Система философии. Том 3. Эстетика чистого чувства

Среди всех видов обладания познанием ощущение образует наиболее сложный, оправдание которого предполагает весь предметный аппарат чистого познания. На примере ощущения следует понять, что психология не может обладать самостоятельностью, кроме как систематической; что поэтому она не может начинать самостоятельно. Ведь уже ее первое понятие – понятие ощущения – остается украденным, если она не берет у логики его оправдания, если она не заимствует у нее уже его определение.

Ощущение, согласно его логическому значению, содержит в себе указание на действительность; следовательно, в нем начинается порождение собственного содержания.

Однако порождение содержания уже началось в движении как зачатке содержания. Поэтому порождение ощущения должно восходить к его истоку в чувствовании и в его квалификации как движения. Теперь мы можем объединить эти две абстракции. Порождение ощущения должно восходить к чувству движения. Но как тогда возникает прогресс при этом регрессе?

Зародыш содержания был найден через различение абстракций сознания и движения в чувствовании. Это различение осуществилось в корреляции. Таким образом, различение оказалось первым средством для нахождения пути к содержанию. Различение должно применяться и далее как средство в построении сознания. Ведь различение – это средство для формирования новых абстракций. И только в таких абстракциях можно пытаться строить сознание. Различение является необходимым средством уже потому, что каждая новая ступень всегда основывается на различении с истоком чувствования, которое как исток должно сохраняться в релятивистских приложениях предшествующих ступеней. Это – положительный смысл относительного чувства.

В отличие от движения, ощущение обозначает начало собственного содержания. И мы согласны с древнегреческой точкой зрения, возрожденной в современной физиологической психологии, согласно которой всякое ощущение есть развитие из тактильного ощущения. Тактильное же ощущение – это движение на поверхностях осязания. Мы уже рассматривали это и с точки зрения его значения для возникновения эстетики.

Чувство ощущения, однако, образует для этого развития специфического ощущения посредствующее звено, без которого пришлось бы обойтись и которое, конечно, сенсуализм не замечает. Как может ощущение возникнуть из движения, которое само мыслится как ощущение, а не как чувствование? Как может одно ощущение возникнуть из другого того же рода? И как вообще может ощущение возникнуть из ощущения другого рода? Эти вопросы оттесняются или даже не возникают, потому что ощущение, по аналогии со своим материальным субстратом, иллюзорно мыслится как изолированная вещь, и потому что между этими вещами, этими вещеподобными образованиями сознания, само сознание мыслится как действующий фактор. Так устойчиво сохраняется мифологическое представление о душе, которая трудится за своим ткацким станком и в самостоятельных актах свободного обзора распределяет свои образования, словно она как самостоятельное образование приводит их к творению. Если такой способ новообразования сознания уже противоречит понятию развития, то тем более – методологии порождения. Поэтому ощущение не может возникнуть из другого ощущения. В таком случае оно возникало бы заново.

Ощущение возникает из чувств движения. Это – предпосылка возможности возникновения новой ступени сознания в ощущении. Новая ступень должна быть новой только согласно своему понятийному значению. Для построения сознания посредством порождения новизна не должна разрывать связь с истоком сознания, который должен сохраняться для каждой новой ступени. Через чувство движения эта связь устанавливается и поддерживается. Так ощущение стало новой ступенью сознания на методологическом основании порождения. И теперь оно может представлять содержание, которое оно возвещает и которое оно должно представлять как логическое притязание. Теперь этой логической репрезентации соответствует и его психологическое определение. Чувство движения – необходимая и достаточная предварительная ступень для ощущения.

Достаточная, конечно, только как предварительная ступень. Сама ступень основывается еще на другом положительном условии. Логическое значение ощущения – указание на содержание действительности. Этому весу должна соответствовать и психологическая определенность. Так ощущение становится специфическим чувственным ощущением, согласно чувственным качествам, которые физиологически различимы на физическом теле.

Однако эта абстракция содержания в ощущении должна быть так же согласована с истоком чувствования, как мы это должны были сделать для движения. Если один вид ощущения должен переходить в другой, если одно ощущение одного вида должно следовать за ощущением того же вида, то никогда не должно отсутствовать посредничество относительного чувства. Ни зрительное ощущение не может развиться из тактильного, ни одно тактильное ощущение из другого без того, чтобы между ними не лежало относительное чувство, из которого может произойти развитие, тогда как в противном случае оно было бы творением нового. Всегда относительное чувство должно быть посредником.

4. Чувство ощущения

Если это называют тоном ощущения, то чувство ощущения, напротив, проясняет, что тон ощущения может сохраняться за пределами содержания ощущения. Иначе это было бы чудом, которое, однако, при нашей терминологии разрешается в простое, но необходимое требование. Если новое ощущение, даже того же вида, должно иметь возможность возникнуть, то оно может возникнуть только из чувства ощущения предшествующего ощущения.

Ощущение – это не различение одного ощущения от другого. Тогда различение не было бы средством объяснения или описания. Ощущение – это различение от чувства ощущения предшествующего ощущения. Чувство ощущения сохраняется, даже когда ощущение прошло. И оно должно сохраняться, если новое ощущение должно иметь возможность возникнуть. Как можно помыслить это сохранение? Так можно спрашивать только согласно методу порождения, и он дает точный ответ: для возникновения – сохранение. В ином смысле здесь возник бы недопустимый вопрос осознанности, как он может возникнуть и для ощущения только недопустимым образом.

Чувство ощущения имеет еще другое значение, которое особенно важно для эстетического чувства.

Подчеркнутому ощущению, чувству, приписывают силу, длительность, интенсивность. Мы можем здесь отказаться от исследования для понятия ощущения возможности его связи с понятиями величины. Мы можем перенести это наделение указанными понятиями с ощущения на чувство ощущения. В нем они не образуют противоречия. Чувство ощущения может обладать интенсивностью и длительностью. Ибо длительность измеряет сохранение относительной промежуточной ступени между двумя ощущениями. Интенсивность обозначает преобладание чувствования над содержанием в чувстве ощущения. Так это – исполнение относительной ступени сознания, которое обозначается интенсивностью, словно происходит истощение сознания этим содержанием и через него. Однако это не столько истощение содержанием, сколько чувством ощущения, которое создает впечатление интенсивности. И здесь тоже нет определенности содержания в чувстве; связь с содержанием основывается только на связи чувственного приложения с ощущением.

Мы должны здесь уже сделать отсылку к эстетическому чувству. Направления в искусстве часто различаются в зависимости от преобладания, которое в них приобретает чувство ощущения, и в зависимости от соотношения, в котором в нем господствует интенсивность или ясность. Ясность основывается на различении содержания, интенсивность же – на продолжающемся действии чувственного приложения, которое затрудняет различение содержания, уже тормозя его оформление. Содержание всегда только содержание ощущения. Чувство ощущения может иметь только наполненность. Интенсивность – не содержание. Это различение справедливо уже для чувства ощущения; тем более оно должно быть усилено и утончено в эстетическом чувстве, которое в двух главных видах сознания имеет ступени в качестве предпосылок, для которых чувство ощущения является, так сказать, лишь предварительной ступенью. Но как таковое оно сохраняется и действует и в зрелом эстетическом чувстве, как ни одно эстетическое сознание не может обойтись без ощущений, а значит, и без чувств ощущений.

Поэтому для зрелости и чистоты эстетического чувства всегда возникает конфликт с чувствами ощущений, и это вытекает из их понятия как относительной ступени и из их отношения к содержанию: эстетическое содержание не может быть обосновано в них. Лишь общая диспозиция сознания, проявляющаяся в удовольствии и неудовольствии, звучит и в чувстве ощущения, когда оно как составная часть эстетического чувства естественным образом участвует в его формировании. Однако если чистота эстетического чувства не может быть обоснована в этом относительном чувстве, то первобытная сила чувствования, общая диспозиция сознания, не должна становиться слишком заметной при конструировании эстетического чувства. Здесь кроются опасности, связанные со значением этой общей диспозиции сознания в удовольствии и неудовольствии, которые угрожающе проявляются в чувстве ощущения. Ведь удовольствие и неудовольствие остаются теми невыразимыми поворотами, в которых движется чувство ощущения, как будто бы оно могло в них самоопределяться.

Чувство ощущения в своей относительности теперь проявило себя как самостоятельная ступень сознания. Оно образует связь между ощущением и ощущением, причем как между ощущениями одного рода, так и разного. Однако в этом предположении скрыта ещё большая трудность. Если чувство ощущения обосновывает возможность того, что из одного ощущения может возникнуть другое, то это обоснование должно быть ограничено возникновением второго ощущения лишь постольку, поскольку оно мыслится так же изолированно, как и первое. Однако при такой необходимой изоляции сознание не может остановиться; в этом случае оно не смогло бы прийти к оформлению содержания. Ощущение само по себе ещё не есть содержание; равно как и второе, и первое. Содержание в его подлинном значении возникает лишь из двух ощущений, поскольку они вступают в отношение друг к другу. Именно на отношении основывается, в нём совершается содержание. Этот основной принцип для определения содержания обосновывается логикой.

Отсюда возникает важный вопрос: как возникает это отношение? И вместе с ним возникает предварительный вопрос: как возникает множественность ощущений? Ведь если заранее не возникла эта множественность ощущений, если два ощущения не были даны как два, то отношение между ними не может сформироваться.

5. Мышление

Так мы неожиданно подошли к задачам мышления. Само ощущение вызвало мышление; не ощущение в его единстве, а в его двойственности. Это уже учил Платон на примере самой двойственности. Конечно, вопрос возвращается к единству ощущения. Однако этот вопрос, пожалуй, касается только логики; для построения сознания, которое мы здесь рассматриваем, достаточно связи с проблемой множественности. Таким образом, множественность предстаёт перед нами как первая задача в работе с материалом ощущения, и первое достижение мышления должно состоять в её обработке. Опять же, мы не можем спрашивать, как мышление в глубинных основах сознания может это осуществить. Это был бы вопрос об осознанности. Мы можем лишь, в соответствии с методом порождения, спросить, какие способы порождения выступают в мышлении как таковом для решения этой задачи.

Уже при возникновении ощущения из чувствования была задействована дифференциация. На этом первом этапе она может быть достаточной, поскольку здесь она представляет собой лишь реакцию чувствования на внешний раздражитель и выражает значение сознания. Это сознание ещё может считаться чем-то вроде рефлекса. Ведь это только самое начало сознания, его исток. Дифференциация здесь – это просто ощущение, ещё не мышление. Она есть, она представляет лишь абстракцию ощущения; но теперь речь идёт о проблеме двух ощущений как двойственности. Достаточно ли для этой ступени сознания одной лишь дифференциации, которая всегда имеет побочный смысл различия?

Дифференциация уже не достаточна в своём отрицательном значении, то есть как отделение одного ощущения от другого, потому что само это отделение недостаточно, ведь важна именно связь, которую представляет двойственность. Разве сама дифференциация уже есть связь?

Мышление уже в ранней греческой философии понималось прежде всего как связь, как синтез. Но, конечно, одной связи тоже недостаточно; двойственность – это не только связь, но прежде всего разделение. И возникает вопрос, не остаётся ли разделение изначальным достижением, от которого зависит и связь, в которой оно само уже осуществляет часть своего значения, пусть даже только часть. Это значение разделения, которое само должно осуществлять связь, не может быть осознано через дифференциацию. Дифференциация даже не формулирует проблему. Она уже предполагает элементы, между которыми проводит разграничение. Напротив, важно понять, что сами элементы, во множественности, впервые становятся порождаемыми через дифференциацию. Это выходит за пределы смысла дифференциации.

Поэтому логика чистого познания использует термин обособление, которое осуществляется как выделение. Таким образом, в обособлении элементы порождаются, выделяются. И тем самым одновременно подготавливается связь. Но и связь не соответствует методологии порождения. Объединение, образование единства – вот подходящее выражение, которое уже выдвинула греческая философия. Множественность как таковая есть единство. Она не только обособление, но в равной мере объединение.

Единство обозначает задачу мышления. Связь – это образное выражение, которое недостаточно обозначает проблему. Объединение означает единство во множественности, множественность как единство. И поэтому оно включает в себя и обособление. Ведь единство множественности – это не связь, не соединение и не какая-либо иная форма скрепления, а основано на порождении множественности, на её выделении под ведущим понятием объединения в множественность.

Всё это – мышление, чистое мышление. Но логике требуется немало подготовительных средств, чтобы привести эту задачу мышления к решению. Здесь совершенно очевидно подтверждается наш тезис о систематическом значении эстетики. Сама наука об искусстве почувствовала необходимость спуститься в эти глубины научной логики. Она не остановилась на так называемой психологии, а взялась за рассмотрения, которые являются собственным достоянием логики, если не метафизики в её научном смысле. От понятия движения она была вынуждена перейти к понятиям пространства и времени и даже к понятию множественности. Тем самым она покидает единственно спасительный метод развития, который оперирует сравнением, комбинацией, ассоциацией и всеми этими тупыми и слепыми скрепляющими средствами, всегда лишь затуманивающими подлинную проблему. Множественность сама по себе, тем не менее мыслимая как единство, становится здесь явно признанной проблемой.

Многообразие созерцания, которое до сих пор составляло слабое место в кантовской постановке проблемы познания, тем самым отвергается. И вместе с этим отпадает последнее основание для различения чувственности и рассудка. Чувственность больше не может поставлять многообразие, поскольку это многообразие становится проблемой как множественность. Множественность означает чистую множественность, произведённую множественность. Эту чистую множественность можно мыслить как единство, каковым она и должна быть, если различение основывается на объединении, под руководством которого оно должно осуществляться. Таким образом, старые лозунги сенсуализма и эмпиризма больше не могут помочь; они осознаются в своей несостоятельности, и теперь привлекается априоризм и идеализм познания. От науки искусства традиционная логика может теперь научиться тому, как ей следует вести своё ремесло. Проследим теперь эту задачу далее согласно нашей методологии.

Чувство ощущения однородно с чувством движения. Движение уже тоже есть содержание, зачаток содержания. А ощущение содержит более развитое содержание, но тоже лишь в зачатке; ибо только множественность ощущений может довести содержание до исполнения. Однако эта множественность уже не есть ощущение, которое как раз означает лишь этот зачаток исполнения. Множественность есть мышление. Мышление означает порождение содержания, осуществление его исполнения. Поэтому чувство ощущения и чувство движения следует рассматривать как однородные по отношению к содержанию, и полностью они таковы в аспекте чувства.

Если мы теперь поместим новое достижение сознания – как мышление – в множественность, которая должна формироваться на основе ощущений, то мы сначала обращаемся к чувству ощущения, в которое каждое отдельное ощущение должно вливаться. Однако это чувство ощущения, как в отношении самого ощущения, так и особенно в отношении чувственного аспекта, одновременно является чувством движения. В нём следует признать более естественный источник возникновения множественности. Множественность есть первое осуществлённое содержание. Но движение есть источник зачатка содержания, из которого само ощущение выводится. Поэтому в чувстве движения следует искать мост для связи ощущения с ощущением.

Это чувство движения действует, однако, и в чувстве ощущения. Ибо ощущение есть движение. И если оно не должно оцениваться лишь как реакция и рефлекс, то этим оно обязано движению, которое, как таковое, всегда есть побуждение и порождение сознания. Таким образом, вопрос о порождении множественности ощущений возвращает нас к порождению сознания в движении; точнее, к чувству движения.

Этика чистого воления, чтобы обосновать эту чистоту, должна была выявить в движении, каковым воление должно осуществляться, чистый, интеллектуальный фактор, и она определила его как тенденцию. В тенденции чувство ощущения действует как чувство движения, изначальный характер движения сознания проникает в чувство ощущения. Чувственный аспект содержит в себе эту изначальную ценность сознания как движения. Если теперь ставится вопрос: как может возникнуть множественность ощущений? – то ответ может звучать так: она вырывается из чувства движения, которое содержится в чувстве ощущения согласно его чувственному аспекту.

Это вырывание больше не является просто общим побуждением движения, но в нём, согласно задаче множественности, это стремление вовне одновременно становится удвоением. Ибо в противном случае в нём не было бы нужды; тогда можно было бы удовлетвориться сознанием движения, самим чувством. Тенденция означает множественность тенденций; как раз для возникновения множественности она и была придумана. Она есть множественное в своём понятии. Она означает продвижение от тенденции к тенденции, следовательно, продвижение от одного ощущения к другому.

Если теперь проблема множественности, согласно методологии порождения, требует обособления и объединения, то оба этих направления в порождении множественности осуществляются тенденцией. Стремление вовне порождает обособление, особенно в своём продвижении от тенденции к тенденции. Тенденции порождают обособление. И, в свою очередь, в этом своём неудержимом продвижении они одновременно порождают объединение. Таким образом, они образуют источник формы ряда, в которой осуществляется всё содержание сознания. Но сам ряд есть лишь выражение множественности, за исключением того случая, когда он является бесконечным рядом, что здесь не принимается во внимание.

В традиционной терминологии ряд представляется во времени и пространстве, то есть в образах последовательности и сосуществования. Они оба суть лишь образы; ибо оставляют без обсуждения два вопроса: во-первых, откуда берутся элементы, которые так упорядочиваются? И во-вторых: как эти порядки приходят к порождению? Снова видно, что время и пространство не могут быть поставлены впереди способов порождения мышления; они не могут быть чем-то особенным, поскольку содержат в себе собственные задачи мышления.

6. Применение в искусствознании

Искусствознание дает прекрасное подтверждение этому направлению чистой логики. Оно постепенно отказывается от эмпирических штампов и больше не задерживается на психологическом рассмотрении человека и его телесных ощущений. Оно сводит ритм ко времени, а симметрию и пропорциональность – к пространству. Более того, становится ясно, что во ритме осуществляется время, а в симметрии и пропорциональности – пространство. Однако все эти основные понятия искусствознания суть чувства движения. Их содержание заключается исключительно в том, что они порождают движение, вернее, что они создают переход от движения к движению.

Подобно тому как тенденция включает в себя множество тенденций, так и ритм основывается на этом продолжении чувства движения. А симметрия и пропорциональность создают рядоположенность, измеряя последовательность и на основе этого измерения осуществляя объединение последовательного. Таким образом, из тенденции, точнее, из присущей ей множественности, заложенной в самом ее понятии, возникает порождение самой множественности в двух ее направлениях – как разделение и как объединение. Разделение проявляется в стремлении вовне, а объединение – в продвижении этого стремления, которое в нем самом уже предполагается.

Мы можем также указать на тот момент, который логика чистого познания выделила во времени, поскольку она стремится доказать, что антиципация является ее основной деятельностью. Антиципация ясно показывает, что время отнюдь не есть порядок следования одного за другим, а скорее порядок порождения следования. Не за прошлым следует будущее, а за порождением будущего следует порождение прошлого. Разделение исходит из будущего, и только от него начинается объединение в этом порядке следования. Подобные изменения происходят и в порядке пространства, поскольку он понимается не просто как рядоположенность, а в соответствии с тотальностью бесконечного ряда.

Можно попытаться провести аналогию между отношением времени и пространства, с одной стороны, и симметрии и пропорциональности – с другой, и ритмом – с третьей. Разделение и объединение двух элементов, а также тенденция, включая ее повторение, – это и есть основная форма ритма. Но ритм – это эстетическая фундаментальная форма. Его модификациями являются симметрия и пропорциональность. Симметрия – это парность вправо и влево, которая, в свою очередь, есть лишь форма направленности изначальной парности ритма. А пропорциональность – это наслоение таких пар вверх и вниз.

В этом направлении чувства движения возникает глубина – третье измерение пространства. Однако исходной единицей для этого измерения является вовсе не туловище, как и для симметрии, а сам ритм, в соответствии с которым тенденция стремится к тенденции. Этому понятию ритма соответствует и антиципация, составляющая сущность времени. Таким образом, ритм оказывается более глубоким единством, чем то, которое могло бы быть образовано туловищем. Его единство, гармония, которую он осуществляет и которая является его задачей и содержанием, заключается скорее в единстве самого человека, которое строится в ритме.

Таким образом, обнаруживается, что чувство движения, или, точнее, чувство ощущения в его множественности, которая является делом тенденции, одновременно порождает содержание сознания – содержание, которое еще не возникает в изолированном ощущении. Рассматривая основные эстетические формы, мы обнаружили это содержание преимущественно в его субъективном направлении. Однако пространство, даже в большей степени, чем время, непосредственно показывает, что содержание порождается и в объективном значении. В этом объективирующем направлении заключается особая значимость мышления. Мышление порождает объект.

Объективацию также принято называть представлением. Однако представление уже означает нечто большее, чем ощущение, которое само по себе есть лишь изменение состояния, факт наличия сознания. Но представление, хотя в этом слове и обозначается объективация, может также, как и сам этот термин, означать репрезентацию. Это повторение противоречит порождению. В этом и заключается основная ошибка термина «представление», которую для искусства лишь усугубляет фантазия. Здесь содержание всегда уже дано, и речь идет лишь о его повторении, о приведении его к возвращению. Собственно, фантазия не способна на большее, даже если она либо вызывает возвращение сложными средствами, либо после совершившегося возвращения приступает к собственной обработке. Данное всегда остается данным, даже если оно должно быть изменено. В отличие от этого, мышление всегда должно быть порождением, и как продукт мышления объект становится чистым предметом познания, а в нем – наукой. И точно так же мышление, поскольку оно является основным элементом эстетического чувства, может возвысить его содержание до чистого содержания, до предмета чистого эстетического чувства.