Цена любви, или Плата за бессмертие

– Какими же ещё скрытыми талантами ты обладаешь? – спросил я, слишком поздно осознав, что следовало бы прикусить язык.

К моему удивлению Лилу ответила.

– Я хорошо разбираюсь в хирургии.

Этот ответ ещё сильнее удивил меня.

– Ты обучалась медицине на каких-нибудь курсах?

Это была единственная возможность для того, кто не учился в университете, но её ответ снова оказался иным, нежели я предполагал.

– Нет, обучение врачебному искусству произошло помимо моей воли.

– Это очень интересно. Надеюсь, что когда-нибудь ты захочешь рассказать мне об этом.

– Не сегодня, Джонатан.

– Неужели я за всё это время не доказал тебе своих благих намерений, что ты всё ещё сомневаешься, можно ли мне доверять? Я ведь не дурной человек, Лилу.

– Я тебе доверяю, но мой рассказ может шокировать тебя. Пожалуйста, не заставляй меня.

Я понял, что нечаянно причинил ей боль, напоминая о чём-то неприятном, о каких-то неудачах в прошлом, и спросил о другом, что меня уже давно интересовало:

– Как ты узнала, что я англичанин? Я со всеми здесь говорю по-итальянски, совершенствуя разговорную речь.

– Ты не похож на итальянца, а ещё я видела бирку на твоём чемодане и так узнала, что ты прилетел из Лондона.

Странно, я впервые повстречал Лилу в горах, когда она протянула мне салат. По моему лицу она прочитала, что мне ещё не всё ясно, и продолжила:

– Я всегда наблюдаю за теми, кто приезжает в деревню. Когда приезжает автобус, я всегда смотрю, нет ли среди пассажиров тех, кто мне незнаком.

– Но зачем тебе это? Ты опасаешься кого-то или скрываешься и боишься, что тебя найдут?

– Я никого не боюсь, Джонатан. Скажем так: если кто-то за мной приедет, я должна первая узнать об этом.

На том наш разговор завершился, и Лилу снова попрощалась. Её жизнь представляла для меня одну большую загадку, и оттого я привязывался к ней всё сильнее.

Но скоро мне довелось побывать в её доме.

В тот день пошёл наисильнейший дождь, резко похолодало, задул крепкий ветер, и уже спустя пять минут я промок до нитки.

– Сейчас до моего дома ближе, чем до деревни. Не хочешь переждать непогоду там? – спросила Лилу, перекрикивая раскаты грома.

Я с радостью согласился. Это был шанс больше узнать о ней.

Я взбирался всё выше и выше в горы, следуя за неутомимой красавицей. Для меня это было нелёгким делом, потому что никакой тропинки не существовало, земля размокла, и под ногами осыпались мелкие камни. Я едва поспевал за Лилу и очень устал. Когда мы взобрались на крутой утёс и оказались на относительно ровном месте, поросшем травами, которые обычно называют альпийской лужайкой, я наконец-то увидел дом загадочной синьорины.

Это был небольшой одноэтажный кирпичный коттедж, на крыше которого я заметил ветряк, солнечную батарею и печную трубу. Только таким способом в этой глуши можно было получать тепло и электроэнергию. Когда мы обошли дом, я увидел огород со знаменитой зеленью, множество плодовых деревьев и небольшой виноградник впридачу.

На входной двери не было замка, что меня больше всего поразило. Хозяйка распахнула её и пригласила меня внутрь.

– Располагайся, пожалуйста. Сейчас я разожгу огонь, и ты согреешься и обсохнешь. К сожалению, у меня нет подходящей одежды, в которую ты мог бы переодеться.

И Лилу засуетилась, захозяйничала в доме, а я уселся на предложенный мне простой деревянный стул. Я огляделся, но не увидел в этом доме ни одной роскошной вещи; всё было здесь самым простым и крепким, надёжным и необходимым, как и в доме любого другого деревенского жителя.

– С тобой живёт кто-нибудь?

– Нет, я одна.

– Но как ты управляешься с хозяйством? Есть вещи, которые тебе могут быть не под силу.

– Уверяю, я прекрасно со всем справляюсь.

И как бы в подтверждение своих слов она очень живо развела огонь в камине, и я стал ощущать на себе его целебное тепло и протянул руки. Неожиданно Лилу вложила мне в них чашку, полную густого напитка.

– Этот отвар на моих травах. Он поможет тебе не заболеть.

Я отпил и прочувствовал этот неповторимый вкус.

– Очень вкусно, благодарю.

Лилу села рядом. Она уже успела переодеться в платье кроя прошлых лет, напоминающее бабушкино, но в её руках не было чашки. Она только наблюдала, как пью я.

– А почему ты не пьёшь? – спросил я, закончив пить.

– Я закалена и не боюсь заболеть. Возможно, я выпью вечером, когда мне захочется, – она забрала чашку из моих рук и ушла в маленькую кухоньку.

Я услышал, как она моет её. Я снова огляделся по сторонам и понял, что всё вокруг так и сияет. Похоже, Лилу очень чистоплотная хозяйка. Все вещи были разложены по своим местам в абсолютном порядке. Нигде ни пылинки. Чистота и на полу.

– Это платье очень тебе идёт, – сделал я комплимент. – Моя бабушка носила почти такое же.

– Оно действительно тех лет, – согласилась она, расправляя юбку. – Досталось по наследству.

Мы замолчали, и воцарилась пауза. Я боялся расспрашивать Лилу, а она задумалась и не обращала на меня внимания. Когда я уже хотел подать голос, она вдруг соскочила с места и подошла к окну.

– Дождь кончился. Не хочешь посмотреть огород?

И мы пошли смотреть огород. Хозяйка с гордостью демонстрировала мне свой урожай и рассказывала об овощах, фруктах и ягодах, объясняя, какими способами она улучшает их вкус.

– Для меня качество моих плодов превыше всего. Сейчас люди стараются использовать современные технологии и экономят на расходах, а мне это ни к чему. Я по-прежнему пользуюсь советами наших бабушек, поэтому мои плоды так ценят там, внизу.

Небо вдруг отчистилось от облаков, и появилась двойная, нет, даже тройная радуга. Каждая последующая была меньше и бледнее предыдущей.

– Мама говорила, кто увидит двойную радугу, будет жить долго. Сейчас я вижу три, и, наверное, мне придётся жить вечно, – Лилу тяжко вздохнула, как, бывает, вздыхают старики под гнётом прожитых лет. – Жаль, что моя мама давно умерла.

Моя красавица сменила тему, чтобы не предаваться грусти, а я подумал, что её прошлое было очень трагичным. Если потерять всех близких, жизнь может показаться очень долгой, даже если тебе всего двадцать лет.

– Пойдём, я тебе кое-что покажу.

Она отвела меня в небольшую крытую ротонду к телескопу.

– Взгляни, – девушка настроила окуляр и уступила мне место.

Я посмотрел в телескоп и увидел деревню. Приближение было хорошим, и я различал не только дома, но и людей. Сразу становилось ясно, кто каким делом занят, и, конечно, любой незнакомец сразу был на виду, особенно если отслеживать время прибытия автобусов.

– Я смотрю в телескоп несколько раз в день, чтобы в случае опасности узнать о ней сразу.

– Мне как-то не верится, что до деревни отсюда так близко. Я думал до твоего дома надо шагать больше часа.

– Это потому, что мы шли не напрямик, а более извилистым путём. Так и было задумано, когда я подбирала место для домика, чтобы посторонний не мог легко и быстро добраться сюда, как могу сделать это я, хорошо изучив все окрестности. Мне важно наблюдать за любыми передвижениями людей внизу.

Я удивился. Зачем столько предосторожностей, какие враги могут быть у этой красавицы – вот, что занимало мои мысли, но, наученный опытом, я даже не пытался расспрашивать. Боялся, что допуск в этот дом больше не будет для меня открыт.

– Если бы у меня был такой телескоп, я бы смотрел на звёзды и на галактики. Однажды я видел по телевизору в передаче про космос одно такое непередаваемое зрелище. Но смотреть через свой собственный телескоп, конечно, дело другое.

Я посмотрел на Лилу, а она посмотрела на меня. Мои чувства разом усилились, и я вот-вот был готов пасть к её ногам и начать умолять о милости – позволить остаться здесь навсегда и помогать ей в этом доме. Как всегда в такие моменты она будто прочла мои мысли, потому что сказала:

– Тебе пора уходить, Джонатан. Я провожу тебя, но только до половины пути, чтобы ты не заблудился. У меня сегодня ещё много дел, я и так провела с тобой больше времени, чем могла себе позволить.

Я расстроился, но не мог противиться воле хозяйки. За столь краткий срок я сделался рабом её желаний. Раньше я никогда бы не подумал, что такое возможно, что я забуду себя и мне захочется постоянно делать что-то для другого, но теперь понял, что, только влюбившись, человек готов приносить себя в жертву.

Я начал строить планы, как совсем скоро сделаю Лилу предложение и она станет моей женой, и мы навсегда останемся в Италии, лучше всего в Неаполе, и заживём счастливо. Я считал себя обязанным увезти эту синьорину отсюда, дабы ничто не напоминало ей о плохом и никто не мог причинить ей вреда.

Я предавался мечтам, что именно лучше всего сказать ей, всю обратную дорогу. Шли же мы в молчании, пока нежный её голосок не вернул меня к реальности.

– Надеюсь, я могу рассчитывать на твоё молчание. Всё, что ты увидел сегодня, должно оставаться в тайне. Никто в деревне не должен знать, где я живу. Не подведи меня, Джонатан.

– Конечно, Лилу, я никому не собираюсь рассказывать.

Она заспешила прочь, как всегда без прощания, когда я окликнул её:

– Лилу, я хочу, чтобы ты стала моей женой.

– Не глупи, Джонатан. Как можно предлагать такое, когда ты ничего обо мне не знаешь.

Она решила, что я шучу, но я говорил серьёзно. В тот момент я был настроен решительно, для меня этот разговор имел чрезвычайно большое значение.

– Я серьёзно, Лилу. Я понимаю, что момент не совсем подходящий, но я прошу тебя стать моей женой. Я хочу разделить с тобой все заботы, хочу оберегать тебя и не расставаться с тобой ни на день. Я люблю тебя так, как не любил никого раньше.

Я прижал обе руки к сердцу, дабы продемонстрировать ей всю силу своих чувств, но она покачала головой и ответила следующее:

– Я предчувствовала, что это случится, но не думала, что так скоро. Зря я сблизилась с тобой. Я ещё в самом начале поставила условие, что мы можем быть только товарищами. Ты нарушил слово, и теперь мне остаётся только сказать: прощай, мы больше не увидимся.

И она заспешила прочь, а я побежал за ней, стремясь догнать.

– Постой, Лилу, подожди! Дай мне сказать хотя бы слово. Лилу! – кричал я, но всё безрезультатно.

Женщина, не пожелавшая стать моей женой, мчалась быстро, как дикая молодая козочка. У меня не было шанса догнать её, но и вернуться в её дом я не мог, потому что боялся заблудиться в наступающих сумерках. Пришлось возвращаться в деревню.

Я никак не мог понять, почему её поведение так отличается от поведения других девушек. Она никогда не пыталась флиртовать со мной, а скорее относилась снисходительно, как к младшему брату. О чём бы я ни говорил, выражение её глаз всегда оставалось нейтральным, только дальнейшими словами она подтверждала своё любопытство или удивление. Её тайная жизнь, её отшельничество манили меня, а красота ошеломляла. И сейчас мне было мучительно думать, что я могу потерять её и больше не видеться ни дня с этой загадочной синьориной. Я был точно околдован.

И представить нельзя, что творилось в моей душе, когда на следующий день Лилу не явилась. Я бродил в горах, пытаясь отыскать её дом, но не мог найти тех ориентиров, которые запоминал накануне по пути. Я утешал себя тем, вернее, убедил себя в том, что Лилу могла заболеть и не выйти из дома. Я не желал думать, что она сдержала своё обещание больше не показываться мне на глаза. В отчаянии во второй половине дня я даже вышел на площадь и стал подавать знаки, ведь, возможно, что как раз в этот самый момент она наблюдала в телескоп и могла видеть мои страдания.

– Такое ощущение, что вы подавали кому-то условные сигналы, – сказал продавец мясной лавки, когда я зашёл туда за булочками с изюмом.

– Так и есть, и надеюсь, что меня заметят.

– Уж не Лилу ли должна заметить?

– Возможно, – уклончиво отозвался я и поспешил уйти.

Мне не хотелось разговаривать с местными. Я хотел побыть в одиночестве, поэтому постарался добраться до своей комнаты незаметно, и мне это удалось. Печатная машинка так и пылилась в углу, я уже давно оставил всяческие попытки сочинить что-нибудь путное и перестал думать, что когда-нибудь вообще стану писателем. Теперь я мечтал лишь о семейной жизни с прекрасной красавицей среди какой-нибудь живописной местности.

Я не находил себе места весь вечер, а назавтра повторилось всё то же само. Лилу не появилась, а я бродил по горам в надежде, что она заметит меня и сжалится. Часы ожидания слились для меня в бесконечность. Её отсутствие продолжалось несколько дней, сколь точно я не мог назвать, потому что погрузился в меланхолию и перестал замечать что-либо. Я грезил наяву, мечтал и постоянно вспоминал о былых встречах, перебирая в памяти лучшие моменты.

Как-то я снова отправился в горы, где-то лазил, бродил и неожиданно наткнулся на Лилу. Она стояла как дикая серна на моём пути, а я опешил и замер, не веря глазам своим, а потом протянул руку, дабы убедиться, что она настоящая, а не просто очередное видение из моей головы.

– Прости, Джонатан, за то, что не приходила раньше. Я понимаю, как тяжело тебе было в эти дни, но поверь, я мучилась не меньше.

– Лилу, милая моя, я так рад тебя видеть! – я крепко обнял её. – Я думал, ты уехала, бросила меня. Я думал, что никогда не увижу тебя снова.

– У меня не было мыслей о переезде. Я размышляла над твоими словами, точнее, над твоим предложением, – она мягко отстранилась.

– И что решила? – я взглянул на неё, пытаясь прочесть по глазам.

– Решение очень трудно мне далось, поверь. Я не хочу, чтобы ты превратно думал обо мне, ты ведь ничего обо мне не знаешь. Я хочу рассказать о своей жизни, рассказать всё без утайки, и только потом я могу ответить согласием на твоё предложение, если оно останется в силе.

– Я с радостью выслушаю тебя, но заверяю, мои чувства к тебе вечны и неизменны. Я люблю тебя больше собственной жизни.

– Не надо, Джонатан, не говори таких слов, пока не выслушаешь до конца обо всём.

– Тогда рассказывай, – потребовал я и взял её за руку. Обе мои мечты вот-вот должны сбыться.

Лилу не отняла руки и лишь переплела свои пальцы с моими. Моя душа возликовала – в кои-то веки моя красавица вела себя как положено.

– Давай пойдём ко мне домой. Я не хочу, чтобы нас услышали, вдруг кто-то гуляет поблизости.

– Я ждал достаточно, несколько минут ничего не изменят. Рядом с тобой просто шагать мне тоже приятно.

– Ты не первый, кто мне это говорит, – с лёгкой ноткой грусти отозвалась она.

Скоро мы подошли к её дому с ветряком и солнечной батареей на крыше. Мне оставалось только гадать, как я не нашёл его раньше, потому что дорогу было достаточно легко запомнить тому, кто уже побывал здесь.

Мы расположились в ротонде. День был жарким, и тень от крыши доставляла немного прохлады.

– Не хочешь чая? Фруктов? – предложила Лилу, но я отказался, желая лишь пищи для ума. – Тогда я начну.

Она немного помолчала, как бы набираясь решимости, а потом просто сказала:

– Я родилась в 1920 году.

– Но тогда тебе сейчас должно быть восемьдесят лет.

Я, конечно, не поверил ей.

А кто бы поверил на моём месте молодой девице, которая говорит, что по возрасту годится вам в бабушки?

– Да, это так. Я говорю правду. Но, пожалуйста, не перебивай меня. Если я не расскажу сейчас, то уже никогда не осмелюсь на это.

– Хорошо.

– И ещё, поклянись никогда никому не рассказывать о том, что сейчас услышишь. Никто не должен знать о том, что я сейчас расскажу. Это очень важно для меня.

– Клянусь своей честью, жизнью и любовью к тебе, что буду молчать, и всё сказанное здесь останется в тайне.

Я прижал обе руки своей любимой к сердцу и поцеловал их, после чего Лилу начала свой рассказ.

Часть вторая

Я родилась в 1920 году и была пятой дочерью в семье. Береника, Морелла, Лигейя, Элеонора – так звали моих сестёр, а моё имя было Аннабель Ли. Такие имена дал нам отец, потому что он был страстным поклонником Эдгара Алана По и даже написал несколько статей и монографий о нём.

Наша мать была настоящей красавицей, и она была настолько влюблена в собственного мужа, что поддерживала любые его решения и никогда ему не перечила. Все мы во многом унаследовали эту покладистость её характера и красоту и мягкость линий её лица. Пятеро детей почти что отняли у неё здоровье, поэтому родители частенько уезжали в путешествия, а мы оставались под присмотром частных воспитательниц. Отец был ярым защитником всего американского, а потому родители никогда не бывали в других странах, но изъездили все штаты.

Я выросла в эпоху джаза. Ревущие двадцатые, так их называли. В детстве я ни в чём не знала нужды и жила беззаботно, как и большинство американцев в то время. Деньги и шампанское лились рекой.

С ранних лет каждая из моих сестёр должна была знать в подробном пересказе произведение По, связанное со своим именем, и уметь анализировать его. Мне повезло больше остальных – моё стихотворение оказалось самым коротким и простым для запоминания.

Иногда некоторыми вечерами мы собирались всей семьей, и кто-нибудь из нас читал вслух остальным книги самой разной тематики. Такое чтение всегда доставляло удовольствие, и мы, дети, с нетерпением ждали этих семейных вечеров, тем более что они выдавались не каждый день. Много знаний мы получали из этих книг, потому что отец не был приверженцем достойного женского образования. Он считал, что его дочерям надо всего лишь удачно выйти замуж, поэтому все мы получили только домашнее образование. Ни одна из нас не знала иностранного языка.

Все мы были очень красивы, поэтому с ранних лет мои сёстры уже интересовались мальчиками, а мальчики влюблялись в моих сестёр. Я же во всём повторяла за старшими и очень любила играть в «любовь». Когда мои сёстры расцвели и стали очень хорошенькими, женихи не заставили себя долго ждать, и в скором времени все они вышли замуж, кроме Береники. Только один моряк сделал ей предложение, но в то время отец не одобрял браки с мужчинами, у которых нет состояния, поэтому старшая сестра так и осталась старой девой. И она оставалась одинокой, когда я покинула семью.

Наступил 1939 год. В Штатах в это время никто ещё не слышал о войне и не думал об опасностях недалёкого будущего, но беспечная жизнь уже осталась позади.

Однажды я гуляла с Береникой в общественном парке. Обе мы были одеты безупречно, дабы на нас обращали внимание.

– Смотри, Анли, как этот мужчина глядит на нас, – вдруг сказала мне сестра.

Отец был сторонником того, чтобы нас всегда называли полным именем, но меж собой, когда он не слышал, мы звали друг друга уменьшительно. Ника, Лия, Элла и Нора были мы меж собой, а меня прозвали Анли, потому что у меня у единственной в семье было двойное первое имя.

Я посмотрела в ту сторону, куда указывала сестра. На лавочке близ дуба сидел хорошо одетый господин неопределённого возраста, но, несомненно, ещё молодой, небрежно опирающийся на изящную трость. Незнакомец неотрывно смотрел на нас, но чувство подсказывало мне, что мной он интересуется больше, чем сестрой. В ту пору ей было уже двадцать восемь лет.

Я слегка улыбнулась той самой загадочной улыбкой, которая так славно удалась Винчи на портрете Моны Лизы, потупила глазки, а потом снова взглянула на незнакомца. Он был очень красив, но помимо красоты что-то ещё меня в нём привлекало. Он мог быть приезжим, каким-нибудь богачом англичанином, потому что прежде я никогда не встречала таких красивых американцев. Мне казалось, что я вижу в нём британский лоск и импозантность, но на самом деле такие качества были мною ему приписаны. Я едва ли имела представление в ту пору, как на самом деле выглядят европейцы.

Решив потянуть время, я неспешно поправила шляпку (в то время женщины ещё носили головные уборы), а потом снова посмотрела в сторону лавочки, но незнакомец уже читал газету и не обращал на нас никакого внимания. Я тут же потеряла к нему всякий интерес и забыла о нём до того самого дня, когда мы с Никой опять оказались в парке.

В этот раз незнакомец шёл нам навстречу, и мы прошли мимо него. Я якобы была увлечена разговором с сестрой, но, когда мы поравнялись, я смело посмотрела в его глаза, и он слегка мне кивнул. Потом мы свернули на боковую дорожку, и через какое-то время незнакомец снова попался нам уже сидящим на лавочке.

– Анли, похоже, ты понравилась этому господину. Как думаешь, он осмелится подойти к тебе? – шепнула мне Ника.

– Давай лучше подразним его. Усядемся на эту вот скамейку и будем делать вид, что нам очень весело, и при этом будем посматривать на него, – предложила я и первая села.

Ника присоединилась и стала рассказывать мне один презабавный случай, от воспоминаний которого мы всегда хохотали, поэтому нам действительно стало очень весело. Я придала себе беззаботный вид, но в то же время краем глаза следила за незнакомцем, который посматривал на нас с противоположной скамеечки. При нём же была его неизменная тросточка.

– Этот мистер Смит очень даже ничего. По костюму видно, что богат. Представь, если он ещё и щедр. Любая захочет стать его женой.

– На мой вкус он очень красив, – не утаила я от сестры своих чувств.

– Хочешь, я оставлю тебя? Отойду в сторонку, а ты не теряй даром времени. Если ничего не выйдет, ступай к карусели. Буду ждать тебя там.

Я благодарно пожала Нике руку, и она ушла прочь. Она была очень великодушна, в своём возрасте уступив мне мужчину. Я жалела, что её красота пропадает даром и скоро увянет, но для себя тоже хотела счастья.

В следующий раз я увидела сестру только через долгие годы.

Как только она исчезла из моего поля зрения, красивый господин встал и пересел на мою скамью. Я сделала вид, что страстно поглощена изучением клумбы.

– Сегодня такой хороший день, – сказал он приятным грудным голосом с акцентом, что делало его ещё более привлекательным в моих глазах.

– Точно, – кратко отозвалась я.

– Если бы вам вдруг предложили отправиться на другой континент, что бы вы ответили?

Такого вопроса я не ожидала, но ответ нашёлся мгновенно.

– Я уехала бы не раздумывая, если такое решение приняла бы моя семья или же если бы на другом континенте была родина моего мужа.

Я посмотрела на мужчину, и наши взгляды пересеклись. Какое-то неизвестное чувство вдруг охватило меня, и дрожь пробежалась по телу. Этого не объяснить словами, словно я нашла что-то, что давно потеряла, но забыла об этом – такое бывает, когда встречаешь родственную душу.

– Как вас зовут?

– Аннабель Ли.

– Альберт, просто Ал. Приятно познакомиться!

– Мне тоже, – я слегка улыбнулась, потупила глазки и снова стала разглядывать клумбу.

Вдруг что-то кольнуло меня в плечо, я вздрогнула и потеряла сознание. Когда я пришла в себя, то не могла пошевелиться совершенно, даже глаза открыть не могла, всё моё тело парализовало, и только слух мой меня не подводил, и через какое-то время я сообразила, что еду в автомобиле. Мне стало страшно, я хотела кричать, но не могла. Сильнейшим образом застучало сердце, и я вновь потеряла сознание.

Когда я очнулась, то долго не могла понять, где нахожусь. Лёгкое потряхивание и равномерный вибрирующий гул позволили мне предположить, что я плыву на корабле. Впоследствии я узнала, что действительно находилась на борту одного из трансатлантических лайнеров.

Я довольно часто теряла сознание или же спала. Я сама не понимала своё состояние оцепенения и не могла дать ему названия, а минут бодрствования было немного, однако я не чувствовала ни усталости, ни боли, ни каких-либо других неприятных ощущений. Я не хотела есть и не испытывала никаких других потребностей. Хорошо знакомая с творчеством По, я могла бы сравнить своё состояние с глубокой летаргией. Я совершенно не представляла, сколько времени прошло с момента моего оцепенения.

Находясь в сознании, я могла думать лишь о своей семье. Я сильно переживала, потому что знала – родные очень тяжело перенесут моё исчезновение, особенно мама. Дальнейшая участь тревожила меня не меньше. Я чувствовала, что мой новый знакомый где-то рядом, и боялась его. Иногда мне хотелось забыться сном, чем влачить такое состояние вне окружающей действительности, запертой в собственном теле как в тюрьме; иногда я считала, что это просто дурной затянувшийся сон и вот-вот я проснусь.

Через мгновения или сотни лет обстановка сменилась: сперва меня везли на поезде, а потом на автомобиле.

В очередной раз я пробудилась, заслышав скрежет открывающихся ворот. Кто-то говорил на неизвестном мне языке, лаяло несколько собак. Я поняла, что развязка близка и испугалась. Заговорил высокий визгливый голос, потом снова мужской, а затем чьи-то руки переложили меня на что-то жёсткое и неустойчивое и куда-то повезли. Прежний мужской голос с кем-то заговорил, но речь его собеседника звучала как-то механически, как бывало в первых звуковых фильмах и первых записях на восковых валиках фонографа.