Самозванец

– Странные ты вопросы задаёшь, – сказала она, наклонившись ещё ближе к Олегу. Он почувствовал, как у него загорелись уши.

– Расскажешь, что вы с Сетом делали?

И как такое рассказать? Он же в своём уме. Пока что.

– Он… Он мне показывал театр, в котором играет… Им туда нужен световик…

– Одноглазый? – с сомнением уточнила Нелли.

От этого слова по спине Олега пробежала дрожь. А от того, что отразилось на его лице, Нелли смущённо рассмеялась и поспешила поправиться:

– Не обижайся. Но ты же мне врёшь.

Только Олег открыл рот, чтобы ответить что-то невразумительное и ещё не придуманное, как свет абажура на стене задрожал, словно свеча, и резко потух.

Нелли с Олегом оказались в кромешной тьме кухни: умолк и жужжащий холодильник, погасла оставленная в коридоре лампочка. Вместе обернулись к окну и увидели, как свет захлёбывался сначала в уличных фонарях, а потом и в окнах дома напротив.

Весь город резко затянуло чёрное облако, которое расчерчивали красными и жёлтыми линиями только фары машин.

А на одной маленькой кухоньке, в одном конкретном доме, пока рядом с ней хмурился лохматый юноша со страшным увечьем на лице, девушка с облаком рыжих кудрей на голове досадно бросила:

– Никакого нам теперь кина!

Свет за последние месяцы отключали не впервые, каждый раз ссылаясь на сбои на электростанции. Что там было на самом деле, оставалось за стенами «Генератора» – компании, которая и занималась электроснабжением города.

– У меня идея! – торжественно воскликнула Нелли. Давай в «Дурака» играть? Я выигрываю – ты мне рассказываешь, что вы там сегодня делали.

– А если я? – сухо спросил Олег, наощупь вытаскивая из ящика свечи и спички.

– Ну ты… Тоже у меня что-нибудь спросишь! Я отвечу.

Олегу повезло, что в комнате было темно, и трепещущему на спичке огоньку не хватило сил пойти на предательство. Теперь горели не только уши, но и щёки. Компанию им составила свеча в маленьком деревянном подсвечнике.

Конечно, было то, что Олег уже давно хотел спросить у Нелли. Но не смел, не надеялся, отталкивал знаки и убеждал себя: нет ничего такого в том, что из недели ночи две или три она остаётся у него. Не было ни поцелуев, ни чего-то ещё – только нежные взгляды, неловкие прикосновения и нервные мысли о том, что большего и быть не может.

Он не был дураком и не считал глупой Нелли, но не мог до конца довериться ситуации без слов, которые хотел услышать и сказать сам. Без них всё было зыбко, как будто не по-настоящему, могло разрушиться прямо в руках, подобно песку пройти сквозь пальцы. Билась, пульсировала и запускала в сладкие грёзы холодные щупальца мысль о том, что он – несчастный уродливый дурак, которого можно только жалеть или ненавидеть, а не любить.

Хватит ли ему смелости спросить у неё – нет, не спросить, а признаться самому, – если он выиграет?

Пока Олег блуждал в своих мыслях, Нелли достала из верхнего шкафа старую колоду Харитона. Тот берёг её и каждый раз вслух замечал, когда к ней притрагивались, но из квартиры Олега не уносил – тут был хоть какой-то шанс, что покой блестящих карт с бюстами писателей будут иногда тревожить. Сам Харитон уже давно не звал и не ждал гостей.

Нелли ловко раздала каждому по шесть карт, а стопку уместила прямо под свечой. Из-под колоды на Олега воззрился обаладатель плутоватой улыбки и чёрных завитков, «наше всё» – король червей.

– Подкидного и переводного? – хитро улыбаясь из-за веера карт, спросила Нелли. Олег кивнул, глядя на чёрную мелочь в руках.

Через несколько ходов, которые Нелли уверенно наступала, он понял, что думать надо было не о признаниях, а о том, как же пересказать ей небылицы, сплетённые Сетом. Олегу не хотелось ни врать Нелли, ни давать ей повода усомниться в своей адекватности. Кто останется в дураках, загребая всё новые карты, было уже ясно.

Партия закончилась очень быстро – минут через пять. Нелли широким жестом стукнула по столу червовым тузом – самим Львом Николаевичем. Глаза её горели от азарта.

– До трёх побед?

– Давай, – беспомощно ответил Олег, уже готовый каяться.

Во второй раз козырем оказался король треф. Пока Олег продолжал смиренно набирать карты, его взгляд то и дело возвращался к усталым глазам и бледному вытянутому лицу, которое заканчивалось жидкой рыжеватой бородкой. Главным козырем выпал «русский Данте», и в голову Олега прошмыгнула, сметая всё на своём пути длинным хвостом, мысль.

А мог он же оказаться итальянским Данте? Мог ли он или кто-то другой из обладателей громких фамилий быть Столпом? Или мог бы им оказаться Эйнштейн? Да Винчи? Микеланджело или Бартольди?

Мог ли кого-то из них Олег увидеть сегодня в Жёлтом доме? Мог ли и сам Сет оставить глубокий отпечаток на страницах времени?

Имена египетских божеств были и Сету, и Осирису к лицу, но будто бы мало значили – начертанные только легендами и древними верованиями они казались зыбкими и ненастоящими, скорее звучными кличками, чем частью истинной истории.

Олегу пришлось силой одёрнуть себя от этих мыслей. Сет не представил ему ещё ни одного доказательства того, что всё так, как он говорит, и есть люди, которые проживают целые жизни. А после смерти рождаются вновь, сохранив всю память из прошлого «круга».

Пока нет доказательств, всё это – не больше, чем ещё один сюжет, который занятно примерять к реальности.

С другой стороны, возможно ли вообще доказать что-то подобное?

Как там у Гудини, «Розабель – ответь – скажи – молись»?..

Он всё возвращался к этой мысли, и она почему-то не отпускала его, а Нелли, пользуясь растерянностью Олега, продолжала бомбардировать стол подкидными картами. Взятое уже не помещалось в руке.

В третий раз Олег тоже проиграл.

Он прибавил к своей колоде всего несколько битых карт и сложил их в стопку. На верхушке царственно оказалась дама пик – женщина с красивым профилем и изящной горбинкой на носу.

– Ты о чём-то задумался, – надулась Нелли. – Я бы с той геранью и то интереснее сыграла.

– Извини, – хрипло отозвался Олег, глядя на свои руки, сложенные на столе. – Больно уж ставки высоки.

Нелли скользнула взглядом по запястьям Олега, которые тот обычно предпочитал скрывать. Будь в квартире ещё кто-то, он бы не избавился от рубашки так бездумно.

– Высоки или нет, а ты уже проиграл, – улыбнулась она, заставляя себя перестать смотреть на чёрные узоры. Подняла глаза, и тут же встретилась со взглядом Олега. – Выкладывай.

Как по-нормальному всё это выложить, Олег не знал. И поэтому просто брякнул:

– Сет говорит, что знает мою бессмертную душу уже сотни и тысячи лет.

Несколько секунд Нелли просто хлопала глазами, явно подбирая слова.

– Он говорит, что я должен что-то помнить, а я не помню. Иногда он говорит обо мне как о ком-то, кем я не являюсь, о другом человеке. Но он… будто действительно знает меня.

– А он… Ну… В порядке?

Нелли выразительно повертела пальцем у виска.

– Странный. Но мне не кажется, что он чокнутый.

Нелли прикусила губу, размышляя. Ей шла задумчивость, ей шёл трепещущий свет и полумрак. В груди Олега забилось большое, тяжёлое. Вот так вдруг, без причины.

– С другой стороны, это может стать приключением, – протянула она. – Только будь начеку.

– Буду, – отозвался Олег не своим голосом. Нелли посмотрела на него. Парень застыл, будто окаменел.

– Ты чего?

– Я уже три дня не знаю, что делать с этим, а ты про приключение говоришь.

Нелли вдруг привстала, потянулась через стол к Олегу. Её рука коснулась его макушки, нежно провела по затылку до шеи.

– Потому что ты всё усложняешь, а я – упрощаю. – Она улыбнулась. – Так приятнее жить. Попробуй.

Олег накрыл её руку своей ладонью. У него было в запасе несколько слов, которые прямо сейчас могли значительно всё усложнить.

– Нелли, я… – выдавил он, но и она заговорила с ним одновременно:

– Давай ложиться.

Она поняла, что перебила его, умолкла, но он кивнул, мол, продолжай.

Нелли зевнула:

– Меня весь день ужасно рубит, а без света так вообще.

Олег снова кивнул. Она встала, взяв в руки подсвечник, и уже направилась в коридор, но на пороге остановилась, развернулась:

– А ты что говорил?

– Тоже спать хочу. Сейчас приду.

Нелли попыталась вглядеться в лицо Олега, но не смогла выхватить из темноты ничего, кроме его силуэта. Покачала головой и осторожно зашагала в комнату Олега, унеся подсвечник с собой. О том, что Олег пойдёт наощупь, оба не беспокоились: он практически вырос в квартире бабушки, и знал тут каждый уголок. Мог бы не только ходить, но и готовить, не размыкая век.

Чтобы угомонить глупое сердце, Олегу понадобилось минут десять. Оно колотилось в груди, гремело в ушах, и в темноте кухни казалось, что его слышит весь район. Пришлось несколько раз умыть лицо и высунуться в форточку, подставив лицо холодному ветру.

Когда Олег вошёл в комнату, Нелли уже лежала под шерстяным пледом. Нашарив в темноте домашнюю одежду и переодевшись, он лёг рядом. По потолку не ползали привычные полосы света, а карта выглядела чёрным порталом, который грозился засосать внутрь себя всё, что было в квартире.

Олег бездумно смотрел на этот прямоугольник тьмы, надеясь, что он сможет забрать и его мысли. И тогда наконец получится отдохнуть.

– Ты спишь? – вдруг шёпотом спросила Нелли. До этого Олег был уверен, что она уже уснула.

– Нет, – также шёпотом ответил Олег.

Она пошевелилась, видимо, укладываясь поудобнее.

– Лёка, просто дай всему идти своим чередом.

Эти слова показались странными из уст Нелли. Он повернул голову, будто мог что-то разглядеть в темноте, и девушка тут же обхватила его скулы горячими ладонями. Он почувствовал её сладкие духи, кудряшки щекотнули лоб. Всего мгновение, и Нелли привычно прижалась головой к его боку.

Олег засыпал с улыбкой на обожжённых поцелуем губах.

Сон 3

Тяжёлые двери княжеского терема расступаются перед Старцем и Манькой. Большой, как медведь, воевода шагает в сторону, но зорких глаз с пришельцев не спускает.

Истъба кажется крохотной, однако света не хватает: маленькое оконце под потолком, несколько лучинок в резных светцах да жирник, чадящий на столе, не справляются с засевшим в углах мраком. В плящущих от неспокойного пламени тенях проступает ястребиный лик князя. Он, видать, не болеет своей важностью и властью, как частенько это делают мелкие вожди, раз просто встречает гостей, сидя на лавке.

– Княже Кий, – с поклоном начинает Старец. – Позволь тебя спросить: могли мы видаться на минувших кругах?

Князь цепко оглядывает Старца и чернокудрую девицу за его спиной, зовёт воеводу:

– Хорив. Выйди в сени, мне надо потолковать с мудрым старцем.

Воевода сдержанно кивает, под его густыми бровями сверкают от всполоха огня маленькие глазки.

– Указы в силе, князь?

– Верно, – отзывается Кий. – Ни души не выпускать, пока гребень не отыщется.

Двери за воеводой закрываются, Кий улыбается и встаёт с лавки. Он оказывается крепким молодцем, да больно юным для своей ноши.

– У нас с избытком времени побеседовать, уж прощайте. Не смогу вас выпустить, пока пропажа не отыщется.

Старец чует неладное.

– Что-то исчезло?

– Сущая безделица, но для сердца моего – сокровище, – улыбается князь. – Память о сестрице покойной.

Старцу в голову приходит одна мысль, и он глядит на Маньку, чтобы убедиться, что мысль эта родилась и у неё. Однако Манька стоит в углу да смотрит на князя внимательно, хмурится и будто не видит и не слышит ничего.

– Я приказал никого не выпускать, пока вещица не отыщется. Не могла же она сама уйти.

– Взаправду, не могла, – сурово подтверждает Старец.

– Как твоё имя, старче? – улыбается Кий.

– Именам я отзываюсь неохотно, но матушка кликала меня Перуном.

– Грозное имя, – кивает князь. – А внучка ваша?

– Манька, – говорит девица.

– Марья, стало быть. А по батюшке?

Она поджимает губы, еле слышно бурчит:

– Моревна.

Князь задерживает на ней взгляд на миг, будто отыскивая что-то в хрупкой фигурке, но быстро отворачивается, решив не смущать гостью.

– Что ж, – князь словно не шагает, а плывёт по истъбе, в задумчивости заложив руки за спину. – Чувствую, Перун, что за вашими плечами зим больше, чем я прожил дней. И всё же вы не сидите на тёплом посту в своей крепости, а топчете дороги. Что же вас ко мне привело?

– Слыхал о том, княже, что наш народ пропадает? – прямо спрашивает Старец.

Манька, которая до сих пор не знала, какое слово Старец несёт князю, да и сам владыка в замешательстве взирают на него.

– Что значит – пропадает?

– Некоторые, – Старец выбирает слова, чтобы они не рассыпались бессмыслицей, не увязли во тьме, затаившейся в углах истъбы. – Словно выходят из круга и больше не возвращаются. Не являются на условленные с родными места, не шлют весточек из других земель. Будто исчезают, не рождаются и не пробуждаются вовсе.

– Ты уверен, старик?

– Как такое может быть?!

Оба вопроса, заданные Кием и Манькой, звучат в один миг, накладываются друг на друга и повисают в воздухе с запахом копоти.

– Пока что их можно пересчитать по пальцам одной руки. Но я уже три десятка зим ищу этих троих по свету. Нигде ни следа.

– А если они уродились на таких далёких землях, что весточки и не послать?

– Ты, верно, не уразумел, княже. Я не только, шаркая ногами, по трактам их ищу. Их просто больше нет, совершенно нигде. Я в этом уверовался.

Князь подходит к окошку, встаёт на цыпочки и задумчиво глядит наружу. Манька нервно мнёт в руках юбку.

– Что же мы можем сделать, если так? Я пусть и князь, но над духом не всесилен.

– Ты можешь понести весть, – полушёпотом отвечает ему Старец.

Князь вздыхает, проводит широкой ладонью по светлым волосам, и лик его становится ещё юнее. Он смотрит на Старца вкрадчиво, начинает говорить, исправно выбирая слова:

– Не знаю, слыхивал ли ты, но я намедни забрал в свой детинец одного любопытного гостя.

– А мне говорили, ты выкупил невольника.

Манька хмурится пуще прежнего и вовсе отворачивается от князя, будто теперь он ей не интересен.

– Не обижай перед девицей, – улыбается князь Кий. – Там его увечили и пытали, а у меня он в вышитом кафтане щеголяет. Только по задам, верно, но лишь из опасений за него.

– Говорят, он мне в отцы годится, а ещё не пробудился. Может ли он быть одним из потерянных?

– Видишь ли… – начинает князь, но не договаривает.

Тут, как гром среди ясного неба, из-за стены раздаётся грохот. Что-то бахает, дребезжит, звенит о деревянный пол. Из соседней комнатушки вопят короткое: «Горим!», маленькая дверца распахивается, и из-за неё не выбегает – почти выкатывается – вымазанный сажей Сёма. В истъбу тут же валит чёрный дым, а юнец, крепко удерживая что-то в руках, бросается к дверям.

Старец и Манька видят мчащееся за ним пламя: изба вспыхивает, как стог сена. Всех окатывает жаром, и князь с криком «Матушка!» на устах бросается в заднюю комнатку.

Старец кидается к выходу, но, завидев, что Манька застыла в нерешительности, глядя князю вслед, возвращается и тянет её за собой. Манька ещё раз оборачивается на дверь, за которой исчез Кий, и спешит за Старцем.

Во дворе суматоха: люд высыпает из лавочек и корчмы, ищет вёдра да тащит воду во всём: от питейных чарок до лаптей.

Сёма стоит у стены, упираясь ладонями в колени, и пытается отдышаться. Сухая, но удивительно сильная рука хватает его за ухо и заставляет подняться на носочки.

– Ты что натворил, язва?!

– Ой-ой, больно, старик! – кричит Сёма, но вопля его не слышит никто, кроме самого злодея и хмурой, как туча, Маньки. – Я же для дела!!

– Какого ещё дела?!

– Я нам проходку к князю добывал – пропажу его нашёл! Да только мне до зари было из терема не умыкнуть! Вот и отвлёк, как мог!

– Потому что ты пропажу и стибрил?! – гремит Старец.

Сёма не отпирается от правды, только разжимает ладони и показывает резной костяной гребень с заморскими цветами. Манька видит его, тут же меняется в лице, не может устоять на месте да бросается обратно к горящему терему.

Старец с Сёмой в руках столбенеют с поражёнными лицами.

Девица тем временем расталкивает люд, пытается вернуться в истъбу, но за руку её хватает княжеский воевода:

– А ты куда, девка?

– Князь внутри?

Хорив, который доселе пытался устроить тушение огня, замирает.

– Князь ещё там?! – кричит Манька, уже зная ответ. Она выдёргивает руку и, собирая подолами угли, бросается внутрь. Хорив спешит за ней.

– Кто её дёрнул? – спрашивает обмякший в хватке Старца Сёма, и тут же валится обратно к стене. Старец сдвигает брови, смотрит на небо, будто отыскивая ответ на заданный вопрос, а затем хватается за свой посох и грохочет им оземь.

В тот же миг, будто старик его и накликал, на детинец обрушивается ливень. Рокочет чёрная туча, сверкает. В одной из вспышек Манька наконец ловит князя за плечо, а сильный воевода за её спиной поднимает на руки пожилую матушку князя.

Кий еле переставляет ноги, опираясь на девицу, откашливается, но всё же спрашивает:

– Почему?

– Потому что мне наказано за тобой смотреть, – твёрдо отзывается она.

Через щели в пропалившейся крыше на них течёт спасительная небесная влага, а ещё не унявшиеся языки пламени пытаются лизнуть пятки да ухватиться за одежды. В отсветах огня Манька ясно видит черты любимого лица, золотые кудри и пятнышки веснушек. Кий тоже разглядывает в ней кого-то, кроме Маньки.

– Это ты, – выдыхает он. – Сестрица Лыбедь моя…

Манька узнала гребень, который умыкнул Сёма, как только его увидела. Она бы не перепутала его ни с чем хоть через тьму лет.

Сестра воссоединяется с братом, Старец тягает непослушного юнца за уши, угли шипят от капель дождя, а вести о смерти тех, кто никогда не должен был умирать, скоро пойдут по миру.

9. Имя князя

В приподнятом настроении Олег просыпался очень редко – обычно окончательное пробуждение занимало у него пару часов, и всё это время взгляд застилала мутная пелена, мысли в голове слипались в склизкие комки, а тело слушалось с переменных успехом. И потому сегодня выдался редкий день.

Олег открыл глаза уже совершенно бодрым, и несколько минут с тягучей нежностью смотрел на спящую Нелли. Она безмятежно лежала рядом, медленно дышала, а длинные ресницы слегка подрагивали. Олегу нестерпимо хотелось прикоснуться к её мягкой и нежной щеке губами, но он одёрнул себя, будто собирался сделать что-то плохое. Встал, вышел из комнаты. В ванной зашумела вода. Электричество уже вернули.

Вернувшись посвежевшим и поцарапанным бритвой, он щёлкнул кнопкой на системном блоке компьютера. Машина загудела, и Олег взглянул на Нелли: не потревожил ли её звук?

Девушка лежала, даже не пошевелилась.

На третий день праздной беззаботности человеку, в положении Олега, стоило подыскать хотя бы подработку на несколько часов. Рассчитывать на большее с его медицинской картой и очевидной инвалидностью не стоило: его не возьмут ни продавцом, ни консультантом, на тяжёлую работу он не годится, а чтобы получить умственную, ему нужно или везение, как было с издательством Кванта, или диплом, который Олег так и не получил.

Пока он пролистывал одну вакансию за другой, в его голове прозвучали гадкие, обидные слова отца. Олег тряхнул головой, развеивая морок.

А сейчас, когда он задарма жил в квартире, и его пенсия позволяла скромно, но всё же есть вдали от родительского контроля, он хотел найти работу, потому что это было нужно ему или потому что иначе его ждут только горестные вздохи матери и разочарованный взгляд отца?

Олег откинулся на спинку стула, запрокинул голову, и влажные золотистые волосы пологом опустились вдоль спины.

Он, как любил напоминать отец, и правда мало на что годился, но эта мысль уже как-то притерпелась и больше не рвала нутро. С этим можно было жить. С этим нужно было жить. Есть те, кому лучше, когда он здесь, даже ни на что не годный.

Олег снова взглянул на Нелли. Солнце пробивалось в щель между занавесками и атласной лентой ложилось на запястье, ключицу и шею девушки. Волосы блестели тёплыми медными переливами.

«А князя ведь звали Кий», – вдруг подумал Олег. Несколько секунд он сидел с этой мыслью, перекладывая её в голове и так и этак, разогнулся и снова обратился к экрану компьютера. Спустя две вакансии уборщика, заявку о поиске менеджера продаж и рекламный баннер курсов копирайтеров до Олега наконец дошло, что это значит.

Он замер. В ушах завизжал протяжный тиннитус, острым ножиком будто надрезающий мозг. Дыхание перехватило.

Олег с усилием заставил себя дышать ровно, но к свистопляске присоединился глупый кровяной насос, утягивая в это сумасшествие и самого Олега. Про себя он твердил, что уже совсем не мальчишка, чтобы в такое верить. Ему весь день про князя повторяли, вот и приснилось.

К какофонии в ушах, грохоту сердца и сбивчивому дыханию присоединилась трескучая мелодия с заливающимимся птицами. Олег не сразу понял, что это будильник Нелли, повернулся к ней.

Девушка продолжала лежать в постели, не открывая глаз.

Будильник ужасно бил по ушам, сжатый, словно пружина, Олег попросил не своим голосом:

– Нелли, выключи его.

Она даже не пошевелилась. Никогда не любила вставать, подолгу оттягивала момент перед тем, как открыть глаза. И в другой день он бы, может, вернулся к ней в постель, выключил будильник и растянул последние минуты перед началом нового дня, но не сейчас.

Пружина со звоном разомкнулась, рванула вперёд, и весь страх, досада и злость выскочили из Олега с металлическим бряцанием:

– Чёрт, да выруби ты эту хрень!

Собственный крик привёл Олега в чувство. Он обнаружил себя уже стоящим. Держался за шкаф и в упор глядел на девушку, которая не просыпалась.

В животном исступлении Олег бросился к кровати и схватил Нелли за плечи. Приподнял девушку, стал трясти, повторяя имя. Её голова безвольно, как у тряпичной куклы, запрокинулась назад.

Олег взял Нелли за руку, приложил её ладонь к своей щеке. По её запястью тут же потекли его слёзы.

Она не просыпалась.

Она дышала, грудь её вздымалась вверх и опускалась вниз, но веки не размыкались, не открывали два глубоких илистых озера. Она не улыбалась ему, не говорила ободряющих слов, а просто лежала в его руках, пленённая бесстрастной Калипсо.

Дальше Олег помнил уже плохо: сначала он задыхался, что-то кричал, потом в квартире появился бледный, как полотно, Харитон, и Олег орал уже ему, чтобы тот звонил в ХэльМед. В мозг въелась только тошнотворная мелодия с птицами, которые продолжали радостно щебетать.

Виолетта почти не спала этой ночью – просто не могла. Иногда проваливалась в неглубокую дрёму, из которой её почти сразу выбрасывало обратно, всю в поту и, кажется, слезах.

Ночью она могла быть какой угодно. Могла быть жалкой и слабой. А в такие ночи, как эта, она позволяла себе абсолютно всё – лишь бы никто за пределами спальни об этом не узнал.

И так опухшую, неряшливую и растрёпанную, её оторвали от упоения собственной ничтожностью жуткие звуки, которые принялся издавать маленький приборчик на прикроватной тумбочке.

Виолетта взглянула на цифры только у самого порога комнаты, и в этот момент её горло словно схватила сильная холодная рука. Ничего не видя перед глазами и пытаясь дышать через силу, она бросилась наверх, где возле Вали, прикованного к кровати проводами и трубками, уже хлопотал оставленный на дежурство врач.

Не нужно было никаких вопросов, Виолетта сама всё поняла. В комнате, где обычно горел только ночник, были зажжены все лампы, холодный свет бил в глаза. Валя лежал на кровати, и его домашнюю рубашку распахнули на груди. К полупрозрачной коже чуть ниже ключицы присоединили два электрода, а под серыми ручками дефибрилляторов алели красные пятна.

В голове Виолетты загремел такой набат, будто все звонари мира сошли с ума одновременно.

Мимо неё в комнату вбежало ещё несколько человек. Медсестра надела на Валю кислородную маску, врач принялся помогать с дефибриллятором, а ещё одна молодая девушка опустилась перед Виолеттой на корточки. Та сама не заметила, как сползла по стене на пол.

– Виолетта Валентиновна, нашатырь, – медсестра поднесла к её носу ватку с резко пахнущим раствором. Шум в голове тут же рассеялся, а вот горло продолжала сжимать невидимая жестокая рука.

– Воды, – прохрипела Виолетта, и девочка тут же рванула на кухню. В голове у самой главы ХэльМеда проскочила мысль о том, что вот так отдать концы прямо тут в её-то годы и посреди больничного комплекса будет невозможно глупо.

Когда стакан воды оказался в руках Леты, она, не раздумывая, опрокинула его себе на голову – хватка на шее бы всё равно не позволила влить в себя ни глотка. Не зная, что ещё сделать, молоденькая медсестра схватила Виолетту в охапку и неожиданно по-матерински прижала к мягкой пышной груди, стала гладить по мокрой голове. Тело Виолетты рефлекторно расслабилось, ей нравился запах какого-то сладкого мыла, который исходил от девушки. Но головой Виолетта продолжала считать попытки дефибрилляции.