Остановка: Созвездие Близнецов. Семейная сага

Она ехала домой на совхозном крытом грузовичке, не подавая вида, что расстроена. Да что там расстроена! Она в полной растерянности. Как быть дальше? Что предпринять? Попросить адрес Семёна? Не дадут – с чего бы? А вдруг с ним что-то случилось? Беспорядки, сказали… Хоть бы письмо написал или дал телеграмму, он-то адрес знает…

Такие мысли ворочались в Валиной голове, в то время как она болтала с «артистами», обсуждавшими репетицию. И только добравшись до дома, молча скинула пальто с валенками и бухнулась на диван. Она не плакала, хотя в горле стоял ком, она думала.

Пролежав так почти час, отправилась к родителям забирать мальчишек. Приехавший из санатория отец помог ей отвести детей. Он был рад вернуться домой, и с матерью они уже выпили за встречу, но сейчас это Валюшку не раздражало. Ей было всё безразлично. Всё, что не касалось их с Семёном отношений, потускнело, отодвинулось и уже не имело на неё былого влияния.

Надо забыть о Семёне, решила она, слушая вполуха перепалку Родика с дедом. Раньше бы она одёрнула сына за капризный тон, но теперь их реплики звучали фоном тому главному, что рождалось прямо сейчас в её жизни. С этого дня она будет, как Марго, деловая и смелая. Будет заботиться о себе и сыновьях и ни на кого больше не надеяться. Ни на кого!

С тех пор всё пошло, как по накатанному. Что-то в Валькиной душе надломилось и острым краем отрезало ту сердечную пуповину, которая связывала с прошлым. Это не было депрессией или отшельнической тягой к одиночеству. Пожалуй, Валюха даже стала более общительной. Только сердце её замолчало, а поступки диктовались уже не чувствами и порывами, но прагматичной пользой и необходимостью.

Она подала на развод и одновременно на алименты, приложив к заявлению копии свидетельств о браке, о рождении Родиона и Семёна. В суде спокойно встретила еле сдерживаемое бешенство Рудольфа, на все его выпады Валя отвечала односложно: «Отказывайся уж сразу от обоих». Ядовитые оскорбления свекрови игнорировала, будто и не слышала.

Совещание судейских длилось недолго: Цыкину Рудольфу Евгеньевичу – алименты на двоих детей в размере одной трети от заработка, Цыкиной Валентине Александровне – девичью фамилию Фомичёва. На крыльце суда Валя и Рудик развернулись и, не прощаясь, пошли в разные стороны. Нина Романовна выкрикнула вслед «шлюху» и «авантюристку», но Вальку это нисколько не задело.

Она гордилась своей стойкостью и спокойствием. Ей не приходило в голову, что это последствия травмы, что отмершая ткань потеряла чувствительность, а живая только рубцуется. И от того, каким будет этот рубец, зависит её будущее. Если зарастёт удачно – боль покинет её обновлённое тело, а ежели с воспалением и лихорадкой – навсегда поселится, мучая острыми рецидивами.

Но пока Валентина напоминала автомат: делала всё, что было нужно для жизни её маленького семейства, будто выполняя кем-то созданную программу. Она развела ещё больше кур и кроликов, купила по дешёвке дойную козу, вытребовала в сельсовете пустующее поле и засадила картошкой, капустой и тыквами. В огороде у неё тоже было всё засеяно-засажено, три яблони и старая вишня прекрасно процвели, кусты смородины и крыжовника грозили большим урожаем, лука и чеснока должно было хватить на год.

Мальчики почти всё время находились под присмотром бабки и деда, а Валюха, получив от Марго в подарок мотоблок, древним пахарем окучивала картошку, косила за домом траву для скотины. Родительский огород тоже был на ней, отец всё болел, дышал с хрипами и кашлял, сплёвывая густую зелень в свёрнутые из газет кулёчки. Развёл пчёл, четыре улья были отнесены за забор, ближе к лесу. Валька пчёл остерегалась, от их укусов начинался приступ астмы.

Стояло буйное лето – с грозами, жарой, полчищами комаров и слепней. В воздухе висел непрерывный гул, как будто поблизости работала трансформаторная подстанция, создающая напряжение. Это напряжение было летучим, передавалось через слова, взгляды, мысли, движения.

С утра до ночи занятая крестьянским трудом, Валюха одновременно чувствовала внутреннюю пустоту. Как будто там кто-то жил раньше: добрый, заботливый, весёлый, – и вдруг исчез. Ей казалось, что это из-за Семёна, но нет, она вспоминала его всё реже. Тогда что? Чего ей не хватает? Мужчины, мужа?

Вряд ли. Все, с кем Валюхаа была близка, только разочаровали. Они оказались предателями, просто пользовались ею, а потом бросали за ненадобностью. И Рудольф? Он ничем не лучше остальных, мамашин подкаблучник. Валька даже не могла вспомнить его в постели. Николая до жути ясно, Семёна с нежностью, а единственного мужа – никак. Будто и не жили вместе, просто были знакомы.

Так что с замужествами покончено. Так она полагала.

18.

Неизвестно, сколько бы ещё маялась Валентина от пустоты существования, если бы не одно событие. Пришли как-то к Валюхе школьные подруги: Вера и Лидка. Они затеяли на Иванов день, вернее, в ночь накануне Ивана Купалы, устроить представление. Оставалась неделя, а так ничего и не придумали, кроме прыжков через костёр и купания в озере. «Так колядки надо петь, венки плести», – напомнила Валька.

Девчонки подготовили концерт из народных песен и хотели его вечером в клубе провести, всех Ольховских пригласить, а уж потом костры и купания. Но директор клуба, Зинаида Афанасьевна, в отпуске, ключи у завхоза, а он беспокоится за сохранность звукового оборудования и вообще боится беспорядков. «Вот если бы ты, как бывший председатель комитета комсомола, попросила его, он бы не отказал».

Валюха начала было отнекиваться: какой там комсомол, одни воспоминания, – но тёплый, золотистый огонёк уже побежал по ладоням, переметнулся на плечи и, добравшись до лица, осветил его прежней улыбкой. Все так и застыли, поражённые: это была их прежняя Валька Фомичёва, общественная заводила, вечно шефствующая над малявками и стариками. А главное – спец по культмассовой работе!

В тот же вечер у неё собрался бывший комсомольский актив, куда, кроме закадычных подруг Веры и Лидки, входили ещё трое: зоотехник Олег, Зина-библиотекарь, и Вася-лось, механизатор широкого профиля. По этому случаю Валентина отправила детишек к старикам, напекла оладий, заварила чаю, превратив таким образом собрание актива в дружеские посиделки.

Оказалось, у мужиков полно отличных идей. Вася-лось на субботних танцах всегда при аппаратуре, знает все её болячки и берётся организовать музыкальный фон чему угодно. К тому же он играет на электро-гитаре популярные западные хиты. Олег, ещё со школы увлёкшийся пиротехникой, взялся устроить свето-музыку и заключительный фейерверк.

Валька всё записывала, в результате чего получился солидный план массового действия, который она озаглавила «Ольховское равноденствие». С этим планом отправилась к завхозу и легко получила ключи от клуба. Возвращаясь домой, она напевала прилипчивый мотив модной песенки:

Птица счастья завтрашнего дняНалетела, крыльями звеня!Выбери меня, выбери меня,Птица счастья завтрашнего дня!

Начиналась новая жизнь. Активная, интересная, в которой Валюхе была уготована главная роль. Предстоит репетиция, но если мероприятие пройдёт успешно, пусть бывший парторг, а теперь председатель совхоза Пётр Осипович решает, нужна им Валентина или нет. Афанасьевна, директор клуба, всё из Луги артистов приглашает, деньги совхозные тратит, а Валька своих организовала.

Препятствий оказалось много. Пожалуй, главное, чего она добилась, – разрешение устроить буфет. Без спиртного, само собой, только соки, лимонад, бутерброды и выпечка. Оборудование для буфета: мебель, посуда и холодильник, – были ещё по осени закуплены совхозом, но почему-то ни разу не задействованы. Какие-то козни санэпидемстанции, которые Вальки пока не касались.

Оставшуюся неделю Валентина пропадала в клубе. Шли репетиции, одновременно воздвигался буфет, надо было составить список продуктов, прикинуть сумму и добыть её. Потом всё вернётся, но без начального капитала не обойтись. Очень кстати приехала навестить стариков Марго, и вопрос с деньгами решился.

Слух о праздничном концерте с буфетом распространился далеко за пределами Ольховки. В Каменце тоже узнали, и тогда Валентина решила продавать входные билеты. Совсем недорого, по цене мороженого, зато престижно. Билеты добыла Зинка, правда, они были новогодние, но зато все со штампом библиотеки, что придавало большей солидности.

Ночь накануне Ивана Купалы выпала на пятницу. Решили совместить концерт и танцы с буфетом, а потом уже, молодёжным составом, двинуться на озеро. Там устроить купание, прыгать через костёр и запускать фейерверки. Но никто, тем более, сама Валюха, не ожидали такого нашествия посетителей. Приехали из Луги и даже из Питера.

Воинской части Каменца выделили двадцать билетов, они достались отличникам боевой и политической подготовки. Военные подъехали на крытом грузовике, из кабины легко выскочил старший лейтенант Кузнецов. Остальные, откинув задний борт, выпрыгивали из кузова. Кузнецов быстро нашёл Валентину, улыбнулся, засияв ямочками, и отрапортовал: в вашем распоряжении до шести утра.

Среди солдат Валька сразу узнала Алихана, но лишь кивнула ему, хотя видела, что он хочет ей что-то сообщить. Наверное, получил письмо от Семёна. И впервые поняла, что он больше её не интересует. Появись он сейчас в клубе, так же сухо кивнула бы ему, и в этом не было бы притворства. Она дочитала эту книгу, захлопнула её и сдала в библиотеку. Пусть другие читают, а ей теперь не до книг. Но ты ведь не дочитала до конца, возразила бы Зина-библиотекарь, вон закладка на девяносто шестой странице. Да там всё понятно, нечего читать, ответила бы Валюха и выдернула закладку.

Но оказалось, что закладку выдернуть не так просто. А с ней в той книге остался кусочек Валькиной души. Она поймёт это позже.

А пока всё хорошо, идёт концерт, в буфете уже хозяйничает Танюшка с подругами, они раскладывают бутерброды с салом, колбасой и шпротами, разливают по стаканам сок и лимонад. А сами втихаря отпивают по глотку из тёмной бутылки, спрятанной под прилавком. Валя это видит, но лишь прикладывает палец к губам: молчите, мол.

Налима, который давно за ней наблюдал, Валентина не заметила. Он явился в середине концерта, бурчал по поводу платных билетов, но не от жадности, а из принципа: всегда, мол, свободно ходили, а теперь-то что? Но обнаружив буфет, умолк и задумался. Валентина, раскрасневшаяся и явно тут главная, его поразила: такой она вдруг предстала красивой и недосягаемой.

Николай приближался к ней кругами, танцуя то с одной, то с другой, но Валька в его сторону даже головы не повернула. Она вообще никого конкретно не видела, люди выступали пузырящейся массой, и лишь те, кто оказывался в шаге от неё, обретали индивидуальность и получали имя. И тогда она тоже преображалась, становясь прежней Валюшкой.

Так же произошло и с Налимом. Пока он смотрел на неё издали, даже сомневался, станет ли эта «начальница» с ним разговаривать. Но очутившись рядом и увидев растерянность на её лице, понял: можно. «Что же в гости не приглашаешь? – начал он с многозначительной улыбкой, – чай, не чужие». Но Валька уже собралась и, усмехнувшись, в тон ему ответила: «Так ведь и не родня. Мы же с вами почти не знакомы».

Налим принуждённо захохотал, но, резко оборвав смех, негромко сказал: «Мальчишку почему не показываешь? Я сопоставил… он мой». Валька хотела ответить чем-то резким, обидным, но в этот момент перед ней возник Алихан и тут же из динамиков раздался голос Васьки-лося: «А сейчас – белый танец. Дамы приглашают кавалеров».

Валюха сделала шаг к Алихану, и они поплыли под мелодию песенного вальса: «Я пригласить хочу на танец вас и только вас…». И тогда Алихан смог сообщил новость: Семён прислал письмо, пишет, что душой рвётся в Каменец, но пока разрешение на работу никому не дают, осенью что-то должно решиться, к весне надеется приехать. Валюха улыбнулась и молча кивнула. Настроение у неё было прекрасное.

Налим минуту на них поглазел и отправился в буфет. Убедившись, что спиртным не пахнет, вышел на крыльцо покурить, обдумывая создавшееся положение. Он уже знал, что Валентина в разводе, ему доложили, что мальчишка – его точная копия. Но, главное, он внезапно понял, что эта женщина, с которой он провёл всего один час, нравится ему. Просто очень нравится.

Он твёрдо решил напроситься в гости, а там, взглянув собственными глазами на ребёнка, – ему уже полгода, оформился малец! – ежели, действительно, сходство есть, затеять разговор. Без всяких там лишних признаний, чисто по логике. Сын мой, ты одинока и мне нравишься. Я тоже, вроде, не урод. Зарабатываю хорошо, руки растут, откуда надо – и парник поставим, и сараюшку твою косую снесём, брёвна на сруб в совхозе дадут. Поженимся, конечно, мальчика усыновлю.

Налим курил одну за одной и всё никак не мог поставить точку в своих намерениях. Чернявый солдатик, с которым Валька пошла танцевать, говорил о Семёне, вроде тот собирается приехать. Николай этого Семёна видел неоднократно то на остановке, то в магазине, знал, что живёт он у Валюхи, да вот уже месяца три как пропал с концами. А теперь, значит, думает вернуться…

Чернявый тоже настораживает: чего это Валька его пригласила на белый танец? Может, по солдатам пошла, а он, дурак, свататься собрался. И тут же эту мысль отмёл. Нет, поговаривают, что она метит на должность завклубом, какие уж тут солдаты…

Но поговорить с Валей ему не удалось. Всё как-то смешалось: одни продолжали танцевать, другие направились в буфет, а девчонки в размахаистых платьях принялись петь в фойе что-то народное:

На заре, на зорьке,Под горой в оконьке,Ой, раным-рано, на Купал-Ивана.Где краса КупалаНочью побывала?

Танцующей змейкой они потянулись к выходу и, проплывая мимо Николая, стреляли глазками, а рыжая девчонка показала ему язык. В другой раз он бы не преминул её шлёпнуть по заду, но сейчас ему было не до шуток. Хотелось прямо сегодня всё решить. Как тогда, напроситься в провожатые, довести до дома, а там видно будет.

Ему вспомнилось, как он ткнулся ей в шею и стал целовать, как она кричала от восторга, а потом лежала, закрыв глаза, в себя приходила. А он, выбросив щелчком хабарик за окно, холодно сказал: «Тебе пора домой… провожу…». Свалял дурака… теперь вот склеивай разбитую посуду…

Музыка стихла, фойе заполнилось молодёжью, но Вали среди них не было. А когда все вышли, и завхоз принялся закрывать дверь на висячий замок, Николай сообразил, что в клубе наверняка есть служебный ход. Специально там вышла, чтобы со мной не встречаться, зло подумал он и, втянув голову в плечи, пошагал к дому Волчицы.

19.

От боли в висках ломило всё лицо. Накануне вечером Рита выпила полбутылки коньяка, но уснуть не могла. Всё думала о Кирилле, о своём решении порвать с ним, о невозможности выполнить это решение. Уже под утро позвонила и на его хриплое со сна «алло» прошептала: приезжай, я весь день дома. Кирилл ответил хмуро: вы ошиблись номером, – значит, жена рядом.

А где же ей быть? Лежит в постели с законным мужем. Наверняка тоже проснулась от звонка его мобильника и спрашивает, кто звонил, а он успокаивает: по ошибке, спи, ещё рано. Рита так себе и представила, как он обнимает жену, а она прижимается к нему и, зевая, бормочет: опять забыл отключить на ночь.

Возможно, утешение продолжается, но Рита запрещает себе представлять подобные сцены, иначе можно свихнуться. Достаточно и того, что она, не выдержав трёх дней, позвонила ему среди ночи. Зря, конечно. И последний разговор перед этим тоже был напрасным. Решила расставаться, так просто сделай это! А всякие объяснения, выяснения и звонки – заведомая провокация. Да ещё в воскресенье велит приезжать, когда он по умолчанию с семьёй дома.

И вот, покемарив пару часов, она ползёт на кухню, стараясь не двигать глазами. Таблетку алказельцера растворяет в воде и, пока в стакане пузырится, прикидывает, как бы сообщить, что приезжать не надо, ничего не надо, она, действительно, ошиблась… Отправлять эсэмэски опасно, жена случайно уже одну прочла, еле отговорился. Звонить тем более. А… будь что будет. Всё равно никуда она идти не собирается. Придёт так придёт.

Ближе к вечеру, когда парой рюмок коньяка удалось окончательно избавиться от головной боли, раздался звонок в дверь. Рита рванулась в прихожую, но открывать не спешила. Надумав приехать, Кирилл обязательно позвонил бы. Она глянула в «глазок» и увидела Танюхино улыбающееся лицо. «Сюрприз!», – дурашливым голосом протянула сестрица, скроив весёлую рожицу. Танька была явно под мухой, и это неприятно кольнуло.

Но отступать было поздно, и она уже собралась открывать, но тут сестрёнка сделала шаг назад, и мельком увиденное заставило Риту остановиться. Таня была не одна. Её кто-то держал под руку, и этот кто-то, судя по рукаву куртки, явно был мужчиной. «Ты с кем?», – спросила Рита через дверь, и тогда Танюхин спутник показался весь, как бы желая представиться. «Это Женя, – нисколько не смутившись, пояснила Таня, – мы познакомились в электричке, и я пригласила его в гости».

Только этого не хватало! Пьяная Танюха в сопровождении очень подозрительного мужика и как раз в тот момент, когда она поджидает Кирилла. «Извини, но я не одна, – соврала Рита, – гостей не ждала». Танюха на мгновение вытаращила глаза, потом, как бы что-то вспомнив, скороговоркой произнесла: «Мы вам не помешаем… посидим тихонечко на кухне… знакомство надо вспрыснуть», – и в окуляре «глазка» возникла бутылка водки.

– Не могу, тем более, твоего спутника не знаю, – стояла на своём Рита, а сама думала: отпущу её, а вдруг что случится, – и, видимо, колебание в её голосе заставили спутника вмешаться.

– Твоя родная сестра тебя не пускает? – подал он голос, и Рита поняла, что Женя тоже изрядно пьян.

– Так что, не откроешь дверь, что ли? – с вызовом спросила Танька, – сестру оставишь на лестнице?

– Не открою, уходите, – Рита уже сердилась, но и за дверью обстановка стала накаляться.

– Ты же мне обещала, что фатера для тебя всегда открыта! – возмутился Женя и тут же прошипел с угрозой в голосе: – Я ведь могу с ней и по-другому поговорить.

Ответ Таньки Рита не услышала, она заперлась на бюгельный замок и ушла в спальню. Дверь железная, если что, выйдут соседи, успокаивала она себя. Через полчаса тихонько прошла в прихожую: судя по тишине, они ушли. И тут Риту забила дрожь. Она жалела сестру, жалела себя и молила Бога, чтобы с Танюхой ничего не случилось. И чтобы Кирилл не пришёл – никого она не хотела сейчас видеть и чувствовала себя кругом виноватой.

Лишь на следующий день, услышав в телефоне горячий шёпот Кирилла: «Люблю тебя, прости, уже иду», – успокоилась. Ещё до его прихода позвонила Таська и сказала примерно то же. Только не извинялась. Сестра никогда не извиняется. Даже после ночных звонков и незаслуженных обвинений. Она ничего про это не помнит.

Из всех друзей за Танюху больше других переживала Рая-молдаванка, её товарка по «Карусели». Ей бы за себя переживать: начальница, хоть и поутихла по поводу Юсси, требует познакомить её с другим финном… поприличнее. А где Рая его возьмёт? Юсси успокоил: у него есть товарищ, много старше, зато владелец небольшого отеля в озёрной Финляндии. Но пока этой ведьме лучше ничего не обещать – житья не даст. Вот поженятся они с Юсси, станет она Раисой Йокинен, тогда уж пусть. Хотя ей в этом случае на Ингу будет наплевать, в Луге она не засидится.

Переживала Рая ещё и потому, что Танюха слишком много стала пить и буянить. Уже на работе два выговора, Инга прикрыла, а то бы уволили. И звонит среди ночи всем подряд. В «Карусели» уже знают: если ночной звонок – значит, Танька пьяная. Рая вот тоже не прочь выпить, да и напьётся порой в зю-зю, но чтоб звонить кому-то – этого нет.

Так если бы кому-то! Танька Ингин телефон обрывает, а как-то и припёрлась под утро, в подъезде стекло разбила, всех перебудила… Говорят, полицию вызывали и скорую, Танюха руку порезала сильно. Нехорошая она пьяная. Глаза такие дерзкие становятся, что не по ней – ругается, да ещё обидно так, а то и в драку. Ногти-то длиннющие, шеллаковые, как полоснёт – мало не покажется.

И ничего не помнит на другой день, попробуй скажи – в слёзы, ты мне не подруга, кричит. А если не задевать больную тему, милая такая, старательная, за всех готова заступиться, всем помочь. Вот девки и молчат. Хорошую Таньку всем охота. Последнее отдаст, в гости зазывает, угощает, а если что понравится, сразу – дарю! Добрая она, другой такой в «Карусели» нет.

И мужики её любят, а она: у меня муж и ребёнок, отвалите. Это когда трезвая. А напьётся – так ласками и сказками подберутся. Потом Танюшка ничего не помнит, а значит, ничего и не было. Ну, не было и не было – кому какое дело. Лучше не перечить и поддакивать. Видела Рая, что с Кристинкой стало, а ведь они с Танюхой не-разлей-вода были, пока эта глупышка не вздумала по-свойски нравоучения читать. Вот и стала изгоем… Таня трепетно следила, чтобы от неё все подруги отвернулись. Хитрая такая, вопросики невинные задавала, лишь бы выведать, не общается ли кто с Кристинкой.

Рая давно поняла: Танюшке главное – чтобы хвалили и восхищались. Всем приятно, когда хвалят да ласкают. Только Раиса хорошо знает, зачем дом в Приднестровье бросила и здесь шестой год ошивается. Вот теперь у неё Юсси, и других никого не надо. Только бы не обманул и женился. А то он подарочками думает отделаться, так сказала Танюха, желая Райке добра. Мужики, мол, все такие – говнюки. А финики ещё и корыстные. Рая обиделась, два дня не разговаривала, но Танюшка сама с бутылочкой красного подъехала, целовала и в дружбе клялась. Напилась тогда и у неё ночевала.

И как только Пашка всё это терпит? Молчит, ни упрёков, ни скандалов. Лучше бы побил. Танька его ненавидит, уже вся «Карусель» знает, какой он лентяй и деспот, не уважает, мол, и не ценит жену, дурой обозвает при дочери. Ну, тут Инга Тимуровна руку приложила. Эта тварь не одну семью разбила, науськивая жён на мужей. Выберет себе собачку послушную, верёвки из неё вьёт, до развода доведёт, и бросит – наигралась.

Вот и Танькой она, похоже, наигралась. Зачем ей пьющая сотрудница? Свою репутацию только портить. Не зря Танюха у неё в парадной разгром учинила – рвалась отношения выяснять. Догадалась, видать, про Алёну, новенькую из торгового зала, которая метит в повара на производство. Невинность из себя корчит, а у самой пацан годовалый в дом ребёнка отдан. Как появится, только и слышно: Инга Тимуровна сказала… Инге Тимуровне не понравится… А та и рада, улыбается и уже, говорят, в кафе её водила.

Но Павел не терпел. Последней каплей стала Танькина выходка с боем стёкол, ментами и скорой. Мало кто знает, что после перевязок её из районной больницы отправили в психиатрическую. Так положено, вену Танька стеклом перерезала, тянет на суицид. Там три дня продержали, диагноз поставили: алкогольный психоз, под расписку Пашке отдали. И только дома он выдохнул и отвесил жене первую в их семейной жизни оплеуху. А для себя вроде бы всё решил. Развод и дочь забрать.

Ничего, он ещё молодой. Начнёт жизнь с чистого листа.

***

Но где он, этот чистый лист? Приглядишься – а там уже что-то написано-нарисовано. В разные годы кто-то свои отметки оставил. Его хватали жирными пальцами, комкали, жгли в печке.

Вот и Валюха тоже хочет с чистого листа, но куда уж ей с двумя пацанами? Мне всё равно, чей ребёнок, – только и скажет она, – это мой ребёнок! Кто знает, что чувствует женщина, отказавшаяся от мужа и брошенная любимым человеком?

Танюшка, отплакав обиду, стоит с красной щекой, ещё не зная, что Ирка среди ночи убежала ночевать к подружке.

А Марго… Ну, её чистыми листами можно выстелить лестничный марш. Марго не нужна компания, она привыкла пить одна. Она даже это предпочитает. И на подвиги отправляется с холодным сердцем.

Глава четвёртая

20.

Таня любила приезжать в Ольховку. Она навещала подруг, заходила к старикам и Валюшке. В сезон пробежится по своим грибным местам, зимой непременно катается на финках с Каменецкой горки. Попадая в свою юность, Татьяна молодеет, хорошеет, излучает любовь и детский восторг. Всюду, где она появляется, тут же начинается застолье с возлияниями и разговорами, так что домой возвращается ближе к ночи.

Семейные неурядицы ещё больше сблизили Танюшку с теми, кто знал и любил её раньше, и она при каждом удобном случае удирала в Ольховку. Поэтому не сразу заметила, что Паша иногда не ночует дома. Но ведь и она порой остаётся в гостях, опоздав на последний автобус или заснув на чьём-то диване. Так что они квиты.

Ах, это всё пустое, чушь и суета. Другое грызло Танюшку, о чём и рассказывать не станешь, если уж только совсем чужим, посторонним людям. Инга… Инга… Инга… Почему она так поступает с ней, за что? Ведь всё Танюха для неё делает, старается, а что взамен? «Завязывай с пьянкой, иначе уволят», – сказала на днях.

Подумаешь, после бани выпила бутылку пива – вряд ли она «мерзавчика» отследила, Таська его спрятала в рукав ватника – так сразу и алкоголичкой обзывать. О карьере своей печётся, неудобна ей подруга стала, как с горя выпивать начала.