончится.

Но тут он жёстко впихнул мне четыре пальца в рот, резко и с силой воткнулся в меня снизу, а второй рукой стал грубо мять мою грудь. Вдавил своим телом в кровать, отчего попа снова напомнила о себе.

От пронзительной боли сразу в нескольких местах я закричала, но его рука во рту помешала крику выйти наружу, превратив его в хриплый стон, за которым последовал ещё один, ещё и ещё…

Он рвал меня на части, не останавливаясь ни на секунду, чтобы хотя бы дать мне вдохнуть, как следует. А я не могла сделать ничего, даже сопротивляться – я должна быть послушной, теперь я хорошо это помнила. Я просто растеклась безвольным телом под ним, и он вытворял со мной всё, что хотел.

Наконец он тоже застонал в унисон со мной и обрушился на меня всем своим весом.

Я лежала под ним полностью уничтоженная. У меня не осталось сил даже плакать. Меня поглотило отчаяние. А если он решит сейчас сделать это со мной ещё раз? Я больше не выдержу.

Мне хотелось заплакать от боли, обиды и унижения. Но я не могла. Слёзы кончились. А ещё хотелось, чтобы хоть кто-то пожалел меня, утешил после такого чудовищного издевательства. У меня не укладывалось в голове, что мужчина может быть настолько жесток с девушкой.

Я не понимала, как жить дальше. Мне казалось, мой мир рухнул в какую-то чёрную бездну.

Ко всему этому примешивался безотчётный ужас – что будет дальше делать со мной этот страшный человек?

Глава 8. Захар. Мысли вслух

Лёжа на довольно дорого купленном мной хрупком тельце маленькой кошечки, я, как всегда с такими девочками, ощущал себя сытым котом, который поймал маленькую перепуганную мышку, наигрался с нею вдоволь, а потом с удовольствием съел, утолив свой голод. Мне больше всех нравится такой тип женщин – так трогательно дрожит в моих руках, прячет испуганные глазёнки, всеми силами старается вырваться из ненавистных объятий. И не может.

Чёрт возьми, в этом и заключается проблема. Я знал, конечно, что с нею они будут, но не ожидал, что так скоро. У меня крышу срывает с такими, я знаю за собой. Просыпаются древние варварские инстинкты.

Ксюша понравилась мне ещё на этапе оценки в кабинете. Я было уже подумал отказаться от неё, предчувствуя вот как раз то, что сейчас произошло. Но после осмотра не смог себе отказать в таком удовольствии.

Она трепетала всем тельцем, как пойманная птичка, сердечко колотилось в её груди, беспомощные слёзки текли по миловидному личику. В каждом её движении проявлялись ужас и отвращение, из-за чего хотелось приручить это молоденькое существо, прикормить его, чтобы она сама стала просить заботы и ласки. И потом, уже в спальне, она вела себя так трогательно скованно, так явно боялась того, что я с нею буду делать, что меня это порядком завело.

У меня таких уже давно не было, практически все женщины готовы с первого дня знакомства отдаться мне. Издержки успешности, ничего не поделаешь. Женщинам нравятся уверенность и стабильность, которую им могут дать только мужчины, обладающие деньгами и властью. И так и должно быть.

А Ксюша была какая-то особенная. От неё просто пахло свежестью, невинностью, искренностью и… страхом. Она не хотела спать со мной.

Я не говорю, что все женщины хотят этого, нет конечно. Но они притворяются. Чтобы получить от меня то, в чём нуждаются, дают взамен то, что могут. А эта не стала. Напротив, всем своим поведением показывала, как она хотела бы убежать от меня с максимальной скоростью.

Вот у меня и включился охотничий инстинкт. Кровь забурлила и стукнула по мозгам. А эта беленькая козочка ещё и подлила масла в огонь, решив показать свой характер. Я не сдержался, перегнул палку, хотя на самом деле хотел максимально поберечь на первых порах. Даже пить не стал.

Теперь надо возвращать ситуацию под контроль. Любой другой девочке я бы сделал дорогой подарок и дело с концом. С этой так не пойдёт. Тут нужны переговоры. И ласка. Похоже, девочка её недополучала. Это будет моим козырем.

Я приподнялся на локтях и ласково сказал, глядя в её мокрые глазки, в которых плескались ужас и безнадёжное отчаяние:

– Ксюша, ты невероятная девочка! Прости, я не собирался так себя вести в наш первый раз – хотел, чтобы ты немного привыкла ко мне. Сорвался. Но тут и ты немножко виновата – я тебя несколько раз предупреждал о полном послушании, так? – Я нежно отёр её залитое слезами лицо.

Её серые глаза заметались, как мышки, завидевшие кота. Девчонка то удивлённо и подозрительно смотрела на меня, то отводила взгляд, не зная, куда его приткнуть. Внезапно она как будто что-то вспомнила и тут же с готовностью почтительно произнесла следующие слова:

– Да, Захар Григорьевич. Я сама виновата.

Я усмехнулся. Всё-таки она сильно испугалась.

– Не бойся так, кошечка, – я продолжал успокаивающе гладить её по волосам, – я тебе ничего плохого больше не сделаю и ни в чём не виню. Просто объясняю, что со мной случается такое. Я сам не хотел так поступить с тобой. Поэтому я и просил тебя быть послушной, ничего не бояться и считать всё игрой, так? Мне просто нравится жёсткий секс, но насколько он будет жёсткий – зависит от тебя. Если бы ты вела себя, как я советовал, всё было бы не так уж страшно. Но ты, наверное, недопоняла меня, а я в такие моменты не могу себя держать в руках, особенно с такими приятными кошечками, как ты. Но это, конечно, не снимает с меня вины, я был слишком жесток. Я обещал тебе платить за свои срывы. Сейчас ты получишь премию в размере ста процентов твоей месячной зарплаты. Считай это компенсацией физического и морального ущерба.

Она недоверчиво смотрела на меня, переваривая эти слова. Видно было – она была в замешательстве теперь, не зная, как реагировать на меня. Мои слишком резкие переходы выбили её из колеи. Я читал на её наивном личике, как в открытой книге.

«Неужели он говорит правду? Или просто притворяется добрым, как до этого секса, чтобы не «спугнуть»? Меня продали тётка и муж. Так почему я должна доверять этому непонятному человеку, который отнёсся ко мне так жестоко? Но сейчас я в его власти и должна его слушаться – это я хорошо запомнила теперь. Главное сейчас – вырваться отсюда»

– Простите меня за непослушание, Захар Григорьевич! – Наконец сказала она вымученно слова, которые полностью подтверждали мои наблюдения, – я больше так не буду. Не надо мне никаких компенсаций. Можно, я просто пойду домой?

Я засмеялся, слез с неё и сел рядом. Поднял истерзанное мной тело, ощутив, как она вздрагивает в моих руках от боли, и усадил к себе на колени.

– Перепугал я тебя до смерти, маленькая, так? Ну прости старого дурака. Ты прости меня. Это я так больше не буду. Не бойся. Я обещал беречь тебя и с этого дня сделаю так, чтобы такое больше не могло повториться. Веришь мне?

– Да, Захар Григорьевич, – она мне не верила. А кто бы поверил? Бедняжка, наверное, в полном смятении, не знает, как быть дальше. Боится, что теперь ей придётся терпеть такое обращение постоянно. И не знает, как этого избежать. Я обнял её и прижал к себе.

– Врёшь, Ксюша. Не веришь ты мне. Ну ничего. Мы всё поправим. Завтра я разрешаю тебе отлежаться дома, на работу можешь не выходить. Отдыхай, посмотри фильм, почитай книжку. Пройди по магазинам, если будешь в состоянии, купи себе что-нибудь. Главное – не забивай себе голову дурными мыслями о том, как жить дальше. Всё равно никто тебе не разрешить бросить эту работу, что бы я с тобой ни делал. Но я обещаю не бить тебя больше, так что бояться нечего. Послезавтра выходи на работу, но я тебя не трону. Приходи в себя. Познакомься с остальными девчонками. А сейчас иди переодевайся, я отвезу тебя домой.

Я разжал руки и легонько подтолкнул её в сторону ванной. Ксюша слезла с моих коленей и несмело пошла, опасливо оглядываясь – не замышляю ли я чего за её спиной.

При виде её робких движений, приправленных страхом, мне опять захотелось. И я знал, что она теперь не станет сопротивляться, и я спокойно смогу взять то, что мне нужно.

Но мне она действительно понравилась, и я не хотел так. Мечталось именно приручить эту беленькую кошечку, чтобы она сидела у меня на коленях и мурлыкала мне на ушко что-нибудь ласковое. А я бы гладил её светлую густую шёрстку.

Я любил женщин. Поэтому ни разу не был женат. Знал, что одной мне не хватит. При этом я пытался найти индивидуальный подход к каждой. И от каждой мне хотелось получить что-то особенное, то, что могла дать только она.

Именно это моё увлечение и помогло мне, как я считаю, достичь таких реальных показателей в нашем с Тёмом бизнесе. Артём тоже любил женщин, возможно, поэтому мы с ним так подружились в своё время.

Но он относился к ним совсем по-другому. Он не видел в них не только индивидуальности, личности, но и вообще человека. Для него девушки были всего лишь ходячими телами, той или иной степени красоты, которые могли доставить удовольствие.

И, надо сказать, его любовь к ним была безответной. И тут он был сам виноват – не только своим отношением к ним. Ещё и отношением к самому себе.

Он совершенно не следил за собой. Был (и остался) неопрятен, мог неделями ходить в одной одежде, уделял недостаточное внимание водным процедурам. Состояние собственного тела его мало интересовало, хотя от девушек он требовал наличия идеальной фигуры.

Кроме того, его манеры поведения и общения оставляли желать лучшего.

Сколько я не говорил с ним – всё было бестолку.

Естественно, девушки не проявляли особого желания лечь с ним, и его это ужасно бесило. Тём просто возненавидел их. Только когда у нас появились деньги, ему стало что-то перепадать от них. И он отрывался за период своего унижения ими по полной программе.

Мне же женщины отвечали взаимностью. Думаю, тут имели значение несколько факторов: я сразу честно определял границы наших отношений, был в меру циничен, в меру отзывчив, почти всегда шёл навстречу их просьбам, ну и старался у каждой нащупать её особенную струнку. Одна ценила наши отношения, потому что видела во мне друга. Вторая – подходящего ей любовника. Третья – отца. Четвёртая – защитника. Пятая – источник денежных средств, и так далее.

Поэтому все они очень ценили наши отношения, и делали всё, чтобы они продолжались. А требовалось от них только одно – выполнять свои служебные обязанности на пять баллов.

И девчонки старались. Я себе представить не мог, чтобы в моей организации посреди рабочего дня стайка сотрудниц устраивала перекуры, как в других.

Бизнес постоянно шёл в гору благодаря рвению сотрудников, я имел женщин на любой вкус и настроение, а девушки – то, чего им не хватало в повседневной жизни.

И вот теперь мне предстояло ввести в нашу команду мою новенькую беленькую кошечку.

Глава 9. Роксана. Возвращение… домой?

Захар Григорьевич вёл себя так странно, что я не знала, как относиться к его словам, что обо всём этом думать. Да я уже устала думать. Я чувствовала себя полностью опустошённой. Хотелось одного – оказаться одной, лечь и заснуть. Хорошо, хоть он не решил повторить это ещё раз. Я бы не выдержала – сошла с ума или умерла.

Я переоделась и вышла из ванной. Захар Григорьевич протянул мне пачку денег, но я оттолкнула её.

– А как же послушание, детка? – Спросил он и принялся объяснять, почему он предлагает мне эти деньги и уговаривать их принять. Он сделал мне больно и расстроил (расстроил!), и хочет, чтобы я порадовалась, купив себе то, что захочу. Что в этом нет ничего плохого.

У меня не было сил спорить, и я взяла эти гадкие деньги. В конце концов – я уже продала ему своё тело – какая разница, за какую цену? Если он считает, что я стою дороже, пусть. Я теперь проститутка, зачем корчить из себя порядочную девушку?

Он даже дал мне баночку с заживляющим кремом для воспалённой кожи моей попы. Я почувствовала, что краснею и просто молча взяла её, положив в сумочку вслед за деньгами.

Он повёз меня домой. По дороге старался завести разговор, спрашивая про моих родителей, детство, интернат. Но я отвечала односложно – у меня не было никакого желания говорить с ним. У меня не было желания говорить с кем бы то ни было.

Он заметил это и оставшийся путь молчал. Проводил до самых дверей квартиры, поддерживая под руку. Я действительно ощущала слабость – не знаю даже, смогла бы дойти сама.

Перед тем, как уйти, он обнял меня и снова поцеловал. Я, не сопротивляясь, терпела столько, сколько ему хотелось. Даже отвечала.

Наконец он оставил меня в покое, и я вошла в студию. Сделала пару шагов и вдруг перестала чувствовать под собой ноги. Осела на пол и сидела так, глядя перед собой и не зная, что делать.

Тут вышел Виталик со скрещенными на груди руками. Небрежно прислонившись к дверному косяку, он мрачно спросил:

– Ну и где мы шлялись? Время – восемь часов вечера! Я жрать хочу!

– Меня.., – хотела сказать я, но голос сорвался, и я закашлялась.

– Чего «тебя»?

– Меня только сейчас отпустил директор, – слабо объяснила я.

– Долго. Не вставал у дедка, что ли? – Засмеялся Виталик, – там делов-то! Часа, от силы, должно хватить было – максимум. Что там можно было делать три часа? Это теперь всё время так будет продолжаться?

– Не знаю, – отчаянно ответила я.

За что он так со мной? Я же не виновата, что это заняло столько времени! Слёзы снова закипели на глазах. Он относится к этому, как к какой-то обычной вещи, злиться только из-за длительности. А у меня такое чувство, что весь мой мир рухнул. Я даже не могу смотреть на него – мне ужасно стыдно – стыдно не только за себя, но и за него. Я вспомнила как директор мерзко водил своим членом по моему лицу и телу. Неужели Виталику всё равно?

– Ну раз не знаешь, будь добра – заранее готовь мне ужин, – раздражённо сказал он, – я не обязан сидеть тут до ночи голодный, пока вы там веселитесь и развлекаетесь. Чтоб ты знала – чувство голода мешает работать. Я должен думать о том, что пишу, а не о пустом желудке. Неужели сама не додумаешься до такой простой вещи?

Я не выдержала, закрыла лицо руками и заплакала. Ему всё равно. Он думает не обо мне, а о еде. «Развлекаетесь»! Пустоту внутри снова заполнило отчаяние. Я пошла ради него на такой позор, такое унижение, вытерпела такую боль – и всё это для того, чтобы он с порога стал отчитывать меня. Откуда я знала, во сколько вернусь?

Ко мне стали закрадываться сомнения в его любви ко мне. Неужели он не видит, в каком я состоянии? Даже Захар Григорьевич, который был со мной так жесток, потом попросил прощения и утешал меня. А мой муж…

– Эй, ты чего? – Встревожился он, – ладно, хватит реветь. Я тебя прощаю на первый раз. Просто хотел донести – у тебя есть обязанности по отношению к нашей семье, и с тебя их никто не снимает. Работа – работой, но домашнее хозяйство на тебе. Сама понимаешь, мне этим заниматься некогда. Или ты предлагаешь мне вместо того, чтобы картину писать, котлеты стоять жарить на кухне?

Почему-то, хотя я понимала, что он извиняется, эти слова задели меня ещё больше. Совершенно без сил, с единственным желанием – исчезнуть из этого жестокого мира, я упала на пол и разрыдалась, пытаясь со слезами вылить из себя боль, грязь и разочарование.

– Да что с тобой, наконец, происходит? – Недовольно сказал Виталик, подходя и поднимая меня на ноги, придерживая за плечи, – в чём дело, чёрт возьми?

Теперь мне было настолько плохо, что я уже не хотела оставаться в одиночестве. Мне было страшно оставаться одной с такими тяжёлыми чувствами внутри. Если бы можно было рассказать о том, что со мной произошло, кому-то близкому! Рассказать о моих переживаниях, о том, как мне страшно теперь, о холоде, который я чувствую вокруг себя. Но такого человека не было, и страх, медленно разрастаясь внутри, толкнул меня в объятия моего мужа – единственного, кто был рядом в данную тяжёлую для меня минуту.

Я прижалась к его груди, надеясь, что он хотя бы обнимет меня, и я почувствую себя в сильных мужских объятьях, вдохну его запах, и мне удастся хоть немного успокоиться и забыться.

Но Виталик не сделал этого – напротив, он оторвал меня от себя и, встряхнув за плечи, сказал:

– Рокси, мне надоела твоя идиотская истерика! Подумаешь – не по шёрстке провёл! Иди готовь давай, чего ты тут расселась! И поскорее! А я пошёл заниматься делом. Хотя какой теперь «заниматься делом» – после такой нервотрёпки весь настрой на работу пропал! – Раздражённо прибавил он.

Он отстранил меня, и развернулся, чтобы пройти в студию. Я едва удержалась на подкашивающихся ногах, схватившись за стену.

Я – самое несчастное существо на свете. Совсем одна. За что?

– Виталик… – еле слышно сказала я, – я не смогу… не смогу готовить…

Он резко обернулся.

– Это с чего вдруг? Не по статусу теперь? Не пристало любовнице великого босса на кухне возиться?

Меня обожгло такой обидой, что я едва нашла в себе силы ответить:

– Не в том дело. Он… поступил со мной очень грубо. Бил. Кусал. У меня всё тело болит. Я даже стоять на ногах сейчас не могу.

Виталик со странным видом приблизился ко мне и стал расстёгивать моё платье. Он внимательно осмотрел синяки от пальцев директора на моей шее, от его зубов на груди, воспалённые соски и попу, горящую тупой болью.

Он, отвернувшись и не сказав ни слова, ушёл в студию. Я снова сползла на пол.

– Алла, мать твою! – Заорал Виталик, – какого хрена! Этот козёл избил её до полусмерти!… Что?… Да мне насрать! У нас такого договора не было!

У меня немного потеплело на сердце. Всё-таки мой муж любит меня и не даст в обиду. Сейчас он скажет тёте, что мы больше не будем участвовать в этом ужасе.

Мне даже стало немного легче, как будто гора свалилась с плеч. Даже к лучшему, что Захар Григорьевич так поступил со мной.

– Нет, подожди, – продолжал Виталик, – договорённость-недоговорённость – мне это зачем? Это каждый день так будет? И что мне с нею делать после этого? А?… Компенсация? Чё за компенсация?… Деньги? И когда он даст?… Серьёзно?… Не, она ничего не говорила! Сейчас выясню. Ладно давай, пока!

У меня упало сердце, а в душу снова холодной змеёй заползло отчаяние. Предчувствие подсказало мне, что он даст меня в обиду. За деньги.

Муж подошёл ко мне и задал вопрос:

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

– Захар Григорьевич заплатил мне компенсацию, – мои губы дрожали от обиды, а в глазах опять стояли слёзы.

– Давай – протянул он руку.

Я достала из сумки деньги и вложила их в его ладонь.

Виталик пересчитал, присвистнул и уставился на меня.

– Это он тебе зарплату вперёд выдал?

– Нет, – я смотрела в сторону, чтобы не видеть его, – это сверху зарплаты.

– Охренеть! – Сказал он и сунул пачку к себе в карман, – ну что тут сказать? Алла оъяснила – ты сама виновата. Тебя предупреждали: надо слушаться. В следующий раз делай так, как он говорит. И всё будет нормально. Со мной ты тоже сначала упрямилась, так что я его понимаю. Привыкнешь.

– Почему ты их забрал? – Несмотря на моё шоковое состояние, я немного удивилась.

Он, судя по его виду, тоже был удивлён моим вопросом.

– А что мне нужно было с ними делать?

– Захар Григорьевич сказал мне что-нибудь купить себе на эти деньги. За то, что мне пришлось вытерпеть.

Выражение его лица несколько раз поменялось. Сначала вспыхнуло злобой, потом сменилось напряжением, и напоследок приняло ласковый вид.

Виталик нагнулся, поднял меня на руки и отнёс в нашу постель.

– Зайчонок, – говорил он при этом, – ну что ты тут валяешься на голом полу. Давай я помогу тебе прилечь. Сейчас полежишь на кроватке, отдохнёшь. Можешь не готовить сегодня, раз плохо себя чувствуешь. Еду можно и заказать. А я посижу с тобой. Вместе поужинаем. Всё равно уже настроя писать нет. А купить что-нибудь себе – да пожалуйста! Сколько тебе дать – тысяч пять хватит?

– Пять? – растерянно спросила я, – но там сто.

– Да, но я надеюсь, ты не на все собралась себе покупать «что-нибудь», – нахмурился он, – за пять можно купить вполне хорошую вещь. Духи или платье.

– Не на все, конечно, но…

– Что «но»? – жёстко перебил он меня.

Я опустила глаза.

– Ничего.

– Ну вот то-то. Мы сейчас пока не в том положении, чтобы сорить деньгами. Мне много чего по работе нужно. Краски, кисти. Мне надоело работать дерьмом. Так никогда ничего путного не выйдет. Материал должен быть качественный – тогда и результат будет выдающийся. Так кому нужнее эти деньги – тебе на хотелки или мне для серьёзной работы?

– Тебе, – прошептала я, понимая его правоту.

– Ну вот и славно! Поедим и спать.

После ужина я кое-как помылась и легла с одной мыслью – поскорее уснуть и вычеркнуть этот кошмарный день из настоящего. Я устала так, что с трудом перевернулась на бок, когда почувствовала на груди руку мужа. Я зашипела от боли. Он придвинулся ближе и прижался ко мне сзади.

– Виталь, – сказала я извиняющимся тоном, чтобы не обидеть его, – у меня всё так болит, что невозможно. Любое прикосновение…

– Я осторожно, зайчонок, – прошептал он, целуя мою шею и продолжая играть соском.