Хранители Севера

Мелисса приземлилась бесшумно, даже снег не хрустнул под её сапогами. Её глаза, холодные как арктический лед, сразу нашли следующую цель – дрожащего чужака, что в страхе пятился назад. Меч с лязгом вырвался из ножен. Молниеносный удар. Лезвие со свистом рассекло воздух. Но противник, к её удивлению, сумел парировать удар, отчаянно выбросив свой меч вперёд, хотя его руки и дрожали от напряжения. Сталь со скрежетом соскользнула в сторону. Её удар был с такой силой, что он едва смог отбить.

Вжух!

Ещё одна стрела, пронзив воздух, вонзилась в снег в считанных сантиметрах от его ноги, заставив вздрогнуть.

– Чёрт… – прошипел Джафар, наблюдая за ними.

Их тщательно спланированный план рушился прямо у него на глазах. Пальцы судорожно сжали рукоять кинжала, на лезвии которого еще не успела засохнуть кровь Тири. Гнев и отчаяние захлестнули его.

“Эти проклятые демоны опять все испортили!”

Он ясно представил реакцию Главы, и от этой картины сердце сжалось в тиски, не позволяя вдохнуть.

“Я должен закончить миссию!”

Как обезумевший, Джафар ринулся вперед, прямиком к разрыву, но резко замер, едва не поскользнувшись на обледенелом камне. Перед ним, словно из ниоткуда, возник коренастый юноша. Его голубые глаза весело сверкнули, а губы растянулись в наглой ухмылке, будто кровавая схватка была для него всего лишь утренней разминкой. На секунду его позабавила решимость чужеземца.

– Куда-то спешим? – Лениво протянул Бернар, играючи перебрасывая меч из руки в руку. Лезвие с лёгким звоном разрезало морозный воздух, оставляя за собой серебристый след.

Джафар почувствовал, как по спине пробежал холодный пот.

– Миссия провалена… – вырвалось у него сквозь стиснутые зубы.

“Всё кончено… Глава… Он…убьёт меня…медленно, жестоко, заставит страдать за неудачу. Что делать?”

Мысли путались, сжимая горло ледяными тисками, но отступать было некуда. Адреналин хлестнул в кровь, и, озверев от ярости, мужчина бросился в атаку. Губы искривились в безумной гримасе. Кинжал в его руке вспыхнул багровым светом, будто жаждал новой крови.

– Умри, демон! – проревел он, в последнем отчаянном рывке обрушиваясь на асура.

В тот же миг Бернар преобразился. Добродушная усмешка сменилась холодной сосредоточенностью. Мышцы напряглись, колени слегка согнулись, вес идеально распределён между ногами, каждый мускул готов к молниеносному рывку.

Грохот!

Лязг!

Клинки сошлись с такой силой, что искры, словно огненные брызги, рассыпались в воздухе. Бернар не просто сражался, он танцевал, превращая каждый шаг в смертоносное движение. Его меч выписывал в воздухе сложные узоры, то внезапно исчезая из виду, то появляясь в самых неожиданных местах. Годы изнурительных тренировок приносили свои плоды: каждый жест был отработан до совершенства, каждый удар точно рассчитан.

Противостоять таким противникам крайне сложно. Бернар двигался быстро, то внезапно уходил в сторону, сбивая противника с толку, то наносил точные, короткие удары, пробивая защиту. Джафар отчаянно парировал, но с каждым мгновением его движения становились всё тяжелее. Грудь вздымалась от учащённого дыхания, рука с кинжалом предательски дрожала. Он видел – этот демон в человеческом обличье просто играл с ним, как хищник играет с добычей перед тем, как перегрызть горло.

Неожиданно Бернар сделал обманный выпад влево, заставив противника рвануть в сторону, и тут же развернулся, нанеся сокрушительный удар справа. Джафар едва успел подставить клинок, но сила удара заставила его отступить на несколько шагов назад. Ноги подкосились на скользком камне, и он упал. Меч асура, описав в воздухе смертоносную дугу, сверкнул. Сухой треск рассечённого ветра, и лезвие остановилось в считанных сантиметрах от горла Джафара. Лишь тонкая красная полоска на его щеке выдала, насколько близок был смертельный удар.

Битва закончилась так же внезапно, как и началась. Это были не просто воины, это были хищники. В их движениях не было ни лишней суеты, ни колебаний. Только хладнокровная точность, отточенная в бесчисленных схватках. Их глаза – ясные, почти детские – не отражали ни страха, ни сомнений, лишь ледяную решимость тех, кто слишком часто смотрел смерти в лицо. Тяжелый взгляд, что совсем не ввязался с их милыми, совсем еще юными лицами.

– Неплохо размялись, – бросил Бернар, и в его голосе снова появилась та самая добродушная усмешка.

Тем временем Талли, не опуская лука, мгновенно выпустила ещё одну стрелу. Она пронзила вихрь тьмы и с хрустом вонзилась в треснувшую грань разлома. Та содрогнулась, как живое существо, из глубины донесся звериный, полный боли и ярости рёв.

– Быстрее! – крикнула она, не отрывая взгляда от трепещущего разлома.

Обездвижив своего противника, Мелисса уже мчалась туда. Сапоги вязли в раскисшем снегу, скользили по кровавым лужам, но она не останавливалась. Лёгкие горели, в висках стучало, по телу растекалась тупая боль, но в голове звучала лишь одна мысль: быстрее! Её пальцы сжались сильнее на рукояти меча.

“Я должна успеть, иначе всё будет потеряно.”

Земля под ногами дрожала, содрогаясь от дикого, оглушающего рёва, что разрывал пространство, заставляя льдины трескаться, а снег подниматься вихрем. В безумной ярости Звери Хаоса обрушивались на истончающуюся грань. В щелях разлома полыхал багровый свет, а вдали, сквозь искривлённое пространство, виднелась обречённая земля Хаоса. Алая, пылающая лавами, она дышала чёрным смрадом. По её выжженным равнинам метались бесформенные тени, сливаясь в кипящую черноту. Из клубящегося мрака вырывались когтистые лапы, щелкали челюсти, вспыхивали десятки алых глаз – все они уставились на Мелиссу с одной мыслью: вырваться, убить. Она резко остановилась около разлома.

– Не сегодня. – прошипела зло.

Без колебаний провела лезвием по собственной ладони. Кровь хлынула тёмной струйкой, заструилась по запястью, стекая на снег алыми пятнами. Она даже не поморщилась, боль давно стала привычной, слишком часто ей приходилось это делать. Дрожащей рукой она коснулась ледяного воздуха разлома и, сжав окровавленную ладонь, начала чертить символы на истончающейся грани. Густая, почти осязаемая тьма оседала на её коже, а пальцы, скользя по магической преграде, оставляли кровавые следы, складывающиеся в пульсирующие, древние руны. Её губы, чуть обкусанные от постоянного беспокойства, зашептали. Голос стал глуше, а радужка глаз налилась багровым светом.

Рёв по ту сторону грани усилился, Звери Хаоса яростно бились о преграду, когти рвали магическую ткань мира. Искажённые морды, вытягивались вперёд, слюнявые пасти щёлкали в шаге от свободы. Дрожащей рукой, Мелисса выводила последний знак, когда из разлома вырвалась гигантская лапа, покрытая бурлящей плотью, будто сотканная из самой тьмы. Когти впились в её плечо, обвили шею, сжимая с удушающей силой.

– Чёрт…– хрипло выдохнула она, захлёбываясь в собственном дыхании. Но она не позволила себе остановиться. Пальцы продолжили выводить последние символы.

Пару секунд.

И мир взорвался ослепительной вспышкой, белым огнём, выжигающим саму тьму. Разлом схлопнулся с глухим хрустом, будто невидимые челюсти сомкнулись в последний раз. Тьма исчезла, словно её и не было. Чудовищная лапа с сухим треском рухнула на снег, изливая густую, маслянистую кровь. Она растекалась по снегу, впитываясь, разъедая его, оставляя после себя лишь дымящееся пятно. Мелисса рухнула на колени, тяжело дыша, прижимая окровавленную ладонь к груди. Холодный пот стекал по вискам, горло саднило от рваных, хриплых вдохов. Сердце колотилось так сильно, что казалось, вырвется наружу. Пальцы сводило судорогой, но она сжала их, заставляя слушаться.

– Успели…– хриплый, почти сорвавшийся выдох сорвался с её губ.

Она медленно подняла голову, затуманенный взгляд нашёл Бернара. Тот стоял над поверженным врагом, вдавливая его лицо в снег. Клинок прижимался к шее чужеземца, оставляя тонкую кровавую полоску.

– Кто вас послал?! – Голос друга звучал угрожающе.

Тишина.

– Говори!

Лезвие впилось глубже, кровь выступила каплями.

Мелисса медленно поднялась, едва ощущая ноги. Шатаясь, она убрала меч в ножны. Дыхание выравнивалось, сердце, ещё недавно бешено колотившееся в груди, замедляло свой ритм. Рядом бесшумно приземлилась Талли. Кончик лука выглядывал из-за её спины, светлые пряди волос слиплись от инея. Её грудь судорожно вздымалась, а пальцы побелели, сжимаясь в кулаки, чтобы унять мелкую дрожь. Девушка быстро спрятала их за спину, чтобы никто не увидел, заставляя себя дышать глубже.

“Всё закончилось. Мы успели.”

Мелисса медленно опустилась на корточки перед чужаком, ощущая, как снег под её сапогами сдавливается с тихим, хрустящим звуком. Она устало провела ладонью по лицу, оставляя на коже липкие полосы запёкшейся крови.

– Откуда вы только беретесь? – её голос звучал хрипло, будто она не спала несколько суток.

Это был вопрос, на который она уже давно не ждала ответа. Она задавала его каждый раз, надеясь, что хоть кто-то однажды сможет на него ответить. Её губы сжались в тонкую линию, когда она изучала его лицо. Простой мужчина лет тридцати, с ссадинами по всему лицу. Она изучала его глаза – тёмные, полные ненависти, в глубине, которых уже тлел страх. Девушка наклонилась ближе, вглядываясь в его черты, будто в потрёпанном лице могла найти разгадку. Понять, почему они снова и снова пытаются прорвать грань, зная, что их ждёт только смерть. Каждый раз одно и то же: один портал, одни фанатики, одни и те же обрывки заклинаний и бессмысленные жертвы. Никаких зацепок, никаких откровений. Она подняла с земли его клинок. Обычный ритуальный кинжал с выщербленным лезвием. Такие они находили уже десятки раз.

– Снова ничего особенного – прошептала, разглядывая его оружие.

За её спиной Бернар переминался с ноги на ногу. Его тяжелые сапоги вдавливали снег, оставляя глубокие следы.

Туда-сюда

Туда-сюда.

Пальцы сами собой постукивали неровный ритм по лезвию меча. Каждое движение его мощных плеч выдавало нетерпение, казалось, он вот-вот сорвется с места. Юноша ненавидел эти бессмысленные допросы.

–И что мне с тобой делать?

Мелисса задумчиво провела пальцем по лезвию кинжала, оставляя на стали тонкую кровавую полоску. Она откинулась назад, снег заскрипел под её весом, а дыхание превратилось в лёгкий пар на морозном воздухе. Взгляд скользнул к распростёртому телу юноши: худому, измождённому, с синяками под глазами, тому самому, что разрушил грань. Девушка нахмурилась. Она никак не могла понять, почему эти люди так безрассудно отдают свои жизни ради чего-то столь очевидно опасного. Почему они добровольно прорывают завесу, за которой прячется не свобода, а смерть. Мир по ту сторону – это не место для людей. Там лишь тьма, шепчущая безумием, и твари, которые разорвут их всех на части, если дать им шанс.

“Снова я рассуждаю о том, на что не получу ответа…”

Она резко встряхнула головой.

– Проверил рот?

Бросила короткий взгляд на друга.

Тот лишь хрипло хмыкнул в ответ. Они оба знали процедуру. Всегда одно и то же: яд в зубах или магическая печать на языке.

Девушка внезапно поднялась, снег осыпался с её коленей.

– Хорошо… – она бросила нечитаемый взгляд на Джафара. – Эй… Говорить не собирае…?

Джафар внезапно расплылся в широкой, вызывающей ухмылке, обнажая желтые сколотые зубы. Его глаза сузились до щелочек, вспыхнув животной злобой, и прежде, чем она успела закончить фразу, он с хриплым смешком плюнул ей прямо в лицо. Теплая, вязкая слюна, смешанная с кровью, медленно потекла по её безупречно белой коже, оставляя отвратительный липкий след. Мелисса замерла. В её глазах вспыхнул холодный, безжалостный огонь. Рука дернулась сама собой, еще до того, как сознание успело среагировать.

Глухой шлепок.

Джафар дернулся, когда её тяжелая ладонь врезалась в его скулу. Удар был настолько сильным, что его голова резко откинулась назад, а на загорелой коже тут же проступил ярко-красный отпечаток пальцев. Он замер, губы нервно подрагивали, а во рту заскрипели осколки зубов. С трудом сплюнув на снег окровавленные белые обломки, он хрипло пробормотал:

–"Тьфу…" – обнажая в кровавой усмешке порванные десны.

Но не прошло и пары секунд, как её кулак снова обрушился на его лицо. Раздался отчетливый хруст. Тело Джафара обмякло, и он безвольно рухнул в снег.

– Походу выбила оставшиеся зубы, – усмехнулся Бернар, лениво вращая в руке массивный меч.

Юноша совсем не скрывал своего веселья. Талли лишь молча закатила глаза, выразительно покачав головой.

– Ничего, в темнице отрастут, – сквозь зубы процедила Мелисса, яростно вытирая тыльной стороной ладони оскверненную щеку. Но мерзкое ощущение липкой слюны все равно не покидало её. – Тащите в город. Может, ещё пригодится.

–Хорошо. – ответили друзья в унисон.

Ловко подхватив бесчувственное тело под руки, они легко взмыли вверх по ледяной стене, оставляя за собой лишь облачко снежной пыли. На мгновение солнечный луч скользнул по их лицам. Случайный наблюдатель мог бы заметить, как их глаза вспыхнули алым, будто отголоски чужеродной силы пробуждалась в них.

Или…

Или это был просто обман света, игра кристаллов льда, преломляющих лучи? Кто мог сказать наверняка?

Глава 2

Королевство Бермон, столица Белград.

Лучи восходящего солнца едва пробивались сквозь тяжёлые бархатные шторы. Обычно распахнутые настежь, теперь они были плотно задернуты, будто прятали мир от происходящего внутри. Этой ночью, столица спала беспокойно. В узких улочках Белграда жители затаились в своих домах, прислушиваясь к каждому шороху за окном, ожидая перемен, которые неизбежно должны были прийти с рассветом.

Королевские покои погрузились в гнетущую тишину, нарушаемую лишь тихими шагами слуг, шёпотом молитв и соболезнующими вздохами. Воздух был густым, пропитанным запахом лекарственных трав и воска. На лицах присутствующих застыла маска скорби перед неизбежностью смерти. Лишь один взгляд выделялся среди остальных, в нём не было печали, только холодное торжество, выношенное очень давно.

Стены покоев украшали гобелены с изображением золотого льва – символа Бермона. Гордый зверь, оскалив клыки, застыл в вечном рыке, напоминая о мощи и непоколебимости королевства. Ткани, ниспадающие от самого потолка, словно охраняли покой хозяина этих стен.

Король, Люциус Д’Альбон, в окружении обеспокоенных придворных,лежал на широкой кровати с резными столбиками, утопая в груде подушек, обшитых красной парчой. Красный – цвет силы, власти, пролитой крови во имя короны. Цвет, который с гордостью носят рыцари Бермона на своих плащах и знамёнах. Его некогда могучие плечи теперь казались хрупкими под тонкой рубашкой из льняного полотна. Бледный солнечный свет, пробившийся сквозь плотные занавеси, скользнул по его лицу, подчеркивая неестественную прозрачность. Казалось, он уже наполовину принадлежал миру теней – кожа просвечивала, обнажая синеватые вены, которые пульсировали в такт редким, слабым ударам сердца. Глубокие тени залегли под глазами, щеки впали. Каждый хриплый и прерывистый вздох давался с усилием, будто невидимая рука медленно сжимала его горло.

У изголовья, сгорбившись на стуле, сидел немолодой лекарь, ровесник короля, но выглядевший на десятилетие старше. Его морщинистые пальцы нервно крутили стекла очков, стирая невидимые пятна. Белый халат, помятый после бессонной ночи, висел на нём, как на вешалке. Он не находил себе места. Ни отвары, ни припарки, ни дары дальних земель – ничего не помогало. Болезнь, словно тень, пожирала короля изнутри, день за днём, месяц за месяцем. Она не оставляла следов, не поддавалась лечению, не объяснялась ни в одном трактате. Загадка, которая сводила его с ума.

– Что же это за напасть… – прошептал он, голос его дрогнул.

Он всматривался в неподвижные черты Люциуса, ища хоть намёк, хоть тень ответа. Но с каждым хриплым, едва слышным вздохом короля, свет в его глазах медленно угасал. Колесо судьбы закрутилось, боги сделали свой выбор, им уже пора было вернуть всё на свои места.

И теперь, когда силы покидали его, он хотел лишь одного – быть уверенным, что Адриан сумеет удержать, то, что он строил десятки лет.Каждый вздох отзывался болью, как будто грудь стягивала тугая петля. Люциус уже не боролся, он знал, что время пришло. В сердце не было ни страха, ни жалости, лишь тихая усталость и лёгкая тоска. Перед внутренним взором проплывали картины прожитых лет: шумные балы, запах вина и весёлый смех придворных; потом тихие вечера, когда он, уставший после заседаний, возвращался к Равенне, его любимой. Её улыбка всегда была наградой за все трудности. Она ушла слишком рано, и вместе с ней ушла часть его самого. Но у него остались Адриан и Доротея – его гордость и радость. Всё, что он делал, каждый указ, каждое жёсткое решение – всё было для них, для народа, для королевства, которое он любил больше собственной жизни.

Пальцы слабо сжали край покрывала. В памяти, словно оживший кошмар, всплыло то самое решение, которое он когда-то принял вместе с братом. Страшная правда, расколовшая всё – и их самих, и землю под их ногами. Тайна, что держалась в тени так долго, что, казалось, стала всего лишь призраком прошлого. Но призраки не умирают. Теперь, на краю жизни, Люциус понимал: молчание и смирение было ошибкой. Ему необходимо изменить то решение, пока не стало поздно. И тогда, может быть их раздельные земли снова станут едиными. Слабый, еле слышный стон сорвался с его губ, на бледном лице промелькнула тень решимости, такой же, как в молодости, когда он впервые взошёл на трон.

Громкий стук распахнувшейся двери вырвал его из мутных раздумий. На пороге, тяжело дыша, застыл Адриан. Темноволосый наследник, обычно несокрушимый, сейчас выглядел чужим самому себе. Широкие плечи поникли, ладонь сжалась на дверной ручке так сильно, что побелели костяшки. Его взгляд, всегда острый и твёрдый, блуждал по гладкому мраморному полу, словно не решаясь подняться на отца. Но прежде, чем он сделал хоть шаг, в проёме мелькнула тонкая светлая фигура. Лёгкий шелест платья, звон каблуков, и Доротея, вся дрожащая от рыданий, метнулась к отцовскому ложу. Шёлковый подол солнечного цвета намотался на её ноги, она оступилась и с глухим стуком упала на колени прямо на холодный камень. Слабый вскрик боли затерялся в эхе пустого зала.

– Ваше высочество! – встревоженно воскликнули слуги, бросаясь к ней.

– Прочь! – резко махнула рукой принцесса, останавливая их. Она, не обращая внимания на саднящие колени, на рваный подол платья, поползла ближе, цепляясь руками за бархат покрывала. – Отец…

Её пальцы, тонкие и дрожащие, хаотично скользили по его морщинистым, едва теплым рукам. Каждая прожилка, каждый шрам, каждое загрубевшее место от меча или пера, она водила по ним подушечками пальцев, в надежде удержать его здесь, рядом, хоть на мгновение дольше. Слезы безостановочно текли по её бледным щекам, оставляя на коже горячие дорожки. Она даже не пыталась их смахнуть. Губы дрожали, а громкие, надрывные рыдания разрывали тишину, отражаясь от каменных стен. Она не сдерживалась, не могла и не хотела. Пусть весь мир услышит её боль. Хрупкие плечи сотрясались от тихих всхлипов, а кружевной воротник платья, обычно безупречно накрахмаленный, пропитался влагой и помялся. "Мадам Лакруа пришла бы в ужас", – мелькнула мысль. Её неизменно строгая наставница терпеть не могла подобных сцен. “Принцесса должна держать себя в руках. Королевская кровь не терпит слабости,”– всегда повторяла она.

Мадам непременно бы отругала свою подопечную за столь эмоциональное поведение, недопустимое для королевской особы. Но сейчас… даже она позволила эту минутную слабость. Отойдя в сторону, наставница опустила голову. Руки, затянутые в чёрные кружевные перчатки, скрестились у груди, будто в молитве. Губы беззвучно шевелились, обращаясь к тем богам, которые, возможно, еще не отвернулись от них.

– Отец мой… – голос принцессы сорвался, став тонким, почти детским. – Я не знаю, как жить без вас…

Она прижала его ладонь к своей щеке, чувствуя шершавую кожу, такую родную, ещё теплую, ещё живую. Страх сдавил горло. Живот скрутило так, словно кто-то вонзил в него десятки ледяных игл. Мысли путались, разбегались, цеплялись за воспоминания: его смех, его твердые объятия, его голос, читавший ей сказки у камина. Еще никогда она не видела отца таким болезненно бледным и исхудавшим.

Его некогда густые, светлые волосы, которые он всегда зачёсывал назад с королевской аккуратностью, теперь лежали на подушке редкими прядями. Тяжёлое одеяло, вышитое золотой нитью, сползло набок, открывая дряблую, измождённую шею и впалую ключицу. В мерцающем свете ламп было видно, как медленно, с натугой билось его сердце.Лицо короля Люциуса Д’Альбона осунулось, кожа обтянула кости так сильно, что казалась прозрачной. Под глазами залегли глубокие синеватые тени, от чего взгляд, когда-то полный власти и жизни, стал тяжелым и сухим, но всё ещё цепким.

Слезы одна за другой безудержнопадали на подол её платья, оставляя тёмные пятна на дорогой ткани. Она не обращала внимания, в голове крутились обрывки молитв, заученных в детстве, судорожные и отчаянные: "Пожалуйста, не забирайте его. Ещё немного. Дайте мне ещё немного времени." Принцесса беспомощно обращалась к судьбе за милость, чтобы спасти жизнь своего любимого родителя.

– Моё дитя… – его голос был едва слышен. В глубине потускневших глаз ещё теплилась упрямая, не желающая гаснуть искра. – Я всегда буду с тобой. Мы с Равенной присмотрим за вами… я обещаю…

– Я прие… хала (всхлип), как смо…гла (еще один прерывистый вздох), – слова тонули в рыданиях, превращаясь в неразборчивый поток. – Почему вы не сообщили, что стало хуже?! – голос её сорвался, став резким, почти обвиняющим. – Я бы бросила учебу, я бы примчалась сюда намного раньше…

Она сжала его руку так сильно, что собственные пальцы побелели от напряжения. Но он уже почти не чувствовал боли, его ладонь была холодной, как камень в снежном лесу. Доротея не пыталась остановить слезы, они стекали по ею лицу, смывая румянец, оставляя кожу красной и воспаленной. Плечи вздрагивали от рыданий, а каждое всхлипывание отзывалось болью в груди у всех, кто стоял в комнате. Даже стражники у дверей, привыкшие к смерти, сжимали кулаки, не в силах вынести эти звуки, полные такого отчаяния, что воздух вокруг словно сгущался.

Люциус медленно прикрыл глаза. Даже слабый свет, падающий сквозь полуопущенные веки, причинял ему дискомфорт, будто тонкие иглы впивались в зрачки.

– Ты должна хорошо учиться… а не беспокоиться обо мне, дитя…

В уголках губ дрогнула знакомая морщинка, та самая, что появлялась всякий раз, когда он улыбался ей в детстве, пряча за спиной конфету или маленький подарок. Улыбка далась ему с трудом, губы едва дрогнули, словно даже это простое движение отнимало последние силы. Доротея заметила, и сердце её сжалось еще сильнее. Она прижала его ладонь к своему лбу, словно пытаясь впитать в себя последние крупицы тепла.

"Нет. Нет, еще рано. Дайте мне хотя бы ещё один день. Один час. Одну минуту…"

– А ты, Адриан… – её голос неожиданно изменился, стал твёрдым, наполненным болью и укором. Она резко развернулась к брату, и её пальцы впились в складки платья.

– Почему не сообщил мне?!

Глаза, ещё минуту назад полные горя, теперь горели холодным, почти ненавистным блеском. Юноша, всё это время стояв в стороне, понуро опустил голову. Его пальцы непроизвольно сжались, оставив на ладонях красные полумесяцы от ногтей.

– Если бы я приехала раньше, я бы смогла провести с ним больше времени! —Последние слова сорвались в надрыве, голос снова предательски дрогнул, выдав всю её боль.

Адриан сжал губы так сильно, что в уголках рта выступила тонкая капелька крови. Он знал, что никакие оправдания сейчас не смягчат её боль.

– Мне запретили, – ответил совсем тихо, его хриплый голос, эхом разнесся по спальне. Сжимая кулаки до хруста в костяшках, он чувствовал, как предательская влага подступает к глазам.

Ощущая, как смерть всё крепче сжимает горло ледяными пальцами, Люциус с трудом перевёл взгляд на сына. На своего мальчика, на свою гордость. В глазах, где уже дрожала мутная пелена, вспыхнула последняя искра сознания.

– Я жалею лишь об одном… Что так мало времени проводил с вами, своими детьми… – Каждое слово давалось ему с трудом, но он продолжал, словно торопился выговорить то, что копилось годами. – Не смог дать вам той любви, что вы заслужили…

Адриан судорожно вдохнул, словно кто-то со всей силы ударил его кулаком в грудь. Он хотел броситься к отцу, схватить за руку, крикнуть, что всё не так, что он всегда гордился им, что любовь не измеряется теплыми словами, но вместо этого горло сдавило. Внутри всё кричало, а наружу не вышло ни звука, лишь короткий, рваный выдох.

– Молю богов… чтобы они защитили тебя в этой битве…мой мальчик.

Адриан опустил голову, чувствуя, как слова отца ложатся на его плечи тяжелее любой брони. Он знал: речь шла не о битве, где звенят мечи и гремят щиты. Нет. Эта война уже кипела за стенами дворца – тихая, вязкая, где удары метят не в тело, а в честь, где предательство дышит тебе в затылок, улыбаясь за длинным столом. Это битва за трон. За имя. За кровь. И он обязан выстоять, ведь цена поражения в ней слишком велика.