Внутренний шум

Её тело снова начало светиться. Лёд пополз по рукам Артемия.

– Бегите! – закричала Мария, таща его за собой.

Они спустились в подвал. Компьютерный зал был превращён в грот из сияющих кристаллов. В центре, на пьедестале изо льда, пульсировало сердце – голубой шар энергии.

– Источник, – Мария достала гранату. – Брось в ядро.

Артемий взял гранату. Шар пульсировал в ритме, который он узнал – это был ритм биения сердца Маши.

– Нет, – он опустил руку. – Это убьёт её.

– Она уже мертва! – Мария схватила гранату. – Или ты хочешь, чтобы весь мир стал её гробницей?

Сверху донёсся рёв. Стены затряслись. Мария метнулась к лестнице:

– Она снова теряет контроль! Решай!

Артемий подошёл к шару. Внутри, среди молний, мелькало лицо Маши. Он прикоснулся к холодной поверхности.

– Прости, – прошептал он.

И бросил гранату.

Ослепительная вспышка заполнила подвал. Артемия отбросило на стеллаж. Последнее, что он увидел – как кристаллы тают, превращаясь в воду и слёзы.

Глава 3

Вода. Она капала с потолка подвала тяжёлыми, ледяными слезами, образуя лужицы на полу, где ещё минуту назад лежали осколки кристаллов. Артемий лежал на спине, впитывая холод сырого бетона сквозь одежду. В ушах стоял гул – не от звука, а от его отсутствия, глухая пустота после взрыва. Он повернул голову. Там, где пульсировало ледяное сердце алгоритма, теперь зияла чёрная воронка, из которой валил пар, смешиваясь с клубами пыли. Жара не было. Был только пронизывающий холод, сменившийся влажным, мертвенным холодом оттепели.

– Дышишь? – Голос Марии Лисиной прозвучал прямо над ним. Её лицо, испачканное сажей и кровью из разбитого носа, казалось призрачным в тусклом свете, пробивавшемся через разрушенный потолок.

Артемий попытался кивнуть. Голова раскалывалась. Он поднял руку, разглядывая пальцы – они были целы, но синие от холода. Память вернулась обрывками: вспышка, ударная волна, отбросившая его как тряпичную куклу, лицо Маши в последний миг перед взрывом – не кристаллическое, а человеческое, искажённое мукой и облегчением?

– Где – он попытался подняться на локтях. Голос скрипел, как несмазанная дверь.

– Нигде, – Мария резко встала, её тень заслонила свет. Она шагнула к воронке, заглянула вниз. – Ядро уничтожено. Остатки – дым и пар.

Она была права. Голубоватое сияние, пронизывавшее башню, погасло. Свет, пробивавшийся теперь, был обычным, серым, городским рассветным светом, фильтрующимся сквозь разрушенные верхние этажи. Но тишина она всё ещё висела в воздухе. Густая, как вата. Артемий не слышал ни капель воды, ни собственного дыхания. Только пульсацию крови в висках – глухой, навязчивый стук.

– Тишина – прошептал он.

– Не совсем, – Мария повернулась, её глаза сузились. – Прислушайся.

Артемий замер. Сначала ничего. Потом едва уловимый, низкий гул. Не звук, а вибрация. Она шла от стен, от пола, передавалась через бетон в кости. Как будто огромный механизм где-то глубоко под землёй с трудом, со скрежетом, пытался запуститься снова.

– Инфраструктура, – пояснила Мария без эмоций. – Город просыпается. Или умирает окончательно. Системы жизнеобеспечения, генераторы что уцелело.

Она протянула руку, помогая ему подняться. Артемий встал, пошатываясь. Его взгляд упал на то место, где рассыпалась Маша. Ни кристаллов, ни пепла. Только мокрое пятно на полу и обрывок зелёной ткани от её пальто. Он наклонился, поднял его. Ткань была ледяной и мокрой.

– Она испарилась? – спросил он, сжимая тряпку в кулаке.

– Или стала частью того пара, – Мария кивнула на клубы, поднимающиеся из воронки. Её лицо оставалось непроницаемым. – Ядро было её. Взрыв – она не закончила, но смысл висел в воздухе.

Они выбрались из подвала. Вестибюль башни был разрушен. Мраморные колонны лежали, как срубленные деревья. Застывшие ледяные статуи людей начали "оттаивать" – не в смысле тепла, а в смысле структуры. Лёд трескался, осыпался, обнажая скрюченные, неестественно замершие тела. Лица сохранили выражения последнего ужаса или удивления. Один студент вечно застыл, сжимая в руке растаявший теперь стаканчик кофе, коричневая жидкость растеклась по полу, смешиваясь с водой и пылью.

– Они мертвы? – Артемий остановился у тела девушки, её глаза были широко открыты, стеклянными.

– Заморожены заживо, – Мария прошла мимо, не глядя. – Быстро и глубоко. Организм не выдерживает. Даже если лёд растает они уже трупы. Двигайся.

Они вышли на улицу. Картина была сюрреалистичной и ужасающей. Ледяной панцирь, сковавший город, трескался и таял. С крыш падали глыбы льда, с грохотом разбиваясь о асфальт, который уже начал проглядывать черными пятнами. Машины, вмерзшие в лёд, освобождались, их корпуса были смяты, стёкла выбиты. Воздух наполнился звуками – не привычным городским гулом, а хаотичным хором разрушения: треск льда, грохот падающих глыб, журчание воды в стоках, и тихий, нарастающий стон.

– Выжившие, – прошептала Мария, останавливаясь.

Из-за угла выполз человек. Он был в лохмотьях, его кожа синевато-бледная, покрытая обморожениями. Он не плакал, не кричал. Он стонал. Низко, протяжно, как раненый зверь. Увидев их, он замер, его глаза, мутные от холода и шока, уставились в пустоту. Потом он снова пополз, бормоча что-то невнятное.

– Шок, гипотермия, – констатировала Мария без тени сочувствия. – Многие сойдут с ума. Город – руины.

Артемий посмотрел наверх. Башня университета, бывшее ледяное чудовище, дымилась. Где-то в её недрах, наверное, ещё тлели пожары. Небо было серым, тяжёлым, но дождь из кристаллов прекратился.

– Что теперь? – спросил он, чувствуя пустоту внутри, куда больше внешней.

– Теперь выживать, – Мария ткнула пальцем в сторону реки. Там, где раньше был мост, теперь зиял провал, заполненный обломками льда и конструкций. – Vera не сдались. Они придут за остатками технологии. За нами. За тобой особенно.

Она достала из-под рваной куртки смятый пакетик с сухарями, отломила половину, протянула ему.

– Ешь. Силы понадобятся.

Артемий машинально взял сухарь. Он был твёрдым, безвкусным. Он смотрел на мокрый тротуар, на воду, стекающую с крыш, на тело замерзшей птицы, лежащее в луже. Где-то там, в этой воде и пыли, растворились последние частицы его жены. Не осталось даже тела, чтобы оплакать.

– Она пожертвовала собой, – сказал он не Марии, а самому себе, как будто проверяя истинность этих слов.

– Она остановила апокалипсис, который сама и начала, – поправила Мария резко. – Не делай из неё святую. Она сделала выбор. Ты сделал свой, бросив гранату. Теперь пожинаем последствия.

Она замолчала, прислушиваясь. Из-за грохота падающего льда и журчания воды стал пробиваться другой звук. Ровный, нарастающий гул. Знакомый.

– Вертолёты, – её лицо исказила гримаса. – Vera. Быстрее!

Она рванула в сторону узкого переулка, заваленного обломками кирпича и льда. Артемий последовал за ней, спотыкаясь о мокрые камни. Гул вертолётов усиливался, заполняя воздух вместе с рёвом падающей где-то неподалёку ледяной глыбы. Они нырнули под полуразрушенный навес старого магазина. Стекла были выбиты, внутри пахло сыростью и тленом.

– Здесь, – Мария отодвинула проржавевший прилавок, открыв люк в полу. – Старая теплотрасса.

Они спустились в темноту. Запах плесени и гари ударил в нос. Мария зажгла фонарик. Туннель был невысоким, стены покрыты сажей и каплями конденсата. Под ногами хлюпала вода.

– Куда мы идём? – спросил Артемий, едва переводя дыхание.

– Подальше от эпицентра, – ответила Мария, не оборачиваясь. – И от Vera. У них будут сканеры, собаки они найдут выживших и свидетелей. Особенно таких, как ты.

– Свидетелей чего?

– Их провала. И того, что ты уничтожил их главное оружие. Ты для них теперь мишень номер один.

Они шли молча, только их шаги хлюпали по воде да капли падали с потолка. Фонарик выхватывал из мрака обвалившуюся кладку, ржавые трубы, покрытые белесой плесенью. Артемий думал о Маше. Не о кристаллической богине тишины, а о той, что смеялась на берегу залива. О её тёплых руках. О её страхе перед громкими звуками, который теперь казался такой мелочью. Он сжал в кармане обрывок зелёной ткани.

– Мы не можем просто бежать, – сказал он вдруг, останавливаясь.

Мария обернулась, луч фонаря ослепил его.

– Можем. И будем. Пока не найдём безопасное место.

– Люди там – он махнул рукой в сторону выхода. – Они умирают. В шоке, от холода.

– И мы им не поможем, – её голос был стальным. – У нас нет медикаментов, нет тепла, нет еды. У нас только ноги и инстинкт выживания. Vera будет "зачищать" территорию. Уничтожать свидетелей, собирать образцы или выживших для опытов. Ты хочешь к ним попасть?

Артемий промолчал. Она была права. Беспощадно права. Он посмотрел в темноту туннеля, куда вела Мария. Это был путь в неизвестность, в сырость и мрак. Но путь назад вёл только к смерти или к чему-то похуже.

– Тогда куда? – спросил он тихо.

– На окраины. В спальные районы. Меньше разрушений, возможно, есть уцелевшие дома, запасы. Потом посмотрим.

Она снова двинулась вперёд. Артемий последовал. Вода в туннеле становилась глубже, теперь она доходила до щиколоток. Холод пробирал до костей. Где-то далеко, сверху, донёсся приглушённый взрыв, заставивший с потолка посыпаться пыль и крошки бетона.

– Закрывают гештальт, – пробормотала Мария без эмоций. – Сносят башню.

Артемий представил, как рушатся остатки университета, погребая под собой ледяные статуи и тело Сереброва, если оно там осталось. Конец эпохи. Начало чего-то нового и страшного.

Они шли ещё час, а может, больше. Время потеряло смысл. Фонарик Марии начал мигать, предупреждая о разряде батареи. Наконец туннель упёрся в решётку, частично разрушенную. За ней виднелся слабый свет.

– Выход, – Мария просунулась в проём. – Осторожно.

Они выбрались в полуразрушенный подвал какого-то дома. Здесь пахло пылью и старой краской. Лестница наверх была завалена обломками, но свет пробивался через щели. Мария стала разгребать завал, её движения были резкими, экономичными. Артемий помогал, отбрасывая куски штукатурки и досок. Наконец проход был свободен. Они поднялись в квартиру.

Она была пуста. Мебель перевёрнута, окна выбиты, на полу – слой пыли и осколков стекла. Но главное – здесь не было льда. Был холодный, но обычный воздух. И вид из окна не на ледяную пустыню, а на знакомый, пусть и повреждённый, спальный район. Дома стояли, некоторые с выбитыми стёклами, но целые. На улице не было замерзших статуй, только мусор и следы хаоса.

– Мы на окраине, – констатировала Мария, подходя к окну. – Эпицентр был в центре. Здесь волна холода и тишины ослабла.

Артемий прислонился к стене. Силы покидали его. Он посмотрел на свои руки – они дрожали. От холода, от усталости, от всего. Он достал обрывок зелёной ткани, сжал его в кулаке.

– Она здесь? – спросил он тихо, не надеясь на ответ.

Мария обернулась. Её взгляд скользнул по тряпке в его руке, потом поднялся к его лицу. В её глазах не было ни жалости, ни осуждения. Только усталая решимость.

– Нет, Артемий. Её нигде нет. Остался только шум. Внешний – она ткнула пальцем в окно, где послышался далёкий крик, а потом лай собаки. – И внутренний. С которым тебе теперь жить.

Она отвернулась, начала обыскивать квартиру в поисках еды, воды, чего-то полезного. Артемий остался у окна, глядя на просыпающийся, уцелевший кусок города. Где-то там, в центре, лежали руины их прошлой жизни, тела замерзших людей, прах алгоритма и его жены. А здесь здесь начиналось что-то новое. Страшное, незнакомое, наполненное шумом выживания. И его внутренний шум – гул вины, боли и пустоты – звучал теперь громче любого другого. Он прижал обрывок ткани к губам, закрыл глаза и попытался услышать в этом шуме отголосок её смеха. Но слышал только тишину после взрыва и навязчивый стук собственного сердца.

Холодный ветер гулял по разбитым коридорам квартиры, разнося запах пыли и мокрого гипсокартона. Артемий стоял у выбитого окна, сжимая в руке обрывок зелёной ткани. Внизу, на улице, двигались тени – люди, похожие на призраков, копошились у разграбленного магазина. Их движения были резкими, угловатыми, как у марионеток со спутанными нитями.

– Нашёл воду, – голос Марии вырвал его из оцепенения. Она поставила на перевёрнутый ящик пластиковую канистру с мутной жидкостью. – Фильтровать будем через ткань. И вот это.

Она бросила на пол ржавый консервный нож. Металл звякнул о бетон, эхо разнеслось по пустой квартире.

– Консервы внизу. В подвале. Без открывашки – как собака с костью.

Артемий молча взял нож. Лезвие было тупым, с зазубринами. Он представил, как Маша смеялась над его неумелыми попытками открыть банку тушёнки в их первый поход. *"Учёный, а руки – как грабли"*.

– Ты пристреглась? – спросил он, проверяя вес ножа.

– К голоду? – Мария усмехнулась, разворачивая смятый пакет с сухарями. – Родилась в нём. В детдоме хлеб воровали у крыс.

Она отломила кусок, протянула ему. Артемий отказался жестом. Голод был тупой болью под рёбрами, но мысль о еде вызывала тошноту.

– Vera не ушли, – прошептал он, глядя на улицу. У разрушенной автобусной остановки двое в серых комбинезонах с логотипом "V" о чём-то спорили, тыкая пальцами в планшет.

– Собирают данные. Или выживших для опытов, – Мария последовала за его взглядом. Её лицо оставалось каменным. – Нам нужно глубже в спальные районы. Там больше укрытий. Меньше внимания.

Она подошла к окну, резко дернула полуразрушенную штору. Пыль столбом взметнулась в воздух.

– Дождь кончился. Следы на мокром асфальте – как неоновые стрелки для их сканеров. Ждём темноты.

Артемий кивнул. Его взгляд упал на стену – там, где когда-то висело зеркало, остался лишь ромб пыли. Он подошёл, провёл пальцем по контуру. Внутри ромба чётко виднелись царапины: детские каракули, фигурка кошки и дата – *12.06*. День их свадьбы.

– Эхо прошлого, – пробормотал он.

– Эхо – это звук, – резко оборвала Мария. – Здесь только тишина мёртвых стен. Не трать силы на призраки.

Она отвернулась, начала рыться в шкафу. Вытащила рваное одеяло, два треснутых стакана. Артемий смотрел на царапину-кошку. Где-то в этом доме жила семья. Ребёнок. Теперь только пыль да обломки.

– Что если – он обернулся, но Марии уже не было в комнате.

Её голос донёсся из кухни:

– Плита газовая. Попробую разжечь.

Артемий последовал за ней. Кухня пахла горелым пластиком и затхлостью. Мария копошилась у плиты, скручивая газовый шланг.

– Не стоит, – предупредил он. – Утечка. Искра – и мы в воздух.

– Умрём тёплыми, – она хрипло рассмеялась, но отошла от плиты. – Ладно. Греемся движением. Осматриваем квартиру.

Они разделились. Артемий зашёл в детскую. Игрушки валялись в беспорядке: плюшевый медведь без глаза, машинка на радиоуправлении с разбитым корпусом. На столе – раскрытый альбом для рисования. Последний рисунок: жёлтый дом, синее небо, три фигурки – мама, папа, девочка с косичками. Все улыбаются.

Он перевернул страницу. Пусто. Гладкая белая бумага, как незаполненное будущее.

– Нашла! – крикнула Мария из соседней комнаты.

Артемий вышел в коридор. Она стояла у вскрытого пола – под снятой доской виднелся металлический сейф.

– Хозяева были параноиками, – Мария стукнула кулаком по холодному металлу. – Пустой. Но сам факт.

Она замерла, прислушиваясь. Снизу, сквозь перекрытия, донесся скрежет – будто что-то тяжёлое тащили по бетону. Потом глухой удар. И ещё один.

– Не люди, – прошептала Мария, прижимаясь к стене. – Люди стучат. Это методично.

Она краем глаза посмотрела на Артемия. Он кивнул, сжимая в руке консервный нож. Лезвие впилось в ладонь, но боли не было – только холодный металл.

Они замерли у двери. Стуки повторились. Теперь ближе. Словно что-то огромное и тяжёлое шагало по подвалу.

– Лифт? – предположил Артемий.

– Электричества нет, – напомнила Мария. – И звук не тот.

Она приоткрыла дверь в прихожую. Лестничная клетка тонула в полумраке. Снизу, из пролёта, лился слабый голубоватый свет. И в этом свете что-то двигалось.

– Назад! – прошипела Мария, отталкивая Артемия.

Она захлопнула дверь, прислонилась к ней спиной. Её дыхание стало частым, поверхностным.

– Что это? – Артемий прижался к стене.

– Не знаю. Но свет он был как в башне. Как в её глазах.

Стуки прекратились. Наступила тишина, густая и тяжёлая. Потом раздался скрежет металла – будто сейф внизу вскрывали гигантским консервным ножом.

– Уходим. Сейчас, – Мария рванула к окну.

Она распахнула створку. Внизу, во дворе, было пусто. Пожарная лестница висела, местами оторванная от стены.

– Рискнём? – она посмотрела на Артемия.

Он кивнул. За спиной скрежет усилился. Теперь к нему добавилось шипение – как от перегретого металла.

Мария первая высунулась в окно, ухватилась за ржавые перила. Лестница заскрипела, но выдержала. Артемий последовал за ней. Холодный ветер ударил в лицо, заставив зажмуриться.

Они спускались медленно, цепляясь за прогнившие ступени. Снизу донесся лай собаки – дикий, голодный. Потом крик. Человеческий.

– Быстрее! – подгоняла Мария.

Они прыгнули на асфальт у мусорных баков. Двор был пуст, но из-за угла дома слышались рычание и приглушённые стоны.

– Не наше дело, – схватила его за руку Мария.

– Кто-то умирает, – Артемий вырвался.

Он рванул на звук. За углом, в узком проходе между гаражами, трое оборванцев прижимали к стене девчонку лет пятнадцати. У одного в руке блестела труба. У другого – нож.

– Отвали, дед! – зарычал тот, что с трубой.

Артемий замер. Его консервный нож казался игрушечным. Но Мария уже была рядом. Её движения были точными, как у автомата. Камень, валявшийся на земле, со свистом пролетел мимо головы нападавшего.

– Второй шанс. Уходите, – её голос звучал спокойно, но глаза горели.

– Ого, баба с яйцами! – засмеялся тот, что с ножом. Он шагнул к Марии.

Артемий двинулся вперёд. Не думая. Тело вспомнило студенческие драки в общежитии. Консервный нож со свистом рассекал воздух. Лезвие скользнуло по руке нападавшего, оставив красную полосу. Тот взвыл, нож звякнул об асфальт.

– Грёбаный учёный! – заорал он, хватаясь за руку.

Мария бросила ещё один камень. Попала в ногу второму. Тот с проклятием споткнулся. Третий, с трубой, колебался, глядя на кровь.

– Бежим! – девчонка рванула прочь, увлекая за собой Артемия.

Мария кинула последний камень в преследователей, развернулась и помчалась за ними. Они нырнули в арку, пересекли двор, выскочили на пустынную улицу. Девчонка бежала, не оглядываясь, её джинсы были порваны в коленях.

– Стой! – крикнула Мария. – Куда?

Девчонка обернулась. Её лицо было грязным, в царапинах, но глаза – ярко-зелёными, как весенняя трава.

– В "Оазис". За мной!

Она метнулась в подворотню. Артемий и Мария переглянулись, бросились следом.

"Оазис" оказался полуразрушенным детским садом. Забор был снесён, карусели покосились, но внутри здания горел свет. Свет фонариков.

– Свои, Вась! – крикнула девчонка, вбегая в открытую дверь.

В помещении группы бывшей раздевалки сидели люди. Человек двадцать. Дети, старики, женщины. Все грязные, измождённые, но с оружием – кто с ломом, кто с арматурой. В центре, на стуле, сидел мужчина с перевязанной головой. Рядом – знакомый рыжий пучок. Мария замерла на пороге.

– Лисина? – мужчина поднялся, шатаясь. – Чёрт, ты жива.

– Гром? – Мария сделала шаг вперёд. – Где остальные?

– На Западном мосту. Прикрывали отход. Vera накрыла их "тишиной" – он махнул рукой, его лицо исказила гримаса боли. – Ни крика, ни стона. Замёрзли на бегу. Как статуи.

Артемий почувствовал, как по спине побежали мурашки. Он вспомнил башню, застывших студентов. Алгоритм мёртв, но его детище – убивающий холод – осталось.

– А вы? – спросила Мария, оглядывая "Оазис".

– Держимся. Есть вода из колодца во дворе. Консервы из магазина через дорогу. Но – Гром понизил голос. – Дети болеют. Кашель, температура. Лекарств нет.

В углу заплакал ребёнок. Звук был хриплым, надрывным. Женщина качала его, что-то напевая под нос. Артемий подошёл ближе. Мальчик лет трёх, лицо раскрасневшееся, глаза лихорадочно блестели.

– Пневмония, – тихо сказал Артемий. – От сырости, холода.

– Знаем, – Гром сжал кулаки. – Но чем помочь?

Артемий закрыл глаза. Всплыли строки из старого учебника по экстренной медицине. Травы. Компрессы. Всё, что можно найти в городе.

– Нужен чабрец. Мать-и-мачеха. Мёд, если найдётся. Или сахар. И бинты для компрессов.

– Травы – в пустыре за гаражом, – отозвалась девчонка, что привела их. – Видела вчера.

– А мёд? – Гром усмехнулся. – Улей в развалинах?

– Аптека, – вдруг сказала Мария. Все обернулись к ней. – В трёх кварталах. Видела вывеску. Шанс, что уцелела.

– Vera патрулируют центр, – предупредил Гром. – Аптека на их пути.

– Рискнём, – Мария посмотрела на Артемия. – Или останешься играть в доктора?

Он встряхнул головой. Обрывок зелёной ткани в кармане будто жёг кожу. Маша бы пошла.

– Идём.

Они выскользнули в сумерки. Город погружался в синюю мглу. Над руинами центра висело зарево – горело что-то большое. Vera не стали тушить.

Аптека ютилась между обрушившейся пекарней и почтой. Витрины были разбиты, но железная дверь держалась.

– Замок, – Мария потрогала массивный висячий замок. – Взломаем?

– Подожди, – Артемий заглянул в разбитое окно. Внутри царил хаос: опрокинутые стеллажи, рассыпанные таблетки, битое стекло. Но в глубине, за прилавком, виднелась дверь с табличкой "Склад". Целая.

– Там может быть, – он попытался протиснуться в узкий проём. Осколки впились в ладонь.

– Идиот, – Мария оттащила его. – Распорешься. Через крышу.

Она указала на пожарную лестницу. Они поднялись, пролезли через слуховое окно на чердак. Оттуда – в дыру в перекрытии. Оказались в коридоре над аптекой.

Спустились по лестнице. Склад был завален коробками, но нетронут. Мария, как гончая, рылась в упаковках.

– Антибиотики! – она подняла коробку с надписью "Азитромицин". – И бинты. И.

Она замолчала, разглядывая маленькую бутылочку. "Настойка эхинацеи. Для иммунитета".

– Почти мёд, – усмехнулась она.

Внезапно с улицы донёсся рёв мотора. Свет фар метнулся по стенам аптеки.

– БТР Vera, – прошипела Мария. – К выходу!

Они бросились к двери склада. Артемий на ходу сгрёб коробку с антибиотиками. Мария – бинты и бутылочки.

Задняя дверь вела в тупик – маленький дворик с забором. Наверху, на стене, виднелась лестница на крышу соседнего дома.

– Вверх! – скомандовала Мария.

Они полезли. Артемий чувствовал, как коробка выскальзывает из рук. Снизу послышался лязг – взламывали дверь аптеки.

– Быстрее! – Мария была уже на крыше.

Артемий перебросил коробку через парапет, полез сам. Руки дрожали от усталости. Последняя перекладина.

Выстрел. Глухой, приглушённый. Что-то горячее ударило Артемия в плечо. Он ахнул, едва не сорвавшись.

– Держись! – Мария схватила его за запястье. Её пальцы впились в кожу как клещи.

Снизу, во дворе, стоял солдат Vera. Автомат в руках. Ствол смотрел прямо на них.

– Руки вверх! Спускайтесь! – крикнул он.

Артемий повис на одной руке. Плечо горело огнём. Кровь тёплой струйкой стекала по спине.

– Не могу – прохрипел он.

Мария посмотрела на него. Потом на солдата. Её глаза сузились.

– Прости, – прошептала она.

И разжала пальцы.

Артемий полетел вниз. Мир превратился в мелькание стен, неба, лица солдата, искажённого удивлением. Удар о землю отозвался во всём теле хрустом и тупой болью. Воздух вырвался из лёгких со стоном.

Сверху грохнул выстрел. Потом второй. Тело солдата дёрнулось, рухнуло рядом. Артемий закашлялся, пытаясь вдохнуть. Над ним склонилось лицо Марии.

– Жив? – её голос звучал издалека.

Он кивнул, не в силах говорить. Плечо пылало.

– Пуля прошла навылет. Повезло, – она порвала его куртку, наложила тугую повязку из бинтов. – Можешь идти?

Он попытался встать. Мир поплыл. Мария подхватила его под руку.

– Держись. До "Оазиса" недалеко.

Она подняла коробку с лекарствами, сунула ему в руки бутылочку с эхинацеей.

– Неси. Как флаг.

Они пошли, спотыкаясь, через тёмные дворы. Сзади, у аптеки, завыла сирена. Vera подняли тревогу.

– Успеем? – прохрипел Артемий.

– Обязаны, – Мария крепче сжала его руку. Её пальцы были тёплыми и липкими от его крови. – Дети ждут.

Она посмотрела на него. В её глазах, впервые за всё время, не было ни ледяной решимости, ни презрения. Только усталость. И что-то ещё похожее на страх. Не за себя. За него. За тех, кто ждал в "Оазисе" с пустыми руками.

– Идём, профессор, – она толкнула его вперёд, в темноту переулка. – Наше эхо ещё не отзвучало.